10
Мичлов ни туда, ни сюда - не решался двинуться.
Ему чудилось самое страшное, что могло прийти в голову - будто б девушка ползла тихо вдоль коридора, прижимаясь к стенке, в его сторону и скоро их лица, возможно, на одном уровне, встретятся.
Мичлов понял теперь, что коридор этот отнюдь не безопасен, как он сам себя уверял, и, наверное, имеет право на самостоятельную жизнь, хотя бы потому, что он теперь и сам полноправно общался с этим дьявольским коридором и обещал дальше вести себя осторожнее, аккуратнее по статусу и модальности этого живого коридора.
Мичлов дышал в открытый угол, перед собой, в пространство начинавшегося коридора, и ему казалось, дыхание отдавалось назад, словно, на самом деле, сопротивляясь о тело живого, настоящего существенного коридора.
Лицо обдало жаром, и глаза скрутились узлом. Вот-вот что-то должно было произойти...
И когда охраннику пришло в голову, что не она, и не безумный коридор в этом Инессином здании являются главными, а он и Инесса, Мичлов решил, что нечего прятаться, а надо выкатить и спросить у этой девушки что - нибудь об ее же безопасности. В это самое время он услыхал с места, провёрнутого в последней фазе ключа, тронутой и толкнутой дверной ручке, входящей в свой "87" номер девушки, ее смех.
Фигуры сменились.
Мичлов ударил ладонями по резине и выскочил, когда дерзкий конец белого кардигана пропал за косяком номера. Дверь хлопнула, в ней провернулся знакомый замок. Она предотвращала общение с незнакомыми, с ним - служащим - в том числе.
Мичлов проехал два-три метра вперёд так, чтобы удостовериться, что "87" закрыт. Далее он не желал двигаться по коридору, который сегодня так жёстко заставил с собой считаться.
Мичлов бросил взгляд вверх - на ночники, вниз - на пол, вернулся за угол, на лестничную площадку. Там удобнее устроился, обнял себя за плечи и так - скоро уснул.
Ночью он несколько раз просыпался.
Кошмар: перед его лицом, спящим, появлялась девушка, парящая в воздухе, и долго смотрела в его прикрытые веки.
Ее рука приближалась к его голове и вдруг отдёргивалась, как только он пытался проснуться, но ни в каких силах не мог этого сделать сразу.
Тогда он шевелил, чем мог, - кистями рук, бровями, туловищем, перенося центр тяжести с боку на бок и, производя при том, скрипящий звук трущихся между собой деталей коляски. Пытался продраться сквозь сон, и что-то мешало ему.
Сон крепкий не сдавался человеку.
И тогда Мичлов производил сверх нереальные действия, и – получалось пробудиться.
Улавливая ещё, прежние свои гримасничья, глядел в темноту.
За сырым углом, его укрытием, никого не было.
Провернув колеса, смотрел вдоль, начинавшегося отпускаться перед рассветом ледяного коридора, считал - все номера закрыты.
Часов в семь Мичлов вздрогнул от громкого стука ключа в дверях.
Кто-то выходил.
Мичлов высунулся. Сквозь слипшиеся веки увидел - вышла пара молодых.
У мужчины сумка в руках, пошёл вслед девушки, бухкающей в тонких подошвах кроссовках по полу.
Охранник вздохнул глубоко, потянулся, выправляя плечи. Вспомнил дурной сон, тряхнул головой. Издал звук подобный собачьему зеву. И снова чья-то дверь отворилась. Мичлов пододвинулся к краю своей засады, тихонько высовывая голову.
Из номера "87" вышел карлик, переминаясь с ноги на ногу в светлом длинном плаще. Он чем-то напоминал цвет кардигана на той девушке, которая вчера поздно зашла сюда.
Мичлов, не таясь, вывалил из-за прикрытия и смотрел, как карлик удалялся. За собой на колёсиках он вёз огромный, чуть не во весь свой рост чемодан.
