Владимир Сергеевич бродил по комнате и подозрительно поглядывал на фикус. Ему казалось, что тот слишком сильно подрос за последнее время. И веточек стало больше, и раскинулся он своими глянцевыми листьями шире. Вообще было ощущение, что фикус дышал довольством, как языческий божок, поглотивший богатое подношение. Вот только что же ему скормили?
– Я просто его пересадил. – Жан-Симону надоело наблюдать Розановские муки и он любезно озвучил ответ на незаданный вопрос.
– О! – вежливо удивился Розанов и сел, наконец, на диван.
В гостиной Жана растения свисали и лезли отовсюду. Они скрадывали пространство и создавали иллюзию джунглей, поглотивших цивилизацию. И все эти элегантные кожаные кресла и бархатные стулья в их окружении казались тронами лесных эльфов. Вот только Жан был совсем не похож на эльфа в своих жилетах-запонках и шёлковых галстуках. На эту роль подходил скорее Розанов, который был высок, статен и блондинист.
– Что тебя тревожит, мой друг?
Жан шагнул к нему из зарослей с двумя бокалами и бутылкой хереса в руках. Разлапистые листья монстеры закачались за его спиной. Это движение всколыхнуло землистый дух, ноздрей коснулся влажный запах чернозёма. Но как только чпокнула пробка, на языке осел солнечный вкус вина, заглушая всё прочее. Жан умел создать атмосферу для исповеди, для приватных бесед, для приятных воспоминаний. Умел расположить и разговорить.
– Я хочу… Жан, нам надо подумать, что мы делаем не так.
Розанов со своими интеллигентскими, умными, прозрачными глазами и беспокойными, тонкими пальцами был создан для таких абстрактных разговоров. Жан заранее смирился с предстоящим сеансом скучнейшего самокопания, пригубил вино и поудобнее притёрся к диванной спинке.
– А мы что-то делаем не так? – подал он положенную в таких случаях реплику.
Розанов глянул на него потерянно: он был уже глубоко в себе и в своих мучительных сожалениях. Жан мягко подтолкнул его руку с бокалом вверх, принуждая сделать хотя бы глоток вина. Это сработало: Розанов послушно выпил и алкоголь сразу развязал ему язык.
– Я вспоминаю самое начало, когда я был здесь один, когда был растерян. – Розанов подогнул под себя одну ногу, положил локоть на диванную спинку и устроился в подушках совсем уже неформально. – Но в сердце моём был огонь. Я знал, чего хочу и что должен. Я не скажу, что не боялся. Но когда ты на прямой связи с Богом, это даёт силу, которая переносит тебя через препятствия. Ты их просто не замечаешь!
Розанов медленно, не отрываясь, допил вино и безвольно уронил руку с пустым бокалом между колен. Жан осторожно выкрутил ножку бокала из его пальцев и потянулся наполнить его снова.
– Ты жалуешься на старость? Я правильно тебя понимаю?
– Что? – удивился Розанов. – Нет. – Он рассеянно проследил за янтарной струёй, льющейся из бутылки. – Я просто устал быть богом. Мне не хватает…
Видя, что Розанов снова подвис, как допотопный компьютер, о которых теперь можно было прочесть только в старых книгах, Жан подтолкнул его локтем в бок.
– Чего, мой друг?
Розанов посмотрел на него, словно издалека и будто бы с трудом припоминая, кто перед ним.
– Тебя. Мне не хватает тебя. – И тут же прищурился довольно цинично. – Сыграем?
У Жана азартно заблестели глаза. Он отставил бокал, расправил плечи.
– С удовольствием, Вольдемар.
Розанов одобрительно похлопал его по колену и встал.
– Сколько ставим на кон? – Он достал из кармана овальный гладкий камешек, порылся, нашёл ещё два. – Называй число.
Жан подобрался, взгляд его налился силой.
– Ставлю на три.
Розанов широко улыбнулся.
– Ты всегда ставишь на три.
– Потому что это число силы. Не люблю линейные аспекты.
– А если бы у меня было четыре камня, ты бы поставил на четыре?
Жан посомневался, но уверенно ответил:
– Да.
– Ловлю на слове! – Розанов залез в другой карман и вытащил ещё один камешек. – Ну как? Ставишь на четыре? – солнечно улыбнулся он.
– Куда ж мне теперь деваться? – с досадой улыбнулся Жан. Он уже и забыл, каково это: играть с этим солнечным пройдохой. – Твоя ставка?
Розанов, сияя лучезарной улыбкой, показал два пальца.
– Линейный аспект, конечно, бессилен, как импотент на свидании, – посмеиваясь, сказал он, – но он всегда может превратиться в треугольник, ЖаниИк.
Можно было сразу догадаться, что Розанов не случайно в гости забрёл. И неспроста изображал перед Жаном тоскующего интеллигента.
– Предлагаю считать твои цветы за фишки. – Розанов в радостном возбуждении расчищал стол. Улыбка его уже просто слепила глаза. – А чтобы не путаться, давай назначим им имена по порядку. – Он огляделся. – Вон оттуда начнём отсчёт. Эти две фиалки будут Доминик и Тома. И далее по списку.
Жан-Симон не отвечал. Он погрузился в оцепенение, разгоняя внутри себя нейтроны, потому что знал: сейчас ему понадобится вся его внутренняя сила для красивого результата. Розанов весело поглядывал на него и понимающе улыбался. Все оттенки мысли он умудрялся изображать своими полуулыбками!
– Иди сюда. Бросаешь первым, – просто уже паря над полом от непонятного ликования и восторга, распорядился Розанов.
Жан хрустнул пальцами, повертел шеей, будто ему предстоял боксёрский поединок.
– Сядь в кресло, – потребовал он от Розанова.
