– Вы видите это? – капитан обратил внимание старпома на крохотное облачко, курящееся над горизонтом.
– Экая невидаль! – усмехнулся тот. – Повисит и растает. Да, кэп?
– Ну-ну, – капитан достал судовой бинокль и стал рассматривать линию горизонта. По его лицу пробежала тень беспокойства. – Штормовое предупреждение!
– Сменить паруса на штормовые! Приготовить страховочные пояса! –гаркнул старпом в судовой матюгальник, а про себя подумал: «Пуглив стал братишка, чуть что – шторм, шторм!»
Облачко не думало таять. Напротив, за ним потянулся, как караван, ворох забавных небесных барашков. «Билли, гляньте, они нас сопровождают! – обратился я к старпому, моему давнему приятелю, благодаря протекции которого я оказался на яхте. – Согласитесь, Билли, пятую неделю пялиться на пустое небо невыносимо!» Старпом криво ухмыльнулся, прошипел: «Щенок!» и поспешно покинул капитанскую рубку. Я замер, опешив от подобного обращения, и в недоумении посмотрел на капитана. Но тот, не оборачиваясь, буркнул: «Идите, прошу вас, идите же!»
Тем временем небо потемнело. Исчезло солнце, исчезли (разбежались от страха!) и белые барашки. Линия горизонта превратилась в рыхлый иссиня-чёрный фронт грозовых уплотнений. На судне началась беготня. И только я, случайный пассажир, выстаивал, как единственный не разбежавшийся баран, не зная, что предпринять для общей пользы.
– Убирайтесь в кают-компанию, смоет же! – крикнул боцман Гарри, обегая меня и разбрызгивая пенистые водовороты, заплеснувшей палубу волны.
По прошествии времени я спрашиваю себя: почему вместо того, чтобы протянуть руку и ухватиться на дверцу спасительного трюма, я рухнул на колени, вжался в металлическое ограждение и с долей злорадства стал наблюдать происходящее? Какая глубинная злость вдруг проявилась во мне в ответ на безумную игру стихии? Всякий раз, восстанавливая в памяти последовательность событий, я пытался хоть как-то объяснить собственные действия, но разгадать самого себя так и не смог.
Из последних сил я цеплялся за ограждение, а волны накрывали, плющили и тащили за собой в море. В какой-то момент пришло облегчение, я ослабил усилия, и всё происходящее увидел будто со стороны. Вот очередной порыв ветра сорвал штормовой парус (наверное, не успели как следует закрепить) и унёс его в чёрную трясину неба. Моё внимание привлекли матросы. Они карабкались в надежде поправить парусиновые полотнища, но штормовая пляска сбрасывала братишек вниз, задирала их просоленные тельняшки. Вдруг я понял: вовсе не матросы это, а какие-то причудливые морские каракатицы. Присосались хоботками к древкам мачт и ползут вверх друг за другом. Самые бесстрашные доползают до грот-брам-рея, но, не удержав высоты, шлёпаются на палубу и расползаются по корабельным щелям – только их и видели. Я хотел было посмеяться над их чудачествами, однако моё внимание привлёк странный звук, похожий на гуд водяного переката. Он раздавался за спиной и непрерывно нарастал. Я обернулся – о, Санта Мария! – Футах в ста от нашей яхты зияла огромная воронка, и адская центрифуга увлекала водные массы в глубокое полое жерло…
Моя сторонняя наблюдательность тотчас слетела, как дурной сон. «Это апокалипсис!» – зазвучали в сознании строки священного писания. Меня охватил ужас! Согласитесь, было от чего: ураганный ветер выхватывал из моря многометровые массы волн и бросал их в ревущий круговорот стихии. Играючи, он расщепил корпус нашей яхты и за пару секунд превратил красавицу бригантину в строительный мусор. Я мчался в бездну по дьявольской спирали, а рядом со мной кружились и летели в бездну знакомые вещи нашей, теперь уже бывшей кают-компании.