- Это, кстати, повод к вопросам! - Отметил хриплым голосом охранник.
Ведь на момент встречи, в номере был зарегистрирован лишь один человек.
«Впрочем, может быть, этот карлик той странной девушке друг?»
«И что тогда в его чемодане?»
Мичлов спустился в фойе и до обеда находился там, потом поехал в ресторан, заказал еду.
Пробыл с полчаса, вернулся на свой пост.
Ему интересно было, когда девушка с "87" выйдет из номера.
Он хотел при ясном свете рассмотреть ее.
Бельевщик Ион проходил как раз мимо двери ресторана, из которого выкатил сытый инвалид.
- Ион, привет!
- А-а! Хелло!
- Спешишь?
- На сушку – больше некуда. - Перед собой служащий катил коляску с сырым бельём.
- Ага!
- Ну, что? Ну, давай! - махнул рукой Ион и потолкал дальше средство труда.
Мичлов не решался сейчас поговорить с ним на счёт номера "87".
«Слишком мифологизирован парень, слишком. Надумает что - нибудь. Здесь требуется холодная голова».
Он подъехал к стойке вахтера.
Спросил как, между прочим:
- Не видал низенького человека сегодня утром, карлика?
Вахтер перегнулся через стойку:
- Кого?
- Карлика в плащевке до колен? - Повторил охранник.
- Нет, - кратко ответил вахтер, - не помню такого.
- Точно?
- Нет, Саша, нет, - я бы сказал.
- Странно…
- Что-то не так?
- Нет, странно…
Вахтер что-то пробурчал себе под нос.
Парадная открылась, вошла Инесса.
Воодушевлённая, на подъёме.
Волнистые проволочные волосы, спотыкаясь о высокий ворот модного пиджака, сползали струйками и складывались всякий раз в исходное положение, как бы голова хозяйки не поворачивалась.
Край шифоновой юбки подскакивал при каждом шаге, доказывая положительное настроение владелицы.
Взгляд Инессы ложился на всякий предмет или человека поверхностно, но чётко - сквозь весёлое настроение и вредный характер.
Она бросила взгляд по фойе, выхватывая предметы, расстановку, -интересующее ее.
Работники закивали и приветствовали немедленно, приезжие тащились мимо.
Инесса заметила воина.
Тот скрепил зубы, глаза рефлекторно сузились.
- А! Мичлов! - Махнула она издалека, производя активных полшага в его сторону, но тут же передумав, повернула по своим делам. - Зайдёшь ко мне!
Ее голос был пропитан торжеством, праздником, и приказанием. На ум Мичлову пришло: «удачливая».
Мичлов преодолел порог, который нещадно сотрясал его тело, на пути к кабинету Инессы. Это было неприятнее, чем поднятие на этажи.
Он остановил коляску у кабинета начальницы и решил отдохнуть, подумал: «Не убудет. Подождёт».
Он - нить, паутинка, как ни крути, связывающая ее с теми прекрасными отроческими годами, - школьными, где осталось все: вся честность и весна жизни.
Из кабинета Мичлов услышал звук быстро стукающих каблуков Инессы.
«Каблуки ее так уродуют, неужели она этого не понимает?» - Подумал он и замер в ожидании внутреннего ответа – зачем он это подумал?
В кармане заработала вибрация телефона, от этого Мичлов подскочил.
Поднял.
Инесса спросила: не забыл ли он за неё?
Он спокойно ответил, что вот-вот подъедет. Скоро.
«Может подумать - у неё ко мне имеются претензии?!» - вдруг взволновало его.
Он качнул колесо и медленно направился к кабинету.
Постучал. Главная открыла немедленно. Он успел отметить на лбу ее странные озабоченные вертикальные стрелки - морщинки. Никогда не видел такого.
Отворив дверь, она не глядя на гостя, тут же пошла к своему ореховому столу, и, обогнув его, подошла к окну, открыла форточку и зажгла сигарету.
