5. Начало 90-х.
Время тем временем шло, а в результате беготни по городу у нее вдруг очень сильно стали болеть ноги. Дошло до того, что однажды она утром не смогла на них подняться по обыкновению, а уж шагнуть – и вовсе было невозможно. На такси она отправилась в свою студенческую больницу, к знакомому невропатологу, но врач сказала ей, что по своей специальности она у нее ничего не находит, но вот ей очень не понравилось, как она ходит – и направила ее на рентген нижнего отдела позвоночника и соответствующих суставов, откуда ноги растут, так сказать. А уж после рентгена, прочитав расшифровку снимков врача-рентгенолога, она и сама все поняла – врожденная дисплазия обоих суставов плюс артроз.
Съев последнее мороженое во дворе больницы, она поплелась на работу, к этому времени она уже немного расходилась, и вспоминала почти забытые случаи из детства и юности, когда она жаловалась на ножки, но никто не обращал на нее внимания – мол, капризничает пухленькая девочка от усталости – и все тут.
Вот они ловят попутку на трассе возле подмосковного Д-ска, чтобы доехать к Тоне, маминой сестре, живущей в другом городе, в который через Москву надо было добираться часов 5, а на попутке, если удачно поймать – так можно добраться минут за 45. На этот раз с транспортом не везло, было жарко, поэтому все время шли пешком в ту сторону, куда мечтали ехать. Она, Олька, очень устала, снимала туфли, садилась на обочину, ныла и вопила, что она больше не может, шла в гольфах по обочине, чтобы не так жестко, а потом и вовсе босиком, но было колко. На нее сердились и подгоняли, считая лентяйкой.
Или вот еще эпизод – в 7-м классе в городе Нерчинске в Забайкалье, все лихо запрыгивали на грузовую машину через боковой борт, встав на колесо, а она не смогла, ее так и затаскивали практически боком и волоком, поскольку ногу она перекинуть не смогла…
Или еще – перед Домной они с мамой вдвоем стояли в очереди в Московском ГУМе за детским трикотажем, и это было часов 6(!). Она не могла стоять на месте, топталась, ходила, куда-то уходила, рискуя остаться вне очереди, там же контролировали отдельные борцы за справедливость из числа таких же покупателей. Мама поглядывала на нее неодобрительно, но ссориться не собиралась – перед ней была задача – одеть Светку. Зато и накупили на пять лет вперед разных костюмчиков, да таких хорошеньких.
Все, хватит воспоминаний, их найдется слишком много, надо действовать. И первое – надо сбросить вес, чтобы ножки разгрузить хоть чуть – это мороженое – последнее. Добравшись до работы, она немного поплакала, закрывшись в кабинете, но постепенно решила не унывать, а даже попытаться найти хоть какое-то добро в этом худе про врожденную инвалидность.
Ну, например, что было бы, если бы она о ней знала? А ничего хорошего, это наверняка. Ее бы все жалели, она бы вряд ли вышла замуж, родила детей, ведь каждая беременность усугубляла ее врожденный дефект. А так – у нее даже есть Сашка, которого она родила в 40 лет. Так стоит ли жалеть себя? Надо бороться, лечиться, ведь она так верила в нашу прекрасную медицину, с помощьюкоторой все можно решить.
Это уже потом, в разных больницах и на консультациях у разных медицинских светил, она поняла, как ей повезло, ведь они почти не верили, что у нее трое детей, рожденных самостоятельно, без оперативного вмешательства, а последний – вообще в возрасте риска. А если еще вспомнить ее отрицательный резус-фактор, который ее муж называл обезьяньим фактором, что было по сути очень верно. В общем, несмотря на наличие серьезных дефектов она «родилась в рубашке».
Она не будет здесь перечислять все, что она выдержала в смысле разнообразного консервативного лечения в разных стационарах на протяжении двух лет, это утомительно даже читать. Позволит себе лишь один эпизод в результате очередного лечения в течение месяца однажды осенью.
