Лонг-лист тем. конкурса А любовь рядом была

1 Любовь тьмы и света ч. 1
Марина Шатерова
Большая белая церковь устремила в небо голубые купола в золотых звёздах. На крыльцо вышла среднего роста полноватая девушка в длиной юбке, кофте с рукавами, волосы по православным традициям скрывал платок. Трижды перекрестившись, поклонилась верующая дому Божьему, шевелились губы в беззвучной молитве.
На улице весна, всё распускалось, тёплый воздух сменялся прохладным ветерком, освежающе скользившим по лицу, заставлявшим ёжиться, пожимать плечами. Мирослава не теряла надежду встретить свою любовь, ходила в церковь молить Пресвятую Богородицу о хорошем женихе.


Не просто складывалась судьба девушки. Отец ушёл к другой женщине, когда она училась в восьмом классе. Мама не стала искать ему замену, тяжело переживала предательство. Так и жили они втроём с бабушкой в своей старой девятиэтажке в любви, уважении и согласии друг с другом. Мирослава носила гордое звание студентки, училась на бюджетном отделении в педагогическом университете. Будущий учитель русского языка и литературы искренне любила детей, понимала их и очень хотела когда-нибудь иметь своих. Отец помогал деньгами, но виделись они не часто, чувство вины перед дочерью проскальзывало на лице мужчины в такие моменты. Подходил к концу первый курс занятий, скоро лето, а в середине июля день рождения и заветное восемнадцатилетие.


Религиозное воспитание Мирославе привила бабушка. Девушка испытывала ни с чем не сравнимый душевный трепет и блаженство от посещения церкви. Глядя на иконы и молясь, ощущала, как что-то раскрывается в груди, словно нить связывает всё её существо с некой всеобъемлющей высшей силой, что окутывала защитным светящимся коконом.

***

Сколько себя помнил, Ираклий всегда ощущал, что он не такой, как все. Это чувствовалось в отношении окружающих: взрослые считали его шизофреником, а то и вообще одержимым бесами, дети же практически всегда не понимали, о чём он им рассказывает. Повзрослев и осознав многие вещи, парень перестал обижаться и научился жить с этим, быть таким, как все, хотя бы во внешних проявлениях, в общении с посторонними ему людьми.


Ираклий обладал мистическим даром, который передавался в его роду через поколение – от деда к внуку. Дар – переплетение колдовства и ясновидения. Окружающий мир виделся парню в совершенно ином свете, чем его ровесникам, учителям или соседям. Ираклий мог чувствовать мысли и эмоции людей, владел гипнозом, управлял погодой, мог приворожить любую девушку, какая понравится. Не всем нравились эти его «выкрутасы». Родители сбагрили сына ещё семилетним ребёнком на воспитание деду по отцовской линии. Тому самому деду, который так же обладал даром и с радостью взял на воспитание внука. Жили они в однушке на окраине города.


Ираклий окончил школу с золотой медалью, а сейчас заканчивал второй курс универа, выбрав будущей профессией журналистику. Так же много времени уделял психологии и своим магическим практикам. В детстве у него было много обид на родителей, которые фактически бросили его, но дед объяснил, почему это произошло и обиды прошли. Только он, как никто другой, понимал и поддерживал внука.

***

Седьмое июля. Этот день ознаменовался воистину редким астрономическим явлением – полным солнечным затмением.
Люди собрались в парке возле реки – дети и пожилые, взрослые и молодёжь, мужчины и женщины. Кто-то коптил стёкла и раздавал всем желающим, кто-то приносил с собой. Глядя сквозь чёрные стёкла, защищающие глаза от солнечного света, как диск луны постепенно наплывает, заслоняя собой солнечный диск, люди испытывали невероятную гамму чувств. Это и ощущение радости и значимости события, интерес оттого, что движение астрономических объектов относительно друг друга можно наблюдать воочию на протяжении нескольких часов и это сильно заметно, так невероятно близко и ощутимо.

Шло время и ясный солнечный день стал сменяться неестественно рано наступившими сумерками. Смолкли насекомые, а птицы наоборот – стремительно носились в воздухе с тревожными криками. Напряжение в толпе наблюдающих накалялось, все одним единым существом смотрели вверх, сквозь тёмные стёкла, как два диска полностью сомкнулись, образуя идеально ровный чёрный круг, обрамлённый белым кольцом солнечной «короны» по краю. Тревога, внутренний ужас нарастал внутри каждого смотрящего, электрическим полем плескался над людской массой. А когда солнечный и лунный диски начали расходиться, спустя время разомкнулись полностью, вновь Солнце засветило со всей свой мощью, над толпой пронёсся вздох облегчения, радостные вопли и у многих на глазах выступили слёзы радости:

— Слава Тебе, Господи!!!

Мирослава пришла в парк смотреть затмение в компании подруги и её парня. Девушке, как верующему человеку, невероятно интересно, важно и значимо увидеть всю мощь творения Господа, ощутить этот невероятный страх от тьмы, наступающей посреди ясного дня, скрывающей Солнце, а потом испытать облегчение и невероятную радость, когда тьма отступит и снова засветит солнышко. Добро победило Зло!!! Пусть бы так было всегда и во всём!

Но не все люди, пришедшие в этот день в парк, любовались редким астрономическим явлением. Ираклий, как и другие люди его «масти», проводили различные ритуалы во время солнечного затмения, оставаясь незамеченными всеми теми, кто в этот момент был охвачен «трагедией», происходившей с небесным светилом. Кто-то держался за руки, передавая один другому свой дар, кто-то проходил обряд посвящения.

Ираклий же на газоне, в тени деревьев, зажёг несколько свечей, воткнул в землю ножи в определённом порядке и лил воду из бутылки на землю. Произнёс заклинание, всеми своими действиями усиливая собственный колдовской дар. Энергия восторженной, взбудораженной толпы помогала ему. Теперь Ираклий стал ещё более сильным колдуном, чем был ранее. Это ощущалось кожей, словно плотный воздух клубил, плескался вокруг него, а холодные потоки силы, как ток высокого напряжения, текли по жилам.

Ритуал был окончен. Парень собрал все предметы, расставленные на траве, в чёрный рюкзак, накинул его на плечо. Собрался было уходить, но взгляд выхватил из толпы девушку невысокого роста, полноватую, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в косу. На ней было белое платье до колен в крупных красных маках и несуразно большая сумка на длинном ремне. Но не это зацепило внимание Ираклия. Аура девушки переливалась белым, синим и зелёным цветами, что выдавало в ней человека с чистой, незамутнённой душой, верующего, сочувствующего окружающим и очень доверчивого.

«Какая же она чистая, светлая и доверчивая. – подумалось молодому колдуну. – Прямо девушка мечты.»

Ираклий незаметно подошёл, смотрел некоторое время в небо, куда были устремлены взгляды всех присутствующих.
— Ну как впечатления? – обратился он к Мирославе.
Ничего не значащий вопрос, которым можно начать разговор. Но магический взгляд зелёных глаз, длинная чёрная чёлка, ниспадающая на лоб, ямочки на смуглых щеках, обаятельная белозубая улыбка – всем этим колдун пользовался и действовало, как обычно, безотказно.

— Невероятно! – слёзы ещё стояли в глазах девушки. – это самое впечатляющее событие, которое мне доводилось видеть.

Лицо парня с какой-то живой мимикой, завораживающий взгляд, вызывали невероятную симпатию и доверие. Мирослава всегда стеснялась своей полноты, боялась знакомиться, но в этот раз всё пошло по-другому, видно сработал гипноз или сильное эмоциональное потрясение так подействовало, что она расслабилась и повеселела. Познакомились, разговорились, подруга с парнем тоже примкнули к беседе с Ираклием, но потом ушли домой, решив оставить новых знакомых без лишних глаз и ушей.

Мирослава с Ираклием немного прогулялись, поболтали. Увидев пиццерию, парень пригласил девушку, сильные впечатления и несколько часов, проведённые в парке, вызвали здоровый аппетит. Новое знакомство было приятным, разговор лился легко и непринуждённо. Ираклий решил проводить Мирославу до дома, но она, сославшись на некоторые дела, которые ещё нужно успеть сделать, отказалась. Пара обменялась телефонами и попрощалась с обоюдным желанием непременно встретиться вновь.

Ночью, помолившись перед сном, Мирослава блаженно вытянулась усталым телом в постели. Закрыв глаза, перебирала в памяти все события прошедшего, такого удивительного дня. С особым удовольствием она замедлила ход воспоминаний на взгляде, улыбке, облике её нового знакомого.
- Неужели это «он». – мысли приятно роились в голове девушки. – Так легко и хорошо с ним, будто всю жизнь его знаю. Есть в нём что-то загадочное, брутальное.

Ираклий в это же время тоже лежал на диване, закинув ноги на подлокотник.
— Волшебная девушка. – думал он. – Такая чистая и светлая энергия! Если мы поженимся, то интересные могут получиться дети. А в случае отказа можно выпить её энергию … всю без остатка. Она просто тихо сойдёт с ума.
Ираклий закрыл глаза, перед внутренним взором возник образ Мирославы.
«Я так долго искал тебя, – невольно пронеслось в голове у колдуна. – Полную противоположность себе.»

***

Прошла неделя. Мирослава первой не звонила, считая это неприличным для девушки, но Ираклий ей снился несколько раз. Она грустила. Ираклий же выжидал. Медитировал каждую ночь, «посылая» ей сны о себе, хотел, чтобы она потосковала и «созрела» для второго свидания. Мирослава была в книжном, когда Ираклий ей позвонил. Договорились встретиться на рыночной площади у памятника основателю города – князю Борису.
 
Девятикупольный Воскресенский собор в ретроспективно-русском стиле величественно вздымает голубые маковки куполов в небо, а его бело-розовые стены всегда удивляют глаз горожан и туристов города Борисова, более привыкших к голубым деревянным и белокаменным стенам православных храмов. Помолившись и поставив свечи, Мирослава вышла на улицу и, миновав чёрную металлическую ограду собора, подошла к памятнику князю Борису. Князь изображался скульптором в плаще, поднимавшим меч за лезвие рукоятью вверх, а за его правым плечом поддерживал и благословлял Ангел-хранитель.

Возле памятника, придя за пару минут до назначенного времени, уже стоял Ираклий. Мирослава подошла из-за спины, он не видел её приближения, но в последний момент обернулся, словно почувствовав энергетику девушки.

— Привет! – поздоровалась радостная Мирослава.
Улыбка сошла с её губ, когда она увидела лицо Ираклия. Тот был бледен, как первый снег, его пошатывало и по всему он был близок к обмороку.
— Что с тобой? Плохо, да? – испуганно спросила она.
— Что-то мне плохо, пойдём скорей отсюда. – прошептал парень.
Мирослава взяла его под руку, и они медленно пошли в сторону площади, сели на скамейку.
— Надо «скорую» вызвать! – доставая мобильный, решительно проговорила девушка.
— Нет, нет. Давай лучше к тебе, надо выпить чая, просто упало давление. – успокаивал её молодой человек.

«Это же надо было так попасться: прийти на свидание рядом с православным храмом. – думал колдун. – Только бы она не догадалась отчего мне так плохо.»
Пара пошла к остановке, дождалась нужного автобуса, сели, проехав несколько остановок вышли и, пройдя через небольшой парк, подошли к дому девушки. Ираклию стало заметно лучше, кожа приобрела обычный смуглый оттенок.
— Ну ты меня напугал! – проговорила Мирослава. – И часто это с тобой бывает?
— Не то, чтобы часто … нервы и усталость скорее всего. – невразумительно ответил парень.

Дом Мирославы – девятиэтажка из красного кирпича семидесятых годов постройки. Старый, видавший виды, с тесным, тускло освещённым лифтом, готовым в любую минуту поглотить и долго удерживать в своих недрах пассажиров вертикального транспорта. Пара вошла в подъезд. На металлической двери вместо домофона стоял кодовый замок, на котором для открытия нажималось одновременно несколько кнопок. До пятого этажа доехали без происшествий.

Мама и бабушка Мирославы несколько дней назад уехали отдыхать в санаторий, поэтому девушка и согласилась привести своего нового знакомого в дом. Интерьер квартиры выдавал проживание в ней исключительно женщин – чисто, скромно, аккуратно, много книг. Дом старый, но есть в нём тот уют, дух, атмосфера, создаваемые жильцами долгими годами обитания в нём.

— Проходи. Давай вымоем руки. Я сейчас поставлю чайник и сделаю бутерброды.
Ираклий разулся в прихожей и прошёл в ванную.
— У меня в рюкзаке есть сушёные травы, сегодня в аптеке купил. Давай заварим чай из них, вкусно и полезно будет.
— Давай! Тогда предоставляю это тебе.

Эти хлопоты доставляли девушке невероятное наслаждение, как будто она уже жила семейной жизнью, полной взаимопонимания, любви, уюта. Мирослава сделала бутерброды и унесла их куда-то в недра квартиры. Ираклий достал из рюкзака картонные коробочки с сушёными травами. Коробки были аптечные, привычные для глаз покупателей, но травяную смесь вовнутрь коробочек парень насыпал сам, особым образом собрав и смешав травы на свой вкус. Вручив ему две чашки, Мирослава взяла закипевший чайник, подставку для горячего и пригласила последовать за ней.

В двухкомнатной квартире балкон посчастливилось иметь именно комнате Мирославы, чем она очень гордилась. На балконе стоял деревянный лакированный столик, застеленный клеёнкой, три пластиковых стула, в которых для мягкости лежали старые покрывала. Проходя через комнату девушки, Ираклий увидела в нише шкафа иконы. В обморок от них не хлопнулся, но дискомфорт ощущался заметный. Девушка поставила чайник на подставку в центр столика, не обратив внимания, как нервничает плетущийся за ней по пятам Ираклий. На кухне и комнатах на подоконниках стояли в горшках всевозможные цветы. И здесь, на подоконнике окна, ведущего из комнаты на балкон, стояли фиалки, алоэ, герань и фикус.

«Чисто женский набор цветов. – подумал парень. – Ну не дурман же ей выращивать, в самом-то деле.»

На письменном столе Мирославы располагалась просторная клетка с весело чирикающей канарейкой.
— Здравствуй-здравствуй, милая моя. – прощебетала ей в ответ хозяйка. – Ну пошли свежим воздухом подышим.

Девушка взяла клетку и вынесла её на балкон, водрузив там на видавшие виды деревянную тумбочку, стоявшую в углу. Птичка с любопытством крутила головкой, то одним, то другим глазом глядя за тем, что творится на улице.

Ираклий кинул в чашки по щепотке травы из каждой коробочки, залил кипятком, перемешал ложечкой. Сахар не клали, как оказалось, они оба любили несладкий чай. Пар заклубился над чашками, распространяя ароматный запах трав. Балкон не был застеклён, бетонное ограждение венчалось железным плоским поручнем. Пятый этаж – это примерно середина девятиэтажного дома, располагался на одном уровне с кронами деревьев парка, примыкающего к старому жилому кварталу. Лучи заходящего солнца прорывались сквозь листву, падая на лица пары мягким жёлтым светом. Мимо на уровне их балкона стремительно проносились стрижи.

— Как здорово летом посидеть вот так на балконе и попить чаёк. – заметила девушка, улыбаясь.
Ираклий кивнул. Неспешно потёк разговор о жизни, родных, учёбе, увлечениях, планах на будущее.
— Какой вкусный чай. – расслабленно улыбнулась Мирослава. – Давай ещё по чашке заварим.
— Не вопрос, сейчас сделаем. – парень отнёс чайник на кухню, поставил на плиту, выбросил спитую траву из чашек, а когда чайник закипел, принёс его на балкон и вновь заколдовал над травами и чашками. Приятный аромат заклубился над ними, разносимый горячим паром. Есть во всём этом некая магия, волшебство.

— Веришь ли ты в реинкарнацию? – неожиданно спросил Ираклий. – В то, что до нашей теперешней жизни были другие, а после нашей смерти мы вновь возродимся и будет какая-то иная жизнь.
Мирослава с некоторым удивлением посмотрела на гостя, призадумалась.
— Я читала об этом, но это буддистская вера, я же православная и у нас считается, что после смерти душа переходит к Богу, в Вечность и никуда больше не перевоплощается.
— Всё дело в интерпретации. Библия много раз переводилась на разные языки, где-то священники что-то подправили в угоду церкви. Смысл мог сильно исказиться. – рассуждал Ираклий. – На мой взгляд реинкарнация – это и есть Жизнь Вечная. Душа бессмертна в своих бесконечных воплощениях. Она развивается, взрослеет, нарабатывает те или иных духовные качества, учится. И если учёба успешна, то каждая последующая жизнь, воплощение, интересней предыдущей. А если деградирует, то идёт «отброс назад», приходится много раз проходить через одни и те же испытания, чтобы усвоить урок, обучиться и пойти дальше.
— Не знаю, что сказать тебе. – растерянно пролепетала девушка. – Похоже я не очень владею данной темой.
— Хочешь попробовать вспомнить свою самую последнюю жизнь, предыдущую. Если это было не так давно, то воспоминания придут легко.
— Как это «вспомнить»? – не поняла Мирослава.
— Просто закрой глаза и сосредоточься на своих ощущениях – слухе, обонянии, осязании, вкусе, расслабься и ни о чём не думай.

Девушка послушно закрыла глаза. Ираклий взял её ладони в свои и прохладная энергия, постепенно разрастающимся ручьём потекла из его рук в руки Милославы, постепенно, словно мелкие муравьи щекоча под кожей, растекалась по телу. Сознание девушки как бы отключилось, расширилось. Аромат травяного чая, тепло вечера, чириканье воробьёв в кронах деревьев, щебет канарейки, прохлада под кожей – всё это вместе сыграло роль некого гипноза, который вдруг начал давать картинки.

Своим внутренним взором, с закрытыми глазами, Мирослава вдруг … начала вспоминать. В прошлой жизни она жила в середине двадцатого века, в начале пятидесятых годов родила двоих детей – мальчика и девочку. Картинки мелькали с невероятной быстротой, прокручивая плёнку прошлой жизни, но при этом одновременно шло очень много информации обо всём увиденном, как будто ты не знал ничего и вдруг сосуд сознания наполнился знанием и пониманием многих вещей. Родной дом, лица близких, мужа, детей, друзей, весёлые праздники, работа, горе утраты, всё это казалось Мирославе узнаваемым, давно забытым, но таким родным, «своим». И эта большая рыжая мохнатая собака, которая радостно бежала ей навстречу, смешно вывалив язык из улыбчивой пасти. Умерла она от старости, во сне, вроде это был восьмидесятый год, промелькнули кадры Олимпиады в Москве, увиденные по телевизору, знаменитый взлетающий Олимпийский мишка.

Мирослава открыла глаза, эмоции переполняли её. Ираклий молчал, ни о чём не спрашивал, видя её состояние, давая время «переварить» увиденное, запомнить во всех деталях. Девушка сжала ладонями чашку с уже остывшим чаем, слёзы катились по её щекам, всё её существо в этот вечер перевернулось с ног на голову – прошлые жизни существуют. Она жила и умерла за двадцать лет до своего теперешнего рождения в двухтысячном году, у неё есть дети, которым сейчас должно быть очень много лет. Но найти и узнать их, наверное, не возможно, слишком мало конкретной, фактической информации.

— Подсознание может всё. – начал говорить Ираклий, пытаясь как-то привести её в себя. – Душа хранит память обо всех наших прошлых воплощениях, только эту память нужно уметь разбудить.
— Прям не верится, что я вспомнила и это правда. Всё было настолько реальным, столько информации. – пролепетала Мирослава.

Стемнело. Парень помог забрать с балкона чайник и посуду, а девушка внесла в комнату клетку с птицей, накормила её специальным птичьим кормом, заменила воду в поилке.
— Поздно уже. Можно я у тебя останусь, ехать далеко очень. – нерешительно попросил Ираклий.
Мирослава сильно задумалась. Комната мамы и бабушки была закрыта на ключ, который они взяли с собой в санаторий. Она не могла лечь спать в той комнате, а гостя разместить в своей, но спать с ним в одной постели как-то неприлично.
— Пожалуйста. – видя её нерешительность, попросил парень. – Даю слово джентльмена, что приставать не буду.
— Хорошо. – сдалась девушка.

После всего пережитого за этот вечер, всех тех воспоминаний, ей хотелось, чтобы рядом кто-то был для моральной поддержки. Мирослава по-хозяйски разложила диван и постелила постель. Пока Ираклий был в ванной, помолилась перед иконами, всегда любила это делать в уединении. Не раздеваясь легла у стенки, гость же лёг с краю.
2 Любовь тьмы и света ч. 2
Марина Шатерова
Ч.1: http://proza.ru/2019/01/20/8

Ираклий не мог уснуть. Иконы, находящиеся в комнате, мучили его, всё время хотелось поскорее уйти, только бы дождаться утра.

Мирослава спала очень чутко, а тут ещё посторонний человек рядом, что было очень непривычно. Была глубокая ночь, когда что-то разбудило её. Пережитое прошлым вечером всё ещё будоражило сознание девушки, странные ощущения, которые она испытывала, когда Ираклий держал её за руки, тогда, во время воспоминаний. Воздух сгущался, шевелился вокруг неё, тело онемело, престало слушаться. На лицо как будто легла невидимая рука, чётко ощущаемая пятерня зажала девушке рот. Округлив глаза от ужаса, пыталась закричать, но не проронила ни звука. Скосив глаза в сторону, увидела, что Ираклий спал рядом, повернувшись к ней спиной. Ещё две пары ладоней легли на грудь, живот и бёдра Мирославы, гладили, ласкали. Что-то такое же плотное, невидимое, как сжатый воздух пульсировало и шевелилось в нежных женских местах девушки. Всё происходящее было настолько невероятно, необычно, страшно, но в то же время доставляло наслаждение. Внутренние мышцы Мирославы запульсировали, она вздрогнула несколько раз всем телом и провалилась в глубокую бездну бессознательного состояния.

Ираклий лежал на боку спиной к девушке. Он не спал, глаза его были полуприкрыты, а определённая часть тела пребывала в напряжении. Колдун чувствовал и понимал, что происходило с Мирославой.

***

Наступило утро. Мирослава открыла глаза. Не смотря на ночное происшествие, девушка чувствовала себя отдохнувшей и обновлённой. Ираклия рядом не было. На стуле рядом с диваном нашла записку: «С добрым утром! Я ушёл на летние курсы в универ, потом еду к деду. Позвоню позже. Спасибо за вчерашний вечер. Ираклий.» Парень действительно ходил на летние факультативные курсы по психологии при универе. Не только журналистика, но и психология, умение чувствовать и управлять людьми, были очень важными ступеньками к его будущему.

Мирослава удивилась странной тишине в комнате. Канарейка всегда весело чирикала по утрам, радуясь солнцу, светящему сквозь тюлевые занавески. Девушка подошла к столу. Птичка мёртвой лежала на дне клетки на спине ногами кверху. Прижав в ужасе ладони к лицу, Мирослава вскрикнула. Быстро отворив дверцу клетки, достала питомицу, внимательно рассмотрела тельце, пытаясь понять, что же могла с ней произойти. Признаков отравления и каких-либо повреждений не было. Сердечко птицы просто остановилось.

Присев на край дивана, Мирослава зарыдала, держа в ладонях свою некогда весёлую и жизнерадостную любимицу, не могла поверить случившемуся. Спустя некоторое время, придя в себя, вышла на балкон, извлекла из тумбочки садовую лопатку, нашла в комнате в шкафу красивую подарочную жестяную банку из-под чая, выстелив дно лоскутами, бережно положила птичку вовнутрь и вышла на улицу. Нехотя идя, едва передвигая ставшие свинцовыми ноги. Мирослава обошла вокруг дома. Ориентируясь по окнам и балконам, подошла в парке к тому дереву, которое хорошо просматривалось с её балкона. Присев на корточки, вырыла лопаткой глубокую ямку у ствола дерева, закопала в неё банку с канарейкой. На глаза наворачивались слёзы, стремительными дорожками стекали по щекам, всё происходящее казалось каким-то сюром, страшным сном. Закончив, девушка встала и, подняв голову, посмотрела на свой балкон, ей хотелось, чтобы с него было видно место, где теперь спит её питомица. Постояв немного под деревом, глядя на холмик земли, Мирослава нехотя двинулась домой.

В комнате пустая клетка на столе сжала от боли сердце, девушка убрала её под стол, задвинув подальше. Цветы!!! Взгляд остановился на растениях, которые сгнили за ночь. Не засохли, как если бы их забыли полить, а именно сгнили, покрылись у основания розовой плесенью. Мирослава в растерянности села на диван. Перебирала в памяти события последних дней, девушка силилась понять, что могло привести к таким последствиям, что она сделала не так, какими своими действиями навлекла такие неприятности. Ничего такого особенного не происходило, всё как обычно, кроме…

— Ну не Ираклий же всё это сделал. – всплеснула она руками от отчаяния.

Мирослава начала вспоминать, как легко она пошла на контакт, когда ни познакомились, как смело привела его домой и оставила на ночь. Хотя она просто пожалела парня, вспоминая страшные истории, передаваемые по ТВ, когда ночью одинокого прохожего убивает стая пьяной гопоты. Но как и зачем он мог погубить птичку и цветы, чем они ему не угодили, если ты в гостях, то почему не мог просто уйти, чем так гадить хозяевам, к тому же с уходом Ираклия ничего ценного не пропало. Девушка не находила ответов на свои вопросы, настолько всё было иррациональным. Вспомнились детали прошлого вечера, их разговоры и чаепитие.

«Такой милый парень. – думалось ей. – Неужели мне всё это померещилось, а на самом деле он злодей коварный.»

Потом были эти воспоминания, реинкарнация, её прошлая жизнь. Тут у Мирославы будто пазл в голове сложился: чаепитие с травами, пение птиц, такая комфортная, уютная обстановка, воспоминания, эмоции, а потом ещё и это жуткое происшествие ночью, что это вообще такое было.

«Уж не колдун ли он? – внезапное страшное озарение снизошло на девушку.

В памяти всплыло, как Ираклий весь побелел, стоя возле памятника, а ведь это почти вплотную к церкви, вот почему ему плохо стало, это многое объясняет.
— Ну и «попала» же я. – ужаснулась Мирослава. – Бедная моя Пшеничка, мои цветочки, погубил он их своей зловещей силой.
Девушка снова расплакалась.

***

Неизвестно, сколько времени прошло в грустных размышлениях и догадках, но Мирослава вздрогнула от неожиданности, когда в дверь позвонили. Она прокралась к дверям и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял Ираклий. У девушки подкосились ноги, зубы буквально застучали от страха. Впускать парня не хотелось, но если не прогнать его, то каждый день ходить будет.

— Мирослава, открой, пожалуйста. – услышала она ласковый голос. – Я знаю, что ты дома.
Девушка перекрестила двери.
— Господи, спаси и сохрани. – прошептала она, перекрестившись, и открыла двери.
Ираклий переступил порог, вошёл в прихожую. Мирослава увидела, как он тут же на глазах снова побледнел, как тогда у собора, было видно, что его затошнило.
— Здравствуй, Мирослава. – прошептал он.
— Привет. – натянуто улыбнулась девушка.
Разговор не клеился, чувствовалось напряжение, какое бывает, когда у одной стороны «накопилось», а другая не готова это обсуждать.
— Ты ведь хочешь в будущем со мной общаться, Ираклий? – спросила Мирослава.
Внезапная идея осенила её, и она очень хотела проверить свои догадки на колдуне, посмотреть реакцию, так сказать.
— Да-а-а-а. – растерянно протянул парень.
Мысли толкались, путались в его голове, интуиция почему-то молчала, и он не понимал, к чему клонит его новая знакомая.
— У меня к тебе одно обязательное условие. Только в этом случае мы будем общаться дальше, если ты сделаешь то, о чём я сейчас тебя попрошу. – серьёзно и решительно проговорила Мирослава.
— Ты меня пугаешь. – попытался отшутиться Ираклий. – Да я ради тебя Луну с неба достану, жменю звёздочек наловлю.
— Всё гораздо банальнее: подойди к иконам, перекрестись три раза и приложись к Христу Спасителю. – с абсолютно серьёзным лицом проговорила Мирослава.
Парень замолчал. Молодой колдун не мог этого сделать. Сила, живущая внутри него, не дала бы это совершить.
— И святой воды потом с тобой вместе выпьем. – видя его нерешительность, решила «добить» гостя девушка.
Молчание затянулось. Неловкая тишина звенела в прихожей, дальше Ираклий просто не мог заставить себя пройти.
— Я не могу. – наконец выдавил из себя он. – Зачем такие условности. Что за глупости ты мне предлагаешь, Мирославушка, мы же современные цивилизованные люди, зачем устраивать эти инквизиторские пытки.
— Всё понятно… Я тебя больше не держу. Уходи и забудь обо мне. – резко проговорила Мирослава.
От страха у неё похолодело внутри, зуб на зуб не попадал, её догадки подтвердились, а план вроде бы начал срабатывать, только бы довести всё до конца без последствий.
— Но почему ты так со мной? За что? – прошептал парень.
Он по-прежнему был бледен. Облокотился на стену чувствуя усталость и головокружение.
— У меня цветы за ночь сгнили, и птица умерла. – голос девушки дрожал, она была близка к истерике и еле сдерживала себя. – Что за сила живёт в тебе?
— Нормальная сила. – угрюмо пробормотал колдун. – Я мог бы очень многому тебя научить! Зря ты отказываешься. Нет в твоей религии той изюминки и силы, что есть у меня.

Ираклий поспешно вышел из квартиры и побежал по ступенькам вниз. Подъезд, окна и балкон квартиры Мирославы, выходили на разные стороны дома, девушка не могла видеть уходящего парня. Тот быстро удалялся, глубоко засунув руки в карманы ветровки, разочарование и нервозность сквозили в каждом его движении.
«Соскочила! – расстроенно подумал колдун. – Если бы удалось всему её обучить, то могла бы стать отличной ведуньей.»
Дойдя до самого дальнего края парка, Ираклий сел на скамейку, отдышался. В его душе плескалась смесь из печали из-за несостоявшихся отношений, грусти по красивой девушке, горечи от не взаимности, боли расставания.
— Какая она нежная и чистая!!! Никогда таких не встречал. – с сожалением думал парень.

Мирослава дома горько расплакалась. Это были слёзы облегчения, что она освободилась от этого чёрного незнакомца, жалость к погибшей питомице, которую у неё так странно отняли. Но было и чувство, в котором она никогда никому не призналась бы – любви к этому странному парню, желание быть рядом с ним, просто любить и быть любимой. Досада оттого, что опять не Судьба, снова одна, всё не то, а так всё хорошо начиналось.

***

Снова белая церковь. Голубые купола с золотыми звёздами говорили о том, что храм построен в честь Пресвятой Богородицы. Мирослава молилась перед иконами искренне, всем сердцем, слёзы катились по её щекам, а душа очищалась. Тьма рассеивалась, отлетала вверх, уходила сквозь окна купола.

Девушка вышла на улицу. Пошёл дождь. Небо плакало, но это приносило облегчение и вдыхало свежую радость в душу страдалицы. Душа умывалась этими небесными слезами, светлела. Ощущения обострились, капли касались кожи лица, стекали ручейками, но не хотелось уходить, прятаться, а наслаждаться каждым мгновением, ощущением.

Мирослава вернулась домой. Поела, поставила чайник, заварила привычного чёрного чая, купленного в магазине, и вышла на балкон. Держа чашку в руках, опиралась на поручень балкона и смотрела в даль, любовалась парком, наблюдала, как спешат куда-то прохожие, вышагивая по песчаным дорожкам.

— Чирик-чирик. – послышалось рядом.
На поручне сидела маленькая серая птичка, чуть больше и ярче воробья.
— Привет, милая. – заулыбалась Мирослава.
Птичка с любопытством крутила головкой, то одним, то другим глазом глядя на девушку.
— Покормить тебя?
Мирослава поставила чашку на столик, вошла в дом, достала из шкафа коробку с птичьим кормом и вернулась на балкон. Отсыпав на ладонь несколько зёрен, вытянула руку и осторожно, чтобы не спугнуть пернатую гостью, насыпала угощение на плоский поручень балкона. Птичка не испугалась, весело склевала зёрнышки, что-то радостно чирикнула и перелетела на дерево, с интересом наблюдая оттуда за девушкой. Мирослава помахала птичке рукой:
— Прилетай ещё, милая, я буду кормить тебя всегда!

***

Ираклий в задумчивости сидел на диване в своей однушке на окраине города. Дед спал. А сам парень наблюдал за девушкой … глазами маленькой серой птички.
— Никогда бы не подумал, что смогу так влюбиться. – пробормотал он.
3 Грустная история о любви
Тося Кузнецова
Даша приехала в этот городок к тете – маминой сестре – Надежде Ивановне.
За плечами у нее была учеба в институте, после окончания которого Даша работала в офисе, где «подавала большие надежды», как говорил ее шеф. Но, видимо, слишком рьяно взялась она подниматься по карьерной лестнице – к осени она выдохлась: куда-то подевались интерес к работе и силы. Даже мама заметила ее нездоровый цвет лица и потухшие глаза. Это она настояла, чтобы Даша взяла отпуск и поехала к тете поправлять здоровье на свежем воздухе и вдали от забот.
Надежда Ивановна – не в пример маме – оказалась строгой, не очень красивой и не очень приветливой женщиной. Суховато встретив племянницу, она выделила ей комнатку в своем небольшом, но опрятном и уютном домике и предоставила ей полную свободу действий.
Выполняя наказ мамы побольше гулять, Даша пришла сюда, в местный парк, который был расположен рядом с тетиным домом, захватив по дороге с окна тетиной комнаты книгу для чтения.
И вот она в парке. Здесь безлюдно и тихо. Ветерок чуть покачивает вершины деревьев. Листья перешептываются, словно что-то рассказывают друг другу. Лучи солнца лениво скользят по листве, скамейке, на которой сидит Даша, и высвечивают пятна в траве, уже начинающей чуть-чуть желтеть. Да, это начало осени.
Даша открыла книгу и с ходу начала читать. Книга увлекла ее. Это была история о неразделенной любви. Раньше Даша читала немало подобных историй, но эта была написана живым, даже, можно сказать, красочным языком. Скоро книга полностью захватила внимание.
- Что это Вы так увлеченно читаете?  Позвольте поинтересоваться, - услышала вдруг Даша и подняла голову.
Рядом стоял пожилой уже мужчина, ничем не примечательной внешности, но с удивительными – глубокими и проницательными – глазами. Даше сразу припомнилась когда-то давно прочитанная про подобные глаза фраза: «Такие глубокие, что, кажется, в них можно утонуть». «Наваждение», - подумала Даша и открыла обложку с названием.
-Сергей Журавлев, - прочитала она – «История любви».
Губы незнакомца чуть дрогнули от улыбки, он живо поинтересовался:
- И как Вам эта книга?
Неожиданно для себя Даша захотела поделиться с незнакомцем впечатлением от прочитанного.
- Довольно интересная, романтичная и близкая к действительности. И, знаете, здесь героиня очень напоминает мою тетю, вот – послушайте: «С гордо поднятой головой, устремленным вперед строгим взглядом она решительно шла по аллее. В душе ее бушевала буря, но внешне этого не было заметно, лишь тонкие ее красивые пальцы сами сжимались в кулаки»…
Незнакомец перебил ее:
- Значит, Вы сюда к тете приехали? То-то я Вас вроде раньше не встречал… Здесь ведь городок маленький, знаете ли, если лично не знаком  с человеком, то хотя бы иногда встречал его. Ну, и как Ваша тетя поживает?
Что-то в интонации незнакомца слегка задело Дашу и не очень дружелюбно она ответила:
- Тетя моя – Светлова Надежда Ивановна – просто очень похожа на героиню, никакой неразделенной любви у нее не было, а живет она возле входа в парк, совсем рядом, и на жизнь не жалуется.
- Да Вы не горячитесь. Я не хотел Вас обидеть… А что Вы вообще любите читать?
Незнакомец присел рядом. Голос его был спокойный, доброжелательный. И Даша разговорилась. У нее, полностью отдавшейся работе с частыми деловыми встречами с нужными, не всегда приятными людьми, давно не было такого вот просто дружеского общения. Незнакомец ничего не рассказывал о себе, но умело поддерживал разговор. А Дашу «прорвало» - впервые после окончания института она несколько сумбурно попыталась рассказать о своей жизни. И оказалось, что жила она согласно неписаному закону: «так надо», то есть чисто механически, как заведенная игрушка, а чувства ее в жизни не участвовали и как бы спали. Незнакомец не перебивал ее исповедь, он оказался хорошим слушателем.
Они не заметили, как солнце стало клониться к закату. Наступал вечер. Одновременно спохватились: поздно уже. Проводив ее до выхода из парка, незнакомец попрощался и пошел по боковой аллее. Даша же, умиротворенная беседой, пошла по тропинке к дому Надежды Ивановны.