- Ты куришь? – въехав, остановившись, Александр решил спросить.
- Эт-то пройдёт, - ответила она, с силой выдувая дым.
Обернулась к нему, все ещё не глядя в лицо, а куда-то под колеса его машины, потом окунула едва разгоревшуюся сигарету в стакан с водой, утопив там.
- Мне нужно поговорить с тобой, Мичлов.
Он пожал плечами, усмехнулся:
- Готов, - держал ладони на кругах колёс.
- Не особо приятный разговор, предупреждаю. Ни для тебя, ни для меня. Но он должен был состояться поздно или рано, понимаешь?
«Пока нет», - напрягся воин.
- Ну? - И почувствовал, как к горлу подступил ком. Он не мог даже предположить, какую тему таким началом можно было развить.
- Меня немного не устраивает твой ранг, твоё поведение в моем (она подчеркнула - моем) учреждении. Мне кажется, ты слегка перебираешь. Мне кажется, тебе стоит заниматься сугубо своими обязанностями.
Ничего личного - только долг: мой перед тобой, твой - перед моим, - она подняла руки и провела перед собой, - созданием. Мне, по – прежнему, жаль тебя - да, я сочувствую и все такое. Ты пострадал на войне, что ... и…
Она сверилась с реакцией Мичлова.
Тот был растерян и ещё не готов был как-либо, что-либо отвечать, наверное, и точно, и явно на - унижающее его.
«Попрекать инвалидностью…»
Сердце грохотало.
- Я хотела бы сказать тебе слова благодарности, впрочем, - резко меняя тон, сообщала Инесса, - за то, что ты не изменился особенно. Это очень верное, хорошее, надёжное качество.
Он не мог разобрать сквозь слезы – она при том щедро улыбалась, что ли?
«Это – шутка?»
- Я не думал, что это так…, - начал было Мичлов.
В горле пересохло совершенно, и он уткнулся на испорченный сигаретой стакан воды.
Она усмехнулась ещё более откровенно, в голос, придерживая руки накрест перед собой и, обойдя стол, присев на краю стола, спустила глаза.
Эта усмешка, замёрзшая на ней, была никак не известна ему. И что происходит, он не понимал полностью.
Природа Мичлова подсказывала и возникло стойкое желание гордо подняться и выйти прочь прямо на своих ногах - да! Но при всем желании и мужественности он не мог, не способен был этого сделать. И внутренний голос бездействовал.
- Я не думаю, что это так хорошо - оставаться в неизменном положении… - наконец произнёс он. «Неизменном» прозвучало как «унизительном». Однако и что под первым подразумевалось, он не имел понятия.
Инесска подняла глаза на инвалида. Они сгустились.
Не собиралась опускать перекрещённые на груди руки, продолжила лейтмотив мысли:
- У нас с тобой, Мич, общность - одноклассничество, и это должно оставаться между нами. Никакой другой тайны между нами нет и быть не может, ты понимаешь?
Мичлов приподнял плечи.
«Что тут не понятного?»
- Понимаешь, вижу. Не делай выводов из моих жестов, мыслей, полумыслей в направлении тебя особо значимыми. Ты – тонкий психолог. Но это, может быть, когда-то было, но теперь от этого пух и все…
- Вы не могли бы говорить яснее? - выдал Мичлов, обращаясь официально.
Его стало попеременно бросать то в жар, то обливать холодным потом, он не мог даже начать понимать, о чем речь? Чувствовал - что-то значимое.
- Ты понимаешь, я вижу… Да. Твои записи в нескромной тетрадке про меня и про тебя, могут попасть в чужие руки, понимаешь? И здесь - без обид! - Инесска, наконец, освободила руки, скидывая их вниз и возвращаясь за свой стол.
Там она принялась без стеснений стягивать свой пиджак, оголяя топорщащуюся белую блузу под ним.
