Аннотация: Современный школьник пытается распутать преступление, совершённое в эпоху модерна. Параллельная мысль рассказа: время и расстояние не могут, не должны разделять близких людей. Что сообща можно добиться многого.
Будучи обязанным проходить летнюю практику вне школы, я, в то время ученик шестого класса, решил потратить две недели летних каникул на помощь сотрудникам краеведческого музея. Мне, увлечённому фотографикой, было не в тягость по два часа в день заниматься оцифровыванием старых периодических изданий, фотографий и кинохроник.
Да и, если быть честным до конца, школьная практика для меня была предпочтительнее того, что меня ожидало бы в первые недели лета, а именно: невыносимая скука в загородном доме деда. «Сельская жизнь» полезна для детей и пенсионеров. Мне было двенадцать лет, и я никак не подпадал под эти два критерия. Город – это место молодых, пытливых, энергичных и сильных.
Разглядывая очередную местную газету за 1903 год, я наткнулся на колонку криминальной хроники, где рассказывалось об одном преступлении, совершённым в нашем городе. Статья называлась «За то, что…». В ней говорилось об убийстве мужчины 29 лет на улице Большой.
Для столпившихся зевак, возле лежащего лицом вниз тела, было очевидным, что, смерть произошла случайным образом от попадания камня в голову. Дело в том, что и по прошествии трёх лет в Благовещенске продолжали иметь место отголоски боксерского восстания, произошедшего в Китае. Местная детвора до сих пор устраивала игры в «казаки и хунхузы».
Суть игры сводилась к следующему: ватага ребятишек делилась на две противоборствующие стороны. Улица Большая становилась пограничной рекой Амур, через которую, юные бойцы перекидывались каменными снарядами. Случались и «потери» среди бойцов. Как водится, доставалось и мирным жителям. Но реальная смерть от подобной игры была первой, впрочем, вполне закономерной и ожидаемой.
Прибывший на место преступления следователь, после расспросов пойманных юнцов, распорядился отпустить их с выдранными ушами и под обещание более подобных игр не затевать. Подобное стало возможным после переворачивания тела убитого. На рубахе, с левой стороны груди, имелось характерное чёрное пятно сгустившейся крови. В кармане пиджака убитого была обнаружена записка. Она представляла собой игральную карту туз черви продырявленную острым трехгранным предметом. На рубашке карты было написано: «За то, что…». (Фотографический снимок игральной карты прилагался к статье). Вскоре было найдено орудие преступления. Оно лежало в двадцати шагах от убитого. Им оказался армейский штык старого образца.
Об убитом в газетной статье давалось следующее: «Прибыл на Дальний Восток после осуждения за участие в забастовке на одном из заводов города Ростова, что на Дону». Впрочем, отмечалось в газете, двадцатитрехлетний юноша не затерялся в новой для себя обстановке. Сменив православие на молоканство, он удачно женился на дочери чаеторговца.
Вдовствующий купец был богат золотом, но беден детьми. Выданье замуж богатой и единственной наследницы за человека не из купеческой среды вызвало сумятицу в стане молокан. Их опасения были не напрасны.
Вначале угорел в бане престарелый отец жены. Не имея предпринимательской хватки новоиспечённый муж и владелец неплохого состояния быстро прогорел, не выдержав конкуренции с азиатами в чайном бизнесе.
Свою несостоятельность муж вымещал на жене, даже несмотря на её беременность. Загулы становились нормой, побои ритуалом. Двухмесячную дочь похоронили в той же могиле, где была прежде упокоена её мать, неудачно разродившаяся.
Эта двойная трагедия повлияла на молодого человека положительным образом, так писалось в статье. Отказавшись от спиртного и возвратясь в православие, он устроился на таможню. Далее статья спрашивала читателя: «Не тут ли разгадка? Ведь общине молокан не достались богатства единоверца, более того, по сути «прикарманивший» часть средств общины молодой человек отрёкся от их веры».