Был первый день ее выхода на работу после больничного, а тут как раз часы перевели на зимнее время, был октябрь, золотая осень, замечательная пора, но она ничего этого не видела, поскольку на улице была полная темень, и она минут двадцать простояла возле проезжей части улицы, не отваживаясь перейти дорогу. Это было ужасно! Ведь она стояла не на переходе – до него она не смогла бы дойти, а в том месте, где переходила и перебегала тысячи раз вместе с другими работниками и студентами. Ее страшил несущийся поток машин с яркими фарами, почти беспрерывный, а если и случался перерывчик – то не для нее, она была не уверена в своих ногах, хоть она и была уже в ужасной обуви для старых теток - в болгарских спереди закрытых тупорылых босоножках синего цвета на два размера больше. А в голове стучала одна мысль: - Как же я теперь буду жить дальше?
За год до смерти бабушки Наты сын с невесткой переехали к ней. Нет, она их не звала, но и не возражала, хоть затем и наступила нелегкая для нее пора, когда с ней, привыкшей жить самостоятельно полноправной хозяйкой, поселились молодые пофигисты. В общем, долго она этого не выдержала, да и одной оставаться тоже было непросто, ведь «бабке» шел уже 90-й год.
Когда ее не стало, у Ольги вскорости начинался отпуск и поездка в очередной санаторий, практически безрезультатная, как мертвому припарки. На работе получила отпускные, плюс неплохую премию, и они с Володей решили купить в дом новую мягкую мебель. Утром она походила и выбрала, а после работы он поехал и купил диван и два кресла и повез их в дом, где теперь остались одни молодые. Пока с водителем выгружали прямо во дворе, появился внучек Лешка, которому было уже года четыре, и глубокомысленно изрек:
- Дед, ты чего сюда диван привез? Ты здесь не живешь, здесь мы живем!
Вечером она позвонила домой из специализированного санатория в их же области, рассказала, как доехала и устроилась, а в ответ услышала эту детскую фразочку и вдобавок Володин комментарий:
- Может, зря мы туда собрались переезжать, скоро ведь свою квартиру получим, - к тому времени они уже несколько лет стояли в заводской очереди на расширение жилплощади, для чего прописали и невестку с внуком.
- Ты еще сначала получи ее, а потом отказывайся от дома, в котором прошло твое детство и юность, где мы пахали все эти годы. А сам тем временем пропадешь от тесноты в своей двушке. Даже и не заговаривай, мы туда обязательно переезжаем и начинаем ремонт сразу после моего возвращения. Ремонт делали все вместе, как ей казалось, было весело и хорошо в их немаленькой семье из двух семей. Вдобавок летом она договорилась с Добрым Доктором (отныне будем называть его так или просто ДД), и он сам сделал ее внуку операцию по удалению аденоидов и миндалин – были к тому показания. Продукты она удачно покупала в открывшемся для иностранных студентов магазинчике при международном факультете – там было почти все - от круп до сгущенки с тушенкой, с молодых, естественно, ничего за это не брали, только варите, не ленитесь. Что они и делали, не сидеть же сиднем, когда родители на работе.
Даже собаки – и те были две, их Дик, помесь бульдога и бультерьера, добрый и красивый пес, год проживший с ними в квартире, и с подворья Элкиной бабушки, русская борзая Неля, мать которой дед самолетом привез с Алтая. Это было вообще чудо природы. Высокая, тонкая по позвоночнику, с длинной мордой и умными глазами, в опахалах красивой бело-рыжей шерсти, настоящая графиня от собак. Имея немалые габариты, она при этом занимала удивительно мало места, всегда терпеливо стояла в сторонке, а если укладывалась полежать, то предварительно делала несколько кругов, складываясь всей длинной статью в своеобразную спираль. Временами ее было очень жаль, ведь борзая должна бегать в поле, расстилаясь в беге в погоне за добычей, радовать мир своей красотой и ловкостью. А за ней, или даже сворой борзых, должны скакать всадники на лошадях и егеря с доезжачими.
А тем временем шло начало 90-х, в магазинах – шаром покати, зарплату тоже стали задерживать, а на заводе было мало заказов на прессформы для легкой промышленности, которая вместе с тяжелой и машиностроением начали приходить в упадок. На освободившуюся квартирку рассчитывали как на дополнительный доход на какое-то время.