***
Не было никаких деловых встреч, не надо было подписывать никаких документов, не нужно убеждать в чем-то коллег и шефа – работа незаметно и быстро отошла в сторону, но дни, как это ни странно, пролетали для Даши быстро. Она по-прежнему выходила в парк на прогулки, бродила по его аллеям, сидела на той самой скамеечке, где вспоминала иногда незнакомца. Тетя кормила ее вкусными пирогами с грибами и отпаивала молоком, которое ей приносила женщина из пригородной деревушки.
Даша дочитала книгу. Возлюбленный героини уехал в столицу, ища красивой жизни и так и не узнав о любви едва знакомой провинциалки. Счастья в столице он не нашел – женился, но жена ушла к другому; на работе не ладилось; заграничные поездки изматывали, и все сильнее хотелось вернуться  домой, на «малую родину», но он тянул с возвращением, ему было стыдно, что жизнь так и не сложилась. Героиня оказалась однолюбкой, верной своей первой любви, не обращала внимания на других кандидатов в женихи и тихо и незаметно жила в своем маленьком домике возле городского парка. На этой печально-беспросветной ноте и заканчивалась книга.
У Даши она вызвала какое-то щемящее чувство нежности к тому несбывшемуся, что могло бы быть между этими двоими, но так и не свершилось.
Однажды она вдруг решительно спросила тетю:
- Надежда Ивановна, у Вас была неразделенная любовь?
Тетя вздрогнула от вопроса, как будто ее хлыстом ударили, помолчала и жестко сказала:
- Прочитала книгу Журавлева? Да, обо мне написано – ославил на весь город, люди за спиной перешептываются…
Опять помолчала и добавила уже спокойнее:
- Только мне не стыдно. Да, люблю. И благодарна Богу, что дал мне это счастье. Любовь ведь и неразделенная – счастье. За такую любовь не стыдно.
Она замолчала. Лицо ее было спокойно, задумчиво, на губах застыла улыбка. Казалось, она мыслями была там, в далеком прошлом – в ее молодости, где бродила вечерами по аллеям парка в надежде увидеть своего возлюбленного. И Даша решилась на следующий вопрос:
- А кто он в жизни, Ваш любимый? Где он сейчас?
- Так Журавлев и есть, о себе писал. Действительность книга его правдиво показала. А сейчас где, даже не знаю. Давно уж о нем  не слышала. Говорили, что болеет, часто ездит лечиться в санатории; и у нас, и за границу.
Тетя не стала продолжать разговор: вышла во двор, занялась огородом. Даша чувствовала, что задела больное, что тете трудно говорить об этом. Ей хотелось сказать тете что-то ободряющее, сделать для нее что-то хорошее; но что сказать и что сделать, Даша не знала. Только почему-то очень захотелось увидеть этого Журавлева…

***
Однажды Даша сидела с соседским мальчишкой в парке на той самой скамейке. Они играли в «цепочку слов». Надо было подобрать слово на последнюю букву слова собеседника. Мальчишка бойко называл слова, находя их в предметах окружающей обстановки. Даша подыскивала слова более интересные, по ассоциации. Вдруг мальчишка указал на аллею и произнес:
- Вон наша знаменитость идет, писатель, Сергей Журавлев. Ладно, я побегу – мне недолго велели гулять, а то ругать будут.
Он быстро исчез. Даша посмотрела в глубь аллеи, на которую указал мальчишка. По ней шел тот самый незнакомец. Подойдя, он приветливо, как со старой знакомой, поздоровался. Но в сердце Даши вспыхнула обида – обида на человека, с которым прошлый раз она так долго разговаривала и которому так много рассказала и о себе, и о впечатлении от книги, а он даже не сказал, что он и является ее автором; это была еще и обида за тетю, за ее не сложившуюся жизнь, хотя где-то внутри Даша и понимала, что вины его в этом нет. Но эта вспыхнувшая обида жгла ее и выплеснулась потоком незаслуженных и обидных слов:
- Вы не сказали мне, что Вы – автор книги, что написано там про мою тетю, что Вы – причина ее неудачной любви…
Она почти кричала, бросая в него эти горькие слова. А он нежно смотрел на нее, ожидая, когда она выговорится.
Оборвав свою жаркую речь на полуслове, Даша быстро пошла, почти побежала к дому тети. Журавлев не попытался остановить ее.

***
На другой день Даша уехала в Москву. Она опять каждое утро спешила на работу в свой офис. Но прежнего интереса к карьерному росту уже не было. Вскоре она встретила, как говорят, «любовь своей жизни» и вышла замуж. Потом родился сын. Новые заботы, новые хлопоты, новые чувства овладели ею.
Однажды позвонила мама, сообщила о смерти Надежды Ивановны и попросила съездить с ней на похороны. Муж согласился присмотреть за сыном. Вскоре Даша с мамой уже была в тетином доме.
Была поздняя осень. Листва с деревьев уже облетела. Иногда порхали первые, редкие еще снежинки.
На кладбище Даша бросила взгляд на соседнюю с тетиной могилу – сердце ее сжалось: на памятнике прочла она уже знакомую фамилию – Журавлев.
Кто-то потянул ее за руку, Даша оглянулась. Это был соседский мальчишка, он протягивал ей какую-то книгу:
- Тебе Надежда Ивановна передать велела. Сказала, что там про тебя написано.
Даша удивилась, взяла книгу и, не глядя, сунула ее в сумку.
Достала она книгу только дома, в Москве, когда вытряхивала все из сумки. Это была новая и последняя книга Сергея Журавлева. Называлась она «Две встречи».
Даша открыла книгу и прочитала сразу, залпом. Журавлев описывал встречи с ней в парке.
«Обида жгла ее изнутри, слезы душили ее. Она бросала в меня горькие, обидные, жалящие слова. Я же смотрел на нее и думал: «Как же ты похожа на мою милую, любимую, удивительную Надю, Наденьку… мою тайную любовь, в которой я так и не решился признаться ни ей, ни себе».
Даша читала и не замечала, что по щекам ее катятся слезы. «Так значит, и он любил ее, - думала она, - может, тоже считал, что счастлив. Счастлив, что все-таки любил. Да, неисповедимы пути Господни…»
Она закрыла книгу, вытерла слезы. Ее ждали заботы о семье: муже и сыне, которых она очень любила.Для себя Даша твердо решила:" Она не будет скрывать свои чувства. Для мужа и сына она найдет самые нежные, самые сокровенные слова. И в их семье будут царить любовь и счастье - всегда!"      
4 Преображение души
Тося Кузнецова
Сегодня с вечерним автобусом должен приехать в село парень Ольги, её любимый, её Артём…
Дружили они со школы. И не заметили, как дружба переросла в любовь. После школы Ольга поступила в институт. Артёму пройти баллов не хватило, и он пошёл в армию.
Оля часто писала письма, где рассказывала любимому о своей жизни, об учёбе, о новых друзьях. Артём под предлогом неумения писать письма отделывался СМС-ками, а потом и вообще перестал отвечать. Ольга, обидевшись, тоже замолчала. Но сегодня днём услышала, проходя мимо, разговор соседок, в котором одна сообщила другой о предстоящем приезде Артёма.
Сердце Ольги радостно забилось… И вот уж она бежит в надвигающихся сумерках к автобусной остановке.
Автобус она увидела издали. Увидела и Артёма. Он ловко спрыгнул с подножки, повернулся и протянул руку выходившей следом стройной девушке. Та, проигнорировав руку, обхватила шею Артёма, он заключил её в свои объятия и поцеловал. Потом и по дороге они пошли вместе, обнявшись.
Так вот почему он перестал писать! А ведь у неё были смутные предчувствия…
Ольга кинулась прочь – прочь от дороги, от села, от того, что только что увидела. Не заметила, как оказалась на лугу… Без сил, захлёбываясь рыданиями, упала в зелёную сочную  траву. Туман, опустившийся на землю, скрыл девушку от возможных чужих глаз. В её голове стучал, бился один вопрос: как? Как это могло случиться? Как он мог забыть её? Как смог отвергнуть её любовь?
Слёзы ручьями текли по щекам и падали в траву… Пальцы судорожно сжимались в кулаки. Хрупкие плечи девушки содрогались от рыданий.
Крохотные светлячки кружили вокруг Ольги, словно хотели утешить её. Она не замечала их. Да и можно ли было найти сейчас утешение?
Ольга не знала, сколько длились её рыдания. Туман над лугом постепенно рассеялся. Вот и  заря окрасила восточную часть неба в багряный цвет. Вскоре и солнце поднялось над горизонтом и высушило выпавшую утреннюю росу. Девушка устало поднялась с земли и побрела в село, к дому.
Это была уже другая Ольга – слёзы, казалось, выжгли внутри все чувства, и теперь душа была опустошена, выражение лица приобрело жёсткость, взгляд больших карих глаз утратил нежность… Этой ночью в душе Ольги умерла любовь.
5 Есть и у людей лебединые пары
Александр Козлов 11
                Не должна быть такая смерть у людей,
                Так бывает лишь только у лебедей...

Сергей несколько минут сидел в машине без движений. Сердце щемило как-то необычно, с ощущением тяжести, словно в него всыпали горсть свинцовой дроби. Да и как ему не болеть, сегодня он последний раз увидит жену, скажет ей прощальные слова, отвезёт на кладбище и оставит её там одну. Похороны состоятся в полдень, в десять он с сыновьями  поедет в морг, а до этого надо съездить на кладбище, посмотреть, вырыта ли могила.

Смерть жены была ожидаема, болела она давно, мучилась. Даже у бога не раз просила, чтобы тот побыстрее забрал её, избавил от болей и мук. Последний год Сергей часто видел в её глазах слёзы, которые она старалась скрыть от него, украдкой тщательно вытирая носовым платком. Попытки вылечить рак традиционным методом не дали положительного результата. Врачи сказали: «Поздно! Если бы не сахарный диабет, что-то можно было бы сделать. В вашем случае применение химио-лучевой терапии оказалось не  эффективным». А полгода назад, в середине января, вообще заявили: «Забирайте домой и не мучайте процедурами, всё это бесполезно, жить ей осталось несколько недель. Пусть в семейной обстановке хоть душой отдохнёт». Вот и привёз Сергей Веру домой. А она всё время твердила: «Дожить бы до тепла, а то в мороженую землю ложиться не хочется, да и вам – могилу в мёрзлом грунте копать труднее». Не знала, что могилы сейчас сами не копают.

Сергей ни днём, ни ночью не отходил от жены, поил, кормил, менял памперсы, выполнял все её просьбы. Вера не капризничала, её просьбы были скупы и редки, лишь по крайней необходимости. Она постепенно угасала и старалась скрыть это, чтобы не причинять неудобство мужу. Иногда Сергей сам предугадывал её желания, и это приносило Вере тихую радость. В эти моменты она с такой теплотой и любовью смотрела на Сергея, что у него сжималось сердце.

Теплая домашняя обстановка, внимание и забота мужа, а может быть молитвы, которые ночами нашёптывала Вера, повлияли на то, что отпущенные врачами недели жизни растянулись в полгода. Вера ни на что не жаловалась, она ни разу не упрекнула Сергея. Лишь однажды, за два дня до смерти, когда Сергей разрезал ананас и, вырезав мякоть, принёс на блюдечке несколько долек, Вера с тихой грустью спросила: «Где же были твоё внимание и твоя любовь раньше?» Стыд, досада, угрызения совести и жалость, смешанная с ненавистью к самому себе, спутавшись в один клубок, сдавили горло Сергею. Слёзы, которых он так всегда стыдился, ручьём хлынули из его глаз. Сергей встал на колени, уткнулся лицом ей в живот и, не сдерживая рыданий, нескончаемо шептал: «Прости, прости, прости...»  Вера, как и прежде, незаметно вытерла платком свои слёзы, и, положив руку ему на голову,  тихо сказала: «Бог простит, и я прощаю...». Больше Сергей не услышал от неё ни одного укора, ни малейшего упрека, ни одной жалобы.

Могилу, о которой так волновалась Вера, должны были выкопать таджики, подрабатывающие в церкви. Они были не христиане, а мусульмане, но священник церкви руководил ими, и обычно всё было в порядке. Тем не менее, Сергея, будто кто-то подталкивал съездить на кладбище и самому убедиться в готовности могилы. Поэтому он и сел в машину с утра пораньше. Боль в сердце затихла, Сергей завёл машину и медленно поехал на кладбище.

Начало июня было солнечное. Холодный и дождливый май затянул пробуждение природы, и она на первое июньское тепло словно выплеснула всю свою красоту. Кладбище благоухало запахами ландышей, почему-то их соцветия здесь были очень крупные и ароматные. Но Сергей не замечал этой красоты, как в тумане он шёл к тому месту, которое отвели для могилы. Глаза невольно выхватывали фамилии и имена на надгробных плитах соседних могил. Теперь они, а не он, будут рядом с его любимой. Вот и холм свежевырытой земли, а за ним зияющая пасть могилы. Внезапно нахлынуло осознание какой-то детской беспомощности, тоска неотвратимой разлуки, отчего в горле возник горький ком, который быстро увеличивался и сдавливал дыхание. Сергей остановился, держась за ограду соседней могилы, сделал несколько глотательных движений, глубоко вздохнул и задержал дыхание. Ощущение кома в горле не проходило, а на глазах навернулись слёзы. Сергей сделал ещё несколько глубоких вдохов, горечь стала проходить, но слёзы текли и текли. А в памяти как кадры кинохроники проходили картины прошлой жизни.

Юность,  родная деревня, любимую девушку Веру сватает сын председателя совхоза, вредный и наглый верзила. Пользуясь отцовской защитой, он держит в страхе всю молодёжь и считает себя «первым парнем на деревне». Несмотря на отказ Веры, день бракосочетания назначен, подготовка к свадьбе идёт полным ходом. Сергей возвращается из армии за день до росписи, и они с Верой, не раздумывая, сбегают. Можно было уехать подо Львов, к родным Сергея, но там жили и родственники председателя совхоза, которые могли сразу сообщить об их местонахождении. Поэтому они решили поехать в Москву, в большом городе проще скрыться. У Сергея были права, он попытался устроиться водителем в автопарк, но нужна была Московская прописка, которой не было. Во время поисков местожительства и работы, они узнали, что в Подмосковье строится птицефабрика, на которую требуются водители и птичницы, и новым рабочим предоставляется жильё. Здесь и начали они свою счастливую семейную жизнь.

Появились дети, совхоз выделил квартиру в новом строящемся четырёхэтажном доме. Работа водителем на птицефабрике давала возможность с каждой поездки привозить в свой гараж два-три мешка комбикорма, который продавался знакомым по сходной цене, а то и просто за водку или самогон. Незаметно «обмывание» сделки перешло в традицию, а затем и в ежедневную необходимую процедуру. Сергей пьянел быстро, поэтому часто приходил домой «на автопилоте». Иногда его приводили собутыльники, которых становилось всё больше и больше. Начались семейные скандалы, иногда заканчивающиеся рукоприкладством. Утром, протрезвев, Сергей вымаливал у Веры прощение, клялся в любви, божился, что водки больше в рот не возьмёт. А к вечеру всё повторялось. Вера пригрозила разводом, и ушла бы, если бы не дети, одной было бы трудно поставить на ноги двоих сыновей. Терпела, просила, умоляла. Временами удавалось прекратить попойки, вернуть Сергея в семью, но случайно подвернувшийся «калым» вновь вовлекал Сергея в невменяемое состояние...

Отдышавшись, Сергей подошёл к свежевырытой могиле и заглянул в неё. В сердце словно вонзился нож. В глазах потемнело, но в голове отчетливо зафиксировалась вода на дне могилы. Неужели в эту лужу придется опустить гроб с женой. Сердце вновь резануло острой болью. Ноги подкосились, Сергей, прижавшись спиной к ограде соседней могилы, медленно опустился на землю. На какое-то время он вообще потерял чувство времени.

... Проблемы в семье усложнились, когда Сергея уличили в краже комбикорма и завели уголовное дело. Вера продала всё, что можно, влезла в долги, но откупила мужа, возместив ущерб птичнику и «задобрив» заинтересованных должностных лиц. Эмоциональная и психологическая встряска подействовала, Сергей бросил пить, как отрезал, ни капли в рот, даже по праздникам. В семье воцарилось счастье. Любовь к жене вспыхнула с новой силой. Сергей оценил верность жены, не бросившей его в момент морального падения. Ведь она отдала всё, что имела, не испугавшись остаться в глубокой долговой яме. Кажется, и на небесах заметили их любовь и открыли двери их счастью...

Сознание возвращалось медленно. Сергей с удивлением это заметил, раньше с ним такого не происходило. С трудом поднявшись на трясущиеся ноги, Сергей, пошатываясь, пошёл к сторожке, где проживали кладбищенские рабочие. На стук в дверь вышел лохматый таджик. Увидев на ботинках Сергея сырой песок, тот понял всё, и, не дожидаясь претензий, достал из-за двери шест с привязанным на конце ведёрком, заговорил: «Брат! Волноваца не нада! Вода черпать будем!» Сергей понимающе кивнул и, с трудом передвигая ноги, пошёл к машине. Завёл её, тронулся в обратный путь, осознавая, что с организмом что-то не в порядке. Сердце то начинало бешено колотиться, то затихало, словно останавливалось. Сергей старался не обращать на него внимание. Воспоминания вновь и вновь возникали у него в голове. Погружаясь в них, он забывал о дороге. Наверное, профессиональные навыки не дали ему совершить аварию. Машина Сергея подъехала к подъезду и остановилась. До отъезда в морг за телом Веры оставалось полчаса. Сергей опустил голову к рулю и закрыл глаза.

... Дети выросли. Как-то быстро обзавелись своими семьями, разъехались по стране, лишь иногда заезжая в гости. Проблемы со здоровьем у Веры начались неожиданно. Сахарный диабет обнаружили поздно, он оказался запущенным и развивался очень быстро. Врачи сказали, что виновато отравление хлором, случившееся на ферме лет пятнадцать назад. Вот тогда и надо было начинать лечение диабета. Но Сергей тогда пил, и ничего его не волновало. А потом и рак, лечение которого обострило сахарный диабет, привело к инвалидности и смерти. Умирала Вера в полном сознании. Она вспомнила, как они с Сергеем убегали из деревни в новую неизвестную жизнь, имея при себе лишь взаимную любовь. Её слова становились всё тише и тише, и вот, она совсем замолчала. Сергей держал её за руку, крепко сжимая в своей ладони уже безжизненные пальцы, словно пытаясь удержать её сознание, уходившие в небытие...

И вдруг он почувствовал её ладонь в своей руке, открыл глаза и увидел её рядом с машиной. Она держала его за руку через стекло и улыбалась. Он ответил ей своим пожатием и, не открывая дверь, легко вышел из машины. С любовью глядя друг другу в глаза, они поплыли по цветущему яблоневому саду.

В назначенное время сыновья, приехавшие за день до похорон матери, вышли на улицу и подошли к работающей машине. Отец сидел, склонив голову к рулю. Он был мертв, а на его губах застыла улыбка.
6 Сёрфинг по волне моей памяти
Александр Козлов 11
Подходил к концу 2020 год. Снежная метель старалась накрыть праздничным покрывалом города, леса, поля и дороги. На обочине одной из таких дорог стояла машина  с включённой аварийной сигнализацией, голова водителя лежала на руле, а из динамиков громко звучала мелодия со словами:
.
Ничего никогда не узнал я, и не у кого спросить.
Ничего не прочел в газетах, да и что они могут сообщить?
Про ту, с золотистой кожей, на тоненьких каблучках...

Перед закрытыми глазами водителя медленно проплывали кадры далекого 1976 года. Той осенью диск Тухманова "По волне моей памяти" очень быстро набрал фантастическую популярность. Его мелодии и песни звучали везде, доносились они и из многих окон нового общежития МАИ, где на девятом этаже проживали студенты экономического факультета, первокурсницы Лена с Машей и пятикурсница Ира, землячка Лены. А на десятом этаже жил он, Влад, студент радиофакультета. На Новогоднем Огоньке под мелодии этого диска с ними и началась эта история.

Ира.

С Владом Ира познакомилась на втором курсе, "на картошке". Сборная бригада студентов МАИ жила хорошо, днем дружно работали, вечером весело развлекались в сельском клубе. Устраивали "капустники", танцевали. Высокий, общительный, да и к тому же симпатичный Влад был объектом интереса всех девчонок. Но ни одна так и не сумела покорить его сердце, несмотря на то, что некоторые откровенно "вешались" ему на шею. Одних он сразу корректно ставил на место, с другими мог и пообниматься, но дальше безвинных поцелуев дело не шло. Ира тоже положила на него глаз, но вовремя поняла о бесперспективности этой затеи, согласилась на обычную дружбу, которая все эти годы поддерживалась приглашениями на дни рождения, походами на закрытые просмотры фильмов, таких как "Зеркало" Тарковского и фильм США "Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли", посещениями вечеров, проводимых в масштабе факультета. Билеты на эти мероприятия в Комитете комсомола обычно доставала она. Иногда она в глубине души даже обижалась, что Влад вообще не воспринимает её как девушку.
И вот на пятом курсе Ира решила предпринять попытку завоевать сердце Влада на Новогоднем Огоньке факультета. Поскольку на экономическом факультете мальчиков было мало, было разрешено приглашать парней с других факультетов, и Ира пригласила Влада. Она была ведущей праздника и сидела за столиком участников художественной самодеятельности, поэтому посадила Влада за столик, где сидели первокурсницы, предварительно собрав там самых непривлекательных. Ведение Огонька оказалось намного хлопотней, чем она предполагала, поэтому за весь вечер всего пару раз смогла станцевать с Владом. Но он был не в обиде, с удовольствием развлекал первокурсниц и как всегда имел у них успех. С огорчением она наблюдала, как в конце вечера он пошел провожать Лену, эту смугленькую толстенькую коротышку, которую она сама пригласила на праздник.

Влад

Влад был обычным студентом, к пятому курсу он понял смысл учёбы, научился познавать науку и отдыхать. По натуре он был общительный человек, легко сходился с людьми, у него было много друзей, даже среди девчонок. Одной из них была Ира, однокурсница с экономического факультета. Все годы учёбы они поддерживали связь, иногда встречаясь каждый день, иногда не видясь неделями.
Никаких намёков на любовные отношения у них ни когда не было. Просто дружба. У Иры была возможность доставать пригласительные билеты на различные мероприятия, иногда она приглашала Влада. Вот и на Новогоднем Огоньке экономического факультета он оказался благодаря Ире.
Влюблялся Влад часто, но в любовных отношениях был однолюб. Если он отдавал свое сердце девушке, другие девчонки его уже не интересовали. Сам он ни разу не прекращал отношений. Расставались, если возникали взаимные разногласия, или девчонка уходила по своим причинам. Влад переживал разрыв, но недолго, быстро находя замену. Вот и на этот вечер он шел почти свободным. Неделю назад свидание с девушкой закончилось глупой ссорой. Сам он мириться не собирался, но простить мог бы. Поэтому никаких планов на вечер он не ставил, просто хотел расслабиться. Ира посадила его за столик с первокурсницами, и это его устраивало. Он решил сыграть сегодня роль джентльмена. Несколько шуток, удачный тост, бокал  сухого вина - и девочки забросали его восхищенными взглядами, которые подогревали его самолюбие, но в данный момент не затрагивали его сердце. Но всё же, один взгляд зацепил его. Ничего особенного в девчонке не было, но во взгляде её темных глаз он увидел не восхищение и восторг, а любовь. Она не изучала его взглядом, она украдкой любовалась им, а если их взгляды встречались, скромно отводила глаза. И это ему понравилось. Танцуя с ней медленные танцы, он ощущал её трепет от своих прикосновений. Касаясь своей головой её волос, он с каким-то упоением ловил их запах и наслаждался созерцанием её смуглой кожи на шее. Во время разговора она опускала глаза, словно боялась посмотреть на него. Её поведение интриговало, и он предложил проводить её домой. По дороге они повалялись в снегу, поиграли в салочки. Она преображалась на глазах, смеялась каким-то загадочным смехом, с удовольствием взяла его под руку. Предыдущая девушка постепенно стала освобождать место в сердце, и у него появилось какое-то теплое отношение к Лене. Когда вышли из лифта, у него даже возникло желание поцеловать её, но не получилось. Она устранилась и снова не дала взглянуть в глаза. Как-то нелепо предложила встретиться завтра и, не дождавшись ответа, убежала в комнату. А назавтра он уехал в деревню, и там его девушка, попросив прощение, снова полностью заняла сердце. Спустя неделю, он встретился с Леной в лифте. Моментально пришла идея избежать неприятных объяснений, сделав вид, что не узнал её. Он видел, что Лена страдала и мучилась, но не считал себя виновным, ведь он ничего ей не обещал, даже ни разу не поцеловал. А к весенней сессии он даже перестал её узнавать.

Лена.

Лена жила в небольшом городишке под Воронежем. Возможно, обилие солнца придало её коже смуглый оттенок. Ростом она была пониже своих сверстниц, поэтому носила туфли на высоком каблуке, что доставляло ей немало трудностей из-за повышенного веса, бороться с которым ей тоже приходилось. Ира, живущая в соседнем доме, убедила её поступить в МАИ на экономический факультет, помогла устроиться в общежитие, да и вообще старалась помогать, чем могла. Она же и привела Лену на этот Новогодний Огонёк и, подсадив к ней за столик Влада, предупредила: "На вечер – он твой защитник, но не влюбляться! Он пятикурсник!" Но, как говорится, сердцу не прикажешь, и у Лены оно затрепетало при первом взгляде на Влада. Это был кумир её девичьих мечтаний, именно таким она его и представляла. Красавец Влад был на высоте: балагурил, участвовал во всех конкурсах и танцевал без устали. Лена молча наслаждаясь его присутствием, и вспыхивала, когда их взгляды встречались. С ней он станцевал почти под все медленные мелодии Тухманова. При этом, не скрывая своей симпатии, рассыпал ей комплименты. В конце вечера Влад заявил, что живет в том же общежитии этажом выше и просто обязан проводить Лену. Лена не верила своему счастью. Всю дорогу он шутил, обнимал и кружил её, и даже попытался завалить в сугроб. Под ногами скрипел снег, мороз щипал щёки, а откуда-то с небес звучал трек Тухманова:

... Дитя, сестра моя,
Уедем в те края,
Где мы с тобой не разлучаться сможем.
Где для любви - века,
Где даже смерть легка,
В краю желанном, на тебя похожем...

Лена была в прострации, всё происходящее было как во сне, она боялась, что сейчас проснется и всё исчезнет. Выйдя из лифта, Влад попытался поцеловать её в губы, но она настолько была опьянена свалившимся на неё счастьем, что не была готова к этой внезапной близости. Ей хотелось насладиться тем, что уже получила. Она как-то неловко отстранилась от поцелуя, прошептав: "Пожалуйста, оставим это назавтра!" Маша, услышав шум в коридоре, открыла дверь. Быстро простившись, Лена вскочила в комнату. Прижавшись спиной к двери, она замерла и закрыла глаза. Маша как из пулемета строчила вопросами: "Кто он? Откуда? Что случилось?" "Я влюбилась!"- только и сумела прошептать Лена. Прошел день, Влад не появился. Прошли неделя, месяц – Влад не заходил.  Более того, Лена иногда ехала вместе с ним в лифте, но он вел себя так, словно они были незнакомы. Сердце Лены разрывалось от отчаяния. Некоторые песни диска Тухманова стали для неё пыткой, она рыдала, слыша:

У меня при этом,
Перестало сразу бы сердце биться.
Лишь тебя увижу, уж я не в силах
Вымолвить слово, вымолвить слово...

Несмотря на это, она продолжала любить Влада.

Ира.

Чувство обиды на Влада сохранялось у неё до того момента, когда они  все вместе столкнулись в лифте. Влад разговаривал с ней, не обращая внимания на забившуюся в угол Лену. Он словно не заметил её. Выйдя с Леной у себя на этаже, Ира спросила у неё: "Что у вас произошло?" Лена, вытерев сразу набежавшие слёзы, сказала: "Ничего! Он ни разу со мной с того новогоднего вечера не разговаривал. Он даже не здоровается, когда вот так в лифте встречаемся",- сказала Лена и зарыдала. Настроение и Иры сразу поднялось, она улыбнулась и сказала: "Не расстраивайся, узнаю Влада. Значит, у него есть девушка, а он однолюб! Я же предупреждала тебя на огоньке!" С этого дня Ира участила встречи с Владом, находя различные причины. Но наступила преддипломная практика и каникулы. Она на несколько месяцев потеряла Влада из вида. В конце каникул  она заболела и приехала в общежитие в середине октября. Встретив в коридоре Лену, Ира была поражена произошедшими с ней изменениями. Это была стройная, хорошенькая девушка, светящаяся от счастья. Подозрения, возникшие у Иры, тут же подтвердились. "Влад меня любит!"- улыбаясь, призналась Лена.
Два месяца скрепя сердце Ира наблюдала за счастливой парочкой. Её возмущало то, что эта «серая мышка» за неделю добилась того, что она сама не смогла за несколько лет. План мести созрел как-то сам собой. Перед самым днем рождения Лены она поговорила с обоими по отдельности. Она ничего не придумывала, просто обрисовала картину недалекого будущего, и поделилась с каждым своими прогнозами возможных последствий. Она даже не подозревала о последствиях этих разговоров - она лишилась и друга, и землячки.


Влад

Во время летних каникул и преддипломной практики дела на любовном фронте Влада шли с переменным успехом, в итоге сердце его вновь оказалось свободным. В начале октября друзья Влада собрались отметить начало шестого курса в его комнате в общежитии. Чтобы это мероприятие не превратилось в пьянку, решили пригласить девчонок. Послали Влада на девятый этаж. Вначале он зашёл за Ирой, но её не было. Влад обошел несколько комнат, но никого не нашел. Пройдя по коридору, он услышал музыку в одной из комнат и постучал. Дверь открыла молоденькая девушка. Влад, используя всё своё очарование, объяснил ей причину своего прихода. Девушка позвала подругу, в которой Влад тут же узнал Лену. Она посмотрела прямо в его глаза, и он сразу утонул в них. Как кадры кинохроники в режиме быстрого просмотра промелькнули перед ним картинки Новогоднего Огонька. Её теплые взгляды на него, её неповторимый грудной смех, её дрожь тела при его прикосновениях, аромат её волос и притягательность смуглой кожи на шее, всё то, что завораживало его во время танца. Новогоднее тепло, зародившееся тогда в его сердце, заполыхало пламенем, сжигающим все сомнения – он любит её. С этого дня его жизнь разделилась на две составляющие – с ней и без неё. С ней он жил, дышал и был счастлив. Без неё - он существовал, что-то делал и с нетерпением ждал встречи с ней. Они гуляли, держась за руку, они наслаждались в объятиях друг друга, они улетали в нирвану в поцелуях. Они, словно стараясь наверстать упущенное время, упивались друг другом. Влад каждый раз проваливался в бездну темных Лениных глаз, черпая в них напиток любви, который не только не утолял жажду, а наоборот, разжигал пожар в сердце. Чтобы его потушить, достаточно было поцелуев и объятий, никакого желания перейти к более близким отношениям не проявлял никто из них. Он не заметил, как пролетело два месяца, приближался её день рождения. Влад уже начал задумываться о подарке. И тут он случайно встретился с Ирой. «Влад, зачем ты морочишь голову девчонке? Через три месяца получишь распределение куда-нибудь в Тюра-Там, и уедешь! Надолго! А Лене ещё четыре года учится. Ты её с собой возьмешь? Тогда прощай её высшее образование!» - Ира говорила то, что уже иногда возникало у самого Влада в мыслях, и шевелилось противным червячком в сердце. «Оставь её. Обстоятельства против вас. Пойми, чем ближе друг к другу вы сейчас станете, тем больнее разрыв будет для обоих. Любишь – уйди с её дороги сейчас!» - скороговоркой убеждала его Ира.
В день рождения Лены, на который его не пригласили, Влад долго стоял в цветочном магазине, переводя взгляд с алых роз на желтые хризантемы...

Лена

Словно в бреду пролетели весенняя сессия, каникулы, сентябрь. Лена ни разу не встретила Влада, её душа стонала от тоски. И вот, в начале октября в дверь постучали. Маша открыла и позвала Лену. В дверях стоял Влад. Лена чуть не потеряла сознание. А Влад просто, с улыбкой сказал: «Здравствуй, Лена!» «Он вспомнил! - мелькнуло в её голове, - Боже, как я его люблю!». Не раздумывая, она пошла с ним на вечеринку. Во время танца он обнял её, душа таяла, пластинка снова пела: «... Дитя, сестра моя, Уедем в те края ...» Лена сгорала от любви! Отныне они каждый вечер проводили вместе. Ходили в кино, гуляли по Москве, но чаще проводили вечера на лестнице запасного выхода, поднимались на шестнадцатый этаж и там "ворковали". А когда она хотела уйти, он ставил условие – за каждую ступеньку поцелуй. И они спускались, целуясь на каждой ступеньке. Лена витала в облаках, с которых Ира резко спустила её на землю, встретив в коридоре: "Потеряла сердце, не теряй голову! Тебе еще четыре года учиться! Ему дипломный проект писать надо, защита на носу, а он с тобой время проводит. Ты хочешь, чтобы он завалил диплом, и шесть лет учебы пропали даром? Как он это переживет? А если защитит диплом, то через три месяца, получив распределение, уедет и забудет тебя! Не пара он тебе! Любишь - забудь его!"
Через два дня у Лены был день рождения. Она не приглашала Влада, но он пришел, подарил букет цветов, сказал: "Прости" и ушел. Лена, прижав к груди желтые хризантемы, упала на кровать и уткнулась лицом в подушку. Сердце сдавила ледяная глыба, но слез не было. В ушах надрывно звучало:

"... Будь, же, доволен осенним листочком!
В дружеской был он руке, хоть не ярок,
Будь ему рад, наконец, и за то что
Это последний подарок!..."

Мелкий снежок запорошил лобовое стекло, его белая пелена словно отделила Влада от реального мира. Воспоминания, наслаиваясь одно на другое, переносили его в то далекое время, и его душа не хотела возвращаться из прошлого. В голове пульсировал один и тот же вопрос: «Что было бы, если бы я выбрал алые розы?»
А в динамиках аудиосистемы громко звучало:

Когда это было, когда это было,
Во сне? Наяву?
Во сне, наяву, по волне моей памяти
Я поплыву...

Как жаль, что человечество не изобрело машину времени. А может быть это и к лучшему! Ведь природа уже подарила её нам, это наша память. В любой момент мы можем переместится в прошлое, пройти по знакомым тропинкам, послушать разговоры друзей, полетать на крыльях любви, проанализировать своё поведение, и ничего не испортить в историческом течении событий, не спровоцировать распад социума и социальный коллапс...
7 Кто не рискует
Ольга Альтовская
Анна Сергеевна просматривала электронную почту и увидела сообщение в Одноклассниках от неизвестного адресата: «Аня, это ты? Вспомни Ялту, 1981 год, июнь, Димочку… Если тебе это о чём-то говорит, ответь».
Анна Сергеевна задохнулась от волнения. Конечно же говорит! Как забыть то наваждение, которое захватило её тем далёким летом?
«Димочка! Ты?!..» И словно перенеслась в прошлое, в то время, когда ещё первый раз была замужем.

Она – тридцатилетняя, светло-русая, тоненькая, похожая на девушку – приехала летом в Ялту погостить у подруги – отдохнуть от повседневной рутины: работы, семьи, нелюбимого мужа. Приехала за новыми впечатлениями и с радостью окунулась в незнакомую жизнь. Всё необычно: солнце, жара, море! Вокруг праздношатающиеся люди. Незнакомые мужчины, проявляющие к ней интерес. В своём городе она не видела такого внимания к себе!

