Глава 18 романа "Мы уходим"
Я сделал открытие. Даже два.
Оказывается, наша цель – давно уже не коммунизм.
И хотя огромный, но изрядно обветшавший транспарант над цехом погрузки неизменно об этом напоминает уже много лет, перед нами задача куда более важная и актуальная. Она проста, ясна и более реальна.
Главная цель нашего цеха блоков – это План. И всего комбината тоже.
План спускается нам из Главка, а на Главк - из министерства, а туда – с каких-то высот, мне недоступных и непонятных. Оттуда он вообще на всех спускается и давит своей обязательностью и нашей ответственностью.
Поэтому и для всей нашей страны План – это главное.
Если о коммунизме в газетах – расплывчато, неопределённо и без хрущевского энтузиазма, то о Плане конкретно, с цифрами и по всем отраслям и направлениям.
План – это и цель, и смысл, и задача…
И большая проблема!
Чтобы его выполнить Партия и правительство постоянно призывают народ к самоотверженному труду. Народ вроде бы старается, кое-где даже с воодушевлением. Но у нас людей не хватает.
Поразительно! Такая большая страна, великий народ, а людей для работы не хватает. На всех предприятиях требуются.
Я с удивлением обнаружил, что приевшиеся до безразличия лозунги и репортажи о битве за урожай, за уголь, за металл, за то, за сё – это не пустые слова, а вынужденная и отчаянная агитация и призыв активней включиться в эту славную битву.
Народ у нас трудовой, но в битву не рвётся. На фронтах этой битвы не сладко.
Это не в конторе сидеть. Но туда не требуются. Там хватает. Даже перебор.
Не хватает людей для простой и полезной для всех работы, для конкретных и нужных дел. Специалистов не хватает. Причем на всех фронтах: и там, где бьются за хлеб и за выплавку чугуна и стали, и там, где сражаются за мясо, молоко, яйценоскость кур и ширпотреб и, конечно, за отдельные квартиры для каждой семьи.
Положение серьёзное. План – основа всего. И везде он под угрозой.
Я облачаюсь в рабочую одежду и спускаюсь в цех.
- Как дела? – беглой улыбкой встречает Лёшка мастер.
- Нормально, осваиваюсь, - тоже улыбнувшись, киваю в ответ, намереваясь отправиться на своё рабочее место.
Улыбка вмиг слетает с лица мастера, уступая место производственной озабоченности.
- Постропали сегодня здесь! Этот Ташкин опять нажрался. Не будет его. Коля сказал, видел его в жопу пьяного у магазина.
Вот это новость!
- Да я в этом пролёте плохо ориентируюсь, - пробую возразить.
- Ну, ты парень грамотный, разберёшься, спросишь, если что.
Совсем некого поставить. И так людей не хватает, а тут после аванса трое не вышли.
Так, вмиг превратившись из формовщика в стропальщика, я брошен в самое пекло битвы строительного фронта.
В первом пролёте много разных панелей. Они меньше, чем знакомые шестёрки и семёрки, но их официальные номера и клички я ещё плохо знаю. Пропарочные камеры маленькие, но их много. И черт их разберёт, где там что, какие формы откуда доставать и какие куда сажать.
Бросив взгляд в сторону стоящего на приколе крана, увидел медленно поднимающуюся по крутой металлической лестнице толстуху по имени Римма, по кличке Мормышка.
О-о! Это мне сегодня для полного счастья. Смена, похоже, будет адской.
Мормышка, как рассказали, работала кассиром в Елисеевском, но что-то там сжульничала, или за компанию пошла под суд. Дали ей 5 лет. Но вышла она раньше. И теперь сидит на кране, вредная и крикливая. Орёт, матерится, кран дёргает. Работать с ней опасно. Зазеваешься – руки оторвёт. А деваться некуда.
И полчаса не прошло, а я уже и дурак, и бестолочь, и куда смотришь, и ничего не понимаешь, и кого дали, и вообще не пойми что…
И весь мокрый от пота и злой как черт.
Не приведи Господь работать с этой бывшей кассиршей!