Но, тут же, автор статьи спешил развеять данное предположение. Из написанного в статье следовало, что молокане - не хлыстовцы. В городе они слыли по большей части своей благотворительностью, нежели радениями. К тому же молокане были весьма влиятельны в Благовещенске, занимавшие значительное число мест в городской думе. Имея деньги и власть, сектанты могли бы с лёгкостью употребить, и то, и другое, чтобы разобраться с обидчиком. И сотворили бы оное гораздо раньше, а не ждали пять лет.
В участке была допрошена сожительница убитого. Офицерская вдова. Она была старше своего любовника на восемь лет. Данная особа никакой пользы делу в раскрытии преступления не принесла. На допросе у следователя с её стороны дельных слов практически не было, но были слёзы, вздохи, полуобмороки, да английская соль. Несколько раз она просила не афишировать её имя где-либо. Так как первый, законный супруг, ушёл из жизни также не естественной смертью, то она боялась, понятного в связи с этим, обидного прозвища. А ведь она - порядочная вдова офицера, состоящая в попечительском совете Алексеевской гимназии.
Следствие, изначально отклонив случайный характер смерти, религиозный аспект и ревность, стало склонятся к мести. Символично было то, что мужчина получил смертельное ранение именно во время игры «казаки и хунхузы».
Дело в том, что во время его службы в таможне, случилось Ихэтуаньское восстание в Китае, против засилья иностранцев. Началась осада посольского квартала в Пекине. Осаждённые дрались из последних сил в ожидании помощи от своих стран. Жёны сменяли на баррикадах выбывших мужей.
Волна восстания в империи Цин докатилась и до берегов Амура. Со стороны Маньчжурского Сахаляна стали прилетать снаряды на русский берег. Группа отчаянных хунхузов попыталась переплыть Амур на джонках.
В ту пору, Благовещенск не то, что войсками, достаточным населением не мог похвастаться. Пришлось мобилизовать всех способных держать оружие горожан. Вооруженная промысловыми ружьями, одна часть горожан выдвинулась к берегу Амура для отражения атаки, другая, в числе которых был и убиенный, ринулась на рынок, громя лавки инородцев и сгоняя их к реке. Под угрозой расправы всех их заставили плыть на китайский берег. До суши добрались лишь мужчины, да и то не все.
Через год в Благовещенске была создана следственная комиссия по факту происходивших событий в городе. Некоторые участники тех отвратительных действий с инородцами получили тюремные сроки. Наш, в последствии убиенный таможенник, однако отделался только общественным порицанием, уплатой штрафа и лишением доходного места.
После такой огласки, он смог устроится только наборщиком в частной типографии. Родственникам утопленных была выплачена компенсация и возвращено имущество, но селиться вновь на русском береге им было отказано. В связи с последним фактом, заключал автор статьи, версия - мести каким-либо дикарём, следствием в конечном счёте ставилась под сомнение.
И выходило так, что расследование убийства мужчины на улице Большой, пошло по единственно возможному направлению, где основной уликой была игральная карта. Работая в типографии наборщиком, многого не наживешь, разве что долгов. Да и кто, как не «деловые люди» способны на эффектный трюк с тузом.
Надо сказать, уже после моих изысканий, я случайно наткнулся, в другой местной газете, на один карточный эпизод случившийся в Благовещенске в злосчастный месяц июль 1900 г. Трое англичан приехали в наш город, по заданию одной Лондонской редакции, освещать события того периода. Не мудрено, со времён Крымской войны ни один Русский город не подвергался осаде.
И именно между одним из прибывших англичан и неким бывшем таможенником (имя не значилось) возникла ссора с рукоприкладством. Дошло до разбирательства у пристава. Англичанин утверждал, что его визави постоянно передёргивал в винт и отпускал колкости в адрес Британской армии, воюющей с Бурами. На что партнёр по игре заявил, что сие англичане являются шпионами, знавшие о намеренье Манджур. Иначе как объяснить тот факт, что англичане прибыли прямиком из Лондона уже на 8-ой день осады города, в то время как, дорога из Англии до наших мест требует минимум месяца.
