Глава шестая. Спор поколений
Женщиной, взгляды которой ловил на себя Константинов, была, как уже, наверное, догадались читатели, Ирина, той самой Ирина, с которой он давным-давно, можно даже сказать во времена незапамятные, познакомился в поезде по дороге в первый суворовский отпуск. Издали он не узнал её, да и как узнать, если и думать о ней не думал, ведь столько с тех давних пор было увлечений, встреч, наверное, и сразу не счесть.
Быть может, и она, Ирина, если б увидела его где-то на улице, или в театре, в другом каком-то людном общественном месте, где могут случайно пересечься люди, не обратила бы внимание. Но тут… Тут ведь было его, Константинова, родное училище. К тому же она едва ли не накануне думала о нём. Да и то в первый момент не поняла, что это он, именно он. Показалось знакомым лицо. В другой обстановке просто отметила бы это, а может, и вовсе не отметила, но тут…
Не ускользнуло от её внимания, что он несколько раз взглянул на неё, но явно не узнал.
И вот после первого экзамена, когда объявили, что москвичи и тверские могут отправиться домой до письменной работы по математике, назначенной на понедельник 5 августа, она снова увидела его. Он разговаривал с каким-то полковником с чёрными петличками, в которых были скрещенные пушечки – с артиллеристом. Хотела подойти, но он скрылся в учебном корпусе. Остановилась в нерешительности. И тут полковник артиллерист, дождавшись своего сына, направился к КПП, и оказался буквально в двух от неё шагах.
Ирина решилась:
– Товарищ полковник, извините пожалуйста, вы только что разговаривали с человеком, которого я где-то видела раньше. Это…
Она намеренно сделала паузу и услышала:
– Это Константинов. Не мудрено, что видели раньше. Он военный писатель, часто проводит читательские конференции.
– Ах, да, да… Спасибо большое. Видимо, на читательской конференции видела, – сказала Ирина, посчитав не нужным выдавать свой интерес и пояснять незнакомому человеку детали.
В этот момент подошёл Алёша и она переключилась на него. Ведь вопрос то был важный – как написал диктант.
Точно сказать он не мог.
– Ну, написал… Не знаю… Проверил внимательно.
– И запятые правильно расставил? Вечно ты с пунктуацией не дружишь.
– Проверил.
– Ну что, поедем в Москву или здесь останемся, в гостинице?
– Домой. Хочу домой, – сказал Алёша. – А результаты не узнаешь?
Ирина покачала головой:
– Обещали объявить перед математикой. Вывесят списки на доске объявлений, что у проходной.
Алёша поправил, что не у проходной, а у КПП.
– Ну вот ты уже и к армейскому лексикону приобщаешься. Эх, только бы не двойка. Ну, хоть четвёрочку бы получил…
Ирина намеренно тянула время. Ждала, что вот-вот выйдет из учебного корпуса Константинов. Но он не выходил, а просто стоять во дворе училища было неловко, тем более, сын торопил.
– Ну пошли… Заглянем в гостиницу, вещи заберём, и на вокзал.
А Константинов в это время сидел в кабинете начальника училища. Тот сам пригласил его.
– Заходи, заходи, папаша. Есть чем тебя порадовать… Проверили часть диктантов. У твоего пятёрка… Твёрдая. Я не поверил, решил, что подправили, даже работу затребовал. Нет, всё чисто – даже ни одной помарки не нашёл. Молодец…
А помарок и не было, потому что дописать букву в конце слова удалось без зачёркиваний.
В этот момент в кабинет зашёл полковник Николаев. Он уже знал, что Дима Константинов написал диктант на отлично и заметил:
– Надо было попросить в школе в выписку все пятёрки поставить. Тогда бы уже сегодня отстрелялся. Отличникам у нас один диктант полагается.
Константинов уже слышал, что некоторые родители так и поступали. Экзамены то после девятого класса. А после восьмого просто справка выдавалась. Вот многие и пользовались.