Александр наблюдал, как пиджак лёг на спинку кресла, как оголёнными руками до плеч она ещё поправила за плечики его незначительно.
И - ожидала ответ от него.
И он признал:
- Я не думал, что какой-то дневник, дневничок, хе-хе, может быть кому-то интересен…
- В этом мире, жестоком мире, все суют все свои хреновы носы во все хреновы дела. Вот у меня, например, сегодня не очень приятный день.
Меня так же выставили в неприглядном положении и тебе, Саша, логично, покажется, и в том я извиняюсь, конечно, что решила выпустить пар на тебе, мой дорогой товарищ, - заканчивала она, - но об этом все-равно поздно или рано нужно было поговорить.
- И даже если это так, как ты там пишешь, мне хочется, чтобы ты никогда, никогда не писал обо мне и моё имя не упоминал в своих романах, - говорила она, - эта «невинная» тетрадка твоя была просканирована одним из наших работников и передана мне в электронном виде, а именно некоторые, избранные страницы. Что там ещё в ней – страшно представить!
- Вот, значит, как!?
- Вот, значит, так, Мичлов! Имей в виду. Сделай что-нибудь с этим.
- Кто же, интересно это?
- Не важно, дорогой мой, совершенно это не важно. Сейчас не важно.
Ты должен уразуметь только две вещи – не писать, не упоминать меня в своих повестях и второе - забыть, что я такая - сякая была когда-то юной, дурной. Я изменилась, крепко изменилась. Если ты заметил… с тех пор, ты помнишь...
- Когда между нами было…?
- Да! - кратко выпалила она и зло посмеялась - Да, было! Ничтожность была- вот что. Но это было когда? Пятнадцать лет тому назад и более не может повториться.
Ты, пойми меня, мой дорогой друг, что дорог мне воспоминаниями – да, честностью своею, преданностью, верой ко мне, ко всему, и вот, к Родине, конечно, искалечившей тебя, но - и только.
Это, да, неимоверно ценно, но я… Я – другая, и была другой. Мне многого не понять в альтруизме. Не понять и хорошо. Я благодарю свой род, мозги свои, что – не понять мне этого. Если бы ты узнал мою суть, может быть, ты б не стал со мной говорить вообще. Я – страшная женщина.
Мичлов облегчённо вздохнул, как - будто с него скала сошла.
Ему казалось, будет что-то намного круче.
«А все оказалось позади».
- Ты не имеешь сокрытое, - говорила она, - не подразумеваешь циферку в уме, когда общаешься, договариваешься с кем - то, о чем - то… Может быть, не стану отрицать, она у тебя, как у всех имеется. Однако, мала. Не существенна. А у меня – существенна.
Коляска Мичлова качнулась назад. Непроизвольно он крепче ухватился за резину.
Инесса поднялась, громко отодвинув за собой стул, вернулась снова к окну, отвернулась туда и продолжала вполголоса, словно б разговаривая, сама с собой.
- С тех пор, как я испытала стыд, когда тогда, ты использовал меня и прогнал тогда… Ты помнишь. Не важно… Но не пойму, что тогда…, до сих пор не пойму, что тебя не устраивало? Не важно, впрочем…
Я – земная женщина, по натуре, распрямилась, всколыхнулась, как словно б метеоритом ударило меня. Мой мир… я затаилась на время и поняла, что моя любовь... Так называемая любовь к тебе была ошибкой.
Инесса наполовину обернула лицо к слушателю, желая знать хотя бы, внимателен ли он, не ретировался ли?
Мичлов смирно утопал в коляске.
- Так вот, - она продолжила тем же покойным тоном, вглядываясь в фигуры людей по улице, - ошибка в жизни - это как грех, что ли, если мы его слишком переживаем.
Грех же - не грех, ошибка - не ошибка, но если мы его переживаем сильно – это нехорошо. Хотя-я, сказать, - она грустно посмеялась, - эти уникальные твари, - люди... Не оставят без соблазна совершить нечто эдакое, - грех совершить. Иначе беспокойно всем же будет.
