—Нюра, ты помнишь какая сегодня дата?
—Помню, как нашли тебя деревенские мальчишки. В рубашке, Матвей, родился, — баба Нюра вытащила с комода припрятанный литровый бутыль водки, достала с серванта две мизерные стопки, поставила на железный поднос и поднесла к столу.
Матвей, седой девяностолетний дед. Необычные серые глаза, немного выпуклые, он прищуривал, когда всматривался вдаль. Правое плечо ныло, всё чаще и чаще напоминало о себе. Неровный глубокий шрам, оставшийся с времён Великой Отечественной войны, возвращал деда Матвея в юные годы жизни. Бороду и усы слегка подстригал по субботам или праздничным дням, волосы кудрявились и быстро росли. Ежемесячно делал стрижку за сносную цену у соседского парнишки Лёши, который год назад пришёл из армии. Он часто навещал стариков, приносил наловленную рыбу с ближайшего озера, а если мелкая рыбёшка попадалась, угощал кошек. Они встречали его дружелюбно, терлись о ноги гостя, подняв хвосты.
К старикам по выходным приезжали сыновья и Люба младшая дочь. Семеро внуков наведывались к любимым деду и бабуле, помогали по хозяйству.
В очередной раз Лёша забежал к старикам после рыбалки.
—Нюра, достань третью стопку, — дед Матвей распаренный берёзовым веником после русской баньки в белой холщовой рубахе, тёплых кальсонах, домашних тапках усадил парня за старинный дубовый стол.
—А что за праздник-то, дед Матвей?
—У него, Лёша, сегодня второй День рождения, — обронила слезу баба Нюра, — не поверишь, но такое случилось с ним. Он тебе сам всё расскажет.
Дед Матвей разлил водку по стопкам. Выпили за здоровье друг друга. Баба Нюра принесла закуску: поставила на стол тушёную баранину, солёных огурчиков, нарезала на мелкие кусочки свиного сала и свежие помидоры. Из русской печи сняла горячие пироги с картошкой.
—Лёха, как ты думаешь, может уцелеть человек, если он на мине подорвался? — спросил дед Матвей, заглядывая в зелёные глаза Алексея.
—Думаю, мало вероятно, — ответил парнишка, почесав затылок, поправил белокурую чёлку.
—Это случилось в сорок первом, во время Великой Отечественной войны. Батя мой был ранен в тысяча девятьсот пятнадцатом году, его на фронт не взяли. Мне только стукнуло пятнадцать лет. Большую половину мужчин села забрали на войну. Женщины и старики плакали, провожая молодых парней и девчат на фронт, а самих с детьми увозили поездами в Казахстан.
Местная администрация оставшихся мужчин отправила перегонять скот. С нами шла семья — муж Захар, жена Агафья и их дети Егор девять лет и пятилетняя Таня. Агафья категорически отказалась ехать без мужа на поезде. Собрали необходимые вещи, еду, запрягли лошадей.
Стояла глубокая осень. Курская область, деревня Потапово. Покидали родной край, отчий дом.
Скота было много, гнали через Воронежскую область коров, быков, овец, коз. Мелких животных порезали на еду. Я шёл с лошадью позади всех. Собираясь в дальний путь, телегу оборудовал железным навесом от дождя. Прошла долгая неделя. Останавливались, обогревались, кормили скот на полях, подходили к водопою.
Пятилетняя девчушка устала и замёрзла. Я предложил посадить её ко мне в телегу под навес. Пошли дожди. Впереди ещё дальний путь, как минимум неделю пешим. Длинной вереницей тянулись нескончаемые сутки. Маленькая Таня всё время разговаривала, иногда по-детски улыбалась, иногда хмурила по-взрослому светлые волнистые брови, то прижимая любимую игрушку к груди, то вновь гладила её пышные русые волосы. Тряпичная мягкая кукла круглыми светло-синими глазами с длинными ресницами смотрела в голубые добрые глаза Танюши и что-то тихо шептала. По её губам девочка читала слова и передавала мне:
—Матвей, почему мы долго едем?
—От фашистов животных спасаем. Скот надо поить, кормить, поэтому долго.
—Кто такие фашисты?
—Нелюди. Ублюдки. Они пришли к нам овладеть нашей землёй и погубить нас. Спи, — укрывая тёплым одеялом Таню, я подогнал лошадь. — Не бойся, твой старший брат Лёня ушёл на фронт, Родину защищать. Победа будет за нами.
—Я пить хочу, во фляге нет воды.
