Почти два года я не был в храме: неожиданные травмы, ковид, другие серьезные хвори. Ждал весны, погоды, чтобы не было гололеда… После февраля решился. И надо же! То воскресенье оказалось Днем святого Иосифа – обручника, в котором я давно, сам, нашел своего покровителя.
Икон с образом Святого Иосифа много. А в католическом храме всегда ищу его фигуру. Как правило, скульптурные изображения святого там есть. Есть и в нашем приходском храме. Я обязательно зажигаю у него свечу. Особенно «сблизился» со святым в последние годы, когда почувствовал, что без его помощи мы с сыном едва ли закончим учебу в медицинской академии. Сын долго не хотел признавать, что здесь его призвание, будущее. Становление молодого доктора продолжается. Сомнения не покинули. И я всякий раз подолгу беседую с Иосифом, переводя постоянно свой взгляд на младенца Иисуса на его руках, который так похож на моего Женьку…
Вот и сейчас осилил всего несколько строчек, хотя давно намереваюсь посвятить Иосифу свою накопившуюся любовь и благодарность, написать что-то красивое. Обычно если пишу что-то серьезно задуманное, волнующее меня, чувствую, что получается. Подтверждают это и немногочисленные читатели. Часто размещаю готовые тексты на Проза.ру. При этом всякий раз нахожусь в смятении, классифицируя написанное: новелла, рассказ, очерк… Заметил, что чаще всего получаются какие-то внежанровые вещи, в которых легко просматриваются три полусамостоятельных части. Про себя обозначаю такое произведение как триптих.
Что будет сейчас? Кого увижу рядом с Иосифом?
В тот раз было четвертое воскресенье Пасхи - Воскресенье Доброго Пастыря. Добрый Пастырь – это, естественно, Иисус! Признаюсь, не только перед Образом Иисуса Христа, будь то икона, статуя, распятие, но и только при мыслях о Нем, я напрягаюсь и робею, перебирая суетливо свои грехи и желания, даже не пытаясь сформулировать обращение к Нему, ограничиваясь индифферентным «Спаси…», «Помоги…». Спаситель! Сегодня я тоже подойду к скорбному распятию позднее.
Попросил Святую Марию молиться за нас, за мою семью, в особенности, за мятущуюся дочь, собравшуюся в это неспокойное время в дальнюю поездку. Заодно попросил Богоматерь «за удачное замужество дочери», как наказывала мне жена. После Марии остановился надолго, как всегда, перед Святым Иосифом.
До молитвы Розария было еще время, пришедших в храме - единицы. Решил сфотографировать Святого Иосифа, переслать фото в Казахстан Гале – своей сестре, с которой мы накануне вспоминали, как всегда, детей, свое детство, ушедших родных и близких… Я поделился, что по-прежнему «надоедаю» Святому Иосифу, но уже больше с благодарностями, а не с просьбами.
Рассматриваю лица святых, вновь греховно отмечая сходство младенца Иисуса с моим сыном в малолетстве. И вдруг что-то новое увидел в продолговатом лице Иосифа, вытянутом от широкого лба к курчавящемуся подбородку.
В эти минуты я за компьютером, пишу эти строки, передо мной на телефоне фото статуи святого, я долго держу пальцы над клавиатурой, намереваясь перевести свои неуверенные и чересчур смелые догадки в неподвластную мне информационную вечность, догадки о том, что сквозь светлые черты Иосифа, с кровью царя и душой святого, проглядывает простоватое лицо дяди Марьяна – младшего брата моей мамы. Моего самого запомнившегося дядю.
Их мама, а значит – моя бабушка, о которой я совершенно ничего не знаю, умерла, когда Марьяну было всего две недели. Долгими показались четырнадцатилетней Антоське - моей маме дни, пока отец не привел в хату молодую жену – Марию, которая всем нам в последующем стала бабцей. Нас было много, с Иосифом у Марии родилось еще трое дочерей, сын Вацлав. Могло быть больше, но не случилось. В Казахстан Мария везла свою семью одна. И довезла. Там она и покоится сейчас. Недалеко от нее – Марьян, Анеля, Юзя, Вацлав, их мужья и жены. Все больше по соседству появляется внуков…
Старших сыновей здесь нет. Дядя Олесик – в Москве, куда он попал в 30-е, на метрострой. Я его видел только один раз, в детстве, они с тетей Полиной приезжали к нам в Казахстан. Дядя Стасик, отец Гали, которой я первой вышлю этот рассказ, погиб под Варшавой. Кстати, похоронен на воинском кладбище в Варшаве. Призывался из Казахстана.