Вдобавок не хотели открываться две длинные формы.
Я сначала обрадовался, что в этом пролёте два новых лома и они потоньше и полегче, чем знакомый толстенный и тяжелый лом во втором пролёте.
Рано обрадовался!
От сильного удара, пытаясь отбить борт длинной формы, пришкварившийся к телу панели, тонкий лом неожиданно спружинил, и я получил ответный удар в лоб.
Хорошо, кисть собственной руки послужила защитной прокладкой, смягчив удар.
Тонкий лом опасно пружинил и дрожал в руках после каждого удара. Я измучился с ним, а длинные формы не открывались. Пришлось сбегать во второй пролёт позаимствовать толстый лом.
А когда из последних сил, наконец, справился, немного отдышался и раскантовал очередную, эта нетерпеливая зараза, едва я успел подцепить, рванула и повела блок, задев меня.
Чтобы не грохнуться на железки, я резко повернулся, отступив, и чуть ни упав, сильно ударился ногой о край раскрытой формы.
Испугался – не повредил ли кость. Пощупал, потрогал, потопал пораненной ногой – вроде, нет. И снова понеслось, завертелось…
И опять я бестолочь, ничего не соображаю, не вижу, куда надо ставить, и откуда доставать, и так-перетак, и этак-разэтак. И мой почти красный диплом о высшем образовании, увы, помочь мне не в силах.
Я словно выпал из привычной реальности в некую иную, сверхнапряженную и опасную. И не только я, все мы здесь в этом шуме, лязге, грохоте и криках в каком-то вздёрнутом состоянии близком к истерике.
Всё тело гудит переполненное собственными усилиями. В этом почти истерическом танце то с ломом, то с пауком*, то взлетая на камеру, то спрыгивая с неё, я все более вписываюсь в общий ход работы пролёта, на стене которого черная доска с цифрами количества кубов каждой из трех смен. План суров и подгоняет!
Но когда появляется минутка передыха, сжатое жесткой необходимостью конкретных действий сознание расправляется, и начинаешь замечать вещи другого ряда.
Вот рыжие спецовки понесли ящики с можайским молоком к себе в арматурный цех. Молоко хорошее, пробовал.
- А нам когда дадут? – спросил у Миши формовщика, тоже тормознувшего свой трудовой процесс, чтобы закурить.
- Нам не положено, - сказал Миша. – Это сварщикам.
- А разве наш цех не горячий? – удивился я.
- Нет, - Миша вытер обильный пот со лба. – Просто жарко.
Глотая газировку, я задрал штанину, посмотреть, что с ногой.
Маня, тоже подошедшая к автомату, даже вскрикнула:
- Ой, у тебя вся нога в крови!
- Боевое ранение.
Наша работа – это действительно битва, тяжелая, опасная и не каждому по плечу.
Передовая линия разных фронтов общей битвы за План, которую ведёт страна, на удивление тонка и не укомплектована.
Волею судьбы я брошен сюда, и, деваться некуда, ринулся в атаку с ломом и гаечным ключом наперевес. Каждая смена – сражение. Может, кому-то и смешно, но здесь я уже всерьёз воспринимаю громкие лозунги и призывы Партии и правительства. А причастность к большой общей битве на пути к лучшему для себя и для всех даёт нужный настрой и помогает в работе.
Здесь, словно выйдя из реальности и захлопнув за собой дверь, я играю в войну.
В тылу у нас большая страна, которой необходимы и хлеб, и мясо, и молоко, и уголь, и металл, и жильё, и много чего ещё.
Хорошие книги, думаю, тоже нужны. Наверно и там кто-то сражается на передовой. Смутные отзвуки тех боёв иногда докатываются до нас через Голоса или критику в Литературке.
Однако тот фронт от нашего строительного слишком далёк.
Интересно, что там творится, но попробуй разберись!
* Паук - это стропы на серьге, подвешенной к главному крюку крана.
PS - К сожалению, по условиям правил портала «Проза.ру» публикация главы 19 романа «Мы уходим» невозможна.