Но этот эпизод с англичанами я не стал связывать с убийством. Так как, в статье говорилось, что ссора завершилась примирением, а через несколько недель Англичане отбыли из нашего города на пароходе через Сунгари до Харбина и далее в направление Пекина, уже захваченного коалицией.
Искать откуда взялось орудие преступление, для тогдашнего следствия, было бесполезной тратой времени, так как ещё два года назад с армейских складов было совершено хищение части имущества. Некоторое количество вскоре было найдено. Например, один из купцов торговал кладбищенскими оградами выполненными из украденных армейских штыков.
Офицер, виновный в казнокрадстве, чувствуя неизбежную поимку, застрелился. Кстати, он был тем самым офицером, вдова которого до недавнего времени являлась любовницей убитого на улице Большой. «Город-то маленький» – толи ёрничал, толи констатировал автор статьи «За то, что…».
На этом месте газетная статья об убийстве прерывалась. К моему разочарованию следующая страница газеты отсутствовала. Я перерыл все номера газеты, данного периода. В надежде, что она могла случайно затесаться в другую подписку. Но всё было тщетно. Другие издания об убийстве на улице Большой ничего не писали.
За то, что… - выражение не давало мне покоя. Как почти любой, в ту пору, современный школьник я попытался найти правду в интернете. В «паутине» я вычитал, что именно так, писали при реляции о представлении к награждению. Хороша же награда, говорил я себе понимая, что это не то.
Посидев в сети ещё с пол часа, мне удалось обнаружить, что во время гражданской войны в России некто генерал Слащев, с год, искусными и решительными действиями удерживал Крым от натиска превосходящих сил Красных. Внутренний порядок на полуострове он поддерживал жестокими мерами, а именно виселицами бастующих рабочих. Надпись, на табличках повешенных, гласила: «За то, что…»
Уже проживая в Союзе, бывший генерал был застрелен братом рабочего повешенного Слащевым в Крыму. И надпись в записке, что лежала на поверженном враге была та же, что и на табличках висельников. Реальным мотивом, как утверждал интернет, была не месть за брата, а политика.
История с генералом Слащевым меня заинтересовала. Выходило, что преступление с подобными словами уже было, вернее будет. А значит совпадения могли быть и в мотивах. А зная мотив можно ограничить круг подозреваемых.
Моя голова гудела от версий, да так, что порой казалась вот-вот взорвётся. В таком состоянии я начинал философствовать: «Генерал Слащёв был олицетворением тех разноплановых событий, произошедших в Благовещенске в 1900 году. Какая силища должна была быть в нём, чтобы одновременно заключать в себе добродетель защитника и жестокость негодяя».
Единственное, что более или менее разумное родила моя голова было решение обратится к дедушке. В своё время он работал следователем в милиции.
Остекление веранды, которую дед производил в своём загородном доме, не дал нам возможности поговорить на данную тему в полной мере. И хоть я провёл у него почти весь день, в качестве своевременного помощника, все наши разговоры в основном сводились к алюминиевым рамам, саморезам, отверткам. Он лишь сообщил, что информация по столь давнему делу вряд ли имеется в архивах МВД края. После революции все старые дела уничтожались. Но он посоветовал узнать побольше об убиенном в областном государственном архиве Ростова.
Сделанный на удачу запрос в Государственный архив Ростовской области, откуда убитый был родом, давал некоторую надежду. А когда, через три дня пришёл ответ, моему восторгу не было придела. С волнением я вчитывался в документы, но радость была недолгой. Помимо скриншотов страниц метрической книги ничего не было. Имелось: имя, фамилия, сословие, вероисповедание, место и дата рождения, крещение. Только одна запись меня смутила – венчание. Выходило, что убитый уже был женат.
Прошло два месяца. За это время я подзагорел в Нячанге и походил в гипсе. Моя заноза – газетная статья, хоть и затягивалась, но по-прежнему беспокоила.
В празднование маминого дня рождения, к нам на квартиру приехал дед. В середине торжества он подсел ко мне и с улыбкой, поинтересовался моим «расследованием». Узнав о тупиковом состоянии дела, дед решил поучаствовать в «поисках преступника».
