Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".
- Открой дверь, – попросила мать.
- Сейчас, – сын не спешил.
- Прошу же, – теперь более настойчиво просила мать.
- Иду, мама, – сын на этот раз встал и пошёл к раскрытой двери, но по дороге спросил, – дует?
- Нет, кто-то смотрит, – мама не выглядела задумчивой, что-то вязала и напевала про себя.
- Никого нет, – но дверь закрыл, он ждал друга и хотел услышать звонок входной двери.
- Как хочешь, я ухожу, – она собиралась к подруге, быстро скрутила вязанье, сложила всё в корзинку, – надо поторопиться, ещё не всё собрала, – она бормотала себе под нос какие-то слова, что она хотела сделать, но потом схватилась за голову и упала прямо на стул рядом с корзинкой из которой торчали спицы.
- Мама! – крикнул Олег.
"Поздно! – пронеслось в голове. – Всё кончено".
Но мать ещё дышала. Спальня была рядом, он перенёс её на руках и уложил в постель. Всё время звал:
- Мама, мама, очнись. Где соль? – она тёрла виски, когда болела голова: может сейчас поможет? – Мама, мама!
Никого поблизости. Была одна женщина, которая помогала матери по хозяйству, теперь её не было: кого просить? Тут постучали в дверь – это пришёл друг Олега.
- Матери плохо, зови доктора, скорей!
- Не могу, сам спешу, хотел сказать...
Олег оттолкнул его.
- Ну и не надо! Пусть умирает?! Я её не брошу тут одну.
- Очнётся, что ещё?.. – друг не хотел уходить.
"Спешил: куда?" – вдруг подумал Олег.
- Здесь всё нечисто, – про себя пробубнил Олег.
- Ладно, раз не уходишь – оставайся, я за доктором.
- Э! Э! Ты меня со своей матерью оставляешь?
- А что, ты боишься умирающую?
- Нет, – неуверенным тоном сказал друг, – а вдруг она... умрёт у меня на глазах.
- Умрёт, если я с тобой здесь стоять буду, а не за доктором побегу.
Он действительно побежал, накинув на себя пальто. Издали заметил приближающийся экипаж, но в нём сидел господин средних лет, всем видом показывая – других седоков ему не нужно.
Олег махнул рукой – "ладно" и побежал. "Перерезал" две улицы и оказался у доктора на крыльце.
- Маме плохо! – это он крикнул в открытую дверь.
Слуга был нерасторопен: стар и не спешил с ответом.
- Надо подождать, – наконец выдавил он из себя, как сенатор, который не хочет заниматься трудным для него делом.
- Где доктор?
- Доктор занят, – через некоторое время сообщил, – на операции, – ещё через минут пять, – по удалению зуба.
За это время он свернул пальто "пациента" зачем-то в клубок: или только показалось? Нет, вешалка была занята, и пальто аккуратно сложено, а показалось – в клубок. Олег издал стон: "Мама", – он произнёс это вслух... или?..
Он вдруг понял, что, возможно, уже поздно и это знак – "клубок".
- Я, пожалуй, пойду, вот моя визитка, когда доктор освободится...
- А кто это ко мне? – доктор вышел, вытирая руки, он только что их помыл.
Слуга в руках держал визитку.
- Вот, молодой человек не дождался, мама у него заболела, – слуга уже намного живее стал рассказывать суть обращения, – вон побежал.
Олег действительно бежал, предчувствия его не обманули.
- Мать мертва, – друг сообщил это на крыльце: он боялся находиться в доме.
Олег заплакал:
- Я знал, знал...
- Что?
Олег не стал отвечать.
Мать лежала вытянувшись во весь рост, не свойственный ей при жизни. Лицо выражало испуг, напряжение не исчезло, а только усугубилось – вместе с испугом оно создавало страшную картину: как она мучилась перед смертью.
Доктор пришёл спустя два часа. Он не подозревал, что будет так серьёзно: дети всегда преувеличивают опасность. Но то что он сделал, было открытием для всех: женщину отравили.
- Кто? – спрашивал сын. – Кто мог отравить? Мы жили одни. Только подруги навещали маму и помощница, – он не стал говорить – прислуга, – она приходила, – задумался, – по пятницам... в субботу раз и по четвергам, – сказал более решительно.
- Сегодня как раз четверг, – сказал доктор.
Всё это потом Олег рассказывал следователю: он был главным подозреваемым. Учёбу бросил: "...не по мне", – сказал. В деньгах не нуждался: после смерти отца всё досталось ему, матери только на содержание и оставил некоторое имущество. Но без матери он не хотел жить: привык к её присутствию, а она заботилась о нём, как о маленьком.
- Зачем мне травить мать? – спрашивал он следователя. – Она мне мать!
- Бывает и мать убивают, – многозначительно, вклеивая очередной протокол допроса, говорил следователь.
