***

Совсем стемнело, а электричество так и не дали. После вчерашнего урагана не успели восстановить поваленные столбы и порванные провода. В деревне темнеет рано, и с заходом солнца, без электричества делать нечего, только спать.

Юлька всхлипывает. Она боится темноты. Я тоже недолюбливаю, но не до фобий. Одну за другой зажигаю свечи. Есть, конечно, ещё керосиновая лампа, но горючего мало, а свечей много. Мы смотрим на маленькие огонёчки, и переговариваемся шепотом.

Кто-то легонько стучит в окно. Такой несмелый, чуть глуховатый стук. Юлька вскрикивает, а я смеюсь. Ночные бабочки. Подношу свечу к окну, и показываю подруге, сколько там, за окном, мотыльков летящих на свет. Юлька ёжится, и сильнее укутывается в плед.

— Пойдём, — я беру её за руку, и тяну в сени.
— Я боюсь, — шмыгает носом Юлька, но покорно идёт со мной. Остаться в комнате одной ещё страшнее.
— Я покажу тебе чудо. — В сенях, за старым широким шкафом притаилась узкая лестница на крышу. В шкафу сложены постельные принадлежности, полотенца, посуда. Я достаю старое одеяло, свёрнутое в рулон и перевязанное верёвочкой, и зову Юльку за собой, вверх по лестнице.

— Пойдём, — повторяю я и исчезаю в тёмном проёме люка. Юлька всхлипывает. У неё есть свечка, но это не спасает от фобий.
— Не бросай меня, — совсем по-детски хнычет она, и взбирается следом за мной.

На крыше темно. Я расстилаю одеяло, и помогаю подруге, с пледом на голове, на нём устроиться. Она словно гусеничка в коконе. Наружу один нос. Забираю у неё свечу, чтобы она не спалила дом. Вообще удивительно, зачем она ей, если под пледом всё равно ничего не видно.

Я стягиваю с неё плед и укладываю на одеяло.
— Открой глаза, — шепчу я. Она же лишь слегка покачивает головой.
— Открой, не бойся.
— Нет.

Я ложусь рядом и беру её ладонь в свою. Мы просто дышим и молчим. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох…

В минуты тишины обостряются внимание и слух. Слышен каждый шорох, шуршание листвы на деревьях, доносящееся от речки кваканье лягушек, скрип сосен, шелест крыльев ночных мотыльков.
Кажется, что тишина разговаривает шёпотом, утешает, журчит неторопливым мелодичным ручейком. И столько в ней безмятежности, чуткости, благоговейного умиления.

Юлька высвобождает свою ладонь из моей, и поднимает руки вверх. Словно зачерпывает горстями небо и прижимает его к себе.

Напрасно люди умаляют себя до бесконечно микроскопической пылинки. Малое рождает большое, а затем обратно перетекает в малое. Космос это наше отражение, а мы его. И это огромное, звёздное небо ни разу нам не чужое. Мы падаем в него, перетекаем миллиардами молекул и собираемся снова на другой стороне своего я.

Над нашими головами парят звёзды, мы плывём между ними. Словно вечность распахнула объятия, унося нас на хвосте одной из своих комет.
Я не помню, когда мы уснули. Может и не спали вовсе, и лишь рассвет вывел нас из состояния звёздного гипноза.

Потом был день. Много смеха, игры с водой и вкуснющие пироги со щавелём.

Юлька больше не боится темноты. Потому, что в ней живёт огромное звёздное небо, освещающее её путь. А за тьмой всегда наступает рассвет.