Машины, проезжая мимо, сигналят ей в знак восхищения её стройной фигурой и походкой. Пешие робкие ценители её красоты – сопровождают, идя параллельно по другой стороне улицы. Некоторые – пытаются заговорить… Вот в этой праздничной солнечной среде и проходил её отпуск под бдительным присмотром подруги-южанки, знающей местные обычаи и привычки не отягощённых заботами мужчин.

Там Анна и познакомилась с Димочкой – на скамейке в парке. Подруга отлучилась ненадолго, а к ней подошёл молодой, совсем зелёный, лет восемнадцати, юноша. Присел на скамейку, представился Дмитрием, и они разговорились. Он очень стеснялся. Видно было, что опыта общения с женщинами и девушками у него никакого. Она рассказала ему, что приехала погостить к подруге, он – что работает в какой-то конторе. Она, видя его смущение и желая подбодрить, беззаботно болтала. Почему-то ей было с ним легко. Будто она его сто лет знала! Может, обстановка располагала? Какое-то смутное чувство радости и симпатии к этому парню овладело ею с первых минут знакомства. Так завязался их странный роман.

Они начали встречаться. Каждый вечер, а иногда и днём, когда он отпрашивался или сбегал с работы. В аллеях парка, в тени деревьев, ночами проходили их жаркие свидания. Анна тогда потеряла голову. Всю свою будто веками невостребованную нежность и страсть она подарила этому мальчику. Забыла, что ей тридцать, а ему – восемнадцать. Но для них возраст тогда ничего не значил. Они любили друг друга.

Димочка водил её в ботанический сад, в музей Чехова. Они поднимались на Ай-Петри и оттуда смотрели на Ялту. Крымский берег в солнечной дымке казался изумрудным. Лазурное море блистало внизу и манило. Горы, завораживая, тонули в тумане. И у неё перехватывало дыхание от такой красоты и от рядом стоящего Димочки, неожиданно быстро ставшего для неё таким близким.

Что с ней тем летом случилось? Она забыла про мужа, дом, приличия. Наслаждалась каждой минутой, проведённой с этим мальчиком. И так увлеклась, что хотела от него родить ребёнка, всё бросить и остаться здесь навсегда. «Если я забеременею, то ребёночка оставлю». Но он был категорически против.

Потом она уехала домой. Странно: не хотела уезжать, а рассталась легко. Счастливая, спокойная – улыбнулась Димочке из окна автобуса: «Прощай, ненаглядный мой!» Праздник закончился. Опять работа, семья, вечно хмурый нелюбимый муж…

Дома она видела странные сны: Ялту, себя в длинном старинном платье, в шляпке и с кружевным зонтиком, гуляющую с собачкой по набережной. Димочку – почему-то взрослого мужчину. Страстные объятия и ласки в незнакомой комнате… Просыпалась с чувством недосказанности. Словно ей на что-то намекали, а она не могла понять…

Как-то ей на работе сказали, что звонили – спрашивали её. «Какой-то мужчина с южным акцентом». Коллеги смотрели на неё подозрительно-осуждающе. А она, когда шла с работы домой, уставшая, будничная, замученная семейными проблемами, будто увидела Димочку на перекрёстке около своего дома. «Не может быть!» - отогнала эту мысль Анна. В её серой повседневности он
выглядел чужим, не вписывающимся в местные правила жизни.

Через год они опять встретились. «А я приезжал к тебе», – сказал он. Он тоже её увидел тогда, но не подошёл. То ли постеснялся, то ли почувствовал, что в том мире ему не место…

И опять свидания, прогулки, солнце, горы. Но уже был на всём этом какой-то налёт обречённости: пустое. И разговор о ребёнке всё так же прекращался решительным «Нет!»…

И вот спустя почти тридцать лет Димочка её нашёл! И она смогла спросить: «Почему «нет»? Он ответил: «Что я тогда мог тебе предложить? Нищенская зарплата. Жил с родителями, от них зависел. И при этом знать, что где-то далеко живёт любимая женщина и растёт мой ребёнок?»

Анна читала его сообщения и думала: «А ведь всё могло быть иначе!» Но жизнь почти прошла. У неё всё сложилось. Она наконец рассталась с мужем. Вышла второй раз замуж. Любит и любима. Всё прекрасно в её спокойной размеренной жизни. И его предложение: «Может, вернём всё назад? Родим ребёнка…» – показалось необдуманным, импульсивным. Но внутри что-то оборвалось. Будто кто-то задел струну – и та, вздрогнув, печальным звуком отозвалась и затихла.

«Дорогой, – думала она, – а ты посчитал, сколько мне лет? Уже при всём желании ничего не выйдет! И я – не та, и ты – другой!.. Тот наш роман – яркое, светлое пятнышко в моей судьбе.
Ты для меня – молодой и страстный, стеснительный и восторженный, до безумия любимый – остался в прошлом. Уже ничего не вернуть»…

А Димочка так и не женился. И детей у него нет. Подруга Анну осуждает: «Исковеркала парню жизнь! Он после тебя всех женщин с тобой сравнивал. И в результате – один».

Что ж поделаешь! Тогда им обоим не хватило смелости рискнуть. Но судьба её пощадила, а его не простила… Откуда им было знать, что ещё раньше – в прошлых жизнях, в позапрошлом веке они были знакомы, и в Ялте ещё тогда у них был роман. Что на Небесах им решили дать ещё один шанс быть счастливыми вместе, всё исправить – но они не решились. А будет ли ещё такая возможность? И когда – через сто или двести лет? Кто знает...
8 Случайная встреча с прошлым
Марина Геннадиевна Куликова
В один из дней этого красивого ,весеннего, но очень холодного мая, мне потребовалось попасть в небольшой городок, расположенный в часе езды от моего города.
Расписание рейсовые автобусов , добытое мной накануне, утверждало , что автобусы курсируют каждые сорок минут.
Я постаралась приехать точно к назначенному времени, что при моей врожденной пунктуальности не составило никакого труда, но, увы, автобус только что уехал , оставив меня на привокзальной площади.
День был чудесным, солнышко светило ласковыми пригревающими лучами, по-весеннему грея.
Я удобно устроилась на деревянной круглой лавочке , расположенной между клумб с весенними цветами , раскрыла свой планшетик и стала с большим удовольствием проводить этот случайно выпавший мне приятно свободный отрезочек времени.
Но смотреть в планшет не захотелось совсем, очень уж чудесные были цветы рядом с моей скамейкой, удивительно голубая синева майского неба…
Поток приезжающих и отъезжающих людей ровным ручьем сновал по привокзальной площади..
Но эта «ровность » вдруг была нарушена.
В самом центре вокзальных дверей стояли двое.. Он и Она. Немолодые люди.
Он, довольно высокий , брюнет с седеющими висками элегантной ухоженной стрижки, она, чуть полнеющая, приятная блондиночка..
Они, держа свои огромные дорожные баулы на колесах, стояли и смотрели друг на друга, ничего не говоря…
Солнышко скрылось за облаками , подул ветер и я решила перебраться в кафе на время своего ожидания автобуса.
Зайдя в свой любимый бутик с камешками, мимо него я, конечно, пройти не могла и проведя там какое-то время, я пошла в кафе.
Кафе маленькое, с удобными круглыми столиками , на каждом из которых стояла вазочка с букетиком  весенних цветов и красивыми зеленными листьями. Расположившись за одним из столиков, я не сразу заметила уже знакомую мне пару.
Они сидели в самом дальнем уголке кафе, держась за руки и смотря друг другу в глаза. У каждого было по обручальному кольцу, у нее на правой руке, у него на левой.
Они смотрели друг на друга, потом вдруг одновременно начинали что-то говорить, перебивая друг друга, смущенно останавливаясь, затихая и давая возможность сказать другому.
Разговора явно не получалось..
Но облако необыкновенной любви, чувственности, сожаления о чем то дорогом и давно утраченном витало над ними.
Она достала из сумочки кожаное портмоне и стала как то торопливо, суетливо показывать фотографии , видимо, своих детей, своей семьи.
Он не смотрел… он смотрел только на неё , ловя каждый её взгляд, каждый поворот её лица, видимо, стараясь запомнить и сохранить в памяти…
Посмотрев на часы, он что-то сказал, встал, нежно притронулся щекой к ее щеке и не оглядываясь, решительно вышел из кафе …
Она осталась сидеть..
Одиноко и как то очень горько.. Потом взяла своё, висевшее на спинке стула ,элегантное клетчатое пальто, поправила макияж в зеркальце со всем известной эмблемой Шанель, промокнула салфеткой уголки глаз, гордо вскинула голову и гордой походкой , уверенной в себе женщины, вышла из кафе и пошла в другую от него сторону…
В след за ней из вазочки , стоящей на столике ,выпал кленовый листик и устремился за ней , как память и печаль о прошлых, невозвратных чувствах…
Я спохватилась, что могу опоздать и на этот автобус в наказание за то, что нельзя так нахально подсматривать за чувствами чужих людей…
К автобусу я » приплыла» вовремя…
9 По краешку Твоей Судьбы
Марина Геннадиевна Куликова
Они никогда не были близки в обычном понимании близости отношений между мужчиной и женщиной. Но они были достаточно близки , чтобы понимать и чувствовать друг друга даже на огромном, разделяющем их расстоянии через множество стран и часовых поясов.

И он ,и она имели давно состоявшиеся , крепкие и надежные отношения в браках и ни один из них не смог бы сделать ни единого шага, чтобы разрушить прежние отношения и нанести близким смертельную боль измены или расставания. Ни для нее, ни для него это было невозможным и совершенно немыслимым.

Их встреча произошла уже не в молодом, а в достаточно зрелом возрасте и была, как казалось, неким испытанием на порядочность, преданность и верность своим союзам, бракам, хотя за это необходимо было платить ценой высоких чувств любви, желания и стремления обладать друг другом. На протяжении десятилетия жизнь немилосердно сталкивала их, подвергая искушению переступить ту запретную черту, после которой уже не может быть возврата обратно.

Они оба понимали это, но ни один из них не делал того решительного шага, который в один миг мог изменить жизни очень многих , близких им людей. Это было очень тяжелым, трудным испытанием и каждый раз с огромным сожалением расставаясь, они в то же время облегченно вздыхали, что прошли очередное испытание , не предав, не поломав жизни тех, с которыми прежде связали свои судьбу.

Но жизнь, сделав небольшую паузу, опять сталкивала их и так , что увильнуть, не встречаться не было никакой возможности, их объединяло дело, которым оба занимались и которому оба служили.

Иногда, глядя в окно на звездное ночное подмосковное небо, он чётко представлял себе её, её нежное лицо, аромат духов, светлые пряди волос.
Он понимал, что эта женщина, эта поздняя возрастная встреча с ней, со своей второй половиной, испытание, которое нужно достойно пройти в этой жизни, переболеть и унести эту боль с собой, не причинив боли и обиды другой женщине, которая была с ним множество лет, разделяя с ним все выпавшие невзгоды и испытания.
Моментами это казалось невозможно трудным, не выполнимым и не переносимым.
Но наступало утро со своими проблемами, нерешенными задачами, обычной суетой и эта боль и эти грёзы на время отступали, забывались, чтобы опять вернуться в самый неподходящий момент.

Она тоже помнила о нем, помнила его руки, небесную голубизну глаз, хорошо понимая и ощущая все то, что было и чего никогда не было и не могло быть между ними.

В тот миг, когда его не стало, когда он перешел ту невидимую черту, которая немилосердно и безвозвратно разделяет мир дольний и мир грешный, она почувствовала , что его больше нет рядом, что он ушел и следующей встречи, приносящей и радость общения и горечь невозможного, уже не будет никогда.
Ушла часть её жизни, её несостоявшейся любви, её желания, её невыраженной, не воплощенной в реальной жизни страсти и её радости, ушла окончательно, бесповоротно и теперь уже без всякой возможности что- то изменить или исправить. Его же последними словами было имя той, которая никогда не была его, но которая и в мыслях и в чувствах много лет была с ним.
10 Из непрожитых лет
Владимир Архипов 4
  Ей позвонил племянник из райцентра, полицейский: «Тётя Таня, к нам в отделение звонил мужчина какой-то, назвался и просил твой телефон и свой оставил. Я ему твой не дал, а его записал на всякий случай, вдруг ты надумаешь ему позвонить….».

  Это было просто чудо, что он нашёл её, через тридцать лет. В райцентр, где жили её родители она больше так и не вернулась. Жила в областном центре.
Пока были живы родители, ездила, конечно. Сначала одна, потом с мужем и детьми, потом просто с детьми. Но  это время закончилось. Дом родительский продали. Можно было, конечно, остановиться у тётки, но такого приёма как у родителей здесь для неё уже не было. Да её можно понять: огород огромный, хозяйство, картошка. Не до гостей! А на родину тянуло. Тянуло к этой тихой, среди пологих холмов речке с крутыми берегами, огромной ели в палисаднике родительского дома, полям, засеянным пшеницей и берёзовым лесам, усыпанным по сезону земляникой, малиной, смородиной или грибами. Только у них в Сибири остались, наверное, такие не тронутые урбанизацией и цивилизацией патриархальные уголки природы.

    И если бы не племянник, работающий в полиции, ни за что не смог бы он найти её. Сказали бы, что такая здесь не живёт  и связаться с ней невозможно. Повезло, повезло ему. Племянник передал его телефон. Её телефон ему передавать,  естественно,  не стал. Так что теперь только ей решать – звонить ему или  нет. Тридцать лет почти прошло с тех пор как они расстались. Нет, не расстались. С тех пор как он бросил её. А теперь вот что на старости лет потянуло к первой любви?  Она знала,  что позвонит  ему. Хотя бы для того чтобы выяснить – почему, почему он бросил её ничего не объяснив?  Потом уж решит, возобновлять с ним отношения или нет.

        Их знакомство было самым обыкновенным. Она поступила учиться в пединститут – женское царство и они с девчонками бегали на дискотеку обычно в политех, где мальчиков училось гораздо больше. А однажды пединститут пригласили на танцы в военное училище. Она пошла. Её пригласил на медленный танец симпатичный курсантик. Тоже первокурсник. Разговорились. Потом пригласил её на танец ещё раз и ещё. И проводил до общежития после дискотеки. Так и познакомились.  Встречались, когда он бывал в увольнении. Однажды, поздней осенью курсанты у себя в училище проводили уборку во дворе своего училища. А он в это время сбежал и почти через полгорода, без шинели и без денег, прибежал к ней в общежитие. Так, говорит, захотел тебя увидеть. Увидеть просто, а потом – обратно в училище. Она поругала его, напоила чаем, а когда согрелся,  отправила обратно на троллейбусе.
    Девчонки завидовали - какого жениха нашла,  ещё на первом курсе!  Летом, на каникулах, он приезжал к ней в гости в райцентр, познакомился с родителями. Папе и маме понравился. Единственное, о чём они её попросили – не выходить замуж до окончания института. Сначала надо диплом получить, а потом уж и замуж можно. Семейные студенты –это не дело. Ребёнок появится, до учёбы ли?  Придётся академический отпуск брать. Так и порешили, что поженятся после окончания учёбы. Его распределят в какую- нибудь часть. А она - офицерская жена, поедет вместе с ним.

   Они целовались. Много и жадно. Как только оставались наедине. Садились вечером на завалинку, и он начинал обнимать и гладить её. Сначала очень робко. Едва прикасаясь. А потом всё настойчивее и настойчивее. Одной рукой обнимал её, а второй лез под платье или гладил её маленькую грудь. Они целовались, и не хотелось останавливаться. Губы горели. Время растворялось в сумерках.
 - Таня. Гоша, идите домой. Прохладно уже- простынете. –звала, приоткрыв дверь сенок, мама.
- Сейчас, мам. Ещё немножко посидим, воздухом подышим. – отзывалась она.

  Маме эти ночные сидения до двенадцати ночи очень не нравились, и она предупреждала настрого, чтобы ни-ни до свадьбы. Сама, говорит, не заметишь, как добалуетесь. Мама была права и она, как мамина дочка, следовала её указаниям. Хотя очень хотелось уже не только целоваться. Что творилось с ним после их страстных поцелуев и поглаживаний, можно было только догадываться. Но он, как настоящий джентльмен, тоже терпел и не настаивал.

     На втором курсе его отца, перевели служить в Подмосковье. Гоша перевёлся в военное училище в Москве, предварительно обсудив с ней их дальнейшую жизнь. Решили они всё-таки пожениться. Он должен был приехать на зимние каникулы. Они подадут заявление в загс и распишутся. Лучше всего это сделать у неё в райцентре. Там можно будет договориться и не ждать двух месяцев «ввиду особых обстоятельств», под которыми понималось его военное положение и учёба в Москве. После того  как они распишутся она сможет перевестись учиться в Москву и даже получить комнату в общежитии. Детей заводить пока не будут. Можно же и так - пожениться и жить пока без детей.

    Жизнь была прекрасна, и впереди её ожидало только счастье с любимым человеком. До его приезда она купила свадебное платье. Долго ходили с девчонками по салонам для молодожёнов и магазинам, выбирали, чтобы такое – необыкновенное, в котором она предстала бы перед женихом и гостями настоящей царевной - лебедью. Что может быть для девушки приятнее таких вот предсвадебных хлопот и приготовлений?! Они словно созданы друг для друга. Оба любят поэзию и литературу. Он читал ей свои любимые стихи во время прогулок вдвоём. Во многом их вкусы совпадали. Оба  любили стихи Блока и Бродского. Он читал ей наизусть длиннющие стихи Бродского.

     Она читала ему свои стихи. Только ему. Никому больше не показывала.
Ему они очень нравились и он негодовал, что она нигде не публикуется. А между тем в журналах часто печатают всякую дребедень.

     Кое в чём они были совсем разными. Она - поэтическая натура, рассеянная, а у него всегда всё было по-военному аккуратно и правильно.  И если она брала что-нибудь из его вещей, а потом оставляла в другом месте. Он хмурился и переставлял вещь на место. Но и это расхождение было только в его пользу. Если они такие разные, то они просто дополняют друг друга!

 В общем, купила она платье и ждала своего суженого и вдруг получает от него телеграмму: «Свадьбы не будет тчк извини зпт не приеду».
Он так и не написал ей и ничего не объяснил. Что она пережила тогда!
Какое унижение и какая обида! До сих пор не хочется вспоминать. Боялись, что она совершит самоубийство. Прошло и это. Только очень долго потом крутились в голове  бальмонтовские строчки:
«Как будто душа о желанном просила,
И сделали ей незаслуженно больно.
И сердце простило, но сердце застыло,
И плачет, и плачет, и плачет невольно».

   Такая вот была у неё первая любовь. Замуж она вышла через полтора года, на третьем курсе. Раньше подруг - девчонок по комнате Насти и Виктории. Не по любви вышла. Вернее он - Николай её очень любил, а она решила, что этого достаточно для брака. Где-то в подсознании притаился страх, что её опять отвергнут и останется она старой девой, потому что какая-то она –дефектная, не такая как все нормальные девчонки. А может просто хотела доказать всем и ему в первую очередь, Гоше, что сильно не стала о нём горевать. Перешагнула и пошла себе дальше.   

    Муж её - Николай звёзд с неба не хватал и даже высшего образования не имел. Из всех книг открывал и держал у себя только справочники и различные «полезные советы» по дому и по саду. Зато любил её и работал на Севере. Месяц на работе, месяц –дома. Не успевал сильно надоесть, даже когда  был дома.  Она пропадала на работе и почти до вечера его не видела. Купили они квартиру. Родили двоих дочек. Потом купили дачу. И машина есть. В общем, всё хорошо и без денег не сидят, как некоторые. Что ещё надо для человеческого счастья?  Про Гошу она Николаю не рассказывала и поводов для ревности не давала. Девочкой ему досталась. Ох, права была мама, когда предупреждала, что не надо ложиться в постель до свадьбы.
Мало ли что потом будет. Так и оказалось. Сейчас, правда, не так. И она своим дочерям такого не советует. Они бы её не поняли. Как это так – любили друг друга и не спали вместе?

    Она медлила, позвонила не сразу. Хотя время было подходящее- до возвращения мужа ещё оставалось почти две недели. В последние годы, она, по настоянию мужа не работала-сидела дома. А что? Дочери уже большие, самостоятельные. Выучились, работают. Старшая, правда, развелась и ни на одной работе  долго не задерживается, но хорошо хоть, детей не нажили. Живут в своих отдельных квартирах. Младшая встречается с молодым человеком, знакомила уже их с Николаем с ним. Так что руки у неё развязаны –дети выросли,  а внуков пока что нет.
   
    Наконец, настроилась и набрала его номер. Он как будто ждал. Очень обрадовался и разволновался. Рассказывал о себе. Тоже на пенсии. Есть жена и двое сыновей. Но несчастлив. Домашние его не понимают. Поэтому он уехал от них и живёт на даче. И вспоминает её –свою первую любовь. И как было бы здорово им соединиться. И ничего ему от неё не надо. Только бы вот так сидели вдвоём, и он держал её за руку. Какое это было бы счастье.

   «И называл её по имени», как в песне», - подумала она с усмешкой.
А вслух спросила, наконец, что же случилось тогда, в молодости и почему он не приехал. Он запнулся, а потом рассказал. Рассказал, что встретил накануне в Москве свою одноклассницу. Пошли в кафе, выпили, вспоминали школьные годы. Потом поехал её провожать. Она снимала квартиру. Так получилось, что остался у неё ночевать. Переспали. Это была его первая в его жизни женщина. Это произвело на него огромное впечатление. Казалось,  что влюбился, по-настоящему. Но она его вскоре бросила. И не первым он у неё был. Так, эпизодом в жизни. А семью завёл много позже. После окончания училища. Написать ей, повиниться духу не хватило. Но всю жизнь помнил и любил только её. И предлагал встретиться.

  Она ответила, что подумает и сообщит о своём решении.
На том и закончили телефонный разговор. Она опустила трубку и сидела не шевелясь. А в памяти всплыли стихи Бродского, которые Гоша читал ей когда-то в юности:
«И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой, —
словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед».
11 Опоздавший
Владимир Архипов 4
    Сергей очень любил эту библиотеку. Всё его в ней устраивало. Библиотека была старинная, красивая –бывший особняк городского промышленника  в эклектичном стиле. Парадная лестница  была выполнена в китайском стиле: с живописными витражами-картинами, расписанными стенами-панно, обрамлёнными деревом, с имитацией под бамбук, с драконами в ограждении лестницы и на двери. Бывший парадный зал –главный читальный  зал библиотеки  выполнен в стиле ампир с военной  атрибутикой: на потолках –орнамент  с изображением  щитов, мечей, орлов, медузы  Горгоны, крылатых львов и коней и вензелями «N». Сергей думал, что это означает –Николай (Второй), но потом прочёл, что N означает Наполеон.
Второй читальный зал вообще был чудом-это была пещера. С Потолка свисали сталактиты, между ними –живые растения, растущие из расщелин. Раковины, камни, фонтанчик в виде диковинной рыбы и много зелени.

  Библиотека находилась недалеко от общежития и это было очень удобно. Кроме того, рядом с библиотекой имелась студенческая столовая. Можно было сделать перерыв, оставив книги прямо на читальном столе и листок с выпиской книг у вахтёра.

По воскресеньям он проводил там целый день. Перед стойкой заказа книг, которые  иногда приходилось ждать в течение часа или даже дольше, находилась этажерка со свежими газетами, и Сергей получавший возможность просматривать прессу в ожидании заказа брал просмотреть все центральные газеты: «Труд», «Советскую Россию», «Комсомольскую правду»,  «Известия», «Литературную газету»,  местные газетные издания. 
Многих посетителей читального зала он знал по лицам. Как и во всех заведениях, здесь были завсегдатаи- «библиотечное общество». Кроме библиотечного, был он также и неофициальным членом «банного общества», посещая городскую баню по субботам в одно и то же время. Он подумал однажды, что многих из этих людей, с которыми он здоровался и обменивался приветствиями в бане,  он не узнал бы в одежде.

В читальном зале  всегда царила тишина, нарушаемая почти беззвучным перелистыванием страниц, вздохами, кратковременным передвижением стульев и звуком шагов читателей, глухо звучащих на старинном паркетном полу. Иногда под вечер, когда всё надоедало, Сергей развлекался, кашляя  и слушая, как в огромном зале увлечённые чтением люди бессознательно тоже начинают кашлять и звук этот как по цепочке передаётся всё дальше.
Но самым интересным в библиотеке, конечно же,  была девушка, которую он встречал здесь по воскресеньям. Иногда, если она приходила раньше него, он усаживался за большой читальный стол напротив неё или наискосок, если было свободное место. Если не было, то он старался найти свободное место у соседних столов, так чтобы можно было видеть её.

Ему нравилось смотреть на неё исподтишка. Она не была красавицей. Лучше для её описания подошло бы слово «миловидная»: полненькая, но это  нисколько не портило её внешний вид, с овальным лицом, короткой стрижкой- каре, большими карими глазами, маленьким носиком и ротиком с розовыми не накрашенными губками. Говорят, что все молодые-красивые, а из неё молодость просто лучилась в каждой черте лица, чистой белой коже без морщин, фигуре, походке и даже взгляде.
Видимо студентка тоже. Она всегда заказывала много старых книг и старательно делала выписки из них. Названия на корешках её книг он разглядеть не мог, и поэтому оставалось только предполагать  в каком именно вузе она училась.
Надо было бы познакомиться с ней, но будучи человеком застенчивым и малословным, он не знал, как бы это сделать, хотя она ему очень нравилась. Так прошло несколько месяцев.

Однажды он всё-таки решился. У посетителей читального зала самым большим спросом пользовалась «Литературная газета». Свежий номер, как правило, был у кого-нибудь на руках. Люди читали газеты, а потом относили их обратно. Место рядом с ней оказалось свободным. Он сел и увидел, что она листает «Литературку».
-Извините, а  не могли бы Вы  дать мне газету. Когда просмотрите –вдруг выпалил он неожиданно для себя и смущаясь снял очки.
Она улыбнулась, закрыла газету и протянула ему.
-Возьми, я уже просмотрела.-сказала она, а потом добавила –А ты без очков совсем другой. Такое доброе лицо. В очках –такой строгий. –
Оказывается, познакомиться можно было вот так-легко и просто. И почему он так долго не мог решиться на это? Её звали Надя. Она училась на библиотекаря в институте культуры. И он даже набрался смелости и предложил проводить её. Она жила тоже неподалёку от библиотеки- снимала комнату в частном секторе в самом конце улицы.
-Послезавтра я уезжаю к себе в райцентр-сказала она прощаясь с ним у калитки старого деревянного дома. –Закончили мы учёбу-
Сергей был обескуражен. Как так, они только познакомились.
-Можно я провожу тебя на вокзал? –спросил он.
-Да, конечно-ответила она. –Приходи сюда послезавтра к шести вечера, я поеду на железнодорожный вокзал.
На том и расстались.
 
Он пришёл к условленному времени, взял из её рук большой тяжёлый чемодан и они пошли к остановке троллейбуса. Идти было далеко и Сергей порадовался, что его помощь не была бесполезной. Тролейбуса долго не было. Время до отправления поезда быстро сокращалось. Сергей увидел проезжающий автомобиль с шашечками и зелёным огоньком и замахал рукой. В кошельке оставалось около трёх рублей, должно хватить за проезд до вокзала, который находился в десяти  минутах езды.
Они успели вовремя. Объявляли, что поезд отправляется, и всех провожающих просят покинуть вагоны. Они добежали до нужного вагона, она вошла, следом он передал чемодан, и проводница закрыла перед ним дверь вагона.
 
Она жила в Мордовии и написала ему письмо, в котором поблагодарила его за помощь и сообщала, что вскоре выйдет на работу в районной библиотеке.
Он долго собирался ответить на её письмо, но, в конце концов, так и не сделал этого.
12 А ведь было, было...
Ольга Гаинут
Вероника сидела, подтянув колени к подбородку, и задумчиво смотрела на мелькающий за окном пейзаж ранней осени. А мысленно обращалась к кому-то неизвестному: «Всё повторится, правда. Но пусть каждую девчонку из того, нового, поколения обойдут мои испытания. Ну пожалуйста!».

Город детства и юности. Она не приезжала сюда тридцать лет...

Взглянув на часы, ойкнула: до конечной станции оставалось минут сорок. Вскочила. Принялась поспешно собирать постель, достала багаж. Попутчик – дедушка, ехавший к дочери помогать с первоклассником внуком, вышел, давая возможность переодеться.

Никто бы не подумал, что ей пятьдесят, так придирчиво и тщательно следила за внешностью. Женщина нервно одёргивала пиджак чёрного костюма на стройной, как в молодости, фигуре, поправляла ворот красной рубашки, хотя знала, что одета изящно и в то же время скромно. Зачем-то принималась в который раз вытирать и без того чистые кожаные осенние туфли. Автоматически перевешивала красную сумочку с одного плеча на другое, часто заглядывала в зеркало на двери.
 
- Да ты бы уж присела, милая, - улыбнулся сосед. - Зачем же так нервничать? И зеркало изъелозила взглядами. А зачем? Стрижка у тебя что надо, одета с иголочки, да и вся ты ладненькая. Ни дать ни взять – куколка.
Вероника приложила ладонь к груди: «Вырваться хочу».
- Экая ты впечатлительная. Крепко, знать, эти места тебя зацепили.
- Да уж, - глазами, блестящими от волнения, похожего на лихорадку, благодарила за понимание.

Её ожидала ещё небольшая поездка на такси в соседний город. И только тогда она окажется в том доме, где выросла и где до сих пор живёт мама.
Увидев шеренгу таксистов, женщина вздохнула полной грудью, улыбнулась и остановила взгляд на машине любимого цвета. Решительно, как и всё, что делала, открыла заднюю дверцу красного «фольксвагена», поставила на сиденье небольшой чемодан с выдвижной ручкой, сумку, а рядом села сама и, не интересуясь ценой, нетерпеливо назвала адрес: в деньгах она не нуждалась. Водитель не успел даже выйти и под напором пассажирки тут же завёл мотор. Веронике никакого дела не было до него, как и ему - до неё.

Вскоре пейзаж превратился в скучную и однообразную картину –раздольная степь, уже пожелтевший и поникший ковыль, сбросивший метёлки потомства и приготовившийся к длинному сну под толстым снежным одеялом.

Взгляд механически упал на руки водителя.
«Ты смотри, - подумала, - на правой руке наколка на внешней стороне между большим и указательным пальцами. Как у Анатолия».
Произнеся мысленно имя, уже не могла не думать о хозяине. «Вот точно такие же, наверно, волосы у него сейчас, как у этого водителя: седые, коротко подстриженные. Да и одет, скорее всего, именно так: в лёгкую темно-серую курточку. Он никогда не стремился одеваться красиво. А не взглянуть ли на него сбоку?».
Любопытство взяло верх, и женщина, слегка наклонившись вправо, быстро посмотрела на профиль мужчины. "Так не бывает. Даже в сказках", - прошибла мысль. Пассажирка зажала рот рукой, но поздно.

- Что с вами? – услышав вскрик, спросил водитель.
Притормозив и остановив машину, повернулся к пассажирке.
На неё смотрели всё те же большие, немного грустные карие глаза, которые она помнила всю жизнь. Когда-то до боли родные и безмерно любимые. Она почувствовала, как резко запылало лицо, словно в него плеснули кипятком.
«Ах!» - он тоже узнал её, но боялся поверить, зажмурил глаза и мотнул головой, как прогоняют видения.
Съехал с трассы, заглушил мотор. Быстро вышел, открыл заднюю дверцу машины, наклонился и прижал к себе тонкие руки, нежность которых никогда не забывал.
- Не может быть. Вероника. Я ехал и думал о тебе. Так хотел, чтобы вместо какой-то дамочки на заднем сиденье оказалась ты. С мыслью об этом и принялся таксовать.  Каждый рейс еду и жду тебя. Знаю, что этого никогда не случится, но всё же надеюсь. И Бог услышал мои просьбы. Однако ты так шикарно выглядишь, что, нет, не признал, глянув ещё на вокзале в зеркало заднего вида. У меня в памяти твои чудесные косы. Прости старого дурака.

Как-то раз во сне он спускался с крутой горы ночью. Булыжники и выступы прятались в темноте, оттого часто падал и обдирал ладони обо что-то рвано-острое. Было очень больно, поэтому сон запомнился. Теперь так же споткнулось его сердце. Он закинул обе руки за голову, полу прикрыл глаза и со счастливой улыбкой обошёл машину. Сел на водительское сиденье, развернулся в сторону Вероники.  Видеть её фигуру, глаза, губы, каждое изменение в выражении лица. Так художник вглядывается в натурщицу, утрамбовывает в сознании малейшие штрихи и блики. Чтобы запомнить.

- Где ты живёшь, Вероника? Как ты оказалась здесь? Семья, дети? – забросал вопросами.
- За меня не надо переживать. У меня муж и два сына. Живём в Швейцарии и занимаемся наукой. У нас всё хорошо. А ты так же, по соседству?
- Да. Каждый раз прохожу мимо твоего подъезда и представляю, как дверь открывается и выходишь ты. Хоть помечтать, раз реально это невозможно.
 
Как передать трепет сердца Вероники?
Пытаясь справиться с былыми волнующими чувствами к Анатолию, терзавшими израненную душу после их внезапного расставания, Вероника с усилием заставила себя проанализировать его поведение тогда, когда ярким костром металась их любовь. Разложила по полочкам все воспоминания о нём, его поступки, и окончательно убедилась, что, если бы любил искренно, без рассуждений и размышлений, снёс бы все преграды, как стены из детского конструктора. А раз в один момент бросил и не пришёл со словами прощения или объяснения, то не стоит он того, чтобы по нему сходить с ума.
Тот холодный рациональный расклад ситуации был ей необходим; так человека, впавшего в истерику, отрезвляют пощёчины: да, больно, неприятно, обидно, зато лучше любого лекарства. Действительно, всё встало на свои места: сердце Вероники успокоилось вполне, воспоминания больше не жгли и не изматывали, чувства к Анатолию будто атрофировались. Пришло настоящее умиротворение, словно всё то было не с ней, а с какой-то героиней из книжки.
 
Однако сейчас, когда он оказался рядом, совсем не изменившийся, женщина испытала некоторый шок. Ей даже не верилось, что они снова сидят рядом, могут смотреть в глаза, разговаривать, чувствовать дыхание. И... тот, как думалось, непробиваемый щит, выстроенный ею, развалился, словно игрушечная башенка из песка после дождя. Чувства бурно рвались наружу, угадав плохо выстроенную преграду, сносили и рушили казавшиеся прочными установки. Веронике стоило большого труда не показать волнения. Только она сама знала о нём.
А он? Он не вычёркивал её из своей памяти никогда.

Как много хотел рассказать Анатолий! А ведь было, было...

Оставшись один, подолгу сидел в пустой квартире. Потом вскакивал и включал музыку. Комнату заполняло что-то нежное, сладкое, отчего голова шла кругом, а за спиной явно-явно вырастали крылья, всё больше, всё сильнее.  Вот уже опять и опять уносился в то прошлое, когда их было трое – он, Ника и их сумасшедшая любовь.
Вырывался стон раскаяния и муки.  Слёзы душили. Что он сделал не так?
Задавая себе вопросы, понимал, что лукавит. Ответ на них не был для него тайной. Понимая свою вину, всё-таки легче притвориться. И он трусливо хватался за эту соломинку.
Однако память цепко хранила тот день, когда сам разрушил их счастье.
Как-то на улице к нему подошёл незнакомый парень. Не случайно, именно ждал.
- Я люблю Нику, - без предисловий ошарашил признанием. - Я долго искал такую девушку. Отойди в сторону, не вставай препятствием на нашем пути.
- А она?
- Она меня пока игнорирует. Всё о тебе. Всегда - к тебе.
- Хорошо, попробуй, - сказал то, за что винил потом себя всю жизнь. - Я постараюсь не вмешиваться.
Хоть и был полностью уверен в любимой, но мелкая мыслишка проверить, раз случай сам предоставился, перевесила и вытолкнула это согласие.
Когда через день увидел её родные глаза, в которых плескалось недоумение вместе с возмущением, понял, что Ника с тонкой душевной организацией без труда разгадала его подленькую затею. Услышав: «Это правда?», не был готов к честному ответу, виновато опустил голову. Она развернулась и ушла. Навсегда.

