Сказ об острове Буяне, Раке-отшельнике да девице пришлой, неизвестной породы
Среди моря-окияна да на острове Буяне стоял шалаш. Жил в том шалаше Рак-отшельник. Сед он был, с горбом да тёмен снаружи. Только умом больно силён. Не смогли людишки ум его оценить, вот и ушёл он в отшельники жить.
Справил Рак шалаш, какую-никакую утварь с собой прихватил, лежанку соорудил, да и жил-поживал, себя не казал, другим не досаждал. Для тела пищу остров Буян давал, воды было вдосталь – целый водопад со скалы падал.
А уму пищу он сам и придумал – аксиомы доказывать. И ничего, что аксиомы в доказательствах не нуждаются, но базу подвести не всяк сможет. А у Рака хорошо получалось. Так и проводил дни свои в умственных трудах и блаженном отдыхе от чужих советов.
А ещё полюбил Рак затмения наблюдать. Будь то лунное или солнечное, ему одинаково хорошо было. Сердечными болями не страдал, суставы не ломило, голова не болела, нервы давно в порядок привёл, когда от мира отрешился. А затмения на том острове аккурат визуально и наблюдались.
И понравилось так это Раку, что график он вёл исправно, сам вычислял по звёздному небу, когда новому затмению быть. Да ещё и картинками весь процесс иллюстрировал. Картинки те он на пальмовой коре, специально выделанной, стилетом царапал, а потом природными красками размалёвывал. И до того картинки эти яркими да натуральными были, что от реальности и не отличить.
Лет-то много на острове жил горбатый Рак. Затмений тоже много было. В общем, весь шалаш изнутри от потолка до пола уплотнился картинками. Так и жил отшельник среди художественного искусства, словно в музее каком. Чередовались там то лунные, то солнечные затмения.
Однажды вычислил Рак целый коридор – лунное в начале месяца, солнечное в конце. Надрал коры заранее, стилет наточил, красок наварил, всё подготовил и стал ждать контакта с силами вселенскими.
В нужный день и час подул ветер с моря, вздыбились волны, но очистилось небо и выплыла полная Луна аккурат по прямой линии от шалаша, только за тысячи верст в небе бездонном. Наплыла на Луну тень, сокрыла полностью. Но недолго длилось наваждение, имеющее давно научное подтверждение. Сползла тень, и вновь осветился остров чистым лунным светом.
И только Рак стилет отложил да за краски взялся, дабы очередную картинку раскрасить, как выплеснула волна на берег утлую лодчонку. Отродясь не бывало такого на славном острове Буяне, не заходят сюда ни корабли большие, ни рыбацкие шхуны, а уж лодочка-плоскодонка и подавно добраться не может.
Удивился Рак, но пытливый ум учёного перевесит любой здравый смысл. Пошёл Рак проверять, как же такое могло приключиться. А в лодчонке той девица лежит, на дне распласталась. Ни жива ни мертва, вроде дышит, но не в сознании.
Вытянул девицу Рак на песок прибрежный, по щекам похлопал, не оживает. Сходил в шалаш, воды принёс. А вода из водопада вроде как лечебной была, то-то Рак от хворей никогда и не страдал. Девице губы палочкой разжал, воды по капле полчашки влил. Что по губам стекло, а что и внутрь попало. Недолго девица кочевряжилась, видать, охоча до жизни была, не время ей помирать-то ещё было. Открыла она глаза, а руку к чашке протянула. Сама взяла, до дна осушила. По всему давненько воды не пила. И задышала уже ровнее.
Не понравилась отшельнику эта девица. Хоть и красива была, как богиня. Фигура, что песочные часы. И сверху, и снизу хороша. Грива волос чуть не до колен. Брови чёрные вразлёт. Губы алые, глаза, как угли, горят. Руки тонкие, пальчики один к одному. Ни изъяна, ни червоточинки.
Да на кой ляд она ему послана? То ли искушает его род людской, то ли случай так распорядился. Но в случай Рак не веровал, всему своё объяснение есть, под всё формулу подвести можно. Этим он и занялся, бросив девицу на берегу, вернувшись к своей картинке последнего затмения.
А девица от живой воды очухалась, на ноги поднялась и к Раку сама пришла. «Гой еси, добрый молодец, приюти несчастную, накорми, напои, спать уложи, а уж спрашивать ничего не спрашивай, всё равно не скажу, потому как сама ничего не понимаю».
Не годен тот, кто ближнего в беде оставит. Не все человеческие качества Рак растерял, живя отшельником. Пришлось ему девицу ублажить – накормить и постель соорудить. Однако в шалаш свой не впустил, из пальмовых лап ей убежище сделал.