Для начала он попросил дать ему прочесть статью о преступлении. Оставив на время за праздничным столом именинницу и гостей, мы перешли в мою комнату, где на компьютере я показал ему статью.
Читал он, а скорее просматривал, на мой взгляд, довольно небрежно. Периодически неодобрительно мотал головой сопровождая словами: «Писака» и «Прохвост». Основное внимание он уделил не тексту статьи, а фотографии, той самой игральной карте туз черви с надписью: «За то, что…». По началу сдвинув брови, а после приподняв их, он произнес:
- Почерк выполнен довольно аккуратно, я бы даже сказал филигранно, без нажима на бумагу.
Будучи молодым человеком, я перебил деда, и больше ориентируясь на глаза, а не на слух, констатировал:
- Карточный долг!
- Возможно, возможно. Ты заметил прокол на карте в районе черви? Будто пронзённое сердце. Однако подчерк. Он очень выверенный и мягкий.
Я воскликнул:
- Женщина! Точно! В малообразованной шайке картежников имелась одна, которая владела грамотой. Или нет, убийца – сама женщина.
- Во-первых, так, писать могла не только женщина, а какой-нибудь искусный письмоводитель. Или вот, каталы – знатоки игорных карт, обладают тонкими чувствительными пальцами. Во-вторых, дама может отравить, в крайнем случае застрелить, но с одного удара пронзить грудь мужчине. Не каждый мужик на это способен как психологически, так и физически.
- Да, но, она могла подговорить кого-нибудь.
- Могла, могла. Кстати, ты не пробовал разузнать об убитом?
- Ничего особенного. С Ростова прислали: родился, крестился… В общем, ерунда всякая.
- А ну, дай мне взглянуть.
Уже с первого взгляда на метрическую книгу, дед, сделав многозначительную гримасу, совместил документ с игральной картой и спросил меня:
- Ничего не замечаешь? Обрати на начало заполнения страницы в метрической книге, а теперь на игральной карте.
Я пришёл в изумление. Подчерк писаря церкви был один в один с подчерком на туз черви. Но, дед, видимо хотел поразить меня окончательно. Тыкая пальцем в экран, он добавил:
- А с записи о венчании убиенного, глянь, уже другой заполнял страницу.
Потирая пальцами висок, я приглушённым голосом начал формировать мысль:
- Выходит… выходит, он…
Дед, вставая с места, спокойно скорректировал мои незаконченные суждения:
- Ясно одно, этот писарь из Ростовской церкви возможно причастен к произошедшему на улице Большой в Благовещенске. Попробуй запросить данные на писаря в ГАРО, архив МВД и Министерство Обороны.
Через две недели я посетил деда с новыми, исчерпывающими сведениями. Из архива вооружённых сих РФ, куда я тоже посылал запрос о церковном писаре из Ростова, пришёл ответ, в котором говорилось, что данный человек был призван в армию в 1903 году стрелком и отправлен в Благовещенск. В том же году, через месяц, он отбыл на постоянное место службы в Порт-Артур. Расследование подошло к концу. Мне неизвестен был мотив, но убийца определённо был найден.
Наблюдая последний в этом году летний дождь, через открытые створки веранды, я куксился вместе с природой, с досадой говоря деду, что убийца судя по всему остался безнаказанным.
Дед, выждав с ответом, тихо озвучил, что-то непонятое для меня тогда:
- Не спеши с выводами, Александр. Порт-Артур не лучшее место, чтобы можно было отсидеться. Но даже если и так. – Тут дед усмехнулся. – Судьба – хитрая баба. Она заранее всё и обо всех знает. Она даже способна изменить порядок следования. Ведь если предположить, что убийца – писарь, то он вначале понес наказание, в виде полученной какой-либо обиды от убиенного, а уже после совершил преступление. Она знала, что писарь преступник, а посему не замедлила с наказанием. Только судьба - может знать, что из себя представляет человек и что он совершит. И пусть человек только родился, судьба уже занесла над ним меч или лавровый венок, где на клинке или ленте начертано: «За то, что…».