Он и сам понимал, мальчик тут не при чём, но дело вести не отказывался и, не имея других улик, кроме тех, что указывали на сына, считал его главным подозреваемым этого преступления. Как единственный родственник он был выпущен на свободу, чтоб проститься с матерью. А на деле – организовать и провести похороны. В числе приглашённых на отпевание были дальние сёстры и подруги покойной. Никто не верил, что мальчик способен на "это". Одна выразилась определённо:
- Олежек, найди, кому перешла дорогу твоя мать или ты? Ведь ты теперь главный свидетель... или уже обвиняемый?
Олегу хотелось заплакать, он только кивнул.
- Вот-вот, ищи и найди, пока не поздно. Где ты деньги держишь? В банке? Положи на депозит, долгосрочный, чтоб никто не претендовал.
Олег уже сделал это, но говорить не стал, только согласно кивнул.
Однако, для ареста не было достаточно улик и нанятый друзьями юрист всё объяснил, как следует себя вести с представителями власти. Договор с ним ещё не был заключён на бумаге, а за консультацию Олег щедро заплатил.
- Лучше бы взять его адвокатом, – говорила одна мамина подруга.
Другая пеняла ему, как мама когда-то, лучше бы сам выучился на адвоката. Олег сразу это понял, как только всё посыпалось на его голову, но теперь только суд решит его участь.
Прошло совсем немного времени с похорон, снится мама, говорит:
- Я оставила заколку, – и показывает на волосы, поправляет и говорит быстро-быстро, – вот что сынок, надо упредить одну... – "печаль" или "беду" – Олег не разобрал, – быстрей! Только быстрей! – это уже крикнула.
От этого крика Олег проснулся, в ушах ещё звучал голос матери: "... быстрей!"
"Так, – думал он, – заколка, волосы – ещё одна беда, – теперь не сомневался – "беда", было сказано матерью. Кто ещё может пострадать? У кого спросить?"
Та, единственная подруга матери, посоветовавшая ему найти преступника самому, дала ещё совет, которому он не последовал, впоследствии жалел: "Приди к этому ювелиру, – она показала на заколку, – он знает ответ, знает, – подняла указательный палец вверх".
Слишком невероятным показалось Олегу – в духе французских романов, это он отмёл сразу. Зачем матери сниться ему, предупреждать, если всё уж так невероятно? Но тогда он рассудил, что не нужно.
Вот и суд, и приговор...
Мальчик так и не удосужился нанять адвоката, считая дело правым, а суд решил иначе. Подсудимому мешала мать – так следовало из протоколов допросов дворовой девки в прошлом, а теперь свидетель по делу, которая почему-то знала семейные дела подсудимого лучше, чем он сам. "Кто её за язык тащил?" – думал Олег. Конечно, стычки были, но недолгие: в них всегда побеждала мать, а он покорялся, считая, не надо её доводить. Почему бы не сказать, что сын любил мать и слушался? Да, бросил учёбу, но мать не настаивала: "Как хочешь, – сказала она, – тебе жить, – а потом добавила, – что бы сказал отец?" И всё, больше разговоров на эту тему не было. А вот то, что прислуги не было, оказалось, виноват он: мать нагрузил хозяйственными делами. У неё просто не хватило денег, чтоб оплачивать постоянную горничную, а приглашённой она платила раз в неделю за уборку всех помещений из своих сбережений. Об этом Олег не знал: после смерти отца, он так и не стал вести хозяйство, платить слугам – мать рассчитала всех и сама взялась за работу, не требуя ничего взамен. Теперь стыдно, что не понимал тогда, но мать этим не вернёшь.
- Так кто же виноват по-вашему? – спросил судья после того, как обвиняемый не признал вину.
- ... не знаю, – закончил бессмысленное бормотанье Олег, – пусть суд разберётся – я не виноват.
- И это всё? – судья всё ещё "допрашивал" его.
- Всё.
Вердикт суда ошарашил: семнадцать лет каторги.
- За что?! – крикнул он в отчаянии.
Судья был рассержен на него за недостойное поведение, считал его виновным, а если не виновен: почему не нанял адвоката (ведь деньги позволяют)? Жмот и отравитель – вот что думал судья о нём. И неважно, что прямых доказательств вины не найдено – виноват и всё. Апелляция привела к желаемому результату, но на этот раз адвокат всё же нашёлся.
- Голубчик, – сказал он обвинённому, – ты можешь быть сто раз быть невиновным, но суду нужны доказательства, ты настроил против себя суд, и он решил, – описав круг кистью руки и указав на "преступника", – вам место в стенах этих... – дальше шло изречение на греческом о преступном мире, в котором мы все находимся.
Олег раздражаться не стал, он был сломлен и подавлен, со всем соглашался, во всём слушался.
