Бой с тенью
Вертушки на бреющем утюжили горы. В ответ было только эхо. Оно в горах протяжное и звонкое. Заходить по узкому ущелью в глубину гор не имело смысла. Оставалось только долбить это пустынное пространство, эту чужую гористую местность, не знающую уже год счастья. Война шла непрерывным огненным кольцом, и не было в этой войне никакого завершающего смысла. Гибли солдаты, стирались с лица земли предполагаемые базы духов, а они, как грибы, после дождя где-нибудь в родной средней полосе России вновь обстреливали колонны на дорогах, вновь зверствовали в своих же кишлаках. И эта карусель смерти была бесконечным жертвоприношением неведому Богу войны.
Вертушки отстрелялись, и закаркали тревожно вороны где-то в выси гор. Откуда эти чёрные птицы здесь? Может это неуспокоенные души погибших? И по дороге пошли два человека. Старик в длинном халате и рядом с ним мальчишка. Они шли точно слепые, не понимая, что предательский вихрь войны никого не щадит. Шли спокойные. Даже на удивление спокойные. Мальчишка даже умудрялся поднимать камешки с дороги, и кидать ими в свои невидимые цели. Это было необъяснимо тяжело - смотреть на эти беззащитные фигуры на дороге.
- Пропустить их? - спросил разведчик, затаившийся в низине.
- Пусть идут. Каждый день ходят к гарнизону, меняют свои поделки на тушёнку, - сказал командир разведчиков, - Не боятся. Голод не тётка.
Они всё шли - старик и мальчик - пока не ударил с гор одиночный выстрел снайпера. Старик упал, как подкошенный. Мальчик сел на дорогу, точно оглушённый невидимой болью.
Разведчики передали квадрат - откуда стрелял снайпер. И снова заухали пушки, уничтожая невидимого врага в горах.
Но на дороге никто не шевелился. Лежал старик, и точно изваяние сидел рядом с ним мальчик в потёртом выцветшем халате.
Война забирала самых беззащитных, сука, будь она проклята!
Суслик
- Как это могло быть? Куда он девал землю? - спросил начальник оперчасти, грузный майор, с одутловатым лицом и глазами бусинками.
Он спросил это будто у себя, и затих. В кабинете была гробовая тишина. Майор всю жизнь проработавший в исправительной системе, ждал от себя ответа и не находил его. Почему он ушёл? Полгода оставалось! Из пятёрки отсиженной! Прокопал из своей сторожки лаз под запреткой, и свалил! Суслик! Ищи его теперь в тайге! Собаки найдут!
Две рослые овчарки поскуливая взяли след и шли нос в нос по нему, тянули на длинных поводках солдат охраны. Едва поспевал за ними низкорослый косолапый капитан - чертыхался, сплёвывал на траву вчерашнее похмелье. След от периметра зоны строгого режима шёл прямиком в лесополосу.
В поле было тихо. Туман уже ушёл. И суслик выглянул из норы, и поглядел в сторону своей подруги. Та тоже выглянула из норы, и таращила на него свои глазки. Они даже не скулили - они просто смотрели друг на друга. Их жизнь была в гармонии с окружающим миром.
Беглец уходил с рюкзаком за плечами. Был он худощавый, лицо точно из воска от чифира с сероватым оттенком, глаза щёлочки на худом лице. Он уже понимал, что погоня идёт следом. Но не мог надышаться свежим утренним свободным воздухом тайги. Он шёл напрямую особенно не задумываясь пока о маршруте - надо было уйти подальше от ненавистной зоны. Через несколько часов собаки прибавили ходу, урча от приближающегося везения, а на пути беглеца попался ручей и он пошёл по нему. Босиком. Ноги стыли с непривычки. Но вода прибавляла силы. Он понимал, что дойдя до ручья собаки потеряют след. Но овчарки каким-то глубинным чувством хищника продолжали идти вдоль ручья. Солдаты - опытные кинологи, понимали, что приближается развязка. Понял это и беглец, и вытащил из рюкзака спички, полыхнул огонь по траве, и стал беспрепятственно распространяться по пространству. Овчарки учуяли огонь, и солдаты понюхали воздух. Впереди было большое поле, и с дальнего угла уже тянуло дымком.
Суслик поводил носом, и стал тревожно попискивать, но его подружка ещё была в дрёме. Огонь всё рос и тянуло от него смертью.
- Он поджёг лес! - громко сказал усталый капитан.
Овчарки залаяли, уже не таясь.
А суслик бросился к соседке, и пищал, не останавливаясь, а она всё смотрела на него, недоуменно. Тогда он схватил её грубо за мягкую шкурку и выдернул из норы, и поволок покуда хватало сил от огня. А он всё разгорался.