А он остался один и метался, как зверь в клетке: нервными шагами переходил из одной комнаты в другую, садился, тут же вскакивал, закуривал, сжимал сигарету в кулаке, с радостью ощущая ожёг. Днём немного отвлекался, а ночью образы и вставали. Измучившись, чувствовал, что не в силах больше вынести эти страдания. Но что же делать? Где выход? Как-то надо жить. Пытался убедить себя, что уже ничего не вернёшь, что те глаза никогда не вспыхнут любовью к нему. В душевных терзаниях медленно тянулись тяжёлые дни. Жить одному становилось невмоготу.

Решение созрело, пусть и ненормальное, дикое: «От кого мои муки? От неё. Я буду мстить им, всем подряд девушкам. Да, мстить за мою дурость, моё предательство. Чтобы плохо было не мне одному». Он один знал причину нежелания официально жениться на Нике. Любил, жизни не мыслил без неё, но с женитьбой тянул, медлил, выжидал. Теперь решил прокручивать тот же сценарий, что и с Никой, с другой, потом – с третьей.  «Не могу я больше ходить по кругу и не чувствовать земли под ногами. Все девушки одинаковы. Уж хуже, чем сейчас, мне не будет. Вот и выход», - злой на весь мир, пинал ногами камни, разгуливая подолгу за городом.
 
А тут и случай представился, словно кто-то тихонько вёл за руку. На работе шёл по цеху с выражением затаённой тоски в глазах. Задумавшись, бесцельно поднял голову и увидел спускающуюся с высотного крана девушку. Заплутавший луч солнца проник сквозь высокие окна цеха и запутался в её золотых волосах. Она улыбнулась.
Что-то толкнуло его в сердце.
«Почему не эта, раз все одинаковы», - вкралась равнодушная, но спасительная мысль.
Подошёл, подал ей руку и, тоже улыбнувшись, спросил:
- Как зовут златовласку?
Девушка охотно ответила:
- Надя.
Конечно, Надя уже бегала за ним хвостиком после первой же недели знакомства. Умел он вскружить голову, играя блестящими глазами. Но вот завершить свой план у него не вышло: девушка объявила о беременности. «Не может быть, - убеждал себя. – Я не мог допустить никакой оплошности. Чёрт, вот же вляпался!».
Ранней весной тихо и мирно, без песен и плясок, они поженились.
«Может, и к лучшему, - вяло внушал себе. – Всё проходит, и мои муки улягутся. Я забуду Нику. Перестану тосковать, изводить себя».

Возвращаясь домой с работы, слушал долгие рассказы жены обо всех деталях прошедшего дня. Потом, помыв посуду, Надя усаживалась к телевизору. Он понимал, что, в общем-то, всё хорошо, но чего-то явно не хватало. Словно заноза в душе ворочалась, не давая спокойно принять семейную жизнь в таком механическом виде, когда все действия жены предсказуемы, когда нет загадки любимых глаз, лёгкой тайны, приятного ожидания невероятного и сказочного. Так было с Никой.

Как только закрывал глаза, ложась спать, перед ним появлялась она - нежная девушка с ранимым сердцем, ласковыми тонкими руками. Опускала свои пальчики ему на плечи, стоя со спины, когда сидел в кресле, наклонялась, и Анатолий чувствовал на шее лёгкие горячие поцелуи. Спиной различал упругую грудь. Ника смотрела на него так, что он забывался в каком-то необъяснимом состоянии полёта: приятного, трогающего душу. Необыкновенные по цвету волосы до талии с заколкой на уровне лопаток касались его щеки и обдавали дурманом. Таких пепельно-каштановых волос он больше никогда не встречал.

Днём усиленно глушил в себе эти чувства. Но бывали моменты, когда раздавалась где-то музыка, та, которую они слушали вместе, и тогда ничего не мог с собой поделать: мысленно танцевал с Никой, ощущал в руках гибкое тело, запах чудесных волос, трогал губами пухлые, правильно очерченные губы. Хотя тогда влюблённые никогда не танцевали вместе, он и без танцев был на седьмом небе, но теперь Анатолий забыл об этом, ему хотелось такого воспоминания, и он не отталкивал его.
А иногда умышленно вызывал такие моменты, выпивая рюмку-другую водки. И всё повторялось почти ощутимо.
«Как же я ошибся. То сладкое прошлое не уходит. Оно во мне навсегда. Жить мне с этой мукой до конца дней. Судьба это моя. А девушки-то разные. Теперь я точно знаю».

С женой полёты души не получались. Надежда его устраивала, но с одной стороны, с бытовой. И ребёнка выносить до срока не смогла, а потом и второго, и третьего... Выявилась какая-то генетическая болезнь. Это усилило его страдания.

Хотелось пить счастье полным ковшом, а не маленькими глоточками, купаться в нём, искриться самому и ловить искорки во взглядах любимой. Этого так и не случилось в его жизни после Ники. Словно скрипка по-прежнему пела, но какая-то из струн порвалась, отчего мелодия не радовала сердце, а будто скребла по нему.
Вслушивался в себя и понимал, что тот первый полёт души не может исчезнуть бесследно. Его нельзя забыть, вдруг женившись на другой. Первое томление сердца навсегда останется маленьким негаснущим уголёчком. И будет жить, временами вспыхивая ярче обычного, а временами скромно затихая.

Анатолий съехал на кромку дороги, видя первые постройки их города. В тишине салона Вероника услышала: «Прости, родная. За мою дурость, подлость, неверие. Я наказан сполна. Но о твоих словах прощения мечтал всю жизнь». Опущенная голова, срывающийся голос, заглушаемые волевым усилием рыдания.

День плавился, как медленно разогреваемый сыр. Выцветший степной ситец еле-еле колыхался, будто кто-то мощный и ленивый то подует от нечего делать, вытянув губы трубочкой, то, зевая, отвернётся.

Вероника пересела на переднее сиденье. Гладила его седые волосы, сузившимися глазами устремляясь вдаль на плывущие облака, похожие на подушки, а неизбывные тяжёлые воспоминания толкались мыслями: «Если бы он знал, что пришлось пережить мне, то про свои страдания, возможно, промолчал бы».

- Ты осталась с тем парнем, так нагло влезшим между нами?
- Нет. Я сказала ему, что жду ребёнка от тебя. И он исчез, даже забыв помахать на прощание рукой. Вот такой был влюблённый. Обо мне думал меньше всего.
- Подожди. Бог с ним. Что ты сказала про ребёнка? – почти прервав её, воскликнул Анатолий. Голос дрогнул. Он весь напрягся. Глаза с мольбой и плохо скрытой надеждой лихорадочно исследовали её лицо.
- Да, ничего, - спокойно улыбнулась Вероника. – Просто ляпнула, чтобы проверить. И проверила.
- Так значит... - поник Анатолий.
- Дыши спокойно, Толька, и не накручивай себя. Ты и так, наверно, весь в детях и внуках?
- Нет, - карие глаза потухли, - нет у меня детей, есть только жена. Она хорошая.
Помолчав минуту, Анатолий махнул рукой, словно отогнал что-то грустное и неприятное, и, окинув Веронику вновь засверкавшими глазами, заговорил.
- Ладно, не будем о грустном. Ты рядом, и ничего лучше не может быть. Расскажи о себе, чудесная женщина. Моя любимая женщина. Можно мне так говорить, хотя бы, когда мы наедине?
«Вот так он любит хорошую жену. Скажи я сейчас уйти от неё, бросит ведь, не задумываясь. Эх, Толька, Толька», - с грустью подумала Вероника.
Глаза Анатолия блестели и просили.
- А жена? – провоцировала Вероника. - Сидит дома, ждёт тебя...
Анатолий нажал кнопку, и голос Филиппа Киркорова, поющий с кассеты «Никто мне в мире этом сейчас не нужен. Опять в моей ладони лежит ладонь твоя» был ответом.
- Я никогда не изменяла и не изменю мужу, - Вероника решительно пресекла его мечты.
Гостью неприятно задела мысль: не в том ли причина его совсем другого отношения к ней, что теперь она - зажиточная женщина, у которой есть всё: дом, деньги, семья, работа.
- Толька, почему ты не пришёл тогда, раз понимал, что виноват? Я два дня ждала. Снести унижения не могла, что бы ни стояло на кону. Меня нельзя ударить или оскорбить. В случае удара я за себя не поручусь, даже, если это навредит мне. На третий день принялась сжигать твои фотографии, чтобы вырвать из памяти.  Представь, они не зажигались. Так прочно ты врос в моё сердце, как вековое дерево глубоко въелось корнями в плоть земли. После бесполезных попыток пришлось взять ножницы и порезать те фотографии на мелкие кусочки.  Только потом я уехала, словно с океанского лайнера сделала один шаг прямо в бездонную чёрную воду, не захватив даже спасательного круга. Чего мне это стоило, никто не знает. И тебе не понять. Почему теперь ты ведёшь себя со мной совсем по-другому, ведь я - всё та же?

- Да гордыня меня распирала. Понимаешь? Как это я упаду на колени, пусть и перед любимой? Решил, не буду так низко опускаться. Не понимал ничего. Потом много читал и классиков, и Евангелие. Знаешь, прозрел.
Раскаяние, просветление читала Вероника в глазах Анатолия. «Да, он переоценил ценности. Но только когда необратимо поздно». Они замолчали.  Молчать вместе им было хорошо.

«Разбросала нас судьба – лихо! Изменилась круто жизнь моя. Стало в доме без тебя тихо. Возвращайся, я так жду тебя», - пела кассета.
Анатолий смотрел на любимую, словно никак не мог поверить, что она рядом, что он держит её руки, видит лицо, улыбку. Не удержавшись, резко развернулся и поцеловал в губы. Это он умел. Был у него кураж.
Не считая поцелуй изменой, она не обиделась. Если уж сказать откровенно, ей было приятно вспомнить те сладкие ощущения и почувствовать теплоту его губ.
Ах, эти блестящие карие глаза. Вероника хранила в себе первую встречу с Анатолием так подробно, будто всё случилось вчера или даже сегодня. Время не властно над воспоминаниями обо всём первом, если оно вошло в глубины сердца: первой любви, первом поцелуе, первой страсти.

У одного - память на цифры, у другого - на лица. Вероника помнила всё: числа, дни рождения, номера телефонов, а уж лица когда-либо встреченных людей – особенно: с ямочками, морщинками, формой бровей. Она просто слегка прикрыла глаза, и замелькали картины далёкого прошлого подобно кадрам фотоплёнки, - чёткие, выпуклые, живые.
13 В глубине колодца
Ольга Гаинут
«Как белый камень в глубине колодца, лежит во мне одно воспоминанье, я не могу и не хочу бороться: оно – веселье и оно – страданье» (Анна Ахматова).

Дел было по горло.  Хотя контейнеры уже отправлены, родители с работ уволились, купившие квартиру ждали только звонка, но мелких хлопот не пересчитать. Заняты и родители, и единственная дочь Юля, только что окончившая восьмилетку.

«Это в мусорную корзину, это – тоже»,  - швыряла, почти не глядя, блокноты, исписанные листы, черновики. И вдруг наткнулась взглядом на тонкую тетрадку с полинявшей обложкой. Достала из корзины и открыла. Что-то дрогнуло внутри. Принялась читать.

«На последней школьной линейке мне вручили грамоту за отличные успехи в учёбе. Я – круглая отличница с первого по пятый класс.  Дома ожидала настоящая радость: мне купили путёвку в пионерский лагерь. Я поеду первый раз. Ура! Отчего только в двенадцать с половиной лет мама решилась на такой шаг– не знаю. В комнате на десять коек оказалась одна девочка из моего класса - Света Харламова.

Ещё в отряде старше нашего я узнала одноклассника Валерку Бондарева.
Он учился с нами не с первого класса. Ему уже больше тринадцати. Может, болел или оставался на второй год? Валерка возвышался над другими чуть не на голову и удивлял широкими плечами, хотя кости так и торчали и словно гремели при ходьбе. Кроме роста он ничем не обращал на себя внимания. Так, дылда и всё».

Это же её старый дневник! «Ну и фразы у будущей шестиклассницы, примитивные, незатейливые», - улыбнулась Юля. – Почерк совсем детский, аккуратно выведены все буквы. Непременно оставить на память. И не только оставить, но и описать всю историю».

Девушка с трудом дождалась ночи, чтобы уединиться в своей комнате. События с высоты годов оценивались искренно и правдиво. Занятие оказалось интересным, волнующим.

«В нашем отряде среди всех мальчишек выделялся Игорь Гляк. Он учился со мной в одной школе, но в параллельном классе. Как он играл в футбол, я могла смотреть часами.
Иногда проводились мероприятия для всех отрядов. Как-то все собрались в большом зале смотреть концерт. Я не ожидала такого сюрприза. На сцену вышли два мальчика. Один из них... Игорь. Глаза насмешливые, светлые вихры зачёсаны направо. Баянист сел на стул. А на меня обрушилась чудесная песня: “Всё косы твои да бантики, да прядь золотых волос, глаза голубой Атлантики, да милый курносый нос”.  Я забыла про других в зале и представляла, что на сцене Игорь один и поёт только для меня. Огорчало лишь то, что я совсем не походила на девочку из песни. Вместо золотых кос у меня два каштановых хвоста и глаза не голубые, а зелёно-карие, и нос прямой. В общем, я безнадёжно проигрывала той незнакомой девчонке.

Игорь пел остальные куплеты, один лучше другого, а во мне каждая
жилочка наполнялась до жути сладкими ощущениями. Качали меня волшебные волны. Вот оно, то долгожданное. Я узнала любовь – настоящую, страстную, восхитительную и тайную. От преклонения перед спортивными и музыкальными способностями Игоря и родилось волшебство. Поворот его головы восхищал меня, жест руки виделся красивым, походка –чудесной. Я отдала бы за него сердце, душу, даже жизнь.

Одно понимала чётко: никто, кроме меня, не должен догадаться, что я
теперь другая. Делиться с кем-либо о небывалом полёте даже не думала. Счастье, огромное, поселилось именно в моём сердце.

Как-то я выбиралась из густых кустов, где вволю наревелась. Мимо проходил не кто-нибудь, а Игорь. Готова была провалиться сквозь землю. Он возьми и заговори со мной о причине слёз. Я краснела, бледнела, обмирала и наконец выдавила из себя признание:
- Вчера приезжал папа Светы Харламовой, моей одноклассницы. Привёз ей конфеты, пряники и даже уговорил вожатую отпустить дочь на пару часов, чтобы покататься на лодке. И я сравнила отцов. Мой папа никогда бы не додумался навестить меня в лагере. Зато мама вон нагрянула!
- Юлька, это же хорошо.
Мы медленно пошли и разговорись.
- Я мечтала увидеть маму, тихо и спокойно сидеть только с ней, разглядывать привезённые вкусности, рассказывать о том, как мне тут живётся, слушать новости из дома. Так нет. Она явилась с большой компанией, и с едой и выпивкой они расположились на берегу озера, рядом с лагерем. Разве не могла мама приехать только для меня? Одной мне подарить своё внимание?
- Да ладно, не переживай, - бубнил Игорь и нервно мял в руках цветок. - Моя мама вообще не может приехать ко мне. Был папа и сообщил новость: у меня появилась сестра Алёнка. Представь, три килограмма весит.
Помолчал и вдруг сказал: "давай дружить. ты мне нравишься".

Едва устояла на ногах от потрясения, краска полыхнула по лицу, опустила голову.
- Я тебе противен?
- Ну что ты! Ты... самый лучший.
- Я не решался к тебе подходить. Ты вон какая умница. Остро захотелось с тобой дружить. Но понимал, что мне не светит, ты всегда окружена толпой девчонок и мальчишек. Тебе и без меня хватает общения.

Игорь рассказывал позже, когда мы через год или два заговаривали про наш лагерь, что помнил любую мелочь из того вечера, когда впервые танцевал с мной.
Когда я ушла с подружками в свой корпус, его отвёл в сторону тот
высокий Валерка.
- Что, раз ты играешь в футбол и быстро бегаешь, то уж и с Юлей можешь танцевать? – спросил, разглядывая Игоря с высоты роста.
- Мы с ней друзья.
- А я люблю её. Есть разница? Так вот, ты оставишь её. Понятно?
- Пусть она сама решит.
- Идёт. Посмотрим.
И они разошлись.

Следующим вечером на площадке под открытым небом были танцы. Свет еле освещал площадку, музыка медленная.
Пары образовались на удивление смело и быстро. Я вертела головой, но Игорь пропал, хотя совсем недавно был. А ко мне подошёл... Валерка Бондарев. Протянул руку. Я подняла вверх голову, чтобы разглядеть его лицо. Ну ладно, пошли. Он вывел меня на середину круга, крепко притянул к себе, наклонился низко, прямо к уху. Горячий шёпот обжёг: “Каждый вечер я любуюсь тобой, когда идёшь получать грамоты. Ты такая красивая. Говорю пацанам, что мы учимся в одном классе. Они завидуют и не скрывают... Умница ты моя”. Я с трудом верила, что всё в действительности. Ноги, как ватные. Голова крУгом. Где-то на краешке сознания мелькнула и пропала мысль, что я люблю Игоря. Но уже ничего не помнила, и мне не было стыдно. Он сказал “Моя”? Что это было? Щекой ощущала щёку Валерки. Его сердце стучалось мне в грудь. Одна рука плотно обнимала мою талию, а другая касалась спины и шеи. Никогда ещё не испытывала большего блаженства. Пусть бы музыка не кончалась, молила неизвестно кого...
Следующий танец – быстрый. Валерка, оказывается, умел танцевать. Кто бы мог подумать. Мы бесились, как ненормальные. Наконец-то наступил медленный танец, последний на сегодня. При первых звуках меня затрясло. Боялась снова утонуть в его руках, услышать шёпот, ласковые слова. У него такие говорящие глаза. Как я раньше не замечала?
“Юлька, ты прелесть”, - его откровение разлилось в голове сладостью. Всё смешалось: дыхание, тепло рук, нежная мелодия. Нет, всё не просто смешалось, а завертелось, закружилось, уже не могла понять, где мы, что с нами. Он – тоже. Я чувствовала лёгкий трепет его рук. Мы стояли и не отрывались друг от друга. Потом кто-то тронул меня за рукав.  Очнулась, с трудом поняла, что это Света Харламова, что танцплощадка уже пуста. Постепенно сознание вернулось, смогла засмеяться и крикнуть: “Валерка – ты сумасшедший”. Парень подхватил нас со Светой под руки, и мы побежали к нашему корпусу.
“До завтра”, - пробасил он и исчез за кустами.

Как бы я на следующий день поглядела на Игоря, не знаю, но утром вожатая рассказала, что у него с вечера поднялась высокая температура и он лежит в изоляторе. До конца лагерной смены оставалась неделя, но Игоря увезли раньше срока. Мы даже не попрощались.

А нам с Валеркой, как подарок, выпал ещё прощальный пионерский костёр. В темноте на большой поляне потрескивали поленья, и высокие языки пламени облизывали чёрное небо. Мы без устали носились вокруг костра. Валерка не выпускал моей руки и в какой-то момент даже быстро поцеловал в щёку.

В сентябре Валерки не было на линейке. Классная руководитель, Любовь Андреевна, географичка, сказала, что его отец – военный – должен был срочно вылететь к новому месту службы вместе с семьёй. Так Валерка исчез из моей жизни. Но я дико благодарна ему за те танцы и тот костёр, за мой незабываемый первый опыт общения с парнем.

Прошёл год.  Как-то Игорь не смог пойти со мной вечером на каток. Я уже довольно устала и с ярко-красными щеками (у меня всегда на морозе щёки, как яблоки сорта апорт), сидела, расшнуровывая коньки, чтобы идти домой. Кто-то резко с разбега затормозил, поставив ноги поперёк движения и срезая верхний слой льда. Ледяная крошка разлетелась веером. Хоть было уже совсем темно, в свете фонарей увидела рядом совершенно чужого парня в настоящих хоккейных коньках.
- Ты классно катаешься, - заявил.
Я дёрнула плечами.
- Давай завтра сходим в кино, - без раздумий предложил незнакомец.
- Завтра – суббота, я и так иду в кино, - ответила уверенно, но что-то ёкнуло внутри.
- Одна?
- Нет, с другом.
- Я лучше. Ты посмотри внимательно.
От такой наглости я опешила и уставилась на него. На голове надет шлем, как у танкистов из телевизора. Глаза озорные, уверенные. Откровенно, без малейшего стеснения, разглядывал моё лицо.

В субботу мы с Игорем пришли в кино на дневной сеанс. Это был фильм с Гойко Митичем в роли индейца. В начале семидесятых годов прошлого столетия весь Советский Союз засматривался этими фильмами. Стряхивая снег с серенькой кроличьей шубки, заметила на  верхней ступеньке у входа в помещение  киномеханика уже знакомый танкистский шлем. Для того чужака все были как на ладони. Его глаза вспыхнули. «Только тебя сейчас и не хватало», - подумала. Он же так не считал. Легко спустился по ступеням и... направился к нам.
- Вот ты где, моя фигуристка, - радостно приветствовал.
Игорь ничего не понимал.
- Я же тебе говорила, что не одна. Зачем ты подошёл?
- А я тебе говорил, что я лучше.
- Игорь, я и забыла рассказать про этого нахала.
А нахал действительно был выше Игоря, хорош собой и точно знал это. Исходил от него какой-то задор. Рядом с ним всё казалось лёгким и понятным.
- Юля, что это значит?
- А вот и имя засветилось – Юля. Очень рад. Я – Валерий.
От его имени сердце у меня стукнуло сильно и резко.
 - Может, Юля, я здесь лишний?
- Наконец-то понял, - моментально ответил ему Валерий.
Когда я приготовилась обрушить на того наглого чужака гневные слова, Игорь уже сунул мне в карман билеты, развернулся и пошёл к выходу. Не бежать же за ним с мольбами!
- Ты не пожалеешь, Юля. Видишь, ему всё равно, оставил тебя одну. А может, я бандит какой? Поэтому не переживай. Всё утрясётся. Улыбнись, прошу тебя, - улыбнулся сам, а на щеках пробуравились ямочки.
Смотреть на два буравчика равнодушно было невозможно. Я, конечно, улыбнулась.
- Ты совсем маленькая, - оглядел меня Валерий. – Тебе лет-то сколько?
Такая забота прозвучало в его вопросе, что почти наяву услышала мягкую душевную мелодию.
- Четырнадцать.
Мы разговорились просто и свободно, как давно знакомые люди.
Оказалось, что парень живёт рядом с катком, но ходит в другую школу, оканчивает девятый класс. В десятый не пойдёт. Его брат преподаёт в электро-техническом училище в Подмосковье и убедил освоить интересную и востребованную профессию по сбору электронных плат.
- Счастливый этот актёр, - заметила я, - такая у него слава.
- Юля, а что такое счастье?
- Ещё есть такое мнение, что счастье – это горение...
- Поиск, мечта, и работа и дерзкие крылья взлёта, - быстро прервал он.
Почти в унисон мы закончили фразу «А счастье, по-моему, просто, бывает разного роста: от кочки и до Казбека, в зависимости от человека»*. И довольные заулыбались.

На следующей неделе Игорь ни разу не подошёл ко мне. Зато его стали замечать с Наташей. В начале третьей четверти в их класс пришли новенькие - Наташа и Марина. Возвращаться домой Игорю было по пути с Наташей. Наверно, это было поводом подружиться. Но вскоре новенькие освоились и поняли, что лучше отвечать на внимание десятиклассников, а не ровесников. Наташа предпочла Игорю красивого взрослого парня.

Мне нравилось общаться с Валерием. У них в Подмосковье жила замужняя тётка, без детей. Когда брату было одиннадцать лет и родился Валерка, тётка приехала и предложила отпустить брата пожить у них. Они с мужем занимали руководящие посты, могли дать ребёнку хорошее образование, а позже – работу. А родителям, убедила, и с малышом забот хватит. Поэтому братья росли отдельно.

Валерка блестящими глазами исследовал моё лицо: «Как же ты будешь одна?»
На мой вопросительный взгляд он с усилием улыбнулся и отговорился, что ляпнул не то. Зато нежно взял в свои ручищи обе мои ладошки. Чувствовала что-то необычное в его поведении. Позже я поняла, что так он прощался со мной. Через два дня достала из почтового ящика письмо на моё имя.
«Милая Юля. Я не ожидал, что полюблю тебя. Ты заслуживаешь самого лучшего. А моя семья - неблагополучная. Отец умер в тюрьме. Мать пьёт. Я могу рассчитывать только на небольшую помощь старшего брата да на свои крепкие плечи. Это он подарил мне шлем танкиста после возвращения из армии. И на день рождения исполнил давнюю мечту – хоккейные коньки. Что я могу дать тебе? Прости, малышка. Я не смею портить твою жизнь, зато буду помнить о твоей дружбе и гордиться ею. И за себя ты умеешь постоять, зря я не находил себе места, опасаясь, как ты будешь одна. Уезжаю к брату. Мне нужно работать как можно быстрее.
Опять октябрь вступает в силу. Стучатся листья о стекло. И жалко не того, что было. А лишь того, что быть могло. ** Валерий».

Два дня я ревела. Разве просила его о чём-нибудь? Мне было с ним интересно. Зачем он разорвал дружбу? Могли бы писать письма. А-а-а, вот тут главное: он полюбил. Ему мало писем. Не стал обманывать. Не захотел портить мне жизнь. А может, был бы подарком в моей судьбе? Почему сам распорядился всем за двоих?

- Перейдём к бегу на сто метров, - заявил физрук Николай Дмитриевич.
Летом физкультура проходила на стадионе около школы. Тот урок был совмещённым с классом Игоря.
Парни бегали знатно. Особенно Валька Одышев из моего класса и Игорь. Вот физрук и придумал поставить нас троих, чтобы улучшить мой собственный результат. «Ну ладно, попробуем», - согласилась я. А в тайне представляла, что на этот забег смотрит Валерка и гордится мною.

Валька – высокий, мощный – не бежал, а нёсся подобно урагану. Его спина маячила впереди метрах в десяти. Зато я летела нога в ногу с Игорем и думала: «Умру, но не уступлю». А проклятые сто метров длились и длились. Билась только мысль, что когда-то это закончится.
Физрук, увидев результат, округлил глаза и несколько мгновений стоял, как немой. Потом разлепил губы и обратился ко мне: «Юля, я бы рекомендовал тебе... всерьёз заняться лёгкой атлетикой». Я так захохотала, что он вообще потерял дар речи и даже посмотрел на меня с некоторой опаской.

Медленно шагала домой, прокручивая в голове подробности сумасшедшего бега. Игорь догнал:
- Юля, я был таким чурбаном. Думал, что тебя может заменить другая девчонка. Да, я провожал несколько раз Наташку. Если бы ты знала, о чём ей нравится болтать! Пустота, полная душевная пустота. Пусть у неё всё будет хорошо, но не со мной. Я обиделся тогда в кино, как последний дурак. Ничего не узнал, не спросил.
- Да и узнавать было нечего. Ты же слышал, мы даже имён друг друга не знали.
- Какая-то ерунда сбила с толку, - виновато отозвался. – Теперь я уже изменился. Веришь?

В восьмом классе нашей дружбе с Игорем кто-то завидовал, другие восхищались, третьи подражали. Ночью, возвращаясь по домам после прогулки, мы подходили к тому месту, где дорога разделялась, как рогатка, на два луча длиной метров двадцать: одна - к его дому, другая - к моему. "Я провожу тебя до подъезда", - предлагал Игорь. Я смеялась: "Да ладно. Сама дойду". Он спокойно соглашался, махал рукой и уходил. А я шла в темноте, слёзы катились. "Хотел бы проводить, никакие слова не остановили бы. У двери в подъезд влюблённые обнимаются, целуются. Им страшно расстаться даже на короткую ночь. А он... и не догадывается".
 
Не могла же я рассказать, как полюбила его в лагере и уже три года по-прежнему замираю, встречая случайно на улице, или поймав взгляд, или услышав голос. Он видел во мне друга, собеседника, товарища, с которым интересно, я же с трудом подстраивалась под заданные им отношения, буквально умирая от любви.
Игорь так и не узнал, что был моей первой любовью. Поэтому не было у нас объятий. Не было сладкого поцелуя. Зато я узнала в полной мере, что такое неразделённая любовь.
А потом... Потом мы с родителями уехали на ПМЖ в другую страну».

После последней записи в пятнадцать лет Юля больше не добавила в ту детскую тетрадку ни слова, но хранила её, словно драгоценность. Бывает, ювелирное украшение и дорого стоит, и хозяйке по-прежнему нравится, только стало оно немножко несовременным.
Понимала, что наверняка не только у неё, а у многих остались из юности подобные «белые камни» и лежат всю жизнь скрытыми в глубине колодцев памяти. Иногда только удаётся достать их на мгновение. Однако к реальности тот миг не имеет никакого отношения.

P.S. 1.  Много лет спустя, уже с появлением интернета, она узнала, что Игорь женился на девушке по имени Юля.
2.  *Эдуард Асадов, ** - Александр Городницкий.
14 Банальная история
Карин Гур
         

     История вполне банальная... Майор милиции Вениамин Сергеевич Полынов, выпив водки и закусив отбивными с пюре, сообщил жене, что он уходит к другой женщине:
   - Страсть погасла, любовь кончилась. Я ждал, пока дочки уедут на каникулы к бабушке, чтобы при них не начинать разборки. От алиментов я не отказываюсь, да и всё это оставляю тебе.
    « Всем этим» была двухкомнатная квартира, давно требующая ремонта и только стараниями хозяйки ещё сохранявшая приличный вид, и старая мебель, оставшаяся Ольге  от её родителей.
   Ольга молча поднялась из-за стола и стала складывать грязную посуду в раковину. Потом налила воды в чайник, поставила на огонь и повернулась к мужу:
   - Кончилась, говоришь. Мы скоро двадцать лет, как женаты, знаем друг друга с детства, у нас дети и всё это кончилось? Ты так легко перечёркиваешь нашу жизнь, мою преданность тебе и царским жестом оставляешь мне «всё это»?
   - Оля, не устраивай сцен, пойми, жизнь не праздник, мы не первые, мы не последние. Давай разойдёмся по-хорошему.
   - По-хорошему, говоришь? – она выключила закипевший чайник. – Ну, что же...
   Ольга придвинула к кухонному шкафу стул, поднялась на него и, открыв дверцу антресолей, вытащила оттуда бутылку пятизвёздочного армянского коньяка.
    - Помнишь,  твой дружок армейский Ашот привёз несколько лет тому назад? Вот я и припрятала для особого случая. Похоже, он сейчас наступил.
   Она поставила на стол хрустальные рюмки, нарезала лимон и сыр:
   - Давай, разливай. Выпьем за завершение любви. Она того стоила. Я тебя отпущу, только сегодня побудь со мной.
    Он разлил коньяк, они чокнулись и выпили, потом ещё и так незаметно прикончили бутылку. Веня не обращал внимания, что он пьёт больше неё и прилично опьянел.
    - Пойдём в комнату, спать ещё рано, посидим, посмотрим по телевизору фильм какой- нибудь о любви. Ты иди, я сейчас.
    Веньямин уселся на диван и лениво переключал каналы, но смысл виденного доходил до него с трудом. Дверь открылась и вошла Ольга. Веня поражённо уставился на неё. Его жена в браке сохранила особую целомудренность, была стеснительна и в моменты близости никогда не раздевалась полностью, оставаясь в ночной сорочке. Сейчас она стояла перед ним обнажённая, распустив волнистые волосы, обычно собранные в узел на затылке, по плечам. Она была в расцвете женской привлекательности, слегка набравшая вес, что округлило её формы.
    - Мы ещё не в разводе? Ты можешь эту ночь провести со мной?
    Ольга подошла и опустилась перед ним на колени, начала гладить его ноги, подбираясь всё выше и выше. Никогда раньше ничего подобного она не делала, признавая лишь одну миссионерскую позу. Вскоре они очутились в постели. Ольга была послушна его рукам, охотно переворачиваясь со спины на живот и на бок. Муж не мог оторваться от её горячего тела, чувствуя себя сексуальным богом он вновь и вновь соединялся со своей женой. Такой страстной ночи у них не было за всё время их совместной жизни. Далеко за полночь Веня заснул, не выпуская жену из объятий. Она освободилась, тихонько поднялась, накинула халат и открыла выдвижной ящик прикроватной тумбочки, где муж хранил своё служебное оружие.
Вернувшись в постель она прицелилась ему в лицу, но уж очень он был красив спящий, и, представив во что превратится его лицо после выстрела, передумала, спустила оружие к левой половине грудной клетки и выстрелила. Он лишь слегка дёрнулся. Она улыбнулась, поцеловала его в ещё тёплые губы, вставила дуло себе в рот и нажала на...

   Выстрела не последовало, произошла осечка. Несчастная женщина с ужасом начала соображать, что произошло. Она смотрела на окровавленного мужа и не могла поверить, что это не кошмарный сон, а всё произошло на  самом деле.
   - Веня, Венечка! Что же я наделала?  Венечка, я отпущу тебя к другой, к третьей, только не умирай, не умирай. – Она склонилась над мужем, горько плача, и потеряла сознание.
   Ольга не увидела, как у него медленно дрогнули ресницы и открылись глаза. Вене повезло, он остался жив. Пуля, чиркнув по рёбрам, прошла сквозь мягкие ткани и застряла в матрасе. Придя в себя  после выстрела, превозмогая боль, он попробовал привести в чувство жену, но ему это не удалось. Вениамин дотянулся до телефону и позвонил своему другу майору Красину. Тот, несмотря на позднее время, приехал к нему.
    - Прошу тебя, никто не должен знать правду, заклинаю тебя именем моих детей. Я готов понести любое служебное наказание, только чтобы правда не вышла на свет. Я просто собирался почистить оружие и случайно выстрелил.


   Прошло два месяца. Вениамин вышел из больницы, рана быстро заживала. Ольга, пролежав неделю в больницу, так и не пришла в себя. Она ходила, ела, пила, но перестала разговаривать и было не понятно, узнаёт ли она кого-нибудь, помнит что-то или нет. Ольга сидела иногда неподвижно часами, глядя на стену, и губы её беззвучно шептали что-то непонятное. Веня садился с ней рядом, брал её за руки, разговаривал с ней, рассказывал всякие смешные случаи из их совместной жизни. Иногда, на служебной машине он выезжал с ней за город. Они молча гуляли, ему казалось, что в лесу у озера Ольга немного оживлялась, смотрела по сторонам, но потом опять замыкалась, погружалась в ей одной известные мрачные думы.
   Начался учебный год. Веня, посоветовавшись с родителями, решил оставить дочек пока у них.
   В понедельник они поехали к врачу сдать анализы и выслушать  очередной неутешительный прогноз. На сей раз всё оказалось иначе. Вениамин был потрясён услышанным. Что ему теперь делать, какое принять решение? Вернувшись домой, он усадил жену напротив себя и, пытаясь поймать её взгляд, произнёс:
   - Оля, Оленька, откликнись, нужно продолжать жить. Ты теперь отвечаешь не только за себя. У тебя будет ребёнок. Ты слышишь, у нас будет ребёнок.
   В её глазах загорелся свет. Она улыбнулась впервые за всё время:
   - Что случилось? Я ничего не помню... Помню, я стала на стул достать что-то с антресолей... И всё...
   - Да, у тебя закружилась голова и ты упала и вот...
   - У меня... голова... – она недоверчиво смотрела на мужа, - это с чего бы вдруг?
   - Так я же говорю тебе, ты беременная, понимаешь?
   - Слушай, а с чего это мы вдруг решили выпить? Вроде и не праздник? А что ты мне рассказывал до этого, ты... ты... решил уйти?
   - Оля, видишь, у тебя ещё не всё прошло, что ты выдумываешь! Куда я уйду от тебя и от девочек? Ты вообще-то слышишь меня: у тебя будет ребёнок, ребёнок.
   - Что? – Ольга вскочила и подошла к окну. – Как же так? Ты шутишь?
   - Какие шутки!
   - Сын, счастье какое! У нас будет мальчик.