– Ничего, пусть сдаёт, – сказал он. – Готовился по всем предметам… Нельзя было расслабляться…
А сам подумал, что ведь можно было вполне попросить сделать этакую справку. Тем более, в школе к нему относились с уважением, были благодарны за то, что проводил разные мероприятия, да вот только и в мыслях такого не было. Единственно, о чём попросил, так что б единственную тройку за 8 класс четвёркой сделали.
Не подумал потому, что прежде такое невозможно было. У самого то в аттестате за 8 класс, а тогда экзамены были именно в восьмом, аж пять троек оказалось. Да и с пятёрками не густо – по физкультуре и по поведению. По поведению четвёрки не ставили никому, ну а по физкультуре, случай особый. Были зимой лыжные соревнования между школами, так он единственный в своей школе пробежал на первый юношеский. Больше ни у кого в восьмых-то классах даже второго не было.
– Ну а вообще, как впечатление от диктанта? – поинтересовался Константинов.
– Тихий ужас! – проговорил Николаев. – И не спрашивай. Тут у одного, внук генеральского, столько…
– Ну не пятьдесят же, – сказал генерал Федотов.
– Ну около того, – усмехнулся Николаев.
– Плохо готовили, – заметил Константинов, ещё не знаю, что эти полсотни ошибок ещё коснутся его лично…
– Да и у сына твоего приятеля, – прибавил Николаев и уточнил, – ну того капитана первого ранга, что не посчитал нужным заранее в училище приехать, тоже дела не лучше, хотя он, как оказалось, уже девятый класс окончил в школе, ну и в порядке исключения разрешили ему к нам поступать снова в девятый. Словом, подготовка у абитуры слабовата. Просела подготовка за годы перестройки, просела.
– Что-то дальше будет, – вздохнул Федотов. – Так что наша задача вот этот остаток настоящих ребят, что к нам поступают, особенно грамотным и сильным сделать.
– Опричный остаток, – заметил Константинов.
– Опричный? – переспросил генерал, – Это что-то из времён Ивана Грозного.
– Точно… Оттуда, – кивнул Константинов. – Только в истории то всё перевернули в верх дном. Опричники – войско, которое было до последнего вздоха предано Русской Земле и русскому царю. И отбор был в него посерьёзнее, нежели у нас теперь. И звалась она эта сила: Государева Светлость Опричнина.
– Да… Не знаю, кому больше повезёт, если сын твой поступит – тебе или нам. В истории ты, что энциклопедия ходячая. Тем более теперь большие допуски. Вот новое положение, – и генерал зачитал, – Несовпадение мнений ученика и учителя в вопросах истории не может быть поводом для снижения оценки.
– И хорошо, и плохо, – резюмировал Константинов. – Всё зависит оттого, каков преподаватель. Хорошо, если позволено будет убирать ложь о прошлом. Лев Николаевич Толстой, когда ещё сказал, что история есть ложь, о которой договорились историки.
Беседу прервал звонок. Генерал взял трубку, и махнул рукой, мол, начальство звонит, так что все свободны.
Константинов вышел к контрольно-пропускному пункту, возле которого его ждал Дима, когда Ирина с сыном уже покинули территорию училища и сели в трамвай, чтобы ехать на вокзал. Судьба снова, теперь уж ненадолго развела их.
Едва Константинов сел в машину, Дима спросил:
– Скажи, пап, а что это за женщина так на тебя пристально смотрела? Словно знает тебя.
– Сам не пойму, – пожал плечами Константинов. – Мало ли? Может, на встречах с читателями была, может в санатории видела, да мало ли где. Потом тебя отпустили, и мы уехали. Может в другой раз подойдёт. Да я уж почувствовал, что словно знает меня.
Константинов действительно заметил эту странную даму из числа мам, привезших сюда сыновей. Он почувствовал, что она хочет подойти, заговорить, но тут прозвучала команда: «Разойдись!» и всё смешалось на внутреннем плацу. Ребята заспешили к родителям, родители – к детям.
Этакие вот встречи случались. Подходили к нему иногда те, кто бывал на читательских конференциях. Однажды подошла женщина, с которой он встречался во время отдыха в санатории. Он отдыхал в военном, она – в обычном неподалёку. Может и тут какая-то вот такая мимолётная знакомая?