На сына с невесткой она возлагала большие надежды из-за младшего сына Саши, которого той осенью отдавала в школу 6-ти лет от роду, поскольку набирала класс родная Зинаида Яковлевна, выучившая с первого класса уже двух сыновей Дорониных. А ведь его надо было забирать из школы еще до обеда, и до прихода родителей он бы мог побыть с семьей брата, тем более, что невестка не работала. А сын работал в пожарной части через двое суток, а потом даже и через трое, учась в университете на вечернем отделении.
Причем, против учебы были все его новые родственники, ведь им так нравилось, что он несколько дней свободен – можно поехать на рыбалку, на поля, на заработки, или потом торговать овощами, маслом, семечками, арбузами и прочим, чем разжились. Лично ее и их семью вся эта «коммерциализация» мягко говоря, озадачивала и переносилась ими с трудом.
Так вот, Сашку невестка забрала из школы ровно три раза, там Сережа-студент выручил, там папа был во вторую смену, а числа восьмого сентября и вовсе пропала вместе с внуком. Виталик ходил чернее тучи, на все вопросы отвечал, что они поругались, и жена ушла к бабушке. В какой-то понадобившейся книге Сережа обнаружил письмо молодой жены к мужу в духе дешевой оперетки, что она не в состоянии так жить, варить еду на всю команду, ходить в школу за Сашкой и т.д. и т.п.
Дней 5 Виталий выдерживал характер, а Ольга все это время в свободное от работы время, естественно, мыла и драила бывшую новую мягкую мебель. посуду, полы, банки со вздувшимися овощами под телогрейками, детскую и взрослую «обувь» с налипшими килограммами травы и чернозема. Собирала по двору бутылки, игрушки, какие-то пакеты и тряпки. А потом ушел и сын, как сказал, тоже за женой и сыном к бабушке.
Никто особенно не сожалел, наконец, они остались одни, Сашу на себя взял Сергей, пропуская часть занятий по делу, а не по студенческой манере, а потом и группу продленного дня открыли.
Как-то ей довелось ехать срочно домой, чтобы забрать Сашку. Как нарочно, троллейбус сломался под мостом, возле которого они до этого жили. Выбравшись из-под него, она решила заодно навестить свою квартиру, благо рядом нечаянно оказалась. Подойдя к двери, она услышала за ней громкую музыку, толкнула машинально, оказалась в клубах сигаретного дыма, успев только подумать, что это, наверное, Володя с мужиками, при наличии отсутствия работы заглянули выпить бутылку-другую в пустой квартире. И тут к ней из дыма вышли – из правой комнаты – сын, а из левой – невестка, а за ней и внучек подтянулся.
Нарядной и подтянутой с утра матери, изрядно потрясенной при виде их, чтобы не потерять себя, только и осталось сказать:
- Привет, ребята, вы хорошо устроились!- и хлопнуть дверью.
Она летела домой, не чуя под собой своих больных ног. Как можно перенести такое редкое вероломство – самовольное вселение в квартиру, которая всех их могла спасти материально – ведь времена на самом деле были очень трудными. Даже если они с чем-то не согласны – ведь есть же необходимые слова, человеческая речь, способность говорить, утрясать какие-то спорные моменты. Почему же так складывается, что они для своих детей – все, всегда готовы подставить плечо и оказать помощь, а в ответ не получить ничего, даже Сашку им слабо было забирать из школы. Почему в тот момент, когда они с отцом, нездоровые уже, в общем, люди, совершают свои трудовые подвиги на работе – их великовозрастный сын с невесткой в прямом смысле «курят» и развлекаются под громкую музыку, и в 12 часов у них конь не валялся, и постели не прибраны – какой-то шалман, честное слово, особенно с улицы, с солнца, из золотого сентября, которым пронизано все вокруг.
Когда пришел Володя, вызванный ею по телефону, - на работу они тоже больше не пошли, теперь уже вместе повозмущались, но устраивать скандал с выволакиванием своих чад не стали, не их манеры эти действа. Утерлись и запомнили, однако, и констатировали, что все воспитание насмарку, когда у сыновей появляются жены. Правда, в будущем жизнь им подарит и обратные отрадные примеры, как достойные жены меняют сыновей в лучшую сторону, как и должно быть, по сути, ведь таким образом они и мыслили до сих пор.