На утро девицу отвёл к водопаду, дабы помыться-поплескаться, соль морскую с кожи нежной смыть, здоровье поправить, душу успокоить. «Жива и ладно, а там как Бог даст. А мне не досаждай», – напутствовал нежданную гостью горбун.
Так жили они вроде вместе, а вроде и порознь целых две недели. До второго затмения, солнечного. За это время девица сама по себе была, а отшельника будто сверлило изнутри что-то важное, что-то такое, что мир перевернёт и ум его успокоит. Да только никак поймать не мог мысль эту, летала она вокруг весенней мошкой, жужжала в ухе пчелой неутомимой и ускользала ящеркой шустрой. Ни есть, ни пить отшельник не мог. Ловил ту мысль, но даже за хвост ухватить не получалось.
Накануне солнечного затмения, которое, по расчётам, аккурат на полдень приходилось, Рак, как обычно, стилет точил и краски варил, когда в шалаш девица пожаловала. Не ожидавший такой наглости Рак, даже не сразу рассердиться сумел.
А девица осмотрела стены с картинками и молвила: «Между Луной и Солнцем стою, себя на волю ветру отдаю. Раскройтесь врата, отпустите душу мою. А его я к себе призываю. Пусть туман не застелет путь, пусть ветра на помощь придут». И вышла, как будто её и не было.
У Рака холод по горбу от её слов прокатился, словно ветром с ледника окатило. И тут мысль, что разум точила, вдруг в формулу обратилась. Схватил отшельник стилет и быстро-быстро на пальмовой пластинке резать начал. Корень квадратный из корня квадратного, интеграл, скорость света, число пи в кубе… и далее, далее, далее. Всю ночь рисовал формулу Рак, пока пластины не кончились. Тогда перешёл он на стены. Прям по картинкам продолжая стилетом махать. И вот уже должно было получиться, вот последнее уравнение решить осталось…
А снаружи тем временем стояла девица, лицом к морю, спиной к шалашу, и пела слова складные: «Среди моря-окияна стоит красивый остров Буян. И хозяйствует на этом острове ветер. Он все камни срывает, понемногу разрушает. Лети ветер-ветерок, неси мои чувства к любимому. Пусть он чувствует то же самое. Точи, рани сердечко, печали нагоняй. Пусть сердечко его плачет за мной и рыдает слезами горькими. Пусть тоска его точит и влечёт, встречи со мной жаждет и дождётся. И такой милой ему буду, такой любимой стану, что не сможет ни есть, ни пить, ни думать, ни ходить, не возжелая встречи. Аминь».
Тем временем настал полдень. И впервые за много лет Рак-Отшельник не смотрел на тень, что Солнце скрывала, впервые не рисовал очередную картинку, а писал, писал формулу неизвестно чего или зачем. Помутился ум его светлый, застился тьмой неведомой. А когда диск Луны целиком затмил Солнце ясное, вдруг поднялся ветер невиданной силы в глубине острова и страшным ураганом понёсся в сторону моря, сметая всё на пути.
И рухнул шалаш, стоявший множество лет, придавив внутри горбуна-отшельника, запечатав в песок картинками с затмениями, засыпав сверху неведомую формулу, что явилась учёному на пороге его вечной тьмы.
А что же девица? И она не устояла под напором стихии. Подкосились ноги, упала в песок прибрежный, да так и замерла. Да недолго длилась тьма среди бела дня. Вышло Солнце на новый круг. Стих ветер, успокоилось море. Поднялась девица, села на берегу в ожидании.
А на рассвете следующего дня показались на горизонте белые паруса. Шёл к славному острову Буяну корабль сверкающий. На корабле том был один красный молодец, что судьбою девице назначенный. Причалил корабль, сошёл на берег молодец, припал устами к устам девицы, поднял на руки, на корабль унёс, и соединились они на веки вечные.
Жили ли они долго и счастливо и умерли в один день, про то нам не ведомо, потому как более их никто и нигде не видывал. Только Рак-отшельник так и остался в могиле, своими руками собранной. Будто жертва острову славному Буяну принесённая.
Про что наш сказ? Да девицам наказ. Хочешь милого приворожить, встань на сквозняке да заговор прочитай, что девица пела. И суток не пройдёт, как милый прибежит. Да сама потом не пожалей. Заговор на ветер крепок, как могила того отшельника, которого и ум не спас, а чужая воля в жертву принесла. Хочешь ворожить, ворожи, токмо помни, что без жертвы никак. Вот и думай, а оно тебе надобно?