Да, это скорее всего так, но почему тогда непонятное волнение возникает, когда он вспоминает об этой даме. Вот и сын заметил её пристальный взгляд, очень внимательный взгляд.
– Интересно, – сказал Дима, – Красивая дама. Интересно…
– А как диктант написал тебе не интересно?
– А что неужели проверили?
– Проверили.
– И…
– А сам как думаешь?
– Думаю, что всё в порядке, – сказал Дима, вспомнив придирчивый взгляд Зинаиды Павловны на странички диктанта.
– Отлично! Генерал мне сказал, что даже работу затребовал, чтоб узнать, не помог ли кто из моих учителей. Ну там ни одной помарки. Молодец.
Дима не стал говорить о том, что Зинаида Павловна всё-таки помогла, хотя… Таковая помощь ведь и не доказуема. Сам нашёл недописанное слово.
– А вот у Устинычей дела не очень…
– Неужели двойка? – переспросил Дима, – Жаль, если не поступит. А помочь нельзя?
– Не знаю… Полковник Николаев на однокашника моего сердит, мол, вот приехал на экзамены, а так и не вспоминал об училище… Будем надеяться математику хорошо напишет…
Ну а Ирина в сыном в это время только добрались до вокзала. Томиться в электричке не хотелось. Взяли билеты на проходящий Санкт-Петербургский поезд «Юность». До отхода прогулялись по перрону. Старое здание вокзала, длинное, приземистое, тянулось между железнодорожными путями. Днём народу немного… Все дела теперь в новом здании. Впрочем, Ирине было сравнивать не с чем, поскольку прежде она, если и видела старый вокзал, то из окна проходящего поезда, когда ездила в Ленинград… Да, тогда ещё в Ленинград.
Скоро объявили о прибытии поезда, прокатился, замедляя ход, зелёный электровоз, сдерживая ход разбежавшихся на длинном перегоне вагонов. Места на промежуточных станциях обычно не указываются, если, конечно, не брать билеты заранее, в предварительных кассах. Нашли два свободных кресла, и Алёша тут же сел у окна, правда разглядывать пока в него было нечего – окно выходило на электровозное депо и какие-то привокзальные постройки, а когда поезд, отстучав на выходных стрелках, вырвался на ровную как стрела магистраль, он задремал.
Ирина же, взволнованная тем, что встретила в училище действительно Николая Константинова, незаметно погрузилась в воспоминания.
Тот давний разговор с родителями оказался для неё неприятным. Она и теперь до конца не могла понять, почему насторожил их звонок того самого душки-суворовца, который, как казалось, понравился им во время поездки.
– И с чего это вдруг, он тебя вспомнил? – спросила мама, продолжая разговор. – Вот этак, через несколько лет…
– Не знаю, – покраснев, сказала Ирина. – Ну, просто вспомнил. Его каникулы отпустили. Дома. Вот и вспомнил.
– Просто вспомнил? Странно. Он курсант первого курса, а ты кто, ты ещё ребёнок, – сказала мама. – Понимаю, если б отцу по поводу академии позвонил. А ты ему зачем?
– Ну что ты мама!? Всё настроение испортила, – сказала Ирина. – В день рождения. Спасибо. Я не хочу ужинать, – и она, сама не ожидая от себя такой дерзости, встала из-за стола, чтобы выйти из кухни.
– А ну сядь немедленно, – резко сказал отец, – сядь, я сказал!
Но Ирина всё-таки ушла в свою комнату и, сама не понимая почему и что на неё нашло, упала на кровать и разрыдалась. Она не знала, что быть может, это был первый внезапный прилив чего-то нового, пришедшего из будущей взрослой жизни, она не понимала, что в душе у неё вдруг вспыхнуло что-то такое, что молчало ранее, что сердце её загорелось неясным ещё тёплым пламенем, искрой для которого послужил короткий разговор с парнем, которого она и видела то один раз, но почему-то запомнила накрепко. И ведь не забывала все эти годы, сама не знала, почему не забывала. Он даже являлся к ней во сне, и она снова и снова говорила, и говорила с ним, а ведь проговорили то они всего-навсего одну ночь.
