Вот уже десять минут топчусь в условленном месте. Она появилась ниоткуда.
– Привет! Узнал?
– Ой! Да… Здравствуй. Вот, – протягиваю букет ирисов, пытаясь связать звуки в слова.
– Рада, что приехал.
Прижала букет к губам.
– Я обожаю ирисы, а ведь вроде не говорила тебе про это? Как догадался? Возьми такси, – щебечет, совсем не смущаясь.
У меня это первый опыт свидания вслепую – неизведанное доселе чувство неловкости и вожделения одновременно. Все романтические слова и комплименты, сказанные в переписке, фотографии, которые возбуждали, и даже её голос, впервые услышанный не по телефону, а на аудиодорожке, предстали в визуальных формах, привлекательных и соблазняющих.
Скомканные фразы о погоде, дороге. На правах хозяйки Она позитивна и решительна. Отпустив такси, какое-то время идём лесом.
А вот и дом. Это Она предложила свидание на пустующей даче ее бабушки.
Старый дом, скрипучие половицы. Я и Она. Хочу её. Не противлюсь зову желания. Тянусь к ней с поцелуем. Прильнула всем телом. Скрытые ширмой губ языки сплелись в объятиях переговоров. Сладко! Левая рука, зарывшись в волосы, хаотично расплетает плетёнку косы. Правая путешествует по талии, отыскивая молнию юбки. Сминая ткань, ладонь ощущает неповторимое скольжение по капрону. Ага, колготки!
Отстраняюсь и, заглядывая в глаза, просовываю ладонь за пояс. Трусиков нет! Неожиданно повеяло юностью, девяностыми, когда шиком эротизма было – обнаружить у партнёрши по танцам отсутствие нижнего белья под разнокалиберными денами колгот.
Ведьма! Откуда она узнала? Дресс-код не оговаривался. Это что? Интуиция? Судорожно расправляюсь с молнией, и юбка тяжелой портьерой скользит к ногам. Потакая единственному желанию своего торопыги, подхватываю Фею Бабушкиного Домика за талию, и в тот же миг её ноги смыкаются за моей спиной, а руки замком обвивают шею.
Удерживая равновесие, чуть изогнувшись назад, с удовольствием перехватываю за круглые ягодицы свою Коломбину. Она, отстранившись, компенсирует изменение центра масс и лукаво наблюдает за моими манёврами. Думаю, что в профиль мы являем собой антропоморфную пародию на лигатуру японской иены.
«И долго мы будем так стоять?» – резонно спрашивает тело.
– Может быть, ты меня положишь? – подслушав мысли, насмешливо вопрошает моя визави.
Чувствую, что краснею от натуги и стыда, озираюсь в поисках подходящей поверхности. До дивана полтора шага, которые преодолеваю с тщательно скрываемым воодушевлением. С изяществом «Антея», сбитого над Кандагаром, совершаю жесткую посадку на ничего не подозревающее ложе. Пружины жалобно мяукают.
«Ага, попалась, теперь она наша. Не медли. Рви колготки. А уж я засажу», – суетится непоседа в штанах.
«Перебьёшься», – посылая его, слизываю пряный нектар, проступивший сквозь мельчайшее сито капрона. Языком ощущаю влажное давление раскрытых губ. В ответ женщина, раскинув согнутые в коленях ноги, ёрзает, подставляя под язычок лакомые участки разгорячённой плоти. Представляя себя Дон Жуаном, срывающим поцелуи сквозь вуаль прекрасной незнакомки в темноте театральной ложи, нахожу языком выступающее уплотнение, отзывающееся на легчайшие прикосновения. Найдя точку опоры, я готов перевернут её Мир!
– Ты слышал? – Она вдруг напряглась и отстранилась.
– Что? – стою на коленях, как мудак, – рожа красная, борода мокрая.
– Там, наверху, шаги… На чердаке. Там кто-то есть! Пусти!
Она решительно вырывается, прислушиваясь. Я, досадливо пытаясь мысленно утихомирить рвущий молнию на джинсах член, вслушиваюсь. Дом скрипит весь, как умеют скрипеть только старые деревянные постройки, пропитанные временем и эмоциями. Развалюха, чего с неё взять? Но никаких шагов или посторонних звуков я не слышу.
– Тебе показалось. Иди ко мне.
– Ну, вот же, опять… Послушай!
На чердаке и впрямь что-то скрипнуло, но видимого движения я не ощутил.