Был ранен на той войне и Вацлав. Его я тоже хорошо знал.
Но ближе всех был, конечно, дядя Марьян. Мы жили почти рядом. Он любил заходить к нам, проведать сестру. Часто мама обращалась к нему за помощью по дому – сено сложить, картошку пересыпать. Обязательно, на закол кабана… Как-то я бегал за ним, чтобы усмирить разошедшегося отца, вернувшегося в сильном подпитии. Мама не смогла справиться. Дяде Марьяну удалось это, больше благодаря спокойному голосу. Ну, где-то и рукой помог.
Его сын Коля, с которым мы часто подолгу вспоминаем прошедшее по телефону, очень похож на отца. И разговаривает так же, протяжно, громко. Сейчас живет на Кубани. Несколько лет назад мы встречались, в Казахстане. Как-то он спросил, почему я в своих рассказах среди всех родственников больше всех внимания уделил его родителям.
– Не знаю, - ответил я. – Может, это тебе так кажется, как сыну?
А как я могу забыть руки тети Брони, прижавшие меня к своей груди и осторожно выстригающие мою заросшую голову овечьими ножницами?!
А нескладную долговязую фигуру дяди Марьяна, которая становилась все ниже и ниже, все согбеннее под тяжестью лет? Последние годы он ходил только с тростью. Не щеголяя, а с трудом поддерживая буквой «Г» прогибающееся тело. Но всегда приближался с улыбкой, поднимая к тебе свое светлое, местами бритое лицо. Всегда что-то спрашивал, о детях, об успехах, особенно любил услышать мнение по какому-нибудь политическому вопросу. Свое мнение он имел всегда. Если мнения не совпадали, не спорил, задумывался.
Дядя Марьян был похож на дядю Олесика, дядю Сашу, как русифицировали его мы, дети. Оба - высокие, нескладные, с крупными чертами лица, с глубоко посаженными, но добрыми, сероватыми – по-моему, глазами. Дядю Стасика я увидеть не успел, поздно родился. Видел только одну фотокарточку, которая из-за низкого качества и прошедшего времени едва ли отображала его образ. Но все же думаю, что все трое они были в отца – в деда Иосифа. Кстати, и моя мама отличалась от своих сестер более устойчивой фигурой, широкой костью от рода ли или от постоянного труда, такими же серыми внимательными глазами. Это общее у них, думаю, было от отца, от деда Иосифа, не виденного нами, не знаемого…
В каком году деда не стало? Сейчас уже трудно установить, современников его не осталось. Но точно знаем, что ДО 36-го. Задолго ДО! Было голодно, хотя и земля была, и скотина… Сыны подрастали, Антоська по дому помогала. Но не выдержала первой хозяйка, не выдержало родов изможденное трудами и недоеданием тело. Марьян почти сразу остался без матери. Если бы не смелая Мария, наперекор отцу давшая Иосифу согласие, не справилась бы семья, не вытянули бы болезненного младенца. А так, справились. Но надорвался Иосиф.
Его нашли у своего поля, на меже, где он, бывало, отдыхал после нелегкой работы. Приближалось время уборки, в пальцах Иосиф сжимал несколько спелых колосков. Он возвращался с лесоповала, где находил приработок, когда мог оторваться от домашних дел. Вот и зашел глянуть на родное поле, на так ожидаемый будущий урожай. Кстати, за пазухой у него нашли полбуханки хлеба, нес детям. Тогда было очень голодно. Чуть-чуть не донес…
Говорят, Мария не плакала. Сама запрягла лошадь, привезла Иосифа домой, похоронила. И с откуда взявшейся в ее тщедушном теле силой повела семью, всех восьмерых. Выкормила, вырастила, сохранила. Это – отдельная история.
Вот и все, что я знаю о Сломинском Иосифе, моем дедушке, которого, не сомневаюсь, назвали в честь Святого. Ничего больше о нем не знаю. Недорасспросил маму, все откладывал.
Если бы был художником, нарисовал бы его. И он был бы похож сразу и на Олесика, и на Стасика, и на Марьяна, и даже на Вацлава. Утонченные черты последыша придавали бы образу деда еще больше света, благородства. Это был бы почти библейский образ, похожий на моего любимого святого.
Так незаметно и сложился мой триптих: Святой Иосиф – дядя Марьян – дед Иосиф…