   Поздно ночью, лёжа на плече мужа, Ольга думала:
   « Вот как всё получилось. Хорошо, что я его не пристрелила и себя тоже... А может... а может мы уже просто в раю?»
15 Раскосые азиатские глаза
Ирина Христюк
                РАСКОСЫЕ АЗИАТСКИЕ ГЛАЗА

   Среди шумной толпы пассажиров только что приземлившегося самолёта, медленно спускающихся по трапу, особенно выделялся мужчина средних лет, изящно одетый, с перекинутой через плечо лёгкой сумкой и чёрным плащом на руке. Он вежливо, но с акцентом, поблагодарил стюардесс и, окинув быстрым взором полосу и виднеющийся аэропорт, улыбнулся краешком губ. И в едва заметной улыбке, и в раскосых азиатских глазах мелькнула не то радость, не то грусть: сорок пять лет он ждал встречи с этим городом и самым любимым человеком на земле.
   Получив багаж, он направился к ожидавшей его машине. От терпкого запаха осенней листвы защемило сердце и мелькнула мысль: осень – последняя, самая мягкая и восхитительная улыбка года! И осень жизни – ей под стать. Эта мысль ещё долго не давала ему покоя. Водитель включил радио. От первых зазвучавших нот к горлу подкатил комок, и щемящая, сладкая боль заполонила всю душу. Оркестр играл бессмертное произведение гения и короля танго – Оскара Строка – чудесное «Скажите, почему». Завораживающая красота осени и очаровательная музыка наполнили сердце теплом и чудесными воспоминаниями о далёком, светлом и чистом прошлом…
   Такая же тёплая осень 1975 года. Вечер. В ресторане звучит божественная мелодия танго, в которой столько нежной и страстной любви, что кажется, миг наслаждения будет длиться вечно. Но это – прощальный ужин. Влюблённые расстаются. И каждый понимает: рвётся любовь, и одна жизнь на двоих распадается на две половинки, которые, может статься, уже не встретятся никогда. После шести лет учёбы он возвращается на родину, где нет места для неё. Она остаётся в этом городе, где оба были счастливы. И между ними будут тысячи и тысячи километров…
   Они, молодые и пока счастливые, танцуют. И выверенность каждого движения и звучания, где каждое слово наполнено смыслом явного и тайного, когда сердце трепещет от каждой нотки и полунамёка, где саксофон творит такие чудеса, что выпадаешь из времени и пространства, растворяясь в чарующих звуках, и забываешь обо всём – разве это можно забыть?! Волшебная музыка знаменитого танго жила в его сердце всё это время и будет жить с ним до последнего вздоха.
   Многого он достиг в жизни, много сделал для своей родины, стал примерным мужем и отцом, но в его сердце всегда звучало танго первой любви. Он не смог забыть её, не в силах вычеркнуть из своей жизни. И они оба знали, почему...
   И вот сейчас важные служебные дела привели его в город единственной любви. По своим каналам он узнал адрес и «летел» к ней, изо всех сил стараясь унять бешено колотящееся сердце. Звонок. Мгновение. Дверь открывается. И на пороге – красивая молодая девушка.
– Ирма? Боже мой, ты совсем не изменилась. Всё такая красивая. Это я. Помнишь? Я обещал вернуться, ведь я не смогу умереть, не увидев тебя?!
– Господин, я – Злата, а Ирма – моя бабушка. Но, к сожалению, год назад она покинула сей мир…
Присмотревшись внимательнее, он заметил, что глаза у девушки – другие, не его любимой.
   Она ещё что-то говорила, но он уже не слышал. Слова, как пули, пробивали его сердце и душу. И скупые мужские слёзы безысходности и отчаяния текли по щекам мужчины, побывавшего в половине стран мира, много испытавшего и повидавшего в своей жизни…
   А на следующий день он узнал, что Злата – его с Ирмой внучка. И у неё такие же, как у него, раскосые азиатские глаза.
16 Анатомия судьбы. Правдивая история
Эгрант
               
                В день, когда оседлали небес скакуна,
                Когда дали созвездиям их имена,
                Когда все наши судьбы вписали в скрижали —
                Мы покорными стали. Не наша вина.

                Омар Хайям "Рубаи о судьбе"

Летний день, Год 2018. Питер.

Михаил Павлович приехал на недельку в Санкт-Петербург из Германии, где он теперь жил постоянно. Он закончил все задуманные в городе дела, и теперь просто придавался удовольствию бродить по знакомым с детства улицам, вспоминать старые их названия, восторгаться, а порой и досадовать на то, как поменялся город.
Вот и Летний сад. Памятник баснописцу Крылову. Михаил Павлович проходил мимо одиноко сидящей на скамье немолодой женщины, лицо которой ему показалось очень знакомым. Он остановился и со старческим любопытством обратился к даме:
- Вы меня изви...
- Да, Мишенька, это я. Только уже не та, твоя Наташенька, а бабушка Наташа.

Она поднялась со скамьи.
Он, мгновенно, с юношеским порывом обнял её, поцеловав ладонь, как он это делал раньше, в годы их общения.

- Как ты здесь? Представляешь, я уже лет двадцать не была в Летнем саду, а вот сегодня какая-то тоска напала, и захотелось пройтись по нашим с тобой местам.

- Наташа, а ведь я вообще уже восемнадцать лет, как не живу в Ленинграде и прилетел сюда всего на неделю. Если честно, то пытался тебе позвонить, но мне отвечал мужчина и я вешал трубку.
- Мишенька, я уже давно не живу в той квартире, и номер телефона у меня теперь совсем другой. Я, после того, как шесть лет назад умер мой муж, живу с одной из моих дочерей. А ты-то как?
Выглядишь ты прекрасно. Прямо какой-то иностранец.
- Наташенька, так я и есть иностранец. Восемнадцать лет назад я с дочерью, её мужем и внучкой переехал в Германию.
- С детьми?
- Да. Я вдовец.
- У кого в Питере ты остановился?
- Я же приехал всего на одну неделю и живу один в гостинице.

Он, взглянув на неё взглядом того, влюблённого молоденького Миши, произнес тихо:
- А что, если...
- Я согласна.

Гостиничный номер. В постели два обнажённых, не очень молодых человека. Теперь, после бурной близость, они лежат, разгоаривают, вспоминают...

- Миша, а ты помнишь, когда и где мы познакомились?
- Да. Это было в Петергофе, куда я приехал по работе в местную больничку. Это был первый и последний мой визит в ту больницу.
- И я тогда в Петергофе была случайно. Я тогда училась на страхового агента и меня послали передать документы на одно из предприятий. Я ехала в местном автобусе до вокзала.
- Да, помню. А потом мы оказались в одном вагоне электрички идущей из Петергофа в Ленинград и случайно заняли места друг напротив друга. Но ведь я тогда с тобой так и не заговорил, хотя ты и улыбнулась мне.
- Да. А познакомились мы позже, примерно через месяц. Помнишь?
- Очень хорошо помню тот пасмурный день. Я ехал к маме, она тогда сломала руку, и я заезжал к ней, чтобы как-то помочь. Выйдя из метро, я ждал на остановке нужный автобус. И тогда, на той остановке, я увидел тебя. Я, конечно, тебя сразу же узнал, ты узнала меня.
- И я хорошо помню ту остановку и тебя с сеткой наполненной всякими овощами. Я ждала автобуса, чтобы доехать до дома. И повстречавшись, мы решили идти пешком, поскольку я жила в одной остановке от дома твоей мамы.
- Мы шли и всю дорогу болтали. Тогда я узнала, что тебя, как и моего мужа, зовут Михаил. Что тебе 23 года и ты уже шесть месяцев, как счастливо женат. Что, вот такое совпадение, твою жену, как и меня, зовут Наташей, и ты знаком с ней ещё со школьной скамьи.
- А ты мне рассказала, что ты моложе меня на один год и тоже недавно вышла замуж. Так, за разговорами, мы дошли до пятиэтажки моей мамы. Я предложил тебе подождать немного, пока я быстро помогу маме начистить овощи и вымыть посуду. Из–за гипса на сломанной руке, она не могла этого сделать. Ты осталась ждать на улице. Я, помогая маме на кухне, поглядывал на тебя из окна. Мама, проследив за моим взглядом, спросила, кто это? Я ей объяснил историю наших с тобой встреч. Мама тогда просто возмутилась тому, что я держу тебя на улице и постучав в окно, махнула тебе рукой, приглашая подняться к нам.
Было удивительно, что ты, войдя в квартиру, не пошла в комнату, куда мама хотела тебя провести, а прошла прямо на кухню, и не обращая внимание на протесты с нашей стороны, взяла нож и стала чистить овощи, потом мыть посуду. И это всё получалось у тебя так ловко, словно ты уже бывала в этом доме и делала эту работу.

Когда мы уходили, мама сказала мне на ухо, что вот какая должна быть жена, а не как твоя принцессочка, которая ко мне теперь и не приезжает.
- Ты меня проводил тогда, но конечно, не до самого дома, чтобы не увидел нас мой муж. Мы тогда обменялись рабочими телефонами. Вскоре ты мне позвонил, и мы встретились, и мы опять гуляли. Потом я тебе позвонила...
- Да, мы встречались, гуляли, разговаривали. Наш с тобой режим работы позволял эти дневные встречи. Удивительно, но только с тобой я мог себя чувствовать человеком не глупым, остроумным.
- Я могу теперь тебе, Миша, признаться, что и я чувствовала тогда себя точно такой же умницей. Но когда наши встречи стали почти ежедневными, меня это стало пугать. Ведь я уже не могла жить без них, без наших встреч. И хотя мы тогда даже ещё и не целовались, я понимала, только, пожалуйста, не смейся, что это же всё равно измена любимому мужу.
- И тогда мы решили с тобой расстаться и больше никогда не звонить друг другу.
- Не легко далось нам это решение. Но были непреклонны в этом.
Жизнь семейная стала возвращаться в то русло, в котором она протекала до нашей с тобой встречи. Я старалась не вспоминать о тебе. Конечно же это не получалось. Но я старалась...
Случилось это, кажется, месяца через четыре после нашего решения прекратить дальнейшее общение. Я возвращалась поздно вечером в метро от подружки. Делая пересадку на другой поезд, я обратила внимание на группу людей в углу платформы. Дежурная по станции и милиционер, пытаются поднять со скамьи совершенно пьяного пассажира. В душе я возмутилась. Я же, ты знаешь, ненавижу алкоголиков. Но тут, приглядевшись, я поняла, что пьяный мужчина, это, Мишенька, ты.
Я тогда, помнится, подбежала и стала объяснять, что ты не очень здоров, а я твоя жена, и мы сейчас поднимемся из метро. В общем, мне отдали тебя на поруки. Милиционер, за 10 рублей, оказался хорошим парнем и помог мне вытащить тебя из метро и посадить в такси. Но куда вести было тебя? Я же не знала домашнего адреса, а ты сидел с закрытыми глазами, отключившись от внешнего мира. И тогда я повезла тебя к твоей маме. Ей я объяснила, что нашла тебя. Мама, у тебя чудесная женщина, тогда ещё пошутила, что, мол, нашла, как гриб в лесу? Когда я уходила от неё, мама твоя, взяв меня за подбородок и посмотрев мне в глаза, сказала: «Где же ты была, дочка, год назад?  Ты заходи ко мне в любое время, можешь и без моего сына. Ты очень хорошая».
- А я не знал об этих её словах. – Михаил Павлович глубоко вздохнул, и задумавшись на короткое время, добавил - я ничего не зал об этом разговоре. Я ведь тогда ехал со встречи одноклассников и оказался на той станции метро совершенно случайно. И я тебе на следующий же день позвонил, чтобы извиниться и поблагодарить. Ты спасла меня.
И после этого наши встречи возобновились.

Мы встречались почти каждый день. Мы и хотели этого, и тяготились этим.
И помню, как моя мама, видя это и понимая нас, просто сказала, что мне бы нужно хоть на неделю уехать куда-нибудь с Наташей-женой, отдохнуть.
Я ткнул наугад карандашом в карту родины и...-Миша засмеялся и продолжил - и вот мы сняли на недельку номер в гостинице в Эстонии, в Усть-Нарве, близко от моря.
На второй день мы идём с женой по пляжу, вижу, как навстречу идёт женщина ну просто одно лицо с тобой...
- А я тоже решила тогда куда-нибудь уехать. И тут моя подруга, приглашает меня к себе на дачу. Дача та находилась прямо на берегу реки Нарвы, недалеко от её устья. Мой муж отвёз нас с подругой на машине туда и перед тем, как отправиться ему в обратный путь в Ленинград, мы решили все вместе поехать на находящийся в 3 км, в Усть-Нарве, пляж...
Когда я увидела мужчину идущего мне навстречу, так похожего на тебя, я даже остановилась и закрыла глаза. Такого просто не бывает... Конечно же, мне не могло прийти в голову, что это можешь быть действительно ты. Чтобы успокоить себя и убедиться, что это просто похожий на тебя мужчина, я раздевшись до купальника, сославшись на то, что хочу одна прогуляться по водичке, пошла вдоль берега.
- А я тогда, скинув рубашку, в одних джинсах, подождав, когда ты отойдёшь на значительное расстояние, пошёл за тобой вслед. Я шёл сзади, любуясь твоей фигуркой.
- Да. Теперь от моей фигуры остались одни воспоминания.
- Перестань, Наташа, ты и сейчас прекрасна. А тогда я ведь впервые видел тебя настолько обнажённой. Мы были уже далеко, когда ты обернулась, подошла ко мне и плотно прижалась.
- Да, я уже не сомневалась, что это был именно ты. Я помню, как сказала, что судьба сама толкает меня в твои объятья, и мы должны либо покориться ей, либо придумать что-нибудь такое, что нас оттолкнёт друг от друга.
- А может это между нами просто возникшее желание близости? Словно желание ребёнка иметь какую-то красивую игрушку?
Ребёнок капризничает, ноет, пока ему не купят то, что он хочет и тогда он успокаивается и возвращается к старым своим игрушкам.
- Да, я тоже об этом думала.
- Наташа, сказал тогда я, ты тоже считаешь, что случись между нами такое, мы остынем друг к другу?
- Я не знаю. Но мы уже перепробовали многое, чтобы образумить себя, но ты же, сам видишь, что судьба сводит нас вновь и вновь.
- Наверно ты права.
- Но, Миша, это должно произойти грубо, по-деловому, без всяких нежностей и поцелуев. Пусть, как у животных.
- И где-нибудь в неудобном, неромантичном месте.
- Ой, Миша, что мы несём? Но, если честно, то я на сегодняшний день не вижу другого решения. Мы должны стать противны друг, другу.
- Давай встретимся завтра в 8 утра, на реке. Придумай, как на часок уйти из дома. И я что-нибудь придумаю.

Утро следующего дня. Пустынный в этот час берег реки Нарва.

- Здравствуй.
- Здравствуй.
- Ну не здесь же. Давай отойдём отсюда в тот лесок.
- Только, Миша, давай не будем раздеваться, я просто спущу брюки. И не будем смотреть друг другу в лицо.
- Всё случилось очень быстро.
- Я тогда подумала, а ведь у меня никогда в жизни не было вот этой, горячей, лишившей меня на миг сознания, волны счастья.
Каждый из нас тогда думал, только бы не посмотреть в глаза, только бы не посмотреть.
- Мы шли обратно молча. Первой заговорила ты.
- Это было так ужасно. Правда, Миша?
- Да.
- Не ври.
- И ты тогда не ври.

Мы остановились и прижавшись друг к другу слились в страстном поцелуе.
Разомкнув губы, ты тогда произнесла:
- Мишенька, дорогой, кажется наш план по вызову неприязни друг к другу, провалился. Я хочу тебя опять.
- И я. И сейчас, и очень.
И тогда между нами случилось близость уже нежная, с поцелуями, ласковыми словами...
- Дааа, Мишенька. Какие же мы были тогда дураками. Правда?
Потом долгие годы нашей тайной любви. Мама твоя, Миша, умнейшая женщина, только она была посвящена в нашу тайну и оставляла нас одних у себя в квартире.
- Наши отношения не прекратились даже когда у меня родилась первая дочь. И даже когда у тебя, Миша, родился первый сын.
А ты помнишь, почему мы остановились?
- Да. Толчком к этому была кончина моей мамы. Да и дети наши требовали уже к себе много внимания. Я тогда очень трудно переживал наш необходимый разрыв. Я не искал больше встречи с тобой, Честно говоря, я надеялся, что судьба сама опять сведёт нас.
- Вот она и свела через почти 20 лет двух немолодых людей...

P.S.
На следующий же день после встречи в отеле, наша пара подала заявление в ЗАГС, чтобы стать супружеской парой.
Женщина с недобрым лицом советского бюрократа, приняв от них заявление, предупредила, что регистрация их брака состоится через 3 месяца. Но тут же, словно спохватившись, оформила их брак. На такую быструю смену решения повлиял толстый конверт с евро, который Михаил Павлович передал работнице ЗАГСа.
Через два дня Михаил Павлович вынужден был покинуть Россию.
Наталья Андреевна занялась оформлением визы в Германском консульстве. Визу она, как жена гражданина ФРГ, получила очень быстро.

Аэропорт города Франкфурта.
Нерр Мишаэль Шифрин с огромным букетом белых роз встречал Фрау Шефрин, свою Наташу.
17 Еще раз про любовь
Ирина Вебер 2
Как интересно в жизни получается: жили до 18 лет два человека в разных частях своей большой  страны, никогда не виделись, ничего не знали друг о друге, более того - они даже не догадывались о существовании друг друга и у каждого были свои планы на будущее, свои мечты и свое представление о счастье, а встретились, то оказалось, что это две половинки одного целого.

Он. Серега.

В институте был самым заметным и самым популярным парнем. Красавец с большими светло- зелеными  смеющимися глазами.
Начинающий и подающий большие надежды талантливый композитор.
Шутник и балагур. Не злой и не заносчивый. Ценил своих друзей и сам был хорошим другом.
А какой голос у него был!
Как только запоет своим бархатным баритоном романс, собственного сочинения, то все ... держитесь девчонки! Ни одна не устоит!
А девчонок  Серега  любил. Да, водился за ним такой грешок. Не мог не поухаживать за девушкой, которая ему понравится. Ну, а если что - то и было между ними, то это только добавляло популярности ему.
Ну а что? Молодость!
Девчонки его тоже любили и многие хотели, а некоторые  мечтали, чтобы Серега обратил на них свой взор. Серега и не капризничал - каждой девчонке дарил свою любовь и ласки.
Сегодня с одной, а через неделю уже с другой.
И никто из девчонок не злился на Серегу. Наоборот, смотрели на него с обожанием. 

Вот так, купаясь в любви однокурсниц и легко учась, Серега провел  2 года.

Она. Светка - серая мышка. 

Балерина .
Рост хороший, даже высоковат для балерины.  Фигура точеная. Лицо  как-будто ничего: большие глаза, цвета поникших васильков, аккуратненький носик, пухленькие небольшие губки.
Блондинка натуральная. Стрижка у нее  всегда короткая и не сразу поймешь, что волосы курчавые. Выражение ее глаз было какое-то испуганно-заискивающие. Светка всегда первая уступала всем дорогу со словами "Извините" и виновато отходила, даже если она все правильно  делала. Это "извините" было во всей ее фигуре. Всем она казалась какой-то неуверенной и бесцветной. Компании шумные не любила и жила отдельной жизнью от своих сокурсниц.
Вот спроси любую девчонку с ее курса что-нибудь про Светку, так многие сразу и не поймут, о ком  идет речь. Потом только скажут: "А, ты про  Светку - серая мышка".
Ребята в институте на нее не обращали внимание. Никто не пытался за ней ухаживать. 

После  летних каникул в большой зал института, где проходили поточные лекции потянулись студенты. Теперь уже третьего  курса.
Начались приветствия, шутки, рассказы о проведенных каникулах.
И тут кто-то громко сказал:
- А вы знаете потрясающую новость? Наш Серега встречается со Светкой!
Представляете? И что самое смешное-говорят, что все у них серьезно!
Многие пытались вспомнить, что за Светка. А когда вспомнили, то стали зубоскалить: 
- Это что, Серега уже всех девчонок в институте перебрал?
- Больше не с кем встречаться, раз со Светкой стал развлекаться?
- Ну, Серега! Ну, дает!

И тут в зал вошли Светка с Серегой.
Когда все посмотрел на них, то шутки и смех сразу же прекратились.
Серега стал каким-то другим. То ли серьезным, то ли собранным. Но что-то в нем изменилось.
Но Светка! Светка? Эта серая мышка? Что это с ней стало?
Да она ли это?
Ее глаза смотрели спокойно и уверенно на аудиторию. Они светились счастьем. В них была теплота, доброта и еще что-то такое, чего никто не мог понять, но был потрясен ее глазами и ее взглядом.
Движения ее тела стали уверенные, но одновременно грациозные  и гибкие.

Все смотрели на Светку с изумлением  и с восхищением.
Боже, какая красавица! Нет, не красавица - королева!
И каждый, кто смотрел на Светку, подумал про себя: "Да, это любовь сотворила с ней чудо. Она любит. И любит по настоящему".
 
Лекцию слушали плохо, потому что всем хотелось еще и еще раз посмотреть на новую Светку.

Перед окончанием института и распределением Серега со Светкой поженились. Их оставили  в этом же городе, потому что за 4 года учебы Серега проявил себя, как способный руководитель и композитор. Его произведения исполняли уже многие оркестры и хоровые коллективы.

И все у Сереги было замечательно: молодость, оптимизм,  любимая жена, работа,  желание работать и творить. Он был востребованный композитор  и из его талантливой  головы  музыка  часто ложилась  на ноты  красивой мелодией. Жизнь удалась!

Прошло 14 лет.

За это время Светка родила Сереге двух сыновей. Она не работала. Занималась сыновьями и домашним хозяйством. Серега же активно трудился на своем музыкальном поприще.
Он был популярный композитор и руководство выдвинуло его кандидатуру на звание " Заслуженного деятеля искусств" .

Но случилось то, чего Серега не предвидел и не ожидал.
 
С географических карт  исчезла  большая страна под названием СССР - это его страна, в которой он родился и жил.
Исчезли и планы Сереги на будущее, потому что все стало по другому в новой стране - России.
Новые запросы, желания и не та музыка. Он стал не интересен этой публике.   
Его музыку перестали исполнять и слушать. Да и не до музыки было в это время. Нужно было просто  выжить. В стане правили  хаос, беспредел и криминал.

Серега крепился и бегал искал всякие подработки.
Ему казалось, что вот вот все наладится и будет, как раньше.
Но становилось еще хуже.
Светка пошла торговать на вещевой рынок. Серега там же на рынке работал грузчиком.
Но в его голове  рождалась и жила  музыка, которую Серега не мог даже записать на ноты, так как надо было все время разгружать какие-то тряпки, бутылки и непонятные товары.
Серега так не мог жить.   
И Серега сдался.
Он запил.
Светка вела его пьяного домой, раздевала, умывала и укладывала на кровать.
Шептала ему слова любви и утешения.
Подбадривала и говорила, что все еще наладится.
Надо только пережить, переждать и потерпеть.
Серега в ответ бормотал:
- Светка , ты ангел .... как мне повезло с тобой! Почему целых 2 года в институте я тебя не замечал? Как я тебя люблю!

Так длилось 3 года.

У талантливых людей душа ранимая. А Серега был талантлив.
Душа его не выдержала и Серега умер. Ему было 40 лет.
Светка очень любила Серегу, но не могла умереть вместе с ним.
Ей надо было поднимать сыновей.
 
Когда она пошла на пенсию, ее сыновья были уже взрослые и самостоятельные.
И вот как удивительно сработали гены.
Сын, который  был похож на Серегу стал балетмейстером.
А другой, похожий на Светку, стал композитором.
Как Серега.   
18 Яблоки для Коли
Татьяна Шкодина
   Люба ехала в электричке, нетерпеливо поглядывая в окно: долго ли еще? Она суетливо поправляла тщательно уложенные завитки волос, то и дело доставала зеркальце из объемистой сумки. В электричке почти никого не было, так — парочка молодых ребят с рюкзаками да несколько женщин среднего возраста — ровесницы Любы. Люба тихонько вздохнула, машинально пододвинула к ногам бесформенную сумку. В сумке были яблоки. «Яблочек ему привезу, его любимых. Может, и простит, примет...» - с тоской думала Люба, неподвижными глазами провожая пролетающие мимо окна электрички редкие перелески. Была осень, ноябрь, и опавшие листва напомнила Любе о том, как двадцать лет назад, в такой же ноябрьский день они с Колюней возвращались из ЗАГСа. Шли по бугристой проселочной дороге, задевая носками туфель бурые листья, и Коля что-то ласково шептал ей на ухо.
Люба с ненавистью посмотрела на свои крепкие, по-мужски скроенные ладони: «Сама во всем виновата. Вот этими самыми руками все сама и разрушила...»
А начиналось-то как... Коля мужик добрый, ласковый, работящий. Другого такого в их поселке, поди, и не было. Господи, чего ж ей еще надо было? Откуда только и взялась у нее эта властность, гордыня, неутолимое желание решительно все решать за двоих? В поселке говорили: «В мать пошла Любаня характером...»
Да неужто так и было ей на роду написано — материну судьбу повторить, одной остаться? Нет, нет, еще не поздно исправить,ведь не старая она еще, Люба. Сорок лет — разве возраст? Ведь начиналось-то все хорошо... Жили дружно, вместе хозяйничали, вместе и сад яблоневый посадили. Это потом пошло-поехало.
- Подмети пол. Я, чай, не железная.
- Да как ты белье выкручиваешь? Да ты мужчина разве? Никакой помощи от него!
- Подай мне расческу! Да не эту! Остолопина необразованная, я на работу из-за тебя опоздаю!
…На работе Люба чувствовала себя королевой. Любочка-библиотекарь приветливо улыбалась посетителям, царственным жестом подавала нужную книгу. Работа непыльная, престижная, чего ж еще? А что не шибко денежная, так на то и Колька есть, чтобы деньги в дом нести.
Одна из частых посетительниц библиотеки, вертихвостка Ирка часто поддразнивала Любу:
- Смотрю я на тебя, Любаша, ой и жалко мне тебя! Образованная, молодая, да и собой хоть куда. Да разве ж ты себе такого мужа могла выбрать? Да ты в городе себе и начальника могла б подцепить. Коля — что? Темнота, восемь классов. Да и мужик это разве? Вон как ты им помыкаешь!
Темнела лицом Люба: «И то правда... Возится со своими яблонями, ровно детьми малыми, а на нее, Любу, никакого внимания. Да такого ли мужа я достойна?»
… Той весной у Любы с Николаем совсем разладилось. Люба часто злилась, без причины кричала на мужа, а Николай все больше отмалчивался. Свидетелями их ссор были только стены: за прожитые вместе пятнадцать лет детей они так и не нажили. После очередной ссоры она собрала вещи:
- В город еду!
И, проходя мимо цветущих яблонь, с какой-то мстительной радостью обломила усыпанную белыми цветами ветку...
В городе Люба сначала жила у тетки, потом подвернулся подходящий кавалер, и Люба переехала к нему. Развод Коля дал быстро. Все остальные дела Люба уладила еще быстрее: Колю — из дома вон. («Нечего ему в моей хате делать!») А за жильем по просьбе Любы соседка присмотрит. Продавать его Люба не решилась.
Новый муж был и образованнее, и пригожее Николая. Да только не заладилась жизнь... Через три года Люба вернулась в поселок.
Там она и узнала, что Коля, ее безропотный Коля, почти сразу после развода женился на почтальонше из соседнего поселка, что живут они, по слухам, душа в душу. Последнее Любу больно задело. А через год долетела весть — умерла жена у Коли. Помнит Люба, как слонялась она бесцельно по саду, трогая с затаенной надеждой стволы яблонь, как достала с книжной полки старую фотографию, где они с Колей — молодые и влюбленные. Долго она смотрела на эту карточку. Кольнула мысль: «Построю ли на чужой беде свое счастье?»
...И вот теперь едет она в электричке, надеется, глупая, на что-то. Нет-нет, да и посмотрит на сумку, вспоминая то утро, когда Коля принес ей в ладонях первые созревшие яблоки.
- Любушка, посмотри, наши яблоки! - протягивал он ей, еще сонной, душистые плоды и улыбался счастливой детской улыбкой.
«Обрадуется яблокам...» - убежденно подумалось Любе, и она поспешила к выходу — показался уже и поселок Николая. Вышла Люба и задумалась: куда идти? Подошла к двум старушкам на рынке: так мол и так, где тут дом Николая-тракториста? Пошушукались меж собой старушки, да так и выдали Любе, словно обухом по голове:
- Так ведь помер он, сердешный, вчера и похоронили. Ненадолго и жену свою пережил. Болели они оба. Он так с виду вроде и крепкий, а все сердце болело. Сердце, говорят, его погубило...
...Люба, как в каком-то тяжелом сне выслушала и про то, как дружно и хорошо жили покойные Николай с женой, и как умерли, и где похоронены оба. А в висках стучало: «Опоздала... Опоздала... Опоздала...» И вдруг, некстати как-то спохватилась: ведь за прожитые с Колей годы он даже и намеком не обмолвился про больное сердце. А Люба ничего не замечала. Или не хотела замечать? Предпочитала не видеть, как после очередной ссоры Коля на полчаса приникал к форточке, словно ему не хватало воздуха. Она каждый день потихоньку убивала его своими криками, скандалами, руганью.
Непослушные ноги привели Любу к маленькому холмику с надписью «Николай Берендин» и любительской фотокарточкой на кресте, с которой смотрел смеющийся молодой Николай. Коля, Коленька. Колюнюшка... Яблоки из упавшей сумки рассыпались в беспорядке по могиле. Люба не стала их подбирать. Она подняла голову и увидела, что сверху падает невиданно ранний в здешних краях снег. Белые хлопья медленно летели к земле, а ей казалось, что это вовсе не снег, а лепестки яблонь, которые так любил ее Коля, что летят с неба тысячи таких лепестков, чтобы укрыть навсегда двоих, которые встретились слишком поздно...
19 Марфуша, почеши мне спинку
Эгрант
                - Дорогая, а где у нас лежит? Ну это. Ну, как его?
                - А ты посмотри в этом. Ну там, где это, как её.
                - Спасибо дорогая, нашёл.
                Анекдот.               
Прежде, представлюсь вам.
Я, Мишка. Мне 26 лет. Слегка женат. (Как теперь принято говорить, живу в гражданском браке.) Живу я в Петербурге.

Достался мне в наследство от моей бабушки дом в деревне. Деревенька та затерялась в глуши Псковских лесов.
Да и живых-то жителей в деревне той можно по пальцам пересчитать. Я люблю туда ездить. Воспоминания детства и всё такое.
Да и там живы ещё соседи моей бабушки. Они уже старенькие. Как их бросишь.
Марфа Ивановна, сухонькая, маленького росточка, чистенькая бабулька всегда в цветастом, выгоревшем от времени ситцевом платочке и льняном переднике, расшитом её руками. Матвей Иванович, высок, худ, лыс. На нём неизменно, зимой и летом, одни и те же ватные штаны в заплатках, прожжённые во многих местах. И как мы его не убеждали с бабой Марфой, что летом, такой прикид не по сезону, он только отмахивался. Приезжаю к ним, к сожалению, редко, гостинцев привожу. Но это, когда дорога просохнет. А, по осенней распутице туда и вовсе не добраться.

Весна. Уже по-настоящему растеплелось.
Я гощу у Бабы Марфы и деда Матвея.
Натопил баньку, натаскал туда воды. Самим-то им это уже не под силу.
Сидим с дедом Матвеем на полкЕ, греемся, о жизни беседуем.

-А ты, Матвей Иванович, изменял бабе Марфе?

-Акстись, Мишка, как такое возможно-то?
Я к ней с самой женитьбы отношусь со всем моим почтением.

-Так ты, дед Матвей, ни одной другой бабы и не попробовал?

-Ах, ты об этом. – Дед глубоко вздохнул и замолчал, улетая в своих воспоминаниях куда-то далеко в прошлое.- Так раньше же я с артелью плотников шабашничать ходил по разным деревням. Ребята в артели были насквозь пьющие. Как вечер, все они пьяные в навоз. А я-то не пьющий. Чего мне на их пьяные рожи-то любоваться было. Ну я и по деревни той гулять хаживал. – При этих словах, дед, приосанившись, подмигнул мне. - Это сейчас у меня топоришше стало, как гармошка, а раньше то.....- и Матвей опять глубоко вздохнул. - Ох и много этих баб было, Мишка. Ты мобудь и огурцов столь в жизни своей не поел. Ну, так это и не считается изменой-то. Я Марфе Ивановне честным душой-то был всегда.
Да и две души-то у нас с годочками превратились в одну большую душу. Одна, Мишка, у нас душа таперяча.
Спрашиваешь, много ли я с женой своей беседы веду?
Тут, сынок, другие беседы у нас. Не словесные.
Вот, давеча, сидим в избе вечером. Со скотиной-то уже управились и сидим, каждый своим любимым делом занимается. Марфуша вяжет что-то, я курю.
Печурка вкусно потрескивает. Молчим.
Тут Марфа Ивановна и скажи:« Я, думаю, что 25 хватит».
А ей отвечаю:«Я бы 50 дал» Вот и весь наш разговор случился. И я понял, что летом, через 4 месяца у соседки Серофимы, что на краю деревни живёт, будет день рождения. Ей 70 стукнет. И, что Марфушенька моя хочет ей 25 рублей в подарок отнести. Да и она-то поняла, что я понял и ответил ей, что 50 было бы сподручней.
А ведь про Серофиму-то мы до этого почитай с полгодика и не вспоминали. Вот, Мишка, до какого уровня душевного понимания дошли теперь наши разговоры.

-Так может это случайно или баба Марфа совсем о другом думала.

-Да как, касатик, о другом? Об ентом. Об ентом.
Да и не только этим примером можно обойтись.
Вот как-то, и было это уже тому годков десять, засобиралась моя Марфушенька в гости на два дня к своей сестре, в деревню Вишеры. Ну, как положено, гостинца собрала. Почеломкались мы с ней на прощание. Да и поехала она лошадью. (А мы всегда когда я даже утром на пастбище корову выгонял, целовались долго. А и делов то было на полчаса. Выпас-то вона, сразу за деревней к речке. Но, как в последний раз челомкались.)
Так вот, убралась моя Марфуша в путь, а к полудню я уже заскучал совсем и решил пойти за околицу деревни, к оврагу, чтобы прутьев нарезать, корзины плесть. Там, Мишка, лоза уж очень знатная. Марфуша катит к своей сестре, а я себе режу прутики. И вот, вдруг, наклонился я, чтобы поднять с земли вязанку с нарезанной лозой, да мне как вступит в поясницу. Радикулит проклятый. Не поверишь, так вот и стою на коленках. Ни лечь, ни на ноги подняться. Стою, бога молю, чтобы хоть чуть отпустил. Чтобы лечь я смог, а там уж и ползком доберусь как-нибудь. Помощи то, понятное дело, неоткуда ждать было. Никто же не знал где я. Да и Марфа, зараза, нашла время, когда уезжать. Стою на коленках, молюсь. Смеркаться стало, туман по полю пошёл. Вдруг слышу голос моей Марфуши. И голосок такой испуганный ласковый: «Матвей, паразит ты плешивый, сволочь кобелиная. Куда же ты, светик мой, запропастился?»

Ну, всё думаю, здец пришёл, раз голоса слышать начал.
Стал я громко причитать, молясь:«Боже еси, на небеси.»
И тут ведения у меня начались. Глюки, по-вашему. Выходит из тумана моя Марфушенька и прямо ко мне...
В общем, пока она меня матом не покрыла и не поцеловала, я думал, что это всё мне кажется. Оказывается, что она уже с полпути проделала и вдруг такая тоска на неё напала и так сердце сдавила, что она напугалась, что со мной что-то дурное произошло и завернула лошадь домой. А тут уж догадалась, что я за пруточками в лес попёрся. В общем, считай что спасла меня моя Марфа тогда, дотащила на себе до дома.

Опять не веришь в единение душ?
Ну тогда простой пример тебе приведу, вот только из бани выйдем.

Мы уже домывались и дед Матвей попросил меня уголёчком на спине у него где-нибудь крестик нарисовать. Я посмеялся, но просьбу его выполнил.

Вот мы и в избе. Баба Марфа уже бражку на стол поставила, да закусочки нехитрой. Это, как бабуля сказала, на пока вас этим поберечь, а, вот ужо выйдет из бани и она, так и по-настоящему почаёвничаем.

Дед Матвей, в чистой рубашке в синюю полосочку, поворачивается спиной к жене и говорит:«Марфенька, что-то у меня спину щикотит, почеши, пожалуйста.

Марфа со словами:«Ох же ты Матвеюшка и поросёнок, ну иди сюда, уж почухаю тебе твою спину.»

И тут я вижу, как Марфа начинает царапать деду именно то место, где у меня отмечено крестиком!!!!!!