– Ветер гуляет, наверное. В таких домах и привидения жить могут. А может, это Домовой хулиганит? Ты давно тут была в последний раз?
– Ой, я тут каждую неделю последний месяц бываю. Думаешь, я бы притащила тебя в заброшенную лачугу? Всё, у нас целая ночь впереди и еще два дня. Так что не гони лошадей. Доставай вино и закуску.
Она вильнула бедрами, ускользая от меня, и направилась к печке, занимающей половину внутреннего пространства комнаты. Я заворожённо потянулся взглядом за фигурой в черных ботфортах и белой блузе, прикрывающей бедра, обтянутые колготками. Удлинённые спереди и сзади края блузы позволяли лишь строить догадки, как хороша и загадочна она в этой, непроницаемой для взгляда, тончайшего плетения облегающей броне. Даже когда тянулась в буфет за бокалами и тарелками или наклонялась, растапливая печь, я со своего места в кресле видел лишь очертания крепкой задницы и переливчатую игру мышц.
Печь нагрелась, вино в бокалах отражало отблеск свечей, когда на чердаке что-то реально зашуршало. Мы одновременно подняли головы, прислушиваясь, посмотрели друг на друга, но звуки затихли так же внезапно, как появились.
– Надо проверить, я схожу на чердак?
– С ума сошел? Лестница с улицы на другой стороне дома, а там уже темно. Может, это ветер? Да и дождь начался. Давай, оставим до утра. Ты же меня защитишь?
Меня не покидало чувство, что скрипучий дом присматривался, а по брюзгливому скрипу половиц понимал, что Бабушка мне не очень-то рада. Однако тупоголовому ландскнехту было не до полтергейста.
Возбуждённый пьянящей близостью полуобнаженной женщины, тяну её к себе. Фея Осеннего Отпуска, скользнув мимо с кошачьей грацией, встает коленями на диван, поигрывая попкой и глядя через плечо. Опускаюсь вниз меж расставленных ног, улыбаюсь, глядя на тёмное влажное пятно, и провожу по нему пальцами, осязая тёплую клейкую субстанцию. В ожидании ласк женщина скользит капроном по ладони, подвигая попку мне навстречу.
«Хочешь продолжения испанских игр? Но я уже не галантный кавалер в театральной ложе. Декорации сменились. Мы теперь в твоём будуаре, синьора. К чему все эти заминки», – рывком срываю колготки вниз к бёдрам, обнажая два молочных полушария, оттенённых красно-желтым сиянием свечей.
– Ай!
«Да! Всё как на тех фотографиях. Холёная, опытная сука. Такая, что сводит с ума».
– Любуешься? Или сравниваешь? – бархатный голос, стремглав несётся внутрь моего сознания на мягких лапах, но с выпущенными коготками, царапая и возбуждая на поворотах.
«Сука похотливая», – слова застряли в пересохшем горле. Ухватив за щиколотки, переворачиваю стреноженную колготками Фею Ночной Страсти, навзничь, закидываю…
Впрочем, не буду утомлять читателя описанием акробатических этюдов, которых, признаться, и не было. А были просто движения, много движений: быстрых и медленных, коротких и длинных, скользящих и подкрученных, жестких и нежных – движений, дарящих радость и наслаждение.
Дом и стихия за окном подыгрывают нам. Ветер хлещет ветками по крыше, отбивая ритм, и, проникнув сквозь щели, раскрашивает стены экспрессивным танцем теней в пламени свечей. Всполохи молний стробоскопическими прожекторами выхватывают черно-белые сплетения тел. И только время от времени сознание ловит подозрительные шорохи где-то там, на чердаке…
«Подглядываешь за внучкой, старая карга, – обращаюсь к призраку Бабушки, в очередной раз переворачивая или складывая податливое обнажённое тело. – Ну-ну, полюбуйся как я её…»
«Ах, ты, моя сладкая ведьмочка, и когда ты заставила меня выпасть из реальности?»
Финиш. Я потный и счастливый, скатываюсь с влажного подрагивающего тела Феи Ночных Чудес. Я усталый и гордый, чувствую уютное тепло удовлетворённой женщины, засыпающей на моём плече. Женщины, обозначившей завоёванное мужское пространство тяжестью бедра.
Проснулся, сам не зная от чего, то ли от того, что Она трясла меня за плечо, то ли от заунывного воя где-то на чердаке, то ли от восходящего солнца за окнами. Скорее, от всего сразу.