- И так, делаем следующим образом, пока апелляцию будут разбирать, что вы там бубнили про себя? Про сон, ну-ка расскажите подробнее.
Олег всё повторил, уже не считая несерьёзным предупреждение матери во сне.
- Хорошо, будем действовать совместно, но вы пока здесь. Я возьму ключи от квартиры. Дома? Тогда дома, там наложен арест, но я позабочусь, пустят – меня пускают, – сказал уверенно, взглядом подтверждая, что действовать будет серьёзно.
От этого у Олега на душе стало теплей, появилась надежда.
- Всё будет, как вы скажете, – ответил он, – ключи от шкатулки с материнскими принадлежностями, – так он называл драгоценности, – у подруги матери, – он сказал имя и улицу, на которой она проживала со всем семейством, – пока у неё, а шкатулка у меня в доме, – он вздохнул, всё ещё дом считал своим.
- Через месяц сообщу о результатах, а до тех пор мужайтесь, не теряйте присутствие духа, вытащим.
Суд состоялся довольно быстро: слишком много из процессуального было нарушено и приговор не имел силы. Отпущенный на волю, был сдержан в эмоциях – не радовался свободе, а ждал результатов расследования.
Адвокат не заставил себя ждать и скоро преступник был арестован. Им оказался сводный брат матери, о котором Олег не знал. Имел ли он повод рассчитывать на наследство от матери или просто не сжалось сердце от злобы – это должен был решить суд.
За две недели до кончины матери, он приезжал, но встретились они вне дома. Ей были переданы некоторые бумаги отца, не нужные и не адресовавшиеся ей, но почерк мужа, и она взяла. Бумаги были обнаружены адвокатом, при составлении протокола присутствовал полицейский, так что отпираться было нельзя. Письма были адресованы отцу и носили непринуждённый характер, смысл сводился к тому: как дела, погода и т.д.
С заколкой доказывать пришлось самостоятельно: вещей матери Олег не знал, не интересовался. Только когда готовили тело к погребению, заколку нашли в волосах (липкую, "мутную" – не подходящую для последнего убранства покойной), отдали сыну, а он положил в шкатулку матери, не думая, что пригодится когда-нибудь.
- Вещь дорогая, – сказал адвокат, – объясняя ход своего расследования, – но пришлось приложить усилия, чтоб определить состав этого липкого вещества, а это яд, между прочим. Как он попал в заколку? А вещь ей не принадлежала. Была выдумана история, по которой эта заколка переходит по женской линии и дарится или достаётся родным и близким по материнской линии. Его мать не была в родстве с вашей матерью, следовательно, он подарил её сам. Теперь стоит сказать, что заколка совсем новая и стоимость небольшая, но камень натуральный и сделана хорошо. Я нашёл ювелира, он узнал свою работу, так и заказчика на неё узнал сразу, сказал: "Он". Вот так, теперь пусть суд решает, зачем ему было надо убивать свою сводную сестру. Как вы думаете?
Олег размышлял, и вспомнил только одну фразу, случайно обронённую матерью: "Надо же, до сих пор помнит, а ведь столько времени прошло", – покачала головой, но рассказывать, кого это касалось не стала, смахнула рукой и улыбнулась.
А было так: восемнадцать лет назад, родился мальчик у молодых супругов. Женщина, которую мать новорожденного считала своей, призналась, что та приёмная дочь для неё и пора бы ей это узнать. И без этого замуж она вышла без приданого, а тут ещё новость – не родная. "Своё счастье имеется, ладно", – подумала, наверное, приёмная дочь и перестала рассчитывать на наследство. Умер отец: что ей, неродной дочери? Похоронили, поплакали, уехала к мужу, про оставленное ей по завещанию от отца и узнавать постеснялась, а было что. Переписка велась мужем: он не поверил в неродную дочь и стал доискиваться правды. Поехал в имение к родственникам жены для разговора, вернулся разбитым и больным, к вечеру скончался, оставив жену с сыном и неразрешённым делом.
Доказать, что и отец был отравлен не составило бы труда, нужна только эксгумация, но Олег этого не захотел. Часть переданной переписки не указывала на конфликт, но служила поводом для встречи. Доказать, что своему отцу мать была родной, смог только нанятый её сыном адвокат. Он доказал, подняв все документы, что покойная была единственной наследницей всего состояния своего отца, но умелыми действиями сводного брата была лишена всего.
В итоге ничего не подозревающий, единственный наследник своей матери – Олег Самойлов, был обвинён в её убийстве и снят со счетов как наследник. Всё было доказано, подтверждено документами. Была ещё жертва, о которой предупреждала во сне мать Олега: умерла старая нянька, воспитавшая её, она знала все семейные тайны. Её Семён Андреевич Полянский убил тем же способом, что и сводную сестру, только в этом случае был гребень, но это преступление осталось недоказанным.