Вдруг я почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось в мою грудь. Мгновение, и спасительная сила вытолкнула меня за пределы страшной круговерти. Кружение сменилось ласковым скольжением среды. В миле высоты безмолвно бушевал шторм. Его отголоски едва долетали до слуха, они не нарушали тишину и лишь вынуждали подрагивать тинистую паутинку на коралловых крендельках. Но вот скольжение прекратилось, и я коснулся дна.
– Ещё один! – глубину сотряс густой, «ржавый, как затопленный Титаник», голос.
Я оглянулся. Футах в тридцати на седалище, сложенном из камня-ракушечника и коралловых сколов, покачивалось из стороны в сторону морское чудище. Мерзкая тварь тяжело дышала и пялилась поверх меня, точно так, как, помнится, глядел в мою сторону старик у стойки ресепшн.
– Женить его! – послышалось со всех сторон. – Не то сбежит, ей-ей, сбежит!
В знак согласия чудище отхаркнуло обильную пузырящуюся массу. Пузыри по закону Архимеда (гляди-ка, помню!) устремились вверх. «Физика!» – улыбнулся я. Тем временем несколько каракатиц вывели из тинной заводи молоденькую русалочку – худенькая, плечики дрожат, глазки мокрей моря, вместо ног хвост, длиннющий, как утренняя тень – и подвели к чудищу. Поставили на камешек, подпёрли лапками и давай наряжать. Каких только жемчугов не навесили, какими перламутрами не прикрыли милую наготу – краса, да и только! Чудище доволен. Тут огромный донный краб подполз к трону, подтянулся на клешнях и говорит:
– Нельзя ему. Моя она!
Нахмурилось чудище да как гаркнет:
– Молкни, стригун. Его она!
На том и порешили.
* * *
– Откуда ты, милая? – первым делом спросил я молодую жену.
– Из Картахены, господин, – ответила она.
– Соседушка, значит!
Стал я расспрашивать дальше: как величают да как в море оказалась. Выяснил: зовут Катрин. В море подалась по любви – дело обычное. Был жених, рыбачок из Сан-Педро, да сплыл. Не вернулся с путины. Узнала о том дева, написала отцу с матерью прощальную записочку и за женихом в море подалась. Велико ж оказалось море. Проще иголку в стоге сена сыскать, чем любимого середь морских глубин обнаружить. Не встретила Катрин суженого, лишь поистёрла белы ноженьки о донный песочек. А туфли свои любимые пустила по течению, как два кораблика, к чему они теперь ей, хвостоногой – одно слово, русалка.
Прибрала бедняжку добрая каракатица, окружила заботой. Стала дева оттаивать и веселеть. Тут, как на грех, объявился краб-стригун и давай свататься. Только кто ж за такого уродца замуж пойдёт? Он же, меднолобый, повторяет без устали: «Будешь моей, всё равно будешь!» Каракатица ему: «Ступай, стригун, по добру по здоро;ву, не пойдёт любава за тебя, окаянного. Знай, хоть и старая я – во век того не допущу!» Краб в ответ клешнями лязгает (пугает), пятится, но прочь не вороти;тся. Отсидит чуток за кораллами и опять за своё.
– Ах, Огюст, Огюст! Не будь тебя, извёл бы меня поганый краб, ей-ей, извёл! – нашёптывала Катрин. – Открою тайну: суженого моего тоже Огюстом звали. Уж не ты ли он?..
Время под водой – вещь неопределённая. День – ночь, кто знает? За любовными шепотка;ми да переглядами можно обо всём забыть. Помню, любил отец повторять русскую поговорку: «Счастливые часов не наблюдают!» И то верно, недолгим оказалось наше счастье. Случилось как-то быть мне в отлучке, возвращаюсь домой – нет девоньки. Каракатицы поговаривают, мол, краб утащил. А другие, кто пошустрей – дельфины да рыбья мелочь – иное толкуют: объявился Огюст, суженый, с ним и уплыла.