И вот прошло два с половиной года, и этот внезапный звонок, да ещё в день рождения.
В комнату неслышно вошла мама, присела на краешек кровати, обняла дочь:
– Ну что ты, что ты? Что с тобой? Никто не хотел тебя обидеть. Просто мы тревожимся за тебя. Ты вступаешь в этот мир! Тебе шестнадцать. Тебе кажется – уже шестнадцать. А нам – только шестнадцать. Вот и интересно, зачем тебе звонил уже взрослый парень. Ему то, наверное, лет двадцать.
– Ну, от-ку-да же, от-ку-да же? – прерывая слова всхлипами, проговорила Ирина. – Ну и де-вят-над-ца-ти нет. Тогда же ему было шест-над-цать, ког-да в по-е-зде е-ха-ли…
– Ну, хорошо, хорошо. Он уж на первом курсе, а ты…
– На втором.
– Как на втором? Ты на втором? Ты в десятом классе!
Ирина села и пояснила уже успокоившимся голосом:
– После суворовского сразу на второй поступил, – она вытерла глаза тыльной стороной кисти. – Ну и что?
Действительно, ну и что? Мама не знала, что сказать. А отец остался на кухне. Он предпочёл в разговор матери с дочерью не вмешиваться.
– Ну, пойдём, – примирительно сказала мама. – Я такой пирог испекла! На сегодня. А на завтра – на завтра уж тем более постараюсь. Специально отпросилась с работы.
В те годы не было ещё двух выходных. Просто в субботу рабочий день покороче.
– Мамочка, а я Николая на день рождения пригласила, – сказала Ирина.
– Он тебе нравится? – спросила мама.
– Очень.
– Но ты же его совсем не знаешь.
Ирина замотала головой:
– Знаю, знаю. Мы всю ночь тогда прошептались. Он очень хороший, он – настоящий. Не то что эти, однокласснички.
– Невысокого мнения ты о мальчишках в классе. Гляжу, ни одного не пригласила. Только девочек, – сказала мама. – Но мы-то ведь пригласили и своих друзей, а отцовский сослуживец с женой и сыном – твоим ровесником – придёт. Ты помнишь того мальчика. Как-то отдыхали...
– Эту амёбу? – перебила Ирина – Фу! Вспоминать не хочу.
– Нельзя так о людях, – пожурила мама.
– А о Николае можно? Позвонил, потому что вспомнил – поступать надо…, – передразнила она.
– Всё, всё, всё, – поспешила сказать мама. – Кто старое помянет… Ну, высуши глазки. Пойдём к столу.
За столом Иринина мама сказала мужу, что завтра будет ещё один гость.
– Ну, надеюсь, что на этот раз он не в форме заявится, – сказал отец. – Там то понятно. Ехал учительнице первой показаться. Да и форма другая была.
– Конечно, – с уверенностью сказала мама. – Куда же в гости, да в сапогах. Кстати, курсантам до сих пор ботинок не полагается? – спросила она у мужа.
– Не полагается.
– И даже в увольнение в сапогах? Бедненькие, – сказала Ирина. – Ему в училище в воскресенье. Так что в субботу ещё домой от нас пойдёт.
– Ну, хорошо, а то ведь, что гости скажут, – кивнула мама.
– Вот только не пойму я? У нас же военная семья, – сказала Ирина. – А вы – в сапогах, не в сапогах. Николай что ли форму придумал? А ты, папа, в чём в увольнение ходил?
Вопросы дерзкой на язычок дочери всё чаще ставили родителей в тупик, а потому они зачастую просто старались сменить тему. Что тут скажешь, разве она не права? Николай Иванович Терехов, генерал-майор, да к тому же и фронтовик – правда, фронт прошёл не в офицерском ещё даже звании – и вдруг с неприятием о сапогах отзывается.
Сам догадался, что разговор не совсем правильное направление принял, а потому сменил тему.
Более к разговорам о Николае не возвращались.
Уже после ужина, когда Ирина ушла в свою комнату, Николай Иванович сказал своей супруге Екатерине Петровне:
– Да, странный звонок. Что ему понадобилось, этому курсанту?