Баба Марфа ушла в баню, а Матвей, хитро улыбнувшись сказал:«Вот, Мишка, сынок, любовь, она и есть в этом. Когда жена чувствует в каком месте у мужа спина чешется.
20 Первая восемьсотка
Таня Нефедова
Шёл третий, заключительный день соревнований. Бледный веснушчатый мальчик стоял перед стартовой тумбочкой. Я не могла отвести глаз от него. Так уж получается - на турнирах и в тяжелые тренировочные периоды эмоции обостряются многократно. А если Первенство области совпадает с началом весны, то дальнейшие события предсказуемы. Ещё пару дней назад я считала Сашу только другом, а теперь была влюблена до безумия.
Я уже преодолела полтинник баттерфляем, заняв, к большой радости тренера, второе место. До моей восемьсотки оставалось ещё несколько заплывов, но я спустилась в чашу бассейна, чтобы поболеть за любимого кролиста.
Саша был младший в своём заплыве, но я верила, что он финиширует первым. В нём сочетался высокий рост, выносливость и отличное чувство воды. На средних дистанциях ему не было равных. Качки с соседних дорожек могли обогнать его максимум на стометровке.
Это была первая восемьсотка в Сашиной карьере. Он старательно разминался: махал руками, делал выпады и вращал корпусом. Лишь взгляд, всегда такой спокойный и уверенный, теперь судорожно перемещался с одного соперника на другого, выдавая волнение.
Я вспомнила свои первые восемьсот кролем. В тот день я улучшила своё тренировочное время на две (!) минуты и выполнила третий разряд. Не скажу, чтобы я сильно волновалась, только не хотелось потерять очки и ошибиться в счёте. Вспомнив об этом, я усмехнулась, но тут же подумала о Саше. Ясное дело, теперь я смотрела на ту восемьсотку с высоты шестнадцатилетней сборницы региона. Но тогда...
Эти мысли молниеносно промелькнули у меня в голове. За последний сезон я ни разу не чувствовала такого волнения. Я аккуратно обошла разминающихся и остановилась возле третьей дорожке, где готовился Саша. Он увидел меня и улыбнулся так счастливо, словно ему не нужно было стартовать через три минуты. Я обняла его, чувствуя, как в душе всё переворачивается. Мне казалось, будто я провожаю своего солдата на войну, и неизвестно, скоро ли он вернётся. Пытаясь унять дрожь в коленях, я уверенно проговорила: "Саш, всё норм будет. Твоя любовь к плаванию не знает границ, а значит, вода поможет тебе. Тренер рядом, родители на трибунах - тебе нечего бояться. Но, главное, запомни - даже в самой трудной ситуации с тобой Бог". В этот момент состоялся наш первый неловкий поцелуй. От страха не осталось и следа. Секундометрист уже начал раздражаться, что я мешаю стартовать, так что я в помахала Саше и отошла.
Через минуту раздалась команда "На старт!" и короткий свисток. Ребята прыгнули. Некоторое время все шли наравне, но уже через сто метров крайние дорожки стали отставать. Через двести впереди боролись трое, а после трёхсот Саша стал однозначным лидером. Однако я понимала, что расслабляться не следует, ведь соперники могли стартовать в других заплывах. Кроме того, у Саши был реальный шанс выполнить третий разряд! Он укладывался в норматив, оставалось только продержаться. Я молила Бога, чтобы Он дал сил юному спортсмену.
На отрезке в пятьсот метров Саша устал. Это стало видно сразу - остановились ноги, сбилась техника, участились вдохи. Конкуренты остались далеко позади, однако третий разряд казался всё более нереальным. Я бежала около бортика и кричала, умоляла не сдаваться. Я знала, что он не услышит моих слов. Но чувства были важнее содержания. Саша увидел меня, когда ему оставалось двести метров. И он включил ноги, ускорился, всё далее уходя от преследователей. С трибуны болели родители, делал отчаянные жесты тренер. Как только Саша коснулся бортика, я взглянула на секундомер. Норматив был выполнен с отрывом всего в две секунды. "Слава Богу! - шептала я счастливо, - Слава Богу!" Битва закончилась победой. Теперь воевать предстояло мне.
... Вечером на награждении мы с Сашей стояли рядом. У него на шее сияла золотая медаль, рядом блестел значок третьего разряда. Сердце билось часто, как после дистанции. Хотелось взять мальчика за руку и больше никогда не отпускать. Саша, видимо, понял меня и тихонько прикоснулся к моей руке. Я смущённо опустила глаза, избегая взглядов других спортсменов. К счастью, в этот момент судья громогласно произнес: "За первое место на дистанции 800 метров вольным стилем награждается Елена Востокова. Поздравляем её с выполнением норматива кандидата в мастера спорта". Ребята громко зааплодировали, Саша подтолкнул меня: "Иди!". День, которого я ждала три года, наконец свершился. Пускай почти в семнадцать, но я стала кандидатом в мастера спорта. С Божьей помощью мы с Сашей выиграли эту войну. И начали встречаться в тот же вечер под чистым мирным небом.
21 Недолюбил
Игорь Гудзь
К единственной целой скамейке, на краю заросшей парковой аллеи робко подошел совсем еще молодой парнишка с букетом желтых роз в руке.
Он был одет в светлый летний костюм, жестко повязанный, торчащий комом на груди галстук указывал на то, что удавкой этой парень пользовался не часто, а лишь только в исключительных случаях.

Именно такой случай и должен был произойти через каких-нибудь полчаса с небольшим. Парень ждал здесь любимую девушку. Именно любимую! Единственную! Которая, вот так вот  – раз и навсегда!
Встречались они всего несколько недель, толком ничего друг о друге не знали, но это странное, пронизывающее их насквозь неземное чувство, родившееся в первое мгновенье, сразу так обожгло, обрело такую невиданную силу, что просто удержать его в себе не было уже никакой возможности.
Из всех несчастий мира парень боялся только одного – потерять ЕЕ. Вдруг не придет! Передумает или случиться что! Больше этого ничего в жизни сейчас он не боялся! И правильно делал!

Девушка, как и положено, слегка запаздывала. Парень аккуратно вытер носовым платком краюшек скамейки и несмело присел.
Именно сегодня парень решил сделать предложение, сказать главные слова. Тянуть дальше не было сил! Ну, прямо никаких! Задумавшись, он запрокинул лицо навстречу прощальным лучам уходящего солнца и прикрыл в благостной истоме глаза.

«Маша, Машенька, Мария! Какое удивительное имя! Сколько в нем света, тепла, красоты, нежности! Не какая-нибудь там Зинка, Верка  или Лидка. Не-ет! Ма-а-ше-ень-ка! Хочется без конца говорить, говорить, петь, кричать! Родная моя, любимая, хорошая, нежная! Ну, где же ты? Приди, приди…, скорее, скорее …!».

В это время с другого конца аллеи, со стороны местного рынка, к той же скамейке вяло подтащились две потертые тетки с такими же клетчатыми сумками.
- Чё это ...? – кивнула на прикрывшего взор парня маленькая и толстая. – Заснул, что-ли?
- Может заснул, а может и обдолбаный какой иль просто нажрался! – равнодушно зевнула длинная и худая.   

Парень вздрогнул, хотел уйти, но подумав, все-таки решил остаться. Как бы с любимой не разминуться в такой важный день.

Тетки, тем временем, по-хозяйски расселись на другом конце скамейки и не обращая ровно никакого внимания на воздыхателя, начали неспешный, милый женский разговор.
- Ох, тяжко прям сегодня-то! Целый день, все на жаре, да на жаре! Все подмышки  взопрели! Да что подмышки! Трусы и те все мокрые, будто обмочилась, прости господи! – начала толстая.
-  А ты синтетику-то брось! Возьми хлопок. Чуть дороже будет, зато в сухости себя соблюдешь! Все экономишь?
-  А как не экономить? Одна пашу-то, на всех разом! Сам пьет уж, почитай вторую неделю, и так лет двадцать уже, а сынок и вовсе пропал куда-то!
-  Петька пропал?! Куда ж это он!?
-  Так побила его тогда Машка-то! Сильно сучка пошмякала! И с дому выгнала! Из его же родного дома и выгнала-то! Здоровая она кобыла хренова! Сынок-то против нее слабоват будет. Я не вмешиваюсь, дело семейное! Пускай себе тешатся? А то и самой еще попадет!
-   Ну и невестку ты себе нашла! Так она и тебя по миру пустит.
-   Ну, пусть… попробует, у меня против ней секрет один есть!
-   Это чего же?
-  … Ты только это, помалкивай давай! Ясно!?
-  Да ладно! Ты ж меня знаешь! Могила!
-  Моги-ила! Ну вот! – перешла на свистящий шепот толстая. - Пока сынок-то, Петька мой по вахтам своим северным тоскался, понесла она. Невестушка моя. И знаешь от кого?
-  От кого?
-  А ты угадай!

-  Ну с Мишкой соседским она давно валандалась, это все знают, кроме Петьки твоего, конечно! Еще инженер к ней забегал, сама видела, тебя уж не стала расстраивать! Ну и ремонт там у вас тогда хохлы приезжие делали. Так и с ними она ласковая была! Да сразу с обоими! Водку им носила, пожрать, туда – сюда! Сама понимаешь! Правда, сама я не видела! Врать не буду! Люди говорили … .
- Не угадала ты! Ой, не угадала! От моего у нее, это дело-то …!
- От Петьки, что - ли?
- Да от какого Петьки, блин! От моего, говорю! От мужа МОЕГО, у неё …!
-  А-а! Ы-ы! Да ты что? И ты чего?
-  А чего я? Семью молодую херить?  Жалко! Только жить начали. Да вроде и любовь у них с Петькой! А со своим козлом мшелым чего делать? Разводиться, что - ли! Какой-никакой, а все же мужик! Где другого-то сыщещь?  Не девочка уже! Пьет он только, да кто нынче не пьет-то? Попьет, попьет и перестанет! За ум возьмется. Дай Бог!
-  Ы-ы! И чего?
-  А ничего! Машка наша  в больничку сбегала к Петровичу, там вот и скинула она. Сейчас это просто! Не то что в наши времена. За деньги все сделают. Хочешь аборт – пожалуйста, а хочешь опять беременность – ради Бога! Все, что хочешь, сейчас сделают! За деньги-то!
-  Дела-а!

-  А мне чего! Мой присмирел сильно, совестливый стал, невестка тоже жмется, а вдруг Петьке свистну! Вот они оба у меня где, теперь! Во-о-от! – показала она огромный красный кулачище.
-  Дела-а!
-  Жалею сейчас! Надо было ей родить тогда!
-  А Петька!
-  А чего Петька! Нам бабам мужику мозги запудрить, что пукнуть разок! Ну или может два разка!  Поверил бы, куда ему деться. Сейчас внучок бы подрастал! Второй годок пошел бы! Э-эх!
-  Дела-а?

-  Чего-о! Занудила! Дела-а! Сама-то от кого родила? А!? А Витьке своему чего наплела?! Дела-а!
-  Что ты, что ты, что ты! Что-о-о! Что ты, что ты!!!
-  Вот и помалкивай! А то – дела-а! Деловая, блин!
-  Откуда знаешь? От кого? Отку-уда-а …!?
-  От него и знаю-то! А ты думала, он только тебя обхаживал! И мне тоже  досталось маленько! Да и другим еще, некоторым!
-  Ы-ы!! Что ты, что ты, что ты! Вот гад! Ы-ы!
- А кто же он?! Гад и есть! Все они - гады! И козлы! Про тебя сам распинался, не просила. Все расписал, в подробностях! Да и не мне одной рассказал, наверное. Так что смотри!

- Что смотри!? Ы-ы! Что ты, что ты, что ты! Ы-ы!
-  Ишь! «Зачтокала»! «Ы-ы»! Ладно, проехали! Как расторговалась-то? С Русланчиком рассчиталася?
-  С Русланчиком!? Я с ним давно уже по-другому рассчитываюсь! Натурально!
-  Мужа совсем уже не боишься!? Свиреп он у тебя бывает, когда трезвый!
-  Устала бояться! Деньги-то на него тоже идут. Так что пускай! Небось! Стерпит!
-  Надо мне тоже с Русланчиком, как и ты – «по-другому…»! А то больно дорого он обходиться! Как думаешь, потянет обеих-то сразу?

- Молодой, здоровый, с гор! Траву с мясом жрет! Потянет, чего ему…!
- Давай по маленькой и по коням! А то дома ждут! Мужья, ити их!

Дамы привычно быстро организовали импровизированный фуршет, выпили, подзакусили и подхватив сумки потащились к воротам парка.

Парень какое-то время сидел не двигаясь. Будто остолбенел, будто молнией ударило его или еще чем таким же! Лицо его не выражало ровно ничего. Глаза бессмысленно смотрели на исчезающее за горизонтом солнце, губы шептали известные слова и выражения.

Через пару минут он резко поднялся, одним махом, с хрустом переломал пополам толстенный букет роз, зашвырнул остатки в кусты и пошел прочь, пошатываясь и бормоча что-то про себя. 

Недолюбил....!

P.S. ...а нечего было уши развешивать!
22 Такая вот генетика
Нина Пигарева
(Фотоколлаж автора)

Рыжиком - Пыжиком дразнили Лёньку в детстве, в армии все шутливо называли Подсолнухом,
а впоследствии за ним твёрдо закрепилось прозвище Мухомор.

Словно брызгами солнца, было усыпано конопушками всё его тело, оранжевой краской «пылали» волосы.
Черты же лица Леонида были правильными, рост и стать завидными, характер - мягким и покладистым.
В общем, всё при нём, однако не пользовался он успехом у местных девчат.
Никто не хотел становиться женой Мухомора.
   
До двадцати пяти лет Леонид не мог найти себе невесту, пока не обратила на него внимание Настёна,
курносенькая симпатичная «пышечка» из соседнего посёлка, куда он с друзьями частенько наведывался вечерами.
Всю нерастраченную любовь и нежность Леонид проявлял к Настёне.

Около полугода ежедневно в любую погоду спешил он на свидание с любимой, как на праздник.
Казалось ему, что семейное счастье совсем близко. Но сердечный порыв в отношении женитьбы
Леонид сдерживал до совершеннолетия подруги. Как только этот день настал,
он предложил ненаглядной стать его женой. Та пообещала дать окончательный
и незамедлительный ответ после совета с родителями и их согласия.
    
Но назавтра Настя к Леониду не вышла. Вместо неё к калитке подлетела её зловредная тётка,
ненавидящая Лёньку по непонятным причинам. 
Словно острый кинжал вонзила она в грудь парню, грубо заявив: «Забудь сюда дорогу -  не ровня ты нашей Настёне!»
    
Сутки пролежал Леонид пластом в кровати. Потом, собрал волю в кулак  и на поклон к Анастасии не пошёл.

Через пару лет он женился на вдове, у которой было двое ребятишек.
В скором времени друг за дружкой совместных двух дочек и сынка нажили.
И в дальнейшем у Леонида всё было хорошо.
    
А вот у Настёны женская долюшка не сложилась. Будто сама судьба поквиталась с нею за Лёньку.

Однако вернёмся в тот последний их вечер и посмотрим, что же произошло тогда дальше.
Настя, не дожидаясь рассвета, рассказала родителям о намерении Леонида. И мать с отцом не препятствовали.

А наутро, словно на беду, пожаловала нежданная гостья - отцова сестра
и сердобольными советами разбередила юную душу племянницы.
«Ты, Настюш, не торопись, - наставляла тётка, - что за нужда такой молоденькой
и славненькой идти за дурня рыжего? О детях будущих подумай, нарожаешь таких же мухоморчиков». 
   
- Да что ты девке душу терзаешь, - попытался было отец остановить свою родню,- пусть сама решает.
Но сеструха вмиг «забила» брата своими отчаянными доводами.
    
Целый день тётка увивалась возле Настёны с отговорами и, в результате,
с её молчаливого позволения, дала Лёньке «отставку».
    
Имелся на примете у расчётливой тётушки уже и женишок для любимой племянницы,
 недавно приехавший зоотехник, с виду - настоящий Аполлон, который квартировал у тётки.

Хитрющей «лисице» не стоило больших трудов устроить личную жизнь Настёны с зоотехником.
Но как оказалось, хороша была его только внешняя «оболочка», а внутри - одно гнильцо.

Чуть ли не с первых дней супружества его потянуло на сторону от молодой жены.
А через три года он и вовсе собрал чемодан и отчалил в неизвестном направлении,
 бросив Анастасию с двумя дочками.
      
Вот когда она спохватилась о преданном и добродушном Лёньке, но было уже поздно.
 Другую теперь женщину он любил и оберегал.
Его образ не давал Анастасии покоя, постоянно вольно и невольно всплывая перед глазами.
Позаботилась о том и матушка - природа, сыграв над Настей злую шутку.
    
Обе девчушки кареглазой Анастасии и их русоволосого отца вышли яркими «огоньками»
 со сплошным многоточьем веснушек.
А у Леонида все дети оказались похожими на смуглянку - маму.
Такая вот генетика…
23 Эта странная осень
Вера Шкодина
Время не остановить.
 И каждый, в конечном итоге, выбирает свой путь.
Но почему-то никогда не забывается первое трепетное чувство.
И чем дальше эта "странная осень", тем ярче и отчетливее она в памяти.
И все будто вчера...
...Кончилась летняя беззаботная жизнь. Наступил сентябрь.
Почти все лето  Танька  провела в  спортивном лагере. Это была награда от школы за  особые   успехи  в соревнованиях  по легкой атлетике. Целое лето не видела друзей, одноклассников.
   Она вспомнила начало прошлого года,  когда выбирали старосту.  Петька Вавилов так шумно и назойливо выкрикивал ее фамилию, что все тотчас единодушно ему подчинились.
   Танька после   придирчиво осматривала себя дома и нашла, наконец, что глаза у нее ничего, но если бы они были, как у соседки, десятиклассницы Ленки Платоновой, темные, непонятно мерцающие, Танька даже зажмурилась от  удовольствия, и еще с такими  же черными,  атласной змейкой, бровями! Но внимание Петьки было приятно.
   И вот теперь она уже восьмиклассница. С первых же дней с радостью окунулась она в эту привычную, интересную и шумную школьную жизнь.
Но будто что-то произошло с ней или с классом.
   Уже через неделю Танька стала замечать, что Петька Вавилов и другие мальчишки, даже девчонки,  за исключением, правда, всегда рассудительной и чуть ворчливой подруги Надьки, как-то вдруг разом, как бы перестали ее видеть. И она каким-то неожиданным  и необъяснимым  образом  оказалась, словно вне коллектива.
   Теперь никто с ней не заговаривал. Мальчишки не только не заискивали перед ней, как раньше, а вообще проходили мимо, будто она не Танька, а парта какая-нибудь или стол.
   Петька, если и натыкался на нее случайно глазами, то тут же отводил их или перемещал на другой  предмет.  А когда выбирали старосту, он  с  таким  вдохновением выкрикивал Вальку Яновскую, что Елена Максимовна, классный руководитель, нахмурилась и сдержанно напомнила, что староста должен быть примером во всем.
- И в учебе тоже, -  подчеркнула она, выразительно глядя на Петьку.
    Все знали, что Валька учится еле-еле. В конце -  концов  старостой выбрали отличника и тихоню Мишку  Горкина.
    А про нее, про нее просто забыли.
Вначале Танька удивлялась, пыталась оживить прежние отношения, но натыкалась на равнодушие или язвительные насмешки.
    Она не заметила, как вытянулась за лето, как подурнела и похудела.
На уроках физкультуры теперь она стояла рядом с долговязой Зойкой, которой даже Петька был едва до плеча.
И Танька все поняла.
    Ей почему-то вспомнился  рассказ  про гадкого утенка, и стало так жалко себя, что  она  даже прослезилась. Но когда вновь прочитала эту сказку в темном уголке читального зала,  успокоилась.
    Но с этого  дня она уже не могла обходиться без  такого  тихого и  уютного места в школе, где забывались  и исчезали все обиды и недоразумения.
Теперь мир ее стал таким огромным, таинственным, зовущим, что Танька едва досиживала в классе до конца уроков и,  не помня дороги, мчалась домой к своим потрепанным друзьям –книжкам.
    Сначала она прочитала все сказки и приключения , какие были в библиотеке. Потом читала все подряд,
И если бы не чуткое направление пожилой спокойной библиотекарши Анны Степановны,
неизвестно до чего бы дочиталась. Ее стала выделять учительница литературы:
-Ну, Танюша,- уютно закутываясь в пуховую шаль, произносила она, когда выдавалась свободная минутка на уроке,- какую историю ты нам расскажешь сегодня?- Давайте, ребята, послушаем.
    Танька начинала неуверенно, запинаясь, краснея, стыдясь.
Потом мир раздвигался, и она забывала обо всем.
Особенно она любила  допридумывать  истории,  если не очень нравился конец.
    Началось это с того, что ей попалась книжка с вырванными последними страницами, к которым  Танька  сочинила   окончание.
- Обратите внимание, ребята,- заметила однажды учительница,- какими интересными становятся   рассказы у Танечки.
И потом долго объясняла детям про фантазию и ее развитие.
    Танька слушала и краснела, хотя все остальное уже к ней не относилось.
- Дай портфель понесу.-  предложил  как ни в чем не бывало однажды Петька Вавилов после одного из таких уроков.
Танька вспыхнула, потянула к себе тяжелую сумку.
- Не туда попал,- отрезала она,- тебе на другую улицу, понял!
- Подумаешь, цаца!- приходя в себя, изумился тот.
- Вот и катись,- прокричала вслед Танька.- К своей Вальке!
На другой день, когда Петьку вызвали отвечать, она вдруг заметила, как он коряво и беспомощно  пересказывает, как глупо таращит глаза, ожидая подсказки.
- Вот и хорошо,- успокаивала себя Танька,- вот и хорошо, что он от меня отвязался.
    Но тут внезапно что-то вроде давно забытой обиды  подкатывало к горлу, и она тяжело вздыхала.
Лишь тихоня Мишка по-прежнему смотрел на нее влюбленными глазами и преданно подсовывал ей листок с решением  на контрольной по математике.
    Танька принимала его знаки внимания с подчеркнутым равнодушием.
- Очень нужно, -думала она,- помогал бы, как все, Вальке.
Но в глаза она ему ничего не говорила, только старалась всякий раз, когда они оставались после уроков втроем: она, Надька и он дежурить по классу ,побольнее уязвить его всякими насмешками. На что Мишка  попросту отмалчивался, что всегда приводило Таньку в замешательство.
   Однажды Надька заболела,  и им с  Мишкой пришлось вдвоем делать уборку.
Танька чувствовала себя напряженно, Мишка вовсе замолчал и терпеливо переносил ее задирания.
- А если я тебя ударю, тоже будешь терпеть? – неожиданно дерзко выпалила вдруг Танька, сидя на столе у окна и легкомысленно болтая ногами.
    Уборка была закончена, но уходить не хотелось.
Густые, тяжелые сумерки обволакивали стекла,  и казалось, кто-то наблюдает за ними из темноты. Танька, не дождавшись ответа, открыла окно.
    Ветви акаций чуть вздрагивали и раскачивались , как живые,  и таинственная,  пугающая прохлада обжигала разгоряченное лицо. Осенние листья клена нечаянно влетали в окно и, чуть кружась, падали на пол и парты.
Этот влажный и какой-то головокружительный запах школьного сада был тревожен и нов.
       Танька притихла, Мишка тихонько уселся напротив.
- А что Валька правда красивая, - глядя в окно с усилием  выговорила Танюшка и сильнее заболтала ногами.
- Нет, - торопливо возразил  Мишка, -  ну, то есть, - осекся он и упавшим голосом закончил, - может быть..
- Как это?! – насмешливо и зло уставилась на него Танька.
Мишка поднял на нее испуганные, чуть потемневшие глаза,  напряженно кашлянул и снова замолчал, опустив голову.
- Ну!
     Танька спрыгнула со стола и, придвинув к нему лицо с недобро сузившимися глазами, спросила  каким-то вибрирующим голосом:
- Ну, что же ты замолчал?!
И неожиданно закричала:
-Все вы, все вы за ней ,- голос ее сорвался, - а она, она.., -Танюшка задохнулась,- она ..троешница!
А Надька говорила, что я  стала некрасивая, понял! Была ничего, - она передразнила кого-то звенящим от обиды голосом, - а сейчас у меня руки длинные, и глаза, и нос, и все, - она срывалась, слезы дрожали в ее голосе, глаза расширились, готовые расплескаться.
     Опешивший Мишка словно очнулся, сорвался вдруг со своего места, неожиданно ткнулся Таньке куда-то в щеку беспомощными губами и, чуть помедлив, почти остолбенев от своей решимости,  выкатился из класса.
     По коридору гулко пронеслись его шаги, и все стихло.
Танька захлебнулась, потом вспыхнула, и вдруг тихонько, жалобно заплакала, всхлипывая, вытирая ладонью щеки и улыбаясь чему-то в темном, тревожно дышащем окне
24 Валькина любовь
Вера Шкодина
Жила Валька Архипова в осевшей, тесной землянухе вдвоем со старой матерью. Отца она своего никогда не знала, да и не говорила про него мать ни в молодости, ни тем более теперь. Когда-то она, мать, была веселой, белолицей молодухой, из тех отчаянных бабенок, что зовутся разбитными. И поплясать мастерица, и выпить – не прочь, и приветить какого обиженного мужичка. Били, бывало, ей стекла отчаявшиеся супружницы, вешали на трубу красную тряпку. Слышала Валька в детстве оскорбительные, скороговоркой брошенные вслед слова. Вздрагивала и забивалась под одеяло от очередного звона стекол. Видела на утреннем, скудном столе с остатками вечерней пирушки измятую деньгу, с которой направляла ее мать в магазин купить продукт. Частенько утром ничего, кроме чая да хлеба в хате не находилось, и, позавтракав скоренько привычным тем продуктом, убегала Валька в школу. Но, несмотря ни на что, уже в седьмом классе она заметно поднялась, лихо отбивалась от наседавших, нагловатых подростков постарше. Так же белозубо, как мать, скалилась при них и легкомысленно хихикала. А потом, закончив семь классов, пошла “зароблять на хлеб”. Сначала в доярки, потом, окончив поварские курсы в городе – поваром.
Мать  как-то  в  одночасье  состарилась, стала  ворчливой  и  подозрительной, допекала  дочь  придирками, гнала  от  нее  женихов. В  отличие  от  матери, Валька  была  рыжеватая, с  многочисленными  крупными  кляксами  по  лицу - конопатинами.  Парни  серьезно  к  ней  не  относились,  каждый  норовил  пошалить. Привычная  репутация  матери  постепенно  закрепилась  и  за  ней. Валька  ни  к  кому  особенно  привязана  не  была. Меняла  парней  часто  и  без  сожаления. Слыла  среди  них  легкомысленной, но  никто  победой  своей  похвалиться  не  мог, да  не болтали  они  про  то в  тайной  досаде.
- Подумаешь, яблоко  от  яблони, - подумывал  не  один, - цаца  какая.               
Поспешно  Вальке  осточертели  такие  женихи,  и  затосковала  бы  она  совсем,  не  подвернись  Николай.
Послали  ее  к  нему  в  бригаду  поваром. Против  обычного, тот  никогда  ничего  такого  не  позволял. Наоборот, часто  строго  окорачивал  других. И  Валька  постепенно  его  зауважала. А там  не  заметила, как  и  влюбилась. Николай  тоже  начал  замечать  напряженный  Валькин  взгляд, и  то, как  наряжаться  вдруг  стала, и  как  глаза  опускать. Усмехнулся. Однажды  в  августовский  денек  пошел в вишарник, что  в версте, за  полевым  станом, покислиться, вишня  уродила  крупная. Глядь – Валька  сидит  под  осинкой, ревет, трясется. Вдруг  увидела, вскочила и  опрометью – из лесу.
- Ты  чего? – уже  поздно вечером  после  ужина, когда  она  ковырялась чего-то  на  кухне одна, допросил  он.
Валька  зыркнула  на  него  отчаянно, да  как  заорет:
- Что  ты  лезешь, что  ты  лезешь в  душу-то? Все  вы  кобели распроклятые! – и реветь.
Опешил  Николай.
- Чего  ты, дуреха, чего? – и  помолчав  немного, постояв  неловко  рядом, спросил  сердито:
- Может  кто  забижает, так  скажи. Ну,  кто, кто? Говори, ну?!
- Ты! -  вся  трясясь, красная  от  слез, зло  вскрикнула  Валька. – Ты,  понял? И  уходи  отсюдова, понял? Катитесь  вы  все!
- Вот  дела-то, - удивился  Николай, оглядываясь. - Прямо  сдурела  девка. – Ну,  хватит, - подошел  он, дотронувшись  до  плеча, - хватит, говорю, - и, покрутив головой, потащил  с  гвоздя  полотенце. – На, вот, вытрись, чего  реветь?
И  начал  сам  вытирать  ей  глаза  и  нос. Валька  притихла, покорно  поднялась, поправили  волосы.  И  вдруг, уткнувшись  ему  в  грудь, заскулила  тихонько  и  жалобно.
- Ну, ну – успокаивал  Николай, окончательно растерявшись. Валька подняла голову, и он наткнулся на ее горячие, мокрые, вздрагивающие губы.
С тех пор и началось все.
И совсем уже Валька в мечтах своих поверила в свое счастье, ан нет, видно, не так все просто у нее, как это было у матери.
Николай любил свою  жену и всегда торопился домой.
Да и дети тут же толклись при нем, посланные матерью к отцу в бригаду по вишню.
25 Неупавшая звезда
Анна Смирнова 9
Неупавшая звезда



«Не сыпь мне соль на рану! Не говори…» Вот, чёрт, привязалась! Вероника наставила воротник куртки - хо-лод-д-но! Растворились в ночи огни танцплощадки. Всё дальше чьи-то голоса и раздражающий, ну просто вы-во-рачивающий смех.

Тишина-а-а. Это же надо, какая тишина. Как будто и не гремел этот дикий рок. Ну и музыка – или визг, или довоенное танго! И куда её занесло... Развеяться решила, покутить, погулять… поздней осенью-то. Скукотище.

Нет, на курорт надо ездить летом, в самый разгар. Солнце, море, загар, и себя показать и… с её-то, Вероникиной, фигуркой не в потёртых джинсах и мешковатом свитере по ночному побережью, а в купальничке – высший класс! Она идёт своей походочкой – мало места, а все штабелями, штабелями… Ой, ой, ой, размечталась, курортный роман! Да уж. Одни старики или дебилы. Что за мужики пошли, господи… Всё надоело: и аллея эта, и лестница, и дорога в кафе, единственное человеческое в ближайшем районе. Вероника посмотрела в окно и подмигнула улыбающейся официантке. Неплохая девчонка. Двадцать лет – уже мать. И с мужем повезло. Даже не верится. Идеал. Каждый вечер встречает, чтоб никто не пристал. Ещё бы – такая девочка. Талия – класс! Вообще-то и у меня не хуже была. Нет, хватит, надо худеть. Пару килограммчиков – в самый раз. Вот приеду домой и на воду. До работы ещё неделька, успею. Халатик накрахмалю, отутюжу, завяжусь потуже и вперёд… больных офицерр-ров в чувства приводить. Никитична не преминёт съязвить: «А курорт-то на пользу пошёл..»

Ой, скорей бы домой! Устала от скуки, от этого холодного неба, сырости, серости. Бр-р-р-р! Вероника передёрнула плечами, ускорила шаг. « Не сыпь мне соль на рану..» Опя-а-ать! Дурацкая песня. Дура-ц-ка-я. Почему? Да потому, что слова дурацкие. Что значит «не говори навзрыд»? Она бы никогда не ревела, и виду бы не показала. Улыбнулась бы своей до одури счастливой улыбкой: «Всё путём. Живи!» И всё. «Не говори навзрыд!» ещё чего! Вот и он пусть катиться… этот ненормальный моралист. «Ты никого никогда не любила!» Самоуверенный болван. Не любила! Ну и что? А может, ещё не появился он «на белом коне». Уже двадцать пять стукнуло, а его всё нет и нет. А так, бывает, хочется любить, хоть вой. Ребёночка хочется! Что она, не человек, что ли? Ну, ветер в голове. А кто не увлекался! Такая вот она непостоянная. А мы ж такие нравственные, куда там! Ну и пусть катится, пусть ищет себе дурочку, чтоб в четырёх стенах сидячи, его из плаванья дожидалась. Пусть ищет. А она тоже себе найдёт. Она – то? Только глазом поведёт – любого снимет! Да вот, хоть сейчас. А что? Неужели так и уехать, чтоб нечего вспомнить было! Не-е-е-ет.

Вероника оглянулась: кругом одни парочки зажимаются. А кто это там, на берегу? Художник, что ли? Рисует, надо же. В самый раз слиться с искусством, очиститься. Надо же в такую-то пору рисовать! Хо-ло-дно!

Вероника потёрла руки, пытаясь размять непослушные пальцы, чуть замедлила шаг. Странный какой-то: Стоит, не шевелится. Окоченел, что ли?

- Молодой человек!

Художник оглянулся. Молодой какой, господи! Везёт же мне на юнцов! Лет двадцать, не больше. А глаза… Как задумался – никак не очнётся! И фигура ничего, стройный, плечи – всё кажись на месте, даже усы пробиваются… Ни-че-го!

- Рисуем?

-Что?

Кажется, приходит в себя.

- Что рисуем, спрашиваю?

- А… Небо.

И повернулся к мольберту. Вероника заглянула через его широкую спину и увидела белое полотно.

-Так что ж ты его никак не нарисуешь?

- Это не так просто.

Везёт же мне на ненормальных. Нет, ну надо же, ещё один чокнутый…

- Что ж тут непростого-то: чёрное пятно, натыканное жёлтыми точками…

-Всё не так просто. Есть одна древняя легенда. Небо – это душа, которая радуется и печалится, живёт и умирает, но рождается снова… Оттого оно и разное такое, небо…

- А звёзды?- Вероника смотрела на маленькие огоньки, кутаясь в застёгнутую наглухо куртку.

- Звёзды? Это сердца, дарящие людям свет и счастье. Однажды звезда упала на ладонь юной девушки, которая потеряла своего возлюбленного. Эта звезда указала ей путь, спасла умирающего юношу.

- Это тоже из древней легенды?- усмехнулась Вероника.

- Да, конечно. Звёзды ведь не оживляют людей, но любящие сердца и есть эти звёзды…

Неужели он верит в эту чушь?! Бред какой-то. И этот тоже про любовь.
Начитались всякой муры. Любовь. Господи!

- А что такое любовь?- Вероника снова посмотрела на небо.

- Любовь? Любовь…

Ага, призадумался! Сейчас начнёт что-то вроде Витькиного самопожертвования… «до гробовой доски»… Ой, только не это! Не хочу!

- Ладно. Молчи.- Вероника подошла вплотную.- Слушай, мужик ты или кто? Я уже окоченела, а он о высоких материях.

Ой-ой-ой! Как глазки-то заморгали!

- П-п-простите… действительно…

Никак ветровку снимать задумал? Вот комик!

- Брось!- взяла его за руку,- Ты местный? На чашку чая не пригласишь?

- Я – нет. То есть, да, конечно… Я проездом, вообще- то… остановился на квартире. А Вы, действительно, продрогли – вон как дрожите.
Вы, Вы! Неужели не собьётся? Такой правильный? Чудно.

- Ну, так что? Пригласишь?

- Да, конечно, пойдёмте, я только вещи соберу.

А засмущался-то как, засуетился. Интересно, что он обо мне думает… Ай, пусть думает, что хочет. Всё равно. Завтра я буду уже далеко.

Ветер подхватил упавший лист, понёс его играясь, к морю и уронил в песок.
А небо-то так и не изобразил. Тоже мне, нашёл, что рисовать.
Шли молча, оставляя вдали побережье и нетронутый лист бумаги на мокром песке.


- Как зовут-то тебя?- улыбнулась Вероника.

- Саша. А Вас?

- Меня…- Чуть призадумавшись, взметнула рыжей копной волос, - зови меня Никой.

- Вероника, значит…

- Ой, не надо… И вообще, давай на «Ты». Ну, что смотришь? Быстрая я, да? Какая есть. А вообще, знаешь что, иди ты. Ну что смотришь? Топай, говорю, не понимаешь? Топай отсюда! Запачка-а-аю-ю-ю!