Тот послушно отступил от стола, уступая место Жану, и присел на краешек ближайшего стула. Вот же упрямая натура! Хоть какую-нибудь мелочь, но непременно сделает по-своему!
Жан поддёрнул манжеты, сгрёб камешки со стола, несколько раз перекинул их с ладони на ладонь.
– Магию ведь использовать можно? – сосредоточенно уточнил он, не оборачиваясь.
– Нужно! – радостно откликнулся Розанов.
Жан погрузился в сладостное ощущение силы, которая потекла в его сердце из самых глубин вселенной. Сила наполняла его тело, вливалась в руки, оживляла гладкие камни. Жан вспомнил, где они с Вольдемаром их подобрали: на Лазурном берегу. Солнечный ветер сразу пошевелил волосы, мультяшные вскрики чаек коснулись слуха, запахло морем: водорослями, рыбой, солью. Розанов был весь в белом, трепещущем на ветру, тонком. Солнце слепило глаза и лица его было не разглядеть. Море тоже сверкало яркими бликами и снегом казался раскалённый песок. «Сыграем?», – крикнул тогда Вольдемар, стараясь перекричать ветер, и поднял пару горячих камешков с променада. Жан тоже подобрал горсть гальки, перебрал придирчиво и оставил два белых голыша. «Во что?», – крикнул он в ответ, щурясь и прикрывая глаза ладонью от яркого света. «В жизнь, Жан!», – захохотал Розанов. Даже с такого расстояния его зубы сверкнули в широкой улыбке. «Что ты выбираешь: море или песок?». «Тебя!», – сложив ладонь рупором, во всю мощь лёгких проорал Жан. Розанов хохотал, слал воздушные поцелуи, а потом тоже приставил руки ко рту и завопил: «Значит, камни мои! И Орден мой! И ты тоже мой, Жан! Я выиграл эту партию!»
«Что ж, выиграй и теперь», – с нежной страстью мысленно пожелал ему Жан. – «Будь счастлив, наш солнечный король! Это моя ставка». Сила запечатлела его молитву и разнесла брошенные на столешницу камни по нужным местам.
Розанов принялся считать горшки, прикидывать напротив какого именно из них оказался тот или иной камень. Это была такая забавная возня, что сердиться всерьёз на этого манипулятора не получалось.
– Итак, – торжественно провозгласил Розанов, подводя итог своим подсчётам, – Мы связали квадратом тебя, нашего китайского гостя, Киреева и Анюту. Твоя магия наделила эту фигуру силой и теперь отменить события внутри неё будет уже нельзя. Теперь мой ход!
Розанов спрятал два камня в карман, а оставшиеся два потряс в сложенных горстью ладонях и драматично швырнул на стол.
– Ура! – завопил он. – Твой секретарь и Матье! Эта партия тоже моя!
– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Жан-Симон. Внутри его трясло и ломало. Пробуждённая ради игры сила разгонялась в груди до скорости света и требовала выхода, требовала жертв.
Розанов же словно и не замечал того, что происходил с Жаном. Он смешно наморщил нос, улыбаясь ему.
– Так третий в этой фигуре я, – пояснил он. – Видишь, как легли камни: один справа, другой слева от меня. Значит, их противостояние разряжается на меня, и хозяин этой ситуации я.
Жан вернулся на диван, взял со столика свой бокал и неспешно глотнул вина.
– Отойди, – хмуро сказал он.
– Что? – недопонял Розанов.
– Я говорю: отойди! – Жан швырнул в него бокалом, заливая вином ковёр сливочного цвета с бордовым узором. Розанову он всегда напоминал пирог с вареньем, поэтому он подумал, что сладкое песочное тесто с хересом не сочетается.
– Жан, ты ведь не будешь крушить любимые цветочки? – недоверчиво спросил Розанов.
– У тебя есть другие варианты? – чувствуя кожей, как раскаляется вокруг пространство, вежливо поинтересовался Жан.
– Ну… пойдём на балкон, покричим, – серьёзно предложил Розанов.
– Покричим? – Жан вздёрнул кверху одну бровь. – Что ж, я люблю, когда ты кричишь. Только зачем же на балконе? В тебе проснулся эксгибиционист?
Розанов начал потихоньку отступать к двери.
– А… а как же Тома? – с опаской уточнил он.
– Его нет дома, – хищно улыбнулся Жан и коброй кинулся на Розанова.
Тот взвизгнул и принялся перепуганным зайцем улепётывать от распалённого Жан-Симона, роняя стулья и цветочные горшки. Когда ковёр был уже весь в земле, а костюм Розанова в цветах и листьях, дверь приоткрылась и в комнату заглянул Тома.
– Что происходит? – с ужасом прошептал он, оглядывая полуразрушенную гостиную.
Жан-Симон, тяжело дыша, двинулся ему навстречу, раскинув для объятий руки. Улыбался он при этом по-маньячески широко и страшно.
– Мы просто поиграли немного, – опасно сверкая глазами, уговаривал он испуганно замершего на пороге секретаря. – Знаешь, есть у нас в Ордене такая священная игра с языческих ещё времён. Она… немного дикая и требует простора, поэтому получилось неловко. – Он жадно обнял и с жаром обцеловал бледные секретарские щёки. – Как же ты вовремя, мой дорогой Том! Если б ты только знал! – бормотал он, подталкивая его по направлению, очевидно, к спальне.
Тома вопросительно косился на Розанова, но поддавался и таял. Розанов, всё ещё пытаясь отдышаться, наблюдая за ними с детским, наивным интересом. Он стряхивал с пиджака листья и собирал под столом камни.
– Дверь я захлопну, Жан! – крикнул он вслед. И удовлетворённо окинул взглядом поле битвы. Итоговый расклад понравился ему ещё больше, чем две промежуточных фигуры.