Она повернулась вниманием к Мичлову, немо спросив его взглядом. Лицо ее горело.
- Сначала я переживала, - продолжала она, вернувшись в обзор окна, - хотела убить даже себя и это мысль «суи» не покидала меня не только в истории с тобой – с другими тоже такое было, пока я не разрешила ситуацию, не перерубила ее. Чем? Нужно иметь «скрытое».
Напрочь «скрытое» иметь.
Скрытое - взрослое, индивидуальное, эгоистичное, в высшей степени эгоистичное, это присуще, по сути, отдельно каждому человеку, законом физики присуще и прилагается. Пришедшееся по душе. Вот тут! - Инесса поднесла кисть руки к груди, касаясь золотой цепочки и теребя ее.
- Скрытости синоним - двуликость. И она не имеет предела, потому что всегда осознает сама себя. И помощи не требует. Просто надо всегда к ней прислушиваться. Она сама себя боится – да, сторониться - да, потому что двуликость по природе чужда, видите ли, совести, «человечности», видите ли. Но ею, двуликостью, - хочешь – не хочешь, - необходимо вооружиться поздно или рано.
- Но это твоя двуликость, как же применима ко мне? И эта двуликость - она же не вечна? – Услышался хриплый вопрос Мичлова.
Обернулась к воину. Удивление в лице.
Легко потряслась, позабавившись, посмеявшись.
- К тебе она не применима, не переживай, то есть она не грозит тебе ничем.
Мичлов удивился вдруг, зафиксировав ее лик в своём воображении, - как она, действительно, преобразилась.
Что-то невесомое, солнечное, облачное, воздушное, приятное что-то поселилось в ее образчике.
Только теперь он увидел, вспомнил ту измену, и что ей стыдно, стыдно, как стыдно, возможно было за то время, когда он просил после интима покинуть, срочно уйти из своего жилища.
Заставляя обнажать при том ее большое тело, которое она не успевала прикрыть простынью. И ноги, ступни ее, переваливающиеся на бок…
Она уходила, раскрасневшись, как теперь. Торопливо вроде бы.
Обвиняя, все и вся на свете, и больше всего – его, молодого парня, воспользовавшегося ею. И себя обвиняла.
Она одевалась молча в узком коридоре, там. Смысловом коридоре. И знала, что больше никогда-никогда его, этот коридор не посетит. Не потому, что она не желала – потому, что ее более сюда никто не пустит. И дверь не откроет.
«87» - возникла табличка перед глазами Мичлова.
«Обнажать при такой беседе своё лицо?» - подумал он, когда Инесска сейчас прямо поглядела на него, все, продолжая придерживать, теребить золотую цепочку пальцами одной руки.
- Я просто хочу предостеречь от неё тебя тем, чтобы не применять ее к тебе, понимаешь? – Произнесла она.
- Кого? – Переспросил он.
- Не нужны нам с тобой лишние разговоры за спинами. Наше отношение «одноклассник – одноклассница» должны остаться по кой-то мере, степени честными. Я должна знать точно, на что ты теперь способен, без промаха, безответно, на что - я могу положиться.
В наших отношениях не должно быть как в «скрытом» сценарии твоего дневника, например, потенциала какого-то, лишнего накопления тобой твоей силы, может быть, где-то неприятия меня. И меня - тобою. Иначе любая правда, может стать поздно, любая - исчезнет за ближайшим углом.
- Но, Инна, я хотел спросить…, - задался Александр.
- Иди, - прервала она, - сейчас иди…
Мичлов тронул движение и покатил на выход.
- Вау! А ты че здесь? – как только несколько от двери начальницы откатил Александр свою коляску, спросил его Ион, пролетавший мимо.
- Ничего, - задержал воин неопределённым невесомым ответом разносчика белья. Тот похлопал глазами и побежал восвояси.
- Если что, - крикнул, - знаешь, где я!