Что это со мной? Ещё чего доброго, разревусь. Этого только не хватало. И что это, соплячок этот так разжалобил, что ли? Опять выть охота. Сейчас завою, и в психушку заберут под конец, вот здорово будет! Как смотрит-то – влюбился, что ли? Только этого не хватало.

Вероника громко засмеялась. Внезапно замолчала. Посмотрела на него внимательно и устало.

- Пошли пить чай.


Чай крепкий, горячий – класс-с! Неплохо он тут устроился. Отдельная комнатка, уютно… А он чистюля! Что это он задумал: на полу стелит.

- Сань, ты чего?

- Ты у меня переночуешь, поздно уже. А я на полу.

Господи! Он что, серьёзно? Мамочки! Хоть бы не рассмеяться. Главное, не рассмеяться. Обидеться надо, вот что.

Вероника встала, закинула на плечо куртку.

-Ты куда?

Взволновался-то как! Заботливый!

- А я, милый, не привыкла навязываться.

- Подожди.

- Ну, что ещё? Не нравлюсь, так зачем звал?

- Почему же…. Нравишься.

- Правда?!

Ой, глаза какие! Ещё, гляди, и я влюблюсь.

- Правда. Я нарисовать тебя хочу.

Это уже совсем интересно!

- Только, боюсь, не получится.

- Почему же?

-Странная ты. Смеёшься все время, а глаза у тебя какие-то…

- Какие?

- Не знаю… Не могу понять.

- И не надо, не надо, милый. Давай-ка баиньки, а?!

Господи! Опять реветь охота. Скорее спать - и всё!

- Выключи свет,- Вероника разделась и подошла к окну. Небо, казалось, опустилось так низко, словно заглядывает в комнату, прямо в неё, Веронику.
Она повернулась.

- Сань!

- Что?- чуть слышно.

- А звезда может указать путь к себе?

- Только, если человек сам захочет его найти…

Ой, как тошно…

- Помоги мне, Сань.

- Что?

- Найти. (Ну и стерва же я!)

… Неторопливый стук колёс уносил Веронику вдаль от унылого осеннего города, серого побережья и чёрного неба. А ладонь жгла неупавшая звезда. А может, и не жгла. Ведь звёзды не падают с неба просто так…
26 Рельсы
Альба Трос
  Остановка находилась в десятке метров от перекрёстка. Они спустились, и трамвай, дребезжа, двинулся дальше. Она сделала шаг по направлению к месту, где одна улочка пересекала другую, к финишной прямой, но он удержал её за локоть.
  -Подожди. Смотри, какое здесь небо.
  Она подняла голову. Над старыми одноэтажными домами, над рыночными прилавками и снежной коркой на земле висело небо. Предзакатное, бледно-розовое, оно завораживало, лишая способности мыслить. Она подумала, каково это – увидеть такие цвета в окно, проснувшись под вечер и осознав, что человек, которого ждал, так и не пришёл.
  -Здесь всегда так тихо…
  -Сейчас везде тихо. Первый день года, все по домам, за столом сидят или отсыпаются.
  -Да, ты права. Ладно, пойдём.
  Они захрустели по снегу, завернули за угол, молча пошли между рядами домов. Она смотрела на занавешенные окна, на полузасыпанную траншею под белым покрывалом, а потом снова вперёд. Там всё отчётливее проступала арка входа.
  -На самом деле здесь тише, чем в городе. Много стариков, а остальные утром в центр, вечером возвращаются и отдыхают. С моего детства ничего особо не изменилось.  –Послушай, - вдруг вскинулся он, - если хочешь, поехали домой. Я потом сам приеду, ты даже не будешь знать когда. Я понимаю, что это глупо, что тебе тяжело, просто…
  -Не надо, сто раз обсуждали, - она старалась говорить так, чтобы её голос не дрожал. – Я сама решила. Пришли уже.
  Они остановились под аркой. За ней белели аллеи, на участках громоздились камни, принявшие новые формы под рукой человека. Он подтянул к носу воротник и переступил границу. Она повернулась ко входу спиной, ненадолго замерла, вытащила из сумочки сигарету. Выпуская дым, она смотрела на него, наклонившегося над чёрной плитой, сметающего снег с её поверхности, достающего из кармана яркую пластмассу цветка. Она слышала, как он шептал через годы, обращаясь к той, кого она не видела даже на фотографиях. Он говорил с прошлым, возможно, о том, что, наконец, снова счастлив, возможно, просил благословения. Из глаз потекло, и она закрыла их.
  Когда он коснулся её плеча, влага уже успела высохнуть. Не говоря ни слова, они двинулись к остановке. Вечерело, и в окнах домов то здесь, то там вспыхивал свет. Она думала о рельсах, по которым катилась жизнь, обманчиво ровных, ведущих из полузабытья прошлого в туман будущего. Она думала о том, о чём мог думать он. Вдалеке раздался звон трамвая, и они ускорили шаг.
27 Свет в окне
Альба Трос
Сказать, что никто не ждал Севу Званцова этим дождливым ноябрьским днём, было бы верхом несправедливости по отношению к родным мальчика. Его бабушка уже достала из холодильника кастрюлю с борщом и сейчас ловкими движениями раскатывала по столу тесто. Время от времени она бросала взгляд из под очков в толстой роговой оправе на настенные часы, отмечая для себя, сколько осталось до прихода внука. Обычно по средам он возвращался около пяти, потому что посещал школьный кружок изо, начинавшийся сразу после седьмого урока. На самом деле Севу не слишком прельщала карьера художника, просто однажды мама решила, что её болезненно застенчивому ребёнку необходимо чаще бывать в коллективе. Спортивные занятия Званцову-младшему, с малых лет страдавшему разнообразными ОРЗ и ОРВИ, были противопоказаны, о танцах или театральной студии речь даже не шла. Из всех оставшихся вариантов рисование выглядело наиболее приемлемым. Сева, отягощённый ответственностью во всём, что казалось требований взрослых, старательно изображал в альбоме яблоки и конусы, заслуживал похвалы учителя и совершенно не понимал, зачем это было нужно. Однажды руководитель кружка, седовласый мужчина с профилем патриция, принёс в класс альбом с репродукциями картин великих живописцев. Тогда, вглядываясь в изменчивые глаза Джоконды, Сева вдруг остро почувствовал всю нелепость того, что они делали на занятиях. Впрочем, ему очень нравились рассказы о жизни художников, которыми всегда оканчивались их встречи. Слушая их, он словно бы взлетал над монотонностью   будней и устремлялся туда, где его ждала другая, исполненная волшебства и тайны жизнь.
Сегодня, подходя к кабинету № 218, Сева с удивлением обнаружил группу юных любителей изобразительного искусства, недоумённо толпившихся под запертой дверью. Явилась завуч Тамара Михайловна и объявила, что занятие отменяется из-за болезни руководителя. Званцов посочувствовал Анатолию Петровичу, который, несомненно, разжёвывал сейчас стрептоцид, морщась от горечи, и направился к выходу. Он совершенно не думал о том, что только что получил в распоряжение целых полтора часа свободного времени, и, выйдя за ворота, сразу же свернул на привычную дорогу к дому. Через два десятка шагов мысли мальчика приняли направление, в котором текли весь последний месяц. Очнулся он от того, что голове его стало подозрительно мокро. Все признаки указывали на то, что начался дождь, причём уже в третий раз с утра. Сева с некоторой укоризной посмотрел в небо, откуда лила холодная вода, приподнял воротник и вдруг обнаружил, что каким-то непостижимым образом оказался аж в трёх кварталах от нужного маршрута. Он не знал даже, как долго пробыл в своих мечтаниях, а мысль о том, что придётся узнавать время у незнакомого человека, повергала его в смятение. Неизвестно, сколько ещё Сева стоял бы на месте, беспомощно озираясь по сторонам, если бы не заметил большой циферблат над зданием универмага. Оказалось, что до возвращения домой оставался ещё почти час. Немного успокоившись, Сева направился в сторону улицы, которая, в конце концов, должна была привести его к тому месту, откуда он начинал путь.  Минуту спустя одна юная особа вновь завладела его сознанием.
Юля Белецкая пришла к ним в класс в начале этого учебного года. Отец её, кадровый офицер, несколько лет провёл в гарнизоне на севере и вот, наконец, получил долгожданное назначение в столицу. Поначалу Сева не обратил на новенькую внимания. Невысокая, тоненькая, с длинными русыми волосами, она ничем не выделялась на фоне остальных его одноклассниц, и уж конечно не шла ни в какое сравнение с Надей Верхоглядовой или Лерой Штерн, первыми красавицами 7-А и, как водится, невероятными воображалами. Всё изменило то самое сочинение. Творческие письменные работы по изученным произведениям были для Званцова невыносимой мукой. У него не укладывалось в голове, как можно на пятидесяти строчках передать эмоции, которые захлёстывали его при чтении «Принца и нищего» или «Мальчика со шпагой». По сравнению со словами, приводившими Севу в восторг на страницах любимых книг, всё написанное им самим казалось смешным и жалким. Темы в духе «Как я провёл лето» или «Что я мечтаю совершить в жизни» вдохновляли не больше. Делиться подробностями своей жизни, а уж тем более мечтами, с чужими людьми казалось Севе чем-то постыдным. Такое можно было позволить себе лишь с лучшим другом, которого мальчик из 7-А пока что не сумел найти. Тридцать шесть дней тому назад Вероника Игоревна,   учительница русского языка и литературы, задала классу домашнее сочинение на тему «Чем я чаще всего занимаюсь в свободное время». Битых два часа Сева не мог заставить себя подойти к письменному столу и ещё примерно столько же вымучивал корявые бессмысленные фразы.  В душе он был благодарен Веронике Игоревне за то, что она никогда не комментировала его «творения» перед классом и даже ставила за них нейтральные «четвёрки», и лишь однажды вскользь обронила, что «такой способный мальчик мог бы писать значительно лучше». Ему очень хотелось хоть как-то порадовать свою учительницу, но проклятый страх открыть кому-либо свой мир был выше этого желания. Пятью днями спустя Вероника Игоревна вошла со звонком в класс, села за стол и придвинула к себе стопку тетрадей. Объявив оценки, она сдержанно похвалила несколько работ, а потом внезапно подняла глаза и пристально взглянула на замерших за партами учеников.
«Я хочу, - сказала она, - прочесть вам сочинение Юли Белецкой. Оно получилось совсем маленьким, но в нём сказано больше, чем другой выразил бы на десяти страницах. Послушайте».
Свободного времени у меня и мало, и много. Мало, потому что мама и папа целыми днями работают, и кроме того, чтобы делать уроки, я ещё помогаю им по хозяйству. Правда, я часто отвлекаюсь. Например, начинаю гладить, задумываюсь и полчаса стою с утюгом в руке. Поэтому, свободного времени у меня много. О чём я думаю? О разном, о цветах, которые растут в жарких странах, о том, как здорово было бы спать летом на крыше, о волнах на море, которое я ни разу не видела. А ещё у меня есть карманный фонарик. Иногда вечером я тушу в комнате свет, сажусь на кровать и то включаю, то выключаю его много раз. Я представляю, что это маяк, и кто-то сейчас смотрит на него с корабля и радуется, потому что теперь знает, куда ему плыть. Вот то, что я больше всего люблю делать, хотя в моей жизни есть ещё много других хороших вещей.
Вероника Игоревна закрыла тетрадь. Ни единый звук не нарушал тишину. Никто не знал, как себя вести, и даже Верхоглядова со Штерн, надевавшие презрительные гримасы всякий раз, когда хвалили не их, сидели с недоумевающими лицами. Вдруг откуда-то с задних рядов раздался хлопок, потом ещё один, и вот уже звук аплодисментов заполнил класс. Все глаза обратились к тому месту, где сидела Юля, и Сева тоже повернулся в её сторону. Девочка никак не реагировала на такое проявление внимания, лишь слегка опустила взгляд. Учительница дождалась, пока стихнет шум, встала и подошла к парте виновницы столь бурного проявления эмоций.
-Скажи, Юля, ты когда-нибудь думала, кем хочешь стать, когда вырастешь? - с улыбкой спросила учительница.
-Я ещё не знаю, но самое главное, чтобы я никогда не переставала мечтать, -  тихо произнесла девочка, и Сева почувствовал, как что-то оборвалось внутри него от этих слов.
Никогда раньше ученик 7-А Сева Званцов не думал, что с ним может произойти нечто подобное. Ничем себя не обнаруживая, теперь он постоянно наблюдал за девочкой, каждый день открывая что-то новое. Ему нравилось в ней всё: то, как она сидела за партой, не горбясь и не сутулясь, всегда с прямой спиной, как здоровалась с одноклассниками, как спокойно отвечала у доски. В такие моменты он старался отводить глаза в сторону, чтобы  никто случайно не заметил его заинтересованности, но взгляд помимо воли хозяина упорно возвращался к лицу Юли. Он думал о ней над тарелкой с остатками остывшей котлеты в школьной столовой, по дороге на занятия и домой, перед сном в темноте своей комнаты, сидя в продавленном кресле на даче, куда часто ездил на выходных с родителями. Вечерами, под бесконечный стук дождя по стёклам, Сева подолгу вглядывался в осенние сумерки, представляя, как где-то в огромном городе в одном из окон сейчас вспыхивает слабый свет.
Мальчик так глубоко ушёл в свои воспоминания, что не заметил лежащий на дороге обломок кирпича, зацепился за него и на полусогнутых ногах пролетел вперёд несколько метров, чудом избежав падения. Затормозить ему удалось лишь в центре огромной лужи. В результате он оказался с головы до ног покрытым брызгами грязной воды. Сева выбрался на сушу и, огорчённо пошмыгивая носом, стал анализировать потери. За прорезиненную обувь можно было не волноваться, грязь на форменных школьных брюках тоже не бросалась в глаза, а вот с курткой следовало срочно что-то делать. Всегда аккуратный, Сева даже не представлял, что скажут мама и бабушка, если он предстанет перед ними в таком виде. Мальчик покрутил головой по сторонам и обнаружил в нескольких метрах от себя арку подъезда. Подойдя ближе, он увидел, что проход за ней вёл во внутренний двор-колодец, каких много в этой части города. Зная, что в подобных местах часто можно найти колонку с водой, Сева  вступил под арку, однако ожидания его не оправдались. Двор был абсолютно пуст, лишь на асфальте сиротливо валялись несколько размокших обрывков бумаги, по видимости, кем-то содранные со стен объявления. Сева уже собирался повернуть назад, но неожиданно уловил краем глаза что-то необычное наверху. Мальчик поднял голову. Сначала он не увидел ничего примечательного, как вдруг за одним из тёмных окон третьего этажа появилось и исчезло едва различимое пятно света. Званцов застыл на месте, не отрывая глаз от оконного стекла. Он был почти уверен, что увиденное только что произошло лишь в его воображении, но спустя несколько секунд вспышка повторилась, а за ней последовала ещё одна, и ещё, и ещё. Словно во сне Сева  нетвёрдыми шагами двинулся к ближайшему к себе входу в парадное. Он ни о чём не думал, его вёл какой-то необъяснимый инстинкт, и лишь в голове то вспыхивали, то гасли круги света. Мальчик добрался до площадки третьего этажа и остановился. Прямо перед ним находились две двери, ещё по одной располагались слева и справа. Протестующий голос раздался у него внутри, но тут же инстинкт снова взял верх над разумом. Сева подошёл к правой двери, на мгновение замер, глубоко вздохнул и нажал кнопку звонка. Какое-то время ничего не происходило, а потом изнутри послышался звук приближающихся шагов. Дверь отворилась, и в проёме возникла невысокая миловидная женщина.
«Ты что-то хотел, мальчик?», - спросила она, и Сева почувствовал, что не может даже пошевелить языком. Женщина внимательно посмотрела на него, чему-то улыбнулась и повернула голову назад.
«Юля, это, кажется, к тебе», - крикнула она, развернулась и исчезла в квартире. Будто со стороны ошеломлённый Сева наблюдал, как из глубины коридора к нему приближалась та, к кому он так стремился в своих мыслях. Юля остановилась возле мальчика и взглянула ему прямо в глаза.
«Здравствуй, Сева. Ну что же ты стоишь на пороге?».   
28 Счастье встречи
Сергей Метлов
Встретились двое : он и она. И пробежала искорка и зажглись костерком два тлеющих до их встречи сердца. И сели в кафе, и сплелись их руки, и ждали этих мгновений счастья их души, и вот, дождались, и счастье с ними и в них, и радует, и ласкает и обнимает надеждой.
- Как ты? – спросил он, снимая с нее пальто.
- Не поверишь. – задорно ответила она.
Сидели за столиком, и жизнь протекала мимо, как будто так было и надо, и не могли насмотреться друг на друга.
- Почему мы не встретились раньше, я же так ждал тебя? – спросил он.
- Значит, не дано было. До этой встречи.
Их руки нашли друг друга и глаза смотрели и тонули в глубине того невообразимого, что только может дать встреча двух желающих её людей.
Они пили коньяк маленькими глотками и улыбались друг другу. И в этой улыбке было всё: боль ожидания, радость обретения, счастье ощущения друг друга.
- Почему ты не искал меня? – она вдруг сжалась в беззащитный, как ему показалось, комочек.
- Я искал. Я всегда думал о тебе. – ему захотелось её защитить от всех напастей и невзгод.
- Тогда почему я столько лет была без тебя?
- Прости меня милая. Это я виноват.
- Обними меня. – она придвинулась к нему.
- Я больше никогда не отдам тебя никому.
- А я и не уйду. – она подняла голову и улыбнулась.
- Даже когда я буду вредным? – он гладил её по волосам.
- Я же люблю тебя. – она отстранилась и заглянула ему в глаза. – твоя вредность, - моя вредность, твоя любовь – моя любовь, я принимаю все, что связано с тобой и разделяю это.
- А если…
- Даже тогда, когда если – она засмеялась.
- А вот будет…
- Значит будет с нами. – улыбка не сходила с её лица.
- А ты не боишься, что не оправдаю твоих надежд? – он пытливо заглянул ей в лицо.
- Боязнь, - удел трусов и глупцов. Но мы же любим друг друга. Любовь не унывает, всё терпит, бывает милостива, ну, это же любовь.
Они еще долго сидели обнявшись, еще много будет у них разговоров, совместных дней, ночей и вечеров, но, я, случайно, будучи свидетелем их встречи, и наслаждаясь песней двух любящих сердец, сидящих за соседнем столиком, понял, что выше и надежней их любви нет ничего на свете.
29 Лену позовите!
Татьяна Аггуриева
          Лена припоздала – траурный зал находился на другом конце города, и даже выход из дома с приличным запасом времени не спас её от утренних пробок, парализующих движение. Внутри городской черты протекает неширокая река и проходит железная дорога, поэтому мостов целых пять, но, что удивительно, довольно узких. Лена, как и остальные горожане, недоумевала, почему городские власти никак не додумаются расширить мосты, увеличив пропускную способность транспорта. Вопрос, чисто риторический, отвлекал её внимание  во время невесёлого пути, и Лена сосредоточенно обдумывала содержание письма-жалобы в районную администрацию или обращения на горячую линию губернатора, недавно назначенного и, судя по бесконечным интервью, довольно энергичного...
          Когда, запыхавшись, держа в руке газетный свёрток с четырьмя тёмно-бордовыми розами, перевязанными чёрной ленточкой, подходила она кованым воротам, навстречу уже шагала процессия, и Лена отпрянула в сторону – прямо на неё надвигался огромный, как показалось, портрет Николая Ивановича в траурной рамке. Открытый взгляд карих глаз, тень улыбки, прячущейся в уголках губ, зачёсанные назад русые волосы, слегка тронутые сединой – такой близкий и отныне бесконечно далёкий человек, чьё присутствие рядом с собой в течение десяти лет Лена воспринимала, как должное, не придавая значения неявным знакам внимания и неким молчаливым намёкам. И только позавчера, случайно узнав от сослуживца – соседа по подъезду – ужасную новость о внезапном уходе из жизни после непродолжительной болезни Николая Ивановича Орехова, с которым тот трудился в одном отделе, Лена ощутила тяжесть утраты и осознала собственную слепоту. Находясь в отпуске, она могла вообще оказаться не в курсе событий, и, выйдя на работу, получить настоящий удар. Повезло, что сослуживец повстречался вечером в магазине, хотя «везением» произошедшую трагедию называть не следовало бы...
          Странно как: был рядом человек, можно сказать, старший товарищ (разница в возрасте – семнадцать лет); казалось бы, ничего особенного – просто общались. Но почему третий день подряд так саднит сердце, и слёзы выжигают глаза, и скрыть их трудно, но необходимо, чтобы не волновать родителей..? Мама и так испереживалась по поводу её сегодняшней поездки – не ходи, зачем тебе, не твой коллега, ближнее окружение придёт, да и родственников, наверно, много... Лена, отговорившись общими фразами, естественно, поступила по-своему. И в эту минуту, пропуская мимо  колонну, в которой, действительно, было довольно много знакомых лиц, она пыталась взять себя в руки, чтоб не зарыдать навзрыд на глазах у изумлённой публики – с чего бы Ермиловой на похоронах Орехова так убиваться..? И слухи, как метастазы, поползут в разные стороны. А так – ну, пришла и пришла; попрощаться захотела, ничего особенного. Возле проходных некролог должны были вывесить с указанием даты и места. И с фотографией... Лена судорожно сглотнула и содрогнулась внутренне – хорошо, что она всё это не увидела.
          Лена высвободила цветы из газеты и, пристроившись в хвост процессии, понуро поплелась перед двумя разговорчивыми тётками, одна из которых, наверно, была соседкой Николая Ивановича, судя по её чрезмерной осведомлённости о покойном. Против воли прислушивалась она к чужому монологу – пронзительный голос ввинчивался в уши, и некуда было скрыться, не привлекая внимания. «...А перед смертью  Лену какую-то звал, представляешь?! Лену, мол, позовите! Одно и то же твердил до последнего, а сестру родную в упор не признал, и племянников тоже! Сам-то вдовец, жену Ольгой звали, сестра – Люда; а больше и женщин никаких – племянники да сестрин муж. Так Людка аж до потолка взвивалась – боится, что претендентка на квартиру объявится; наследников-то, кроме неё самой, нет. Но, думаю, никто не помешает ей трёшкой Колькиной завладеть; везёт же некоторым, ой, что я такое говорю, тьфу-тьфу. Интересно знать, а кто такая Лена..?»
          Лена ускорила шаг и беззвучно заплакала. Противная сплетница, любительница подсчитывать чужое имущество, осталась позади вместе с внимающей ей товаркой. Отчётливо возник перед мысленным взором Николай Иванович – вспомнились его особенная улыбка, адресованная ей лично; мягкие интонации, появляющиеся только при разговоре с ней; задумчивые и ласковые взгляды, которыми он её одаривал; милые презенты к 8 марта и дню рождения; робкие, как будто случайные, прикосновения к руке; и многое другое, на что она совершенно не обращала внимания, и, разбираясь в очередном своём запутанном бесперспективном романе, так и не поняла вовремя, что счастье – вот оно, в двух шагах, стоит только руку протянуть. Комплексовал из-за разницы в возрасте и не решился сделать первый шаг...
          Розы нещадно кололи ладонь, но она, не чувствуя боли, сжимала букет изо всех сил. А в голове молотом стучал голос человека, любовь к которому снизошла на неё только сейчас, с опозданием на годы: «Лену позовите!»...

30   снежный декабрь
Виктория Вирджиния Лукина
Декабрь Зиму встречает. Ведёт бережно, словно к венчанию на царство. Расстилает перед ней крахмальную белизну, расшитую изморозью. Подаёт ей чудо-сигару, дымящую морозными клубами. Осыпает ледяными алмазами волшебный скипетр. Старается угодить, чтоб и нрав, и сила её крепли, чтоб красота не меркла, чтоб любима была.
На рассвете отпускает он в небо снежных голубей: - Пусть вокруг станет белым-бело!
На закате зажигает зимние созвездия: - Пусть на белом свете не гаснут путеводные звёзды!
                * * *
Начало декабря ознаменовалось снегопадами. Мелкий, искрящийся на солнце снег забелил последние следы осени и окутал город ослепляющей свежестью.
Из-за заснеженных шаров самшита улыбались дети и снеговики, с горок весело мчались лыжники и спаниели, на финских санях горделиво восседали пенсионеры. Продавец мороженого одиноко грустил у своего окошка, а старушка в меховом шлеме угощала чаем из термоса местного чудака с филином на плече. После каждого прихлёбывающего глотка, тот задумчиво смотрел в небо. Потом вдыхал полной грудью и зычно декламировал гороскопы и прогнозы погоды собственного сочинения. Всякому, кто попадался на глаза.

 Ханна не спеша катила коляску с малышом по аллее парка.
- Поразительно, как в одночасье всё может измениться, - думала она. - Ещё пару дней назад были грязь, слякоть и безлюдные улицы, а сегодня такое веселье-гулянье, что даже небо зарумянилось от восторга.
Она считала зиму порой обновления. Но только — вьюжную, студёную, вымораживающую всё отжившее и согревающую под настом всё, что способно дать росток.
- Пора избавиться от старого шкафа, - продолжала размышлять Ханна. - Причём вместе с вещами. И шторы обновить. А ещё — прогуляться по зимнему лесу, волосы перекрасить в неожиданный цвет, пошить новогоднюю игрушку... но прежде всего — выспаться, выспаться, выспаться.... или хотя бы просто полежать в тишине несколько дней.

Более пяти часов в сутки она давно не спала. Бесконечно меняла бутылочки с молочной смесью, купала-пеленала, пела колыбельные, передавала зятю судки с обедами в больницу для дочери, и в полудрёме умоляла мужа скорее вернуться из командировки.
- Марк, милый, - каждый раз шептала она в телефон, - неужели кроме тебя некому вести переговоры в этой глуши? Объясни начальству, что у твоей дочери мастит, она перенесла тяжёлую операцию, внуку два месяца и ты видел его только при выписке, и что жена твоя плохо выглядит и мечтает уснуть на тысячу лет. Скажи, что ты нужен дома...
В ответ обычно звучали слова утешения и уверения в том, что всё будет хорошо. Последняя же фраза была неизменна:
- У меня всё в порядке, к Новому году приеду.

Малыш заворочался, заплакал и Ханна повернула домой. Она пошла ускоренным шагом уже не гладя по сторонам, а чудак с филином на плече, чеканя каждое слово, прочитал ей вслед свой очередной экспромт:

Дни декабря обещают быть дивными —
С пенною вьюгой, со снежными ливнями.
Думы-сугробы все в плавные линии
Сгладят морозной волной, синим инеем...

С антициклоном рассветной бессонницы
Ветер арктический в дом стылый вломится.
Угли раздует в камине, как водится.
Беды сгорят в нём и больше не вспомнятся!
                * * *
Ханна закрыла дверь на щеколду, сбросила ботинки, куртку и, подхватив маленького Марка, помчалась в комнату. Раскутала, переодела, накормила, подержала на руках, рассказала про лошадку, облачко и мышку, уложила, убаюкала. Загрузила стирку, поставила в духовку мясо, сварила суп, замесила тесто, села в кресло, задремала...
Она всегда старалась быть хорошей хозяйкой, заботливой матерью, позитивной женой — с пирогами, с мясными шедеврами, с вареньями-соленьями, с чистейшими зеркалами и свитерами ручной работы для всей семьи. Свои русые косы в угоду мужу однажды и до сих пор красила в огненно-рыжий цвет, с детьми ходила в походы и играла в футбол, работала художником-костюмером в театре и даже защитила диссертацию по истории сценического костюма.
Усталость привыкла лечить кусочком шоколада, музыкой и хорошими воспоминаниями. Это могли быть и цветущие флоксы в саду, и шелест морских ракушек, и узоры рождественских пряников... носящиеся по дому котята, букетики земляники, аромат имбиря и аквамариновое колечко на серебряный юбилей. Ведь иногда маленькие радости греют душу больше, чем грандиозные события. Так свет фонарика в кармане порой может показаться ярче столичного фейерверка, кукольный театр на кухне важнее аншлага на большой сцене, а поцелуй под омелой желанней любых сокровищ.

За окном сгущались сумерки, зажигались окна в домах напротив. Долгий декабрьский вечер обещал быть грустным и Ханна решила не откладывать пору обновления.
- Для начала избавлюсь от старых штор, - сказала она, взбираясь на стул, потом на стол и опираясь одной ногой на подоконник.
Она снимала с крючков петельки одну за другой, когда в кармане зазвонил телефон.
- Марк, - зашептала она в трубку, - мне сейчас неудобно говорить...
- Хорошо, послушай... буду краток — кажется, я полюбил другую женщину... не подумай, что она моложе или красивей тебя... ты чудесная, поверь и я очень тебе за всё благодарен...
- Что? Не понимаю, о чём ты...
- У меня всё в порядке, к Новому году не приеду...

Ханна покачнулась. Теряя равновесие, попыталась удержаться за край шторы, но та оборвалась и она грохнулась на пол. На миг провалилась в полную тьму и ощутила невыносимую боль во всём теле. Попробовала привстать, но смогла лишь откинуться на спину. Малыш в соседней комнате чихнул, захныкал и зашёлся от плача.
Сердце Ханны бешено заколотилось. Свет люстры ослеплял, а стены изогнутыми плоскостями улетали в бесконечность. Ей показалось, что она отрывается от реальности, теряет связь с привычным миром, теряет саму себя.
Зажатый в руке телефон коротко звякнул. Она коснулась первой попавшейся кнопки и заплетающимся языком сказала: - Кажется, я умираю...
Спустя полчаса в тамбуре толпились близкие, соседи и бригада скорой помощи.
- Ханна, постарайся открыть щеколду! - кричали они на все голоса в замочную скважину.
Но это было невозможно, у неё на это не было сил. Дрожа от боли, она ползла на спине в соседнюю комнату, чтобы хоть как-то успокоить захлёбывающегося от слёз ребёнка.
Казалось, кошмар длился вечность. По двери стучали зубилом, колотили молотками, водили магнитом. Её пытались выбить, снять с петель, разрезать болгаркой. Но в конце концов парнишка с верхнего этажа, обмотавшись верёвками, сумел спуститься на балкон, разбить остекление и проникнуть внутрь.
Он открыл злополучную щеколду и все помчались в комнату — мальчик спал в своей люльке, а Ханна лежала на полу, раскачивала её ногой и почти бессознательно мычала:
- Баю-баю...м-мм, а-аа-а... баю-бай...

Если не думать о диагнозах, больница  — лучшее место для сна и тишины. Особенно если палата отдельная, а окна выходят в лесопарк. Ханна понемногу приходила в себя. Сотрясение мозга, перелом ноги и ключицы, а также депрессия отступали. Теперь зять привозил судочки с обедами для неё. Правда, дочь изыски не готовила, да они были и не нужны. Достаточно того, что котлеты и салат любовно украшались веточкой петрушки. А печенье, хоть и не домашнее, но лежало в пакетике вместе с погремушкой внука.
За больничным окном который день кружила вьюга. Сороки мимолётом склёвывали рябину, белка обметала хвостом стволы сосен, а следы прогуливающихся по снегу ворон казались таинственными иероглифами.
Обычно к вечеру всё стихало, сугробы чуть оседали и в свете фонарей отливали синевой, а с рассветом являлась бессонница и начинала давать мудрые советы. Один из них —  остричь волосы. Под машинку. Длинные огненные пряди уговаривала оставить в прошлом:
- Теперь никакой краски. Только седина — белая, зимняя, в пять миллиметров. Тем более она тебе к лицу — светлая кожа, серые глаза, высокие скулы.
Дочь тоже одобрила, заодно сообщив, что папа к Новому году всё-таки приедет, но не один.
- Мама, ты должна быть стильной, - сказала она.
- Я только слезла с костылей, видеть никого не хочу. В его дом не вернусь ни за какие коврижки, к вам пока тоже не поеду. Пожалуйста, подыщите мне какое-нибудь жильё на пару месяцев, а дальше — видно будет. Там и Новый год встречу. Вдвоём с бессонницей.

                * * *
Риелтором оказалась старушка в меховом шлеме. У неё был многолетний опыт работы, хорошие связи и душевное отношение к клиентам. Её привезли для консультации прямо в больничную палату и она прежде всего угостила Ханну чаем из термоса:
- Я завариваю уникальные травяные сборы, - ворковала она, открывая планшет. - Пейте, милочка, на здоровье. А я тем временем покажу вам несколько вариантов.
На картинках замелькали меблированные комнаты, двухуровневые квартиры, гостиничные номера и апартаменты с видом на замёрзшие озёра. Все они отличались новизной и смелыми дизайнерскими решениями.
- Хотелось бы что-то попроще, поуютней и подешевле, - сказала Ханна.
- Тогда предложу вам домик за городом. Вообще-то он не сдаётся, а выставлен на продажу — хозяева переехали за границу. Думаю, пару месяцев вы могли бы там пожить.

На фото дом выглядел довольно просто — низкое крыльцо, небольшие окна, кухня-гостиная, ванная, спальня. Зато на заднем дворе имелись вторые ворота, выходящие в хвойный лес, а на крытой террасе — удивительной красоты каменная печь-барбекю.
- До Нового года считанные дни, - Ханна улыбнулась. - Думаю, мне там понравится!
- Для окончательного решения нужно посмотреть на него вживую.
- Завтра меня выписывают.
- Тогда, моя хорошая, до завтра.
                * * *
Бывает, случайно заглянув в чужой мир, понимаешь, что множество раз именно его ты рисовал в своём воображении. Что именно в таком мире мечтал устроиться с книжкой, с подушкой, с чашкой и что именно в нём способен удержать равновесие и счастье. Построить же свой мир с нуля как всегда мешали извечные проблемы — нехватка времени, ограниченные средства и отсутствие любви к самому себе.
 
Укрытый снегом, загородный домик был чудо, как хорош. Казалось, его владельцы съехали внезапно, оставив за ненадобностью всю обстановку. В кресле у компьютера лежали плед и зарядка для телефона, на столе — кроссворды, в прихожей — перчатки.
Камин в гостиной дарил тепло и уют. Чёрный флисовый кот развалился на диване, как настоящий, а настоящие тыковки на подоконнике блестели, как керамические.
Ханна включила гирлянду на ёлке и припала к окну. Расчищенная от снега дорожка манила в зимний лес и, казалось, что стоит приоткрыть ворота, как лесные сказки заполонят весь двор.
В глубине спальни, за дверкой под цвет обоев, она обнаружила крошечную швейную мастерскую. Со стопками тканей, гобеленовыми рамами и театральными костюмами. В поролоне ёжились иголки, на пяльцах пестрела вышивка, под шлифовальной машинкой — валяная шаль. Ханна достала белый кружевной отрез и стала драпировать и закалывать его булавками на женском манекене — высокий воротник, декольте, пояс, юбка со шлейфом. А на мужском из белого меха таким же образом смоделировала костюм полярного медведя с чёрными глазами-пуговками.
Уснула за полночь, под тиканье настенных часов и скрип ставен на ветру. Спала и видела, как пронеслась над лесом ледяная колесница, запряжённая стаей голубей. Как задымила морозной сигарой Зима - в кружевном платье с высоким воротником и шлейфом до самого горизонта. Как коснулась она своим волшебным скипетром крыши маленького домишки и как сверкнула в небе неведомая дальняя звезда.

Рассветная бессонница, как всегда, фонтанировала идеями:
- Сегодня — последний день декабря! Впереди — новогодняя ночь. Испеки торт, наготовь салатов, принарядись, подкрась губы, пригладь свою стильную «щетину» на голове, включи музыку, зажги арома-лампу. Дети обязательно приедут тебя поздравить.
- Бессонница, как всегда, права, - подумала Ханна и взялась за дело.

Вечером она накрыла на стол. Горели свечи, потрескивали угли в камине, телевизор беззвучно транслировал новогодние традиции народов мира, а из плейера всё лилась и лилась по кругу любимая мелодия “Happy New Year... happy New Year...”
У дома затормозила машина, послышались хлопок дверцы, пик сигналки и мужской голос.
- Марк?! - ужаснулась Ханна и, набросив шубу, вышла на порог.
Калитка распахнулась и во двор с дорожной сумкой на плече вошёл незнакомый мужчина — высокий, седой, с загорелым лицом. Он с удивлением посмотрел на неё:
- Здрасьте. вы кто такая?
- Я здесь живу... временно... а вы кто?
- Я здесь живу... постоянно, а не было меня временно.
- Извините, но я сняла этот дом через риэлтора.
- И сколько заплатили?
- Пока нисколько... договорились потом рассчитаться.
- Ясно. Что ж, встречайте гостя. Меня то есть.
Они не успели больше перекинуться и парой фраз, как вновь раздался визг тормозов.
- Сейчас мы нашу бабушку увидим! Она соскучилась, а мы как соскучились!
- Тёща дорогая, с наступаюшим!