И беглец понимая, что сила на его стороне, остановился, и смотрел на огонь как зачарованный, и две серые тени, точно тени дьявола, выскользнувшие из дыма, свалили его с двух сторон.
Суслик дотащил подругу до края поля. Дальше был лес. Под сусликом был утренний освежающий мох. Заскулила его подруга, точно благодаря о спасении.
Молчали овчарки, свалившие беглеца, ждали своих хозяев кравшихся безопасным путём.
В лесу запели тревожно птицы. Тянуло дымом с поля. И молчало серое утреннее небо.
Вожак
Волк уходил от стаи крупной рысью, он как-бы хотел показать что в нём ещё много силы и широкой грудью пробивал высокий после дождя белый режущий снег стоящий стеной вдоль опушки леса, но за ним никто не пошёл, только маленькие волчата порывались было, скулили, но их одёргивали отцы и матери, и те понуро легли в снег. А волк всё уходил вдоль красных флажков, он оглянулся и не увидел стаи, он попытался было вернуться, но волчья гордость не позволила, и тогда отчаявшийся старый вожак за которым не пошла его стая испугавшись красных флажков лёг на снег, точно раздумывая. Он глядел на одинокие свои следы. Он раздумывал совсем немного, приходя в себя от бега, а потом вскочил, яростно рыча, и пошёл на красные флажки, вопреки инстинкту и чувству опасности он грыз один флажок за другим точно давая путь слабой стае, и тут грохнул выстрел, и совсем рядом дробь ударила по снегу...И острая боль в ноге только придавало ярости раненному вожаку. И тут он увидел стаю, она мчалась по его следу, и снова выстрел охотника, и снова вой дробинок, но вожак завыл, призывая стаю и серая волчья рать прошла в проём мимо оглоданных красных флажков засады - и охотник видя это опустил двустволку, и придержал нетерпеливую собаку, понимая что нельзя её посылать на верную погибель...Волчья стая ушла из засады, она мчалась по необозримому снежному полю, точно стремилась в небо. И комочки серые сливались с далью.
Волка мучала боль в ноге, он упал обессиленный в снег. Волчица недавно предавшая его, плакала, и лизала разбитую простреленную ногу вожака.
Встало в выси зимнее неласковое солнце и заиграли заискрились снежинки. Волк лежал на снегу, приходя в себя. Он был подстрелен не раз, и потому не пугался, а главное он видел, что снова он не одинок.
Последняя осень Гулливера
Уже дули ветра, но племя еще ловило в море рыбу, готовило запасы на зиму. И Гулливер помогал им. Его так прозвали за огромный рост. На фоне маленьких людей из этого островного племени он действительно выглядел внушительно. Голова крепко посаженная на крепкие плечи, атлетическое телосложение и рыжие кудри на голове - это отличало его от мелких тощих аборигенов. Девушки местные любили его. Легенда гласила что Гулливер остался жив после крушения огненной тарелки упавшей с неба, и поначалу его превозносили как Бога, но Гулливер был настолько добрым, что аборигены кланяющиеся своим жестоким богам, посчитали его со временем иноземцем. Но им нравилась его сноровка, его умение всегда прийти на помощь. Но они и побаивались его гнева, тогда он мог с корнем вытащить из скал дерево. Такая была у иноземца сила. Он часто уходил на скалы и сидел там в одиночестве в задумчивости. Он ничего не помнил о своих родителях, ничего не знал о своей земле, откуда его занесла сюда судьба. Он мыслил категориями космоса, он мог понять предсказание планет. И поначалу аборигены над ним смеялись, когда он на ломаном их языке объяснял свои сны, свои предсказания, но потом стали считать его колдуном и побаиваться. Гулливер любил одну девушку. Она была смуглая, коренастая, и у нее были удивительно красивые глаза. Когда она улыбалась, мир вокруг становился сказочным - Гулливер звал её солнышком. Она побаивалась его, как и остальные аборигены, но затихала и смотрела на него преданно когда он что-то говорил. Ему очень нравилась её улыбка. Он любил её, так говорили о их отношениях аборигены. А по его восприятию выходило, что он восхищался ею как творением небесного Бога. И это своё восхищение он не пытался скрыть. Когда он подходил к Солнышку с огромным букетом цветов со скал, и она эту охапку бережно брала в маленькие руки Гулливер был счастлив. Конечно, он понимал, что у них не будет семьи. Но она была ему очень дорога - это его Солнышко, и потому в одиночестве на скалах Гулливер - этот огромный дикий человек мечтал о каких то чудесных событиях с Солнышком, и эти события были в воображении далеки от этого острова.