– Почему ты думаешь, что-то понадобилось? Ну, просто нашёл телефон и позвонил. Кстати, а что это за училище, в которое сразу на второй курс принимают.
– Пехота, – с некоторым презрением сказал Николай Иванович.
– Пехота?! – переспросила с удивлением и даже немного с ужасом.
– Теперь училище именуется Московским высшим общевойсковым командным. На параде ты, небось, слышала, кремлёвцами их называют. А ещё недавно так и звалось – Московское Краснознамённое пехотное училище. Уж лучше бы он не сегодня позвонил, а прошлым летом. Мне есть, кого попросить и в Бронетанковой, и в «Куйбышевской», что рядом с нами. Да и к нам бы можно, в «Дзержинку». Ирина говорит, что не провалился, а просто по баллам не прошёл? Ну, у ж в «Куйбышевскую» то уж взяли бы.
– А теперь не поздно? Может, думал-думал да решил попросить. Вот и позвонил? – спросила Екатерина Петровна.
– Теперь, если браться, проблем будет – выше крыше. Да и не понятно людям. Добро б уж за сына, а так, с чего бы это? Знаешь, когда просит человек за сына, отказать не могут, а когда за знакомого, всегда найдут аргументы. Да и морока из морок. Нет, это практически невозможно. Сразу вопросы, зачем, почему, за кого?
– За зятя. Сказала ж тогда проводница, что с зятем едем, – неудачно пошутила Екатерина Петровна.
– Во-первых, проводница просто сказала, что молодцы, мол, всей семьёй едете, а пошутила так Ирина. Вот ведь вздорная, – тепло сказал отец, – вот ведь задира.
– Вся в тебя!
– Посильнее, пожалуй! – улыбнулся Николай Иванович. – Впрочем, будет день – будет пища. Что рассуждать?! Мне просто неловко перед нашими знакомыми – к девчонке на день рождения курсант, да ещё второго курса явится. Почитай без пяти минут, ну, скажем так, без десяти минут офицер. Ему ж не скажешь, чтоб не говорил, где учится.
– А может сказать, что собирается к тебе переводиться?
– Ко мне переводиться? Да это легче на будущий год снова на первый курс. У них программа хоть и высшего учебного заведения, да разве сравнишь? Я вообще такое слышал… Сроки учёбы у них резко сокращают. Выпуски наслаивают один на другой. В этом году почти что сдвоенный выпуск, а их курс – через год выпустят и тоже всех строй, да на Дальний Восток! Впрочем, я особо не вникал. Завтра узнаю, что к чему. Вот ведь проблема свалилась.
И Николай Иванович, и Екатерина Петровна понимали, что их дочь Ирина – крепкий орешек, а потому пришли в замешательстве, не зная, как быть. Они, конечно, всё преувеличивали, перестраховывались, но ведь ни им, да и ни самой Ирине, ни самому Николаю пока неведомо было, как развернутся события, и во что выльется давнее знакомство, уже приведшее к его неожиданному для всех, да и для него самого телефонному звонку.
Если бы они могли посмотреть на себя со стороны, если бы смогли оценить свои страхи и свои размышления с нейтральных позиций, возможно, и сами бы осудили себя, ведь время то было ещё иное – советское время. Но обеспокоенные за судьбу дочери, они порой теряли возможность здраво взглянуть на то, что происходило.
А мысли, хоть они и не признавались в них, были одни и те же. А если всё это выльется в любовь, а если этот курсант, став лейтенантом, сделает предложением, если увезёт её невесть куда? А как учёба? Ведь получается, что он окончит училище, а она – школу.
И всё же, в конце концов, решили, что очень ещё рано думать о чём-то серьёзном в её жизни. Шестнадцать лет. Это ж детство. И им даже в голову не приходило вспомнить, что Шекспировской Джульетте тоже было шестнадцать.
А у Николая Константинова с сыном разговоры были совершенно иные. Он почти тут же забыл о странных взглядах странной, хоть и очень красивой женщины. Он вёл машину по оживлённой трассе, хотя это оживлением не мешало разговорам, не мешало беседам отца с сыном…