—Потерпи, скоро к озеру подойдём.
За белым облаком появилось вечернее солнце, заблестело мелкое озерцо, вдоль него склонились ветви деревьев, с не полностью ещё опавшей листвой, отражаясь в чистой прозрачной воде, слегка раскачиваясь, шелестя на ветру, словно приветствуя новых гостей. Вдали за сопками высовывались одна за другой серые крыши деревенских домов. Из некоторых печных труб подымался сизый дымок. Не хотелось верить, что идёт гражданская война.
Я решил напоить лошадь. Мы немного отстали от общего обоза. Танюшка спрыгнула с телеги и побежала к колодцу-журавлю, а я направил лошадь к берегу озера, распряг её. Неожиданно прогремел взрыв. Помню, как взрывной волной меня отбросило в воздух, я полетел. Слышал дикое лошадиное ржание. Промелькнуло красное платьице и белые косички из-под болоньевой куртки. После контузии на одно ухо глуховат. Куда приземлился и как очутился в санчасти, не помню. Два месяца лечился у молодой медсестры. Моя жена Нюра вЫходила меня горемычного. Хоть и ворчу иногда на неё, но сто раз ей благодарен за терпение. Частично память стала возвращаться. Я вспомнил, что шли мы на Казахстан. Девочка Таня осталась у колодца.
Местные жильцы рассказали, как русские солдаты минировали дороги, чтобы немец не прошёл. Нашу кормилицу разорвало на части, я лежал до ночи, пока деревенские мальчишки не обнаружили чуть живое тело в стогу сена. Многих спрашивал: «Не видели девочку пяти лет, Таня зовут?». «Нет», — отвечали мне.
Очень обрадовался, когда через четыре месяца встретил мать Агафью и брата Егора Танюши, они обнимали меня, как родного, тоже радуясь. Узнал, что им пришлось вернуться — Захар серьёзно заболел, его увезли в госпиталь. Агафья стала разыскивать дочь. Танюша сильно напугалась после взрыва и долго не могла говорить. Она сидела у колодца до позднего вечера, её подобрал раненый солдат, идущий в санчасть. В небольшой деревне из трёх улиц, куда привёл солдат Таню, они долго искали человека, который мог бы приютить ребёнка. Наконец нашли одинокую женщину, через три дня она отвела девочку к детям, оставшихся без родителей. В детском лагере Таня находилась две недели. Брат с матерью нашли и забрали её. Семья жила в заброшенном бараке неподалёку от железнодорожной станции Абрамовка.
Мать и сын подрабатывали в школе, Таня оставалась одна. Натерпелась пятилетняя девчонка, видя как немецкие самолёты летели один за другим, издавая устрашающий гул. Фашисты стреляли по домам, бомбили железнодорожные составы, идущие с хозтоварами, продуктами, военным обмундированием на фронт для советских солдат. Вагоны превращались в щепки, взлетая вверх, на глазах у маленькой девочки. Пожары не прекращались. Дети постарше периодически бегали на пепелище, спасали продукты, одежду, обувь, как могли, выживали. Страшная война продолжалась. Захар умер в больнице, Агафья, Егор и Таня уехали поездом на Казахстан. Через три года я просился на фронт, не взяли из-за контузии и ранения в плечо. Остался в госпитале, помогал ухаживать за ранеными.
В родительском доме Нюры стоял русский дубовый стол, всей семьёй помещались, ели и пили, дружно общались до войны. Нюра родилась третьим ребёнком, на фронт не взяли тринадцатилетнюю, попросилась работать в госпитале. Старших братьев и отца забрали на войну, а младшие с матерью уехали поездом в Казахстан. Когда Нюре исполнилось восемнадцать, мы расписались. Так и остался жить в Воронежской области. Бомбили в каждый день. Однажды бомба попала в наш дом, проломила крышу и упала рядом стола, одна ножка отвалилась, по счастливой случайности бомба не взорвалась. Стол родимый устоял, и до сих пор стоит. Службу несёт!
Дед Матвей замолчал, поглаживая худощавыми жилистыми руками любимый дубовый стол. Закурил папиросу, наливая очередную стопку гостю и себе. На кухне незаметно стемнело. Баба Нюра ушла в спальню.
Дед Матвей продолжал курить, аккуратно стряхивая пепел указательным пальцем в железную пепельницу, молчал. О чём он думал, остаётся только догадываться. После войны ему долго снились пожары, бомбёжки, немецкие самолёты и раненые советские солдаты.