В этот день штормило, и из сетей рыбу вытаскивать приходилось тяжело, волны опрокидывали лодки угловатые аборигенов, но им всё-же удалось подтащить сети к берегу, и к ним присоединились женщины выбирая из сетей рыбу. Солнышко увлеклась и её оттащила от берега волна, она барахталась, стараясь справиться с волнами, но те то подпускали её к берегу, то неумолимо тащили в море на глубину, и силы покидали девушку. Аборигены занятые работой не замечали эту битву человека и моря. И Солнышко тонула буквально у всех на глазах, и тут появился Гулливер и сразу заметил отсутствие девушки. Его взгляд стал лихорадочно искать её в море - и он сразу все понял - и вступил в волны, и те отступили от него надеясь сбить примчавшись к берегу с новой силой. И это бы им удалось с простым человеком, но Гулливер ловко пережидал прилив, садясь под огромные волны, и мчался дальше от берега - и успел схватить Солнышко за руку, и вытащил её обессиленную на берег.
Ветер усиливался. Волны с шумом бросались на прибрежную серую гальку и она вереща как живая скользила под ними - но волны упустили добычу.
Гулливер смотрел на Солнышко и она открыла свои огромные глаза, точно проснувшись. Аборигены радостно заверещали и кто то из них неуверенно произнес: Бог! И за ним несколько голосов тоже произнесли: Бог!
Волны бились о берег. Шторм всё усиливался. Гулливер взял Солнышко на руки и понёс от берега к лачугам на горе где жило племя. Он улыбался, и его золотые кудри омоченные начавшимся дождем казались издалека золотыми.
В эту осень Гулливер умер.
Ночь
Надо было идти по компасу, идти не останавливаясь, понимая, что в песках умирать, вдали от Родины, грешно. разведгруппа напоровшаяся на духов уже ушла далеко от кишлака, но чертовски далеко не очень ободряло, духи могли ждать у дороги, рассекающей эту местность, как рассекает нож разведчика тело врага, чертовски не хотелось умирать и этому щуплому лейтенанту оказавшемуся главным, чертовски не хотелось умирать и этим пятерым пацанам, не прожившим ещё главное в жизни, чертовски не хотелось умирать и раненному, одному из них, пуля духа задела бедро, и под перевязкой горел огонь. Песок под ногами топил бег, два парня держали третьего под руки, они точно выполняли какой то танец смерти, потом парочка менялась, и другие двое тащили товарища сквозь пустыню. Ночь. Афганская смертная ночь. Ни звука, теплынь. Заёзды точно нарисованные и умершие в этом мёртвом мире.
- Не могу больше, - прошептал пересохшими губами раненный, лицо его было страшным от боли.
- Терпи, - негромко сказал лейтенант. - Замените пару!
Разведчики снова сменились, таща раненого.Лейтенант шёл впереди, и сверял маршрут, отчего то вспомнилась с добром родная школа, в которой он занимался спортивным ориентированием. Замыкал движение крепкий низенький парень - тащил два автомата, свой и раненого.Иногда ему казалось, что звёзды подмигивают ему, как какая то девчонка на танцах. Усталость слепила даже зрение. Усталость делала ноги ватными. Но умирать не хотелось. Умирать не надо. Умирать не надо! И он шёл позади разведгруппы, и они шли, как волки, шли не останавливаясь, зная что за ними гонится смерть! Но смерть где то заплутала в этой грязной чужой пустыне. Смерть где то села передохнуть на песок, а может смерть забыла о них? Парень тащил автоматы, и бредил почти наяву. Они шли уже четыре часа по пескам, потом пошли какие то чахлые деревья, которые, как ведьмы возникали перед глазами, как то неожиданно, но не страшили - им явно, этим ведьмам не нужны были автоматы.
- Ты бредишь, Санёк! Что с тобой! - орал лейтенант возле пацана лежащего на песке, и что то громко говорившего.
Глоток грязной теплой воды из фляжки и солдат встал, и снова пошатываясь пошёл за остальными.Какие на х... ведьмы! Это просто какой то чахлый лес. Но отчего ветки тянутся к нему. Они живые! Они живые...
- Ранен, кровь на сапоге, - сказал кто-то.
- Этого ещё нам не хватало! - резко сказал командир.Это они обо мне, подумал Санька.
- Дайте попить!? - попросил хриплым голосом. Прислонился губами к фляжке, сделал два глотка.- Идём пацаны! - сказал громко он, но так ему показалось, он просто прошептал эти слова.Они шли, шли сквозь ночь, как завороженные и они выжили, русский Бог им помог.