Глава III. Жизнь только начинается (Валентина Воронина) / Проза.ру

            1. Три сына и есть сын.

А тут произошло совсем уж неожиданное – вот то, о чем она неоднократно твердила раньше: - Если до сорока вдруг забеременею, то обязательно рожу.
   А время как раз к этим сорока и приближалось. Но если ты громогласно заявляла такое, а самое главное – сказала эти слова себе, а значит, своей судьбе, то и вилять в сторону – было не в ее характере, ведь данные обещания надо выполнять! Тем более, что от чувств такого накала появление ребенка было естественным итогом и самим продолжением ее величества любви.
   Самым трудным было не убедить мужа, он с радостью и даже восхищением представил, что у них снова будет малыш. Самым трудным было привыкнуть к этой мысли самой, ведь должна была поломаться вся налаженная жизнь, из которой она выпадала на пару лет как минимум. Еще проблему представляли и старшие дети. Виталик был в армии, т.е. далеко, его можно будет просто известить, хоть и сообщением из серии «очевидное, невероятное». А Сереже уже было 12, и она сама еще помнила, как реагировала на появление младшей сестренки в свои 13 лет. Это было нечто, сопровождающееся борьбой и ревностью, а поначалу даже откровенным хамством по отношению к ее родителям.
Немногословный Сережа реагировал задумчивым неодобрительным видом и опусканием своих голубых глаз в черных ресницах.
А однажды, когда на улице был замечательный денек поздней осени, когда все было усыпано желтыми листьями, и они прогуливались всей семьей, уйдя довольно далеко от дома, вдруг неожиданно восторженно заметил:
- Ой! Смотрите, какой классный малой!
И действительно, забавный маленький человечек шагал по листьям в капюшоне, спиной к ним, между своими родителями, и был так уморительно хорош своей детской неуклюжестью и настоящестью, что покорил даже Сережу, хоть никто не видел даже его лица. Из этого они поняли, что у сына идет внутренняя работа по привыканию к новой мысли, раз он даже на малышей теперь обращает пристальное внимание, почти как они.
А ее «престарелый любовник», как он сам себя называл, восхищался затаенно-испуганно:
- Нет, ты все-таки удивительная женщина, - здесь она вставляла, - и ненормальная, и он этим словом и заканчивал свое восхищение, - и ненормальная совершенно! Но, наверное, за это я тебя и люблю! А сам с радостью и безропотно был готов принять такое серьезное испытание судьбы. Хотя в этот период ему испытаний хватало с лихвой – похоронил маму, которая была у него тоже врачом, и настоящим другом. Потом на свою лестничную площадку, совершив обмен, привез парализованную тещу, чтобы рядом, но все-таки в отдельной квартире. А тут еще началась целая кампания по расформированию его отделения в больнице по причине якобы, что оно не было дежурным в обычном порядке, здесь для студентов делали исключение. Но зато взяли и расформировали, не подумав совершенно об этих самых студентах и квалифицированном персонале.
   И бывший зав. отделением, кандидат наук, известный в городе доктор, был трудоустроен простым врачом в стационаре большой центральной больницы. Правда, его пациенты пришли постепенно за ним, а его популярность как специалиста значительно превосходила популярность тамошних ведущих отоларингологов.
А время шло. Свое 40-летие она отмечала, собрав дома большую компанию, никто из которой еще и не знал, какие у них грядут вскорости перемены в семье.
Но когда уже все стало очевидным, все усиленно стали обсуждать – а зачем? А надо ли? Причем как будто никого не волновал вопрос, что это их с Володей личное дело, и только их одних, и никого другого. Особенно изощрялись сплетники в университете, в том числе, бухгалтерско-управленческое «бабье», даже не всегда женского рода. Уж среди мужиков этого самого бабья – навалом, как ни странно. Руководителей, естественно, интересовал вопрос, кто же целых полтора года будет охранять их руководящие кресла от всяких неожиданностей. Но ничего, справились и с этим.
А Ольга тем временем планировала поехать с Сережей к маме в Москву, да два месяца нагуляться по ней, как когда-то гуляли они с Витюхой, дожидаясь маленького Сережку. Она и сейчас вспоминает, как зимой, в кинотеатре «Зарядье», они попали на фильм про римских центурионов, а билетерша не хотела пускать с ребенком, а в результате, когда из центурионов очень натуралистично полезли кишки из вспоротых животов – ребенку было все нипочем, а плоховато стало ей, мамаше беременной.
   До середины июня она бегала на работу, а жара стояла невообразимая, даже асфальт плавился. Не раз и не два она, топая с работы по солнцепеку, задавала себе вопрос:
- Ты подумай, уже 7 месяцев, а ты еще справляешься, хоть тебя и записали все медики в группу риска по возрасту.
Когда приехали к маме, что-то не гулялось ей в этот раз на природе и не посещалось кино с магазинами, до которых, московских, она всегда была охоча. Так только, 2 разика с Сережей выбрались в лесок между их домом и смотровой площадкой на Ленинских горах, если идти напрямик – этим все и закончилось. Потому что ровно через неделю после приезда попала она в роддом, даже не встав на учет и, как ей казалось, не доходив целый месяц. На учет она пошла становиться именно в этот день, но поразилась резкой грубости зав консультацией по месту маминого жительства:
- Никакого учета вам здесь не будет, а рожать надо возвращаться в Д-ск.
- Ну, это не вам решать!
- Насчет учета – мне.
- Да как же так, ведь раньше все это делалось элементарно и вежливо.
- А с тех пор страна изменилась, что вы еще хотите? У нас такие указания.
И опять ее отвозила на скорой мама, на этот раз в Фили, по старой доброй традиции, тем более, что раньше всех она ее поддержала по телефону, когда только возникла проблема «рожать-не рожать»:
- Ты что! Еще раз испытать, как бьется в животе ребенок, еще раз потискать малыша – раз бог дает – рожай!
   Так и получилось, что Доронин не возил ее в роддом ни разу в жизни, и не забирал, детей ему привозили готовенькими, а вот воспитывать и ухаживать – здесь лучше его не было няньки в целом свете – с ним и засыпали быстрей, и капризничали меньше, и вдумчиво общались – глаза в глаза чаще с ликующим агуканьем или еще какими-то радостными звуками. Просто сначала он в армии был, а потом она ездила в Москву, куда перевели отца, и все отыгрывали по сложившемуся сценарию.
Так уж сложилось, что в 40 с половиной лет у нее были самые легкие роды, если это действо вообще можно определить таким словом «легкие». Часов в 10 утра, т.е. через каких-нибудь полтора часа после родов, она встала и позвонила маме из телефона-автомата на лестничной клетке маршем выше. От звуков ее голоса мама чуть не свалилась со стула на работе: - Оль, это ты? Правда, она уже знала, что снова мальчик, и рост, и вес, но никак не ожидала услышать ее саму.
Все опасения, что не доношен, улетучились после разговора с педиатром:
- Это у вас в Д-ске так отпуска дают, не в вашу пользу.
- Да, но я тоже была согласна со сроками.
- Ну, значит, такой скороспелый мальчонка, чтоб не мучить маму долго.
- Ну да, наверное, так, - ответила Оля, сама замирая от ужаса, что могла родить и в поезде, ведь прошла всего-то неделя. Этого ей только не хватало! Но, чего пугаться задним числом, все хорошо – и слава богу!