– Вставай, ну, вставай же, – тормошила Она.
Утомленный ночными утехами, лениво разлепил веки и увидел её встревоженный взгляд.
– Иди ко мне, – потянулся, стремясь поймать губами покачивающийся сосок.
– Да, погоди, ты. Вот, слышишь! Там явно кто-то есть.
– Где? – туплю, не желая покидать уютное гнёздышко, наполненное теплом желанной женщины.
– Да на чердаке же. Ты что, так ничего и не слышишь? Там кто-то ходит. Вставай, надо узнать, – решительная Защитница Бабушкиного Домика натягивает ботфорты на босые ноги.
Догоняя ускользающую попку, запутываюсь в одеяле и грохаюсь наземь – голова на полу, спелёнутые конечности на кровати, голая задница в зените. Перед глазами нарисовались встревоженные носки чёрных сапог. Перевернувшись на спину, увидел ожидаемое продолжение – ровные, загорелые, чуть расставленные ноги являли сладчайшую картину в месте их единения. Легчайший, но уверенный разрез, лепестки…
На чердаке что-то тяжело загрохотало, резонансно отразившись в затылке. Сон как рукой сняло. Вскочил будто подорванный, сбрасывая текстильные оковы.
– Женщина! Что за чёрт! Почему меня не разбудила? – за секунды влетел в джинсы, пританцовывая босыми ногами, стремясь попасть в кроссовки, стаптывая задники. – Будь здесь. Лестница на улице?
Лестница на чердак была местами подгнившей, шаткой, но вполне пригодной для подъема. Я поднимался, аккуратно проверяя каждую перекладину. На последней ступеньке оглянулся.
Вот поперечная! Стоит внизу, скрестив руки и прижав кулаки к подбородку, в белой блузе и черных ботфортах на голое тело. Беззащитная, нежная, открытая, чувственная, такая…
Сделал шаг в незапертую деревянную дверцу чердачного пространства. Меня встретила чернота и вековая пыль. В носу свербило. Паутина неприятно щекотала лицо и лезла в рот.
Нажал кнопку заботливо подсунутого фонарика. В слабом белесом луче закружились пылинки. Нескольких минут хватило, чтобы привыкли глаза и сфокусировался взгляд. При беглом осмотре ничего не обнаружилось. Призраки же сами на свет не выходят, они не летучие мыши. А всё ж, чем чёрт не шутит…
Глаза видели плохо, но слух уловил в полной тишине какой-то посторонний звук – вон там, в дальнем углу. Казалось бы, чего бояться средь бела дня? А по спине предательски ползли мерзкие мурашки.
«Так, спокойно, дяденька, не дрейфь, призраков не существует», – уговаривал себя, материалиста.
Осторожно ступая по насыпному шлаку, продвигался в дальний угол, откуда чувствовалось движение. И вдруг в луче фонарика вспыхнули два зеленых огонька. Я отпрянул, и, споткнувшись, чуть не грохнулся во весь рост. «Бля! Призраков не существует! Накаркал!» – кажется, вслух выкинул фразу.
– Ты живой? – донеслось с улицы.
Молчу, потрясённый увиденным. В углу чердака в свете фонарика вырисовался пушистый маленький рыжий комочек с горящими зелеными глазами – загнанный, отчаявшийся щенок со спутанной шерсткой и маленькими локаторами ушками.
«Ах, ты ж, ёшкин кот, вот кто тут хозяйничает».
Взял его на руки, прижал к себе и двинулся в обратный путь.
Внизу ожидала Она, всё ещё прижимая кулачки к подбородку.
– Держи своего призрака, – торжественно предъявил виновника утреннего бедлама и ляпнул, не подумав, – привет от Бабушки.
– Что? – недоумённо бросила Она и с каким-то пристрастием стрельнула на меня глазами.
– Как он туда попал, ума не приложу, – замешкался я.
– Маленький, – протянула руки, и ее глаза вдруг увлажнились слезами.
Чувствуя себя героем, потянулся погладить хозяйку ниже спины и получил тычок локтем под рёбра.
– Ну, не при нём же, – и бережно понесла найдёныша в дом, играя бедрами.
Прежде чем скрыться за дверью, оглянулась и показала язык. Что-то мне подсказывало, что без сладкого не останусь.
Два следующих дня ее внимания хватало на нас двоих с лихвой. Никто не остался не обласканным. Да и дом уже не так противно скрипел половицами под ногами. А в город мы возвращались втроём.