За столом все были смущены, но вида старались не подавать. Коробки с подарками громоздились под ёлкой, салаты и закуски расходились на ура, сладкое терпкое вино кружило головы. Маленький Марк замечательно разряжал обстановку своим лепетом, смехом и рёвом. А в смене подгузников участвовали все, в том числе и хозяин дома. Ханна украдкой поглядывала на него, пытаясь вспомнить, кого он ей напоминает. Когда же они вышли провожать детей и он надел белую меховую куртку, она вспомнила чёрные пуговки глаз своего полярного медведя.
Новый год они встретили вдвоём — выпили шампанского, загадали желания, разожгли на морозе печь-барбекю и поджарили на ней зефир. Потом прошлись по зимнему лесу. Он тоже украдкой поглядывал на неё, пытаясь понять секрет её привлекательности. Она после травмы ещё немного прихрамывала, и он, не задавая вопросов, просто бережно вёл её по крахмальной белизне, расшитой изморозью...
- Пусть вокруг станет белым-бело! Пусть на белом свете не гаснут путеводные звёзды!  - он улыбнулся. - Мы с женой долго планировали переезд. Но спустя полгода «заморской» жизни, она неожиданно призналась, что полюбила другого мужчину... и осталась в далёком чужом городе, а я вот — вернулся домой.
- Этот город находится в глуши, а мужчина ведёт там бесконечные переговоры?
- Нет-нет, это европейская столица. А он — рядовой бухгалтер.
Они замолчали. Высоко в кронах деревьев шумел ветер, где-то вдали громыхали салюты, а снегопад тихо и торжественно украшал новогоднюю ночь.
Зазвонил мобильник и он включил экран — старушка в меховом шлеме улыбаясь и держа под руку чудака с филином на плече, радостно сообщила:
- А мы гуляем в парке! С Новым годом, сыночка! С Новым счастьем!
31 Дух Рождества
Виктория Вирджиния Лукина
Дух Рождества – мастер перевоплощений. Он бывает мощным, как лавина, накрывающая мир теплом и милосердием. А бывает крошечным, словно ледяная крупинка, коснувшаяся чьей-то ладони и подарившая новизну и волшебство жизни. Он может притаиться и в ярких нитях домотканой шали, и в зычной перекличке поездов на полустанке, в мимолётном взгляде прохожего, в лепете младенца, в щемящей жалости к родным старикам, и даже в сопении кондуктора, уснувшего в полуночном трамвае. Он бывает стремительным и неспешным, мечтательно-летучим и житейски-приземлённым. И однажды настигает каждого. Даже если тот не наблюдателен, не носит шали, не ездит ни в поездах, ни в трамваях и не выходит из дома в непогоду, избегая атмосферных осадков.

* * *
В канун Рождества Дилберту исполнилось пятьдесят. На самом деле он давно чувствовал себя стариком, всячески сторонясь суеты и «безумств» внешнего мира. Стиль размеренной жизни выстраивался им долгие годы и не допускал никаких, даже мало-мальских, потрясений. Дилберт довольствовался одиночеством, музыкой, садоводством и общением со своим верным псом. Правда, с некоторых пор его стали навещать социальные работники – Мерисет, Меридит и Мерилин – милые женщины неопределённого возраста, одетые в похожие жилетки, юбки и шляпки. Пару раз в неделю одна из них забегала, чтобы сделать влажную уборку, сварить суп и немного поболтать о том о сём. Первое время Дилберт болезненно воспринимал их визиты, но вскоре смирился, а потом и привык. Только вот, в силу своего перманентного погружения в себя, он так и не научился различать их, путался в именах и, в конце концов, решил обращаться к каждой – Мери, дорогая.

Утром юбиляра порадовали цветущие кусты манго на подоконниках и неизменная чашка кофе с ванильными вафлями, а в полдень он уже откупорил виски. В мятой фланелевой пижаме и с бокалом в руке, он стоял у окна, раскачиваясь в такт «Аппассионате» доносящейся из его памяти – хмурился и сжимал губы, закрывал глаза и расплывался в улыбке, поводил плечами, тряс седым чубом, стонал и всхлипывал, роняя слёзы. За окном шуршал снегопад, мигал садовый фонарь, а старая вишня не подпускала к себе беспокойных синиц, неистово дирижируя на ветру. Дилберт считал её родственной музыкальной душой, а застывшие капли смолы на потрескавшейся коре отождествлял со слезами на своём измождённом лице.

Сколько он себя помнил, музыка была его спасительной аурой, противоядием от «укусов» судьбы. С раннего детства отец убеждал его в том, что он – маленький гений, будущий виртуоз.
- Не отвлекайся, - говорил он, уводя малыша от цирковых афиш и витрин с игрушками, - представь, что клавиши пианино¬ – ступеньки к вершине сказочной горы, а твои пальцы всё бегут и бегут по ним. Десять тысяч часов «восхождения» и ты – повелитель симфоний, ноктюрнов, полонезов! Поверь, этюды Черни важнее детских забав – они шлифуют мастерство! И чаще играй то, что тебе самому нравится, даже если учитель этого не задавал – так ты не заметишь течения времени.

И малыш Дилби не отвлекался и шлифовал, шлифовал, шлифовал – сначала по три часа в неделю, потом – по десять, потом – по тридцать… пока к двадцати пяти годам не осилил заветные десять тысяч, а с ними пришли – концерты, овации, признание, успех. Несколько лет он был на пике славы, а потом влюбился в официантку круизного лайнера, подписал контракт с судовладельцем и отправился ресторанным пианистом в кругосветное плаванье.   

Как только в мозгу Дилберта затих последний аккорд, он энергично тряхнул головой, смахивая эхо минорных нот. Его взгляд привлекли узоры на окне – за их искрящимся снежным ворсом маячила какая-то тень. Подышав на стекло, он припал к талому кружку и тут же отпрянул – чей-то любопытный глаз смотрел прямо на него.
- Откройте, - послышался детский голосок и именинник, бросившись к входной двери, настежь отрыл её. К забору убегал мальчишка в высокой вязаной шапке, а на крыльце лежал пакет, перевязанный крест-накрест атласной тесьмой. Поскольку адресант был неизвестен, Дилберт предположил, что это – благотворительный жест от мэрии или от местной церкви. Но вскоре догадки сменились тревогой – внутри оказалась книга некого Бартоломео Бака под названием «Закольцованные тропы». На обложке был изображён укрытый снегом дом, в окнах которого вместо стёкол темнели фотопортреты. Но истинный холодок пробежал по спине Дилберта, когда на одном из снимков он увидел себя – в какой-то нелепой униформе с бесчисленными пуговицами и карманами, держащего за ошейник чёрного пса – вылитую копию своего добермана Бруно.

Бегло пройдясь по тексту, музыкант изумился ещё больше – книга была о нём! На её страницах оживали знакомые до дрожи картины – отец, дарящий на каждое Рождество нотные сборники, мама, украшающая ёлку шоколадными фигурками и шарами из папье-маше. Он прочёл про то, как сам переносил через пути покалеченную лису и как выхаживал её всю зиму. И про последнюю колыбельную, которую пели всей улицей, навсегда прощаясь с его годовалой сестрёнкой и про своё первое выступление на городской ярмарке, и про корабельный Рёниш, скользящий по паркету во время качки. А ещё – про несравненную, нежную, любимую Сью в белом крахмальном фартушке, сидящую у него на коленях.
Он вспомнил внезапный шквал, ураганный ливень и чудовищный крен лайнера. И теперь, спустя столько лет, вновь как наяву ощутил мощь хлеставшей отовсюду воды – ледяной, безжалостной, смертоносной. Дилберт зажмурился, вспоминая, как барахтался среди пенных воронок, в круговерти тьмы и лунных брызг, среди сотен гибнущих людей. Он кричал, звал Сьюзен и, каждый раз хватая кого-то под водой, надеялся, что нашёл её. Он ловил ртом воздух, погружался в бурлящую бездну, захлёбывался, вновь делал вдох… и вдруг увидел перед собой огромную пасть с рядами жутких зубов в рыхлых окровавленных дёснах. За долю секунды он отпрянул в сторону, попытался оттолкнуть монстра рукой, но жгучая нестерпимая боль пронзила, обездвижила его, а потом – бросила в бездонную тишину…

От прочитанного и вновь пережитого, в голову Дилберта с нарастающей мощью ворвалась «Трагическая увертюра» Брамса и он, мысленно стуча по клавиатуре старого отцовского рояля, не на шутку разволновался. Читать дальше не было сил, и он решил захлопнуть книгу, взглянув лишь на последнюю фразу. «В канун Рождества Дилберту исполнилось пятьдесят» - гласила она, за ней белела масса пустых пронумерованных страниц.

Пианист нахмурился – мысли путались, посоветоваться было не с кем. Он наполнил бокал и уселся на полу террасы. Бруно устроился рядом и, заглядывая в глаза, заскулил-задребезжал, терзаясь предчувствиями. Хозяин похлопал его по бокам, потрепал за уши и объяснил, что день выдался странным, но хочется верить – не последним, что скоро они возьмут пуллер и пойдут гулять во двор, а вечером придет Мери, накроет в гостиной, и они втроём будут слушать фортепианные концерты Дебюсси, Дворжака, и непременно – собачий вальс.

Неподвижный заснеженный силуэт из глубины сада пристально наблюдал за происходящим. Когда же завируха снизила видимость почти до нуля, он шевельнулся и, перемахнув через самшитовую изгородь, исчез. Пёс уловил это движение, зашёлся в хриплом лае, распахнул дверь и кинулся вдогонку. Дилберт бросился следом, но мысль о скорой и нелепой смерти задержала его. Он хотел гарантий того, что не пропадёт, не сгинет в подстроенной кем-то игре. Ему пришло в голову, что если реальность отображена в книге, то возможно и наоборот – заявленное авансом произойдёт потом. Он быстро, привычным движением, надел бионический протез правой руки, в левую взял ручку и, вообразив, что программирует своё будущее, торопливо дописал к последнему абзацу:
«Судьба приучила его не питать иллюзий, но события этого дня вселили надежду. Он представил, что среди тех, кто заждался рождественских чудес, он – в числе первых, что наконец-то настал его черёд. Дилберт внезапно осознал, что безумно устал от замкнутого пространства и что ему необходим новый шквал – впечатлений, потрясений, эмоций. «Импровизация ложится поверх нот» - подумал он, не догадываясь, что грядущие события избавят его от одиночества и наполнят жизнь новым смыслом аж до столетнего юбилея»
Намотав на шею тёплый шарф и, мысленно играя «Триумфальный марш» Верди, Дилберт нахмурился и решительно шагнул за порог.

* * *

Бруно, как опытный сыщик, старательно носился по запутанному следу. Его тропа напоминала оттиск гигантской верёвки, упавшей с неба в снег – с узлами-норами, которые он лихорадочно рыл лапами и с растрёпанными нитями-бороздочками, которые прокладывал носом, ни капельки не щадя его. Ближе к финишу, с обледенелым сугробом на носу, он оглянулся и застыл в ожидании хозяина. Тот, согнувшись под натиском встречного ветра, в заиндевелой пижаме и распушившемся шарфе, цыплячьими шагами всё же догонял его.
Уже смеркалось, когда они скатились с холма прямо к укрытому снегом дому. В его окнах вместо стёкол темнели фотопортреты, а у входа стоял слепленный из снега рояль.
Дверь беззвучно отворилась. Тёплая метла, вывалившись из-за печи, смахнула с гостей снежную опушку, а яркая домотканая шаль обняла обоих и направила в жаркую кухню. Там кипела работа – сами собой шинковались мудрёные салаты, слетали со сковородок дырчатые блины, вымешивалось тесто для праздничной выпечки. Вскоре блинная башня стала напоминать Пизанскую, салаты – цветущие альпийские горки, а кексы в духовке подрумянились и запахли хмельными цукатами.
В манящую щель приоткрытой форточки заглядывал снегопад – шумно вдыхал ароматы приправ, с присвистом выдыхал морозные клубы. С одним из них влетело облако то ли пара, то ли пудры, зависло над пламенем печи, окрасилось оранжево-красными сполохами и обернулось Рыжей Лисицей.
Бруно с лаем рванулся к ней, но как-то быстро передумал, улёгся напротив и, похоже – залюбовался.
- Перевоплощайтесь, импровизируйте, не удивляйтесь ничему! – сказала она и добавила: - Лисы добрые, что же это?! Новые годы летят!!! Кажется, только вчера малыш Дилби тащил меня вдоль полустанка, потом – бинтовал, поил, обнимал, пел…

Дилберт смутился, на миг опустил лицо, когда же поднял – её уже не было, а из соседней комнаты звучало размеренное стрекотание печатной машинки. Он заглянул туда – клавиши самостоятельно клацали вверх-вниз, звоночек тренькал, а каретка, каждый раз во время возврата, жужжала, как пойманный в банку жук. Из-под пишущего валика одна за другой выползали отпечатанные страницы, прессовались и сшивались суровой нитью. Рядом стояла ручная «белошвейка» Будто крошечный усталый пони, она склонила голову над пёстрым лоскутом. Ряд катушек на её спинке торчал, словно шёрстка, а свисающий портняжный метр напоминал уздечку. На широком столе громоздились выкройки, лекала, мелки и рулоны тканей. В стеклянном шкафу висели дивные наряды – со шлейфами из газетных объявлений, со спиралями сигаретного дыма, многорукий халат, безрукий смокинг, фыркающая шуба, исчезающее и вновь появляющееся вечернее платье, на одном костюме горбом топорщился денежный мешок, на другом – пестрели заплатки и жирные пятна. К каждому прилагалась именная би𬬬ка – для Ирмы, для миссис Ричи, для господина Фредерика…
Листок «для Дилберта» был приколот к чёрной робе с уймой пуговиц и карманов. В одном из них пёс унюхал ванильную вафлю и радостно подпрыгнув, стянул костюм на пол. Дилберт снял оттаявшую пижаму, облачился в робу, и в тот же миг стены стремительно стали разъезжаться в стороны, пол уходить из-под ног, а потолок улетать ввысь. Повсюду закружились серебристые блёстки, загорелись люстры, лампы, свечи и, низкая полутёмная комнатушка чудесным образом преобразилась в праздничную залу. Тонко и трепетно зазвучали невидимые скрипки и виолончели, им вторили альты и басы, а тянущийся органный звук поддержали детские голоса и порхающие канарейки. Со всех сторон стали сходиться престарелые гости в тех самых невероятных одеждах, юркий фотограф непрерывно ловил кого-то в кадр, в воздухе парили бокалы с напитками, а в зеркалах – то тут, то там проплывало призрачное отражение Рыжей Лисы.

Весь в чёрном, со стаканом виски на чёрной роботизированной ладони и в сопровождении чёрного добермана, Дилберт выгодно отличался на фоне откровенно немощных старичков и притягивал взгляды всех пожилых дам. Одна из них – в бархатном платье, с наброшенной на плечи горжеткой, направилась к нему. Её полное тело и платиновый парик колыхались от ходьбы, фарфоровая улыбка не сходила с лица.
- Дилберт? - вопросительно прочла она на его бирке. – Добро пожаловать! Видите открытое слуховое окно на потолке? Именно там мы увидим, когда взойдёт первая звезда! Вам комфортно в костюме?
- Миссис Ричи, – он поклонился. – Я привык ходить в пижамах и надуманные фасоны меня раздражают.
- Понятно, но это проекции ваших эмоциональных «зацепок» Тут все такие. Журналистку Ирму преследует шлейф её убийственных репортажей, умирающий от эмфиземы господин Фредерик окутан дымом, но не может расстаться с сигарой, Клод помешан на деньгах, и его не смущает уродливый денежный горб на спине, а Бэтти берется за сто дел одновременно, ни одно не доводя до конца. У вас же, полагаю, полные закрома обид и «кислородное голодание» на почве чрезмерной замкнутости. Загляните в любой карман, расстегните любую пуговицу.

Дилберт недоверчиво хмыкнул и с недоумением вынул из прорези на рукаве пожелтевшую мятую записку. Давным-давно он писал её отцу, но так и не решился отдать: «Дорогой папа, пожалуйста, подари мне на Рождество лыжи. На них я доберусь до вершины сказочной горы и стану повелителем снежных тропинок. Нот у меня и так много. Твой сын Дилби.» В другом кармане лежало разорванное им в клочья фото, где мама обнималась с учителем музыки. В третьем – зайка Сплюшка, спрятанная им от сестрёнки, да так и не найденная к её последней колыбельной.
Он расстегнул пуговицу на воротнике, и его накрыла волна восторга – под высоченной елью, на фоне снежно-розовых шаров танцевала крошечная Фея Драже. Это было театральное видение детства – мама, папа и он тогда сидели в ложе балкона, у каждого – золочёный бинокль, на сцене – музыка, сказка, магия! Дилберт горестно сложил брови, закрыл глаза, расплылся в улыбке, повёл плечами…
Миссис Ричи понимающе кивнула:
- Мой почивший муж был ювелиром. И знаете, глядя, как в его руках невзрачный минерал превращался в бриллиант, я подумала, что наша жизнь тоже, своего рода, – алмаз, требующий огранки. Каждый сам себе огранщик. И чем больше стремлений и усилий, тем многогранней жизнь, и тем ярче в ней преломляется живительный свет.
- А если скол? Как быть с дефектами и изъянами?
- Во-первых, они придают уникальность, во-вторых – стоит присмотреться к другим граням!

- Минуточку!!! – откуда ни возьмись, выскочил фотограф. – Замрите и улыбайтесь! Подтяните подбородки, приосаньтесь – снимаю! Прекрасно! Теперь обнимитесь, собака в центре! Чокнитесь бокалами, собака в прыжке! Держите равновесие! Держите собаку!!!
- Р-рр, воф-воф! Во-ооу! У-ууу! – Бруно вырывался из хозяйских объятий, лаял, завывал и вертелся, всматриваясь в вышину.
Там, обрамлённая рамой слухового окна, в разрывах облаков просыпалась и набирала силу первая звезда.

Её слабое свечение заструилось прямо в центр залы, рассеивая сигаретный дым, стирая буквы на газетных полосах, расплющивая мешковатый горб и помогая Бетти в конце концов полностью зашнуровать свои высокие ботинки. Дилберт у себя заметил пропажу нескольких карманов и пуговиц, у Бруно – интереса к порхающим канарейкам, а у миссис Ричи – её меховой накидки. Та просто напросто соскользнула с плеч, моргнула бриллиантовыми глазками и запрыгала по ёлке. Своей остроносой мордочкой этот оживший неведомый зверёк бойко расталкивал ёлочные игрушки и сбрасывал их на пол, словно переспелые фрукты.
- Моя горжетка!!! – закричала миссис Ричи, качнувшись и теряя равновесие.
Мистер Фредерик кряхтя, поддержал её, потом закашлялся с такой силой, что сам упал со стула. Ирма бросилась на помощь, но от тлеющей сигары вмиг вспыхнули бумажные шлейфы на её причудливом платье. Охваченная огнём и паникой, она заверещала, стала кататься по полу, а Клод всё ловил её и невпопад накрывал своим горбатым пиджаком. Бруно лаял, Бетти поливала «пожар» лимонадом, а фотограф восторженно приседал и бегал вокруг, без устали щёлкая камерой.
Дилберт же, со спокойствием киборга-спасателя, сунул руку-протез в открытое пламя и попросту общипал все горящие хвосты. Он нажал кнопку на лицевой стороне ладони, выбрал одну из двадцати конфигураций захвата и словно телескопической клешнёй ухватил беглую «горжетку» за шкирку. Та попыталась кусаться и царапаться, но смогла лишь сбросить с ветки ему в лицо стеклянную игрушку – акулёнка. Дилберт на миг зажмурился… и вдруг увидел перед собой огромную пасть с рядами жутких зубов в рыхлых окровавленных дёснах. За долю секунды он отпрянул в сторону, попытался оттолкнуть монстра рукой, но жгучая нестерпимая боль пронзила, обездвижила его, а потом – бросила в бездонную тишину…

Акульи челюсти непрерывно двигались, напоминая ворота-жернова в неведомый мир. Внутренний голос подсказывал Дилберту, что преодолеть это препятствие «во-плоти» не поможет никакая физическая сила, что оно может быть разрушено лишь «в духе», в воображении. «Пришло время перевоплощаться, импровизировать и не удивляться ничему» - решил он, сбрасывая с себя одежду и мысленно отрываясь от мгновенной реальности. А потом, абсолютно голым нырнул в хищную пасть.
На гребне солёной волны ему удалось мгновенно проскочить сквозь слизкий зловонный грот и очутиться на берегу лучистого океана. На белом пляже извивалась череда островерхих песчаных замков. В кукольном вигваме на салфетке лежали подтаявшие шоколадные фигурки, шары из папье-маше и зайка Сплюшка. Уже не в голове Дилберта, а отовсюду звучала симфония природы – размеренное дыхание океана, всплески волн о борта деревянной пироги, шлепки о воду крыльев альбатроса, шелест пальмовой листвы, птичий гам и звук приближающихся шагов. Он повернулся – ему  навстречу спешила несравненная, нежная, любимая Сью, держа на руках его маленькую белокурую сестрёнку. Следом шли мама и учитель музыки, говоря о том, что их сыну сегодня исполняется пятьдесят, и что они посылают ему в подарок певчего попугая.
- Дилби – смышлёный мальчик, - уверяла мама. – Верю, что отныне в его жизни всё ярче и ярче будет преломляться живительный свет.
- Я желаю этого всем сердцем! – улыбнулась Сьюзен, пристально посмотрела ему в глаза и прошла сквозь него.

* * *

Дилберт проснулся от холода – он лежал абсолютно голым на полу террасы в обнимку с доберманом. Того тоже била дрожь – входная дверь была нараспашку, и снегопад не просто остудил весь дом, но и намёл на пороге приличный сугроб. В памяти Дилберта зазвучала «Зима» Вивальди и он под яркую и воздушную мелодию, имитирующую стужу и порывы северного ветра, бодро добежал до порога, на верхних нотах – расчистил снег, а под стремительный пассаж всего оркестра с грохотом захлопнул дверь.
Не откладывая, он позвонил отцу, признался, что скучает и впервые за много лет предложил встретиться. Он собрался надеть самую тёплую из своих пижам, но передумал. Из глубины шкафа выудил белую рубашку, брюки, пуловер, и взялся всё это утюжить. Дилберт застелил стол скатертью, принёс приборы, виски, шампанское и ванильные вафли, а с краю поставил старинный патефон.
- Бруно, купаться! – скомандовал он и вместе с доберманом отправился в душ.
Под шум воды они довольно долго сообща пели, гавкали, фыркали и сушились феном. А когда вышли, стол уже был накрыт, ёлка сверкала огоньками, а милая женщина неопределённого возраста, одетая в жилетку, юбку и шляпку, тщательно протирала пыль на патефоне.
- С Рождеством! – сказала она. – И с юбилеем!
- Мери, дорогая! Что за угощение вы принесли?
- Ничего особенного – несколько салатов, блины и праздничные кексы, - она улыбнулась и сняла шляпу.
Дилберт смотрел и недоумевал, почему раньше не замечал её роскошных оранжево-красных волос, собранных в длинный хвост. И её взгляд – он особенный, не такой, как всегда.
- Я сегодня побуду у вас чуть подольше, ведь вы – именинник. Потом ещё нужно проведать мистера Фредерика – он наконец-то бросил курить и, возможно, пойдёт на поправку. И утешить миссис Ричи – от неё сбежал мальчик из приюта, которого она опекает. Еле нашли. Малыш жалуется, что она грозится выучить его на ювелира, а он мечтает стать пожарником. Ему шесть лет.
- Неужели коллеги не смогут вас заменить? Мы с Бруно планировали послушать с вами фортепианные концерты.
- В этом районе я работаю одна.
- Разве? А как же Мерисет, Меридит, Мерилин?
- Моё имя – Мериэнн. Всегда подозревала, что вы слушаете в пол-уха.
- Простите, больше не буду. Знаете, со мной сегодня такое приключилось! Просто нет слов, нужно собраться с мыслями… сон, мираж, видение… не представляю, что это было…
- Это был Дух Рождества! – весело ответила Мери. – А давайте завтра покатаемся на лыжах! Рядом с моим домом есть прекрасный заснеженный холм.
- О, об этом можно было только мечтать! – воскликнул Дилберт и добавил шёпотом: - Скажу по секрету – я решил написать книгу. О себе, о тех, кого любил и люблю, о закольцованных жизненных тропах и о попутчиках, без которых так легко сбиться с пути. Уже и псевдоним придумал – Бартоломео Бак. Что скажете?
- Прекрасно! Я бы тоже такой выбрала… так что мы будем слушать?
Дилберт собрался было перечислять, но его взгляд привлекли узоры на окне – за их искрящимся снежным ворсом маячила какая-то тень. Подышав на стекло, он припал к талому кружку и тут же отпрянул – чей-то любопытный глаз смотрел прямо на него.
- Откройте, - послышался детский голосок и именинник, бросившись к входной двери, настежь отрыл её. На крыльце стоял мальчишка в высокой вязаной шапке.
- Опять убежал?! – воскликнула Мери, трогая его нос, щёки и ладошки: - Да ты же замёрз! Давай-ка быстро в дом. Дилберт, нужна горячая ванна и тёплая одежда.
- Фланелевая пижама подойдёт?

* * *
 
Они сели за праздничный стол, зажгли свечи, наполнили бокалы и поставили долгоиграющую пластинку. Бруно вскоре переместился на диван и, слушая в полудрёме музыку, то хмурился и сжимал губы, то закрывал глаза и расплывался в улыбке… что сказать – такой же, как Дилберт, только собака. Мальчик спал рядом. Ему снились рождественские звезды, ёлки, гости и пожар, который он отважно тушил вместе с киборгом-спасателем.
В манящую щель приоткрытой форточки заглядывал снегопад – шумно вдыхал ароматы приправ, с присвистом выдыхал морозные клубы. С одним из них влетело облачко то ли пара, то ли пудры, зависло над пламенем свечи, окрасилось жёлтыми сполохами и обернулось желтокрылым певчим попугаем.
Никто этому не удивился, просто повесили для него качельку в дверном проёме, и позволили подпевать сколько душе угодно.
32 Расскажи-ка, блюдечко, расскажи...
Нелли Камерер
Я решила поменять профессию и поехала искать удачу в Одессе. Навестила родственников во время отпуска. Начались мои мытарства.

Почти месяц ездила по городу с братом снохи, когда он появлялся дома после одной из своих трёх работ. То без прописки нельзя, то жилплощади нет. То вообще не требуется... Но вот однажды заходим в Сберегательную кассу на Шолом Алейхема, а тут тебе аж два места на выбор, хочешь – оператором, хочешь – бухгалтером.

И пошла я в бухгалтера. Коллектив молодой, одни девчата, младшей ещё семнадцать лет. Только заведующей сорок пять было. Коллектив золотой. Показали, рассказали, обьяснили. Словом, приняли за свою. Пока вдруг до самой младшей, Нади, не дошло, что я, оказывается, немка. Шок был большим, неделю со мной не разговаривала. Но, видимо, процесс переосмысления закончился благополучно для меня и мы стали дружить, хотя я была на пять лет старше Нади.

И место мне в общежитии дали, и прописали.  Мы с Надей были коллеги не только по работе, но и  по общежитию.  Было лето, общежитие наше находилось на одной из станций Большого Фонтана. Мы жили в комнатах по четыре человека. По выходным бегали с Надей и с другими девчатами купаться на море. А вечерами толпой отправлялись на танцы. Выбор был большой. Только садись в трамвай, купи билетик и едь себе. Стаций на Большом Фонтане было семнадцать и на каждой – курорт или дом отдыха. Там поочерёдно были вечера кино и вечера танцев. Разведка работала хорошо и к вечеру мы знали, на какой станции шли танцы и где какая музыка ожидалась. Мы выбирали место назначения и отправлялись туда все вместе.

Довольно скоро мы обратили внимание, что не только мы были такие умные и пользовались безконтрольным входом на танцплощадки. Среди отдыхающих часто мелькали лица местных морячков. Ученики ШМО. «Школа Младших Офицеров», как они себя гордо представили. А на самом деле это была «Школа Морского Обучения», где обучались электрики, холодильщики и другие специалисты для судов. Девчат это не смущало, почти все они были работницами ткацкой фабрики, только мы с Надей были бухгалтерами.

Стали заводиться «дружбы». Вскоре выяснилось, что большинство из морячков искало приключений, а многие девчата были лет семнадцати, из села и «блюли» свою честь. Поэтому каждый раз вечером была такая картина: на танцы ехали девчата всей толпой, а обратно – небольшая группа. Остальных провожали поодиночке морячки.

Меня больше двух раз никто не провожал. У меня, наверное, на лбу светилось, что с пустяками ко мне подъезжать не стоит.

Но один морячок, Дима, всё же влюбился в Аню, девушку из соседней комнаты, намного старше себя. Целый месяц порог околачивал, а она осталась равнодушной. А он ходил печальный под нашим общежитием. Вот Аня мне и говорит: «Почему бы тебе с Димой не встречаться? Он парень серьёзный, а я всё равно не буду. Мне другой нравится»

Была зима и в Одессе лежал снег. Уже реже, но мы продолжали ездить на танцы. Я была в чёрном пальто. И Дима пошёл меня провожать. Не помню, сколько раз он меня провожал. Но однажды он прислонил меня к белой стенке общежития и поцеловал. Потом проводил до двери и ушёл.

А я на следующий день уехала.

Я не видела своих домашних несколько месяцев. До отпуска было далеко, но в моей работе было одно хорошо: после переработок в конце месяца и отчёта можно было взять отгулы. И вот накануне восьмого марта я села в ночной поезд и поехала домой. Прибыв в соседний городок, я перешла мост через реку и пошла на автобусную остановку. Было ещё темно, я села в нужный автобус и ждала, когда автобус тронется. Тут открывается дверь и заходит солдатик. В темноте мелькает вроде знакомое лицо. Оглядел пассажиров в поиске свободного места и идёт так мимо меня. А я вскакиваю наперерез, когда дошло до сознания, что это мой братишка, которого уже пару лет не видела. Из Армии на побывку домой едет.

Через час приехали в посёлок. Солнце только всходит. Пришли домой, стучимся. А там ещё все спят. Запустили нас. Сидим, общаемся. Тут опять звонок в двери. Открываем – другой братишка. Тоже, оказывается, из училища на пару дней домой отпустили.

Ну, совсем весело стало. Музыку настроили, на стол стали накрывать, гостей звать. Получилась незапланированная встреча всего семейства.

Вечером, когда гости разошлись, а родители ушли спать, мы с братьями всё ещё сидели в зале и вспоминали всякие истории. Например, как при одной такой встрече отец устроил шахматный турнир и в  нём участвовали все три брата, отец и я. Только сестру это не интересовало. А я даже предпоследнее место заняла, после меня был только младший брат.

Спать не хотелось, и я предложила погадать. Я нарисовала на ватмане циферблат с буквами и цифрами, положила в середину круга перевёрнутое блюдечко с нарисованной лаком для ногтей стрелкой и зажгла свечку.

Было двенадцать часов ночи. Мы сели вокруг стола с ватманом, положили на блюдечко наши указательные пальцы и стали ждать. Я стала вызывать духов. Братья сначала баловались и посмеивались. Но вдруг блюдечко тронулось с места и поползло от буковки к буковке. Тут все стали серьёзнее и стали задавать вопросы. Кто когда женится, сколько детей будет и прочее. А блюдечко всё бегает по кругу и пишет. Наконец мы решили, что уже всё выспросили и попрощались с духами.

А блюдечко дальше бегает. Ну мы и спрашиваем: «Дух, ты кто?» А блюдце пишет: «Юлий Цезарь». Спрашиваю, что он нам рассказать хочет? А блюдце пишет: «Тебя любит Дима. Тебя любит Дима. Тебя любит Дима». Ну, завёлся... А братья меня спрашивают: «А кто этот Дима?» И смотрят, не я ли двигаю блюдечко. Ну, я свои пальцы убираю, а оно всё равно. Поползало блюдце ещё немного по ватману, и притихло. Ну мы с Юлием Цезарем тоже попрощались, убрали со стола наше гадание и разошлись по комнатам спать...

А в голове ещё долго стучало: «Тебя любит Дима. Тебя любит Дима...»
33 Что-то Первая любовь вспоминается...
Нелли Камерер
"Что-то Первая любовь вспоминается,
Даже если со Второй начинается,
Или с Третьей, что была и удачнее,
Только Первой всё равно сердце схвачено..."

В седьмом классе Саша с задней парты за волосы дёргал. Симпатия? Неглупый мальчишка, даже разговаривали с ним иногда. Только вот лицо у него было всё в угрях, не очень-то привлекало.
 
А в девятом появился новенький, Вася. Велоспортом занимался, хоть и учился плохо. Молча вздыхала, послала открытку ко дню рождения. Получила такую же в ответ, на том и кончилось. Лет пять в дневник писала, страдала... Эх, Вася, где же ты? Открытку ту помню: «Желаю тебе море Счастья и ручеёк Любви, хоть маленький, но чистый!» Любовь? Точно маленький ручеёк был, бессильный, раз его не разворошил.

В девятом классе стали на дому проводить танцевальные вечера. И вот у меня дома он пригласил меня танцевать. Но больше из почтения к хозяйке. А провожать пошел другую, которая не такой скромной была.

Помню, как мы классом вместе работали на субботнике в детском доме на их огородном участке. Потом гурьбой с девочками шли домой с охапками ромашек в руках и одна одноклассница нахваливала Васю, какой у него характер хороший, что девочек уважает и помогает... А я молча слушала и на душе было тепло и радостно...

Одно он для меня сделал в десятом, хотя случайно. Я была четвёрошница, только  рисование – черчение всегда были на пять.  А тут вдруг Военное Дело? Уж на пятёрку я автомат разбирать не умела. Это точно. Вася перед выпуском решил пару оценок в Аттестате улучшить и в Военном Деле тоже пару пятёрок в журнал добавил между другими оценками. Да, видимо, строчкой ошибся. И мне тоже перепало. Учитель не заметил, вывел и мне в Аттестат пятёрку. Да вот классная Лидия Ивановна заметила непорядок, и громко так спрашивает у всего класса: и кто же это тебя так любит, что пятёрку по Военной Подготовке поставил? Я плечами жму и голову в плечи втягиваю. А Нинка тут на весь класс: «А это ж Вася её так любит! Это он ей пять поставил!» Чуть в землю не провалилась.

Ну, так он на этом внимание не заострял. Ходил добросовестно от учителя к учителю и просил посодействовать улучшению его оценок. В институт поступать хотел. Да так и уехал ещё до выпускного вечера. Больше никогда не видела его. Но, говорят, в люди выбился. Начальником Управления Автотранспортом стал. Видимо, добился своей цели, поступил, куда хотел.
 
Спустя годы думаешь: "А какая же была Первая?" Когда безответная, но ему стихи посвящяешь? Или когда первый раз взаимная? И он каждый день приходит с цветами и ты думаешь,что это навсегда. А потом разные обстоятельства всё равно разводят и всё уходит в прошлое. Остаются только воспоминания. И стихи в дневнике:

"Который раз письмо твоё читаю..."
34 Алый отблеск зари. На Конкурс А любовь рядом была
Татьяна Чебатуркина
 Яркий отблеск зари. На Конкурс «А любовь рядом была».
   
    Рассказ.


      Мать приехала из Германии домой раньше Ярослава, и, открыв калитку, он сразу увидел ее стройную фигурку, застывшую в глубокой задумчивости. На ней был  пестрый сарафанчик, открывавший незагорелые плечи и руки.

— Мама! — позвал он негромко.

И по тому, как она стремительно кинулась ему на шею, зарыдав громко и как-то безнадежно, Ярослав вдруг мгновенно осознал, что она пережила, узнав об его самовольном отъезде в далекий Красноярский край после выпускных экзаменов.

— Ярослав, рассказывай, что случилось? Невозможно привыкнуть к мысли, что ты уже такой взрослый!

      Ярослав вытащил из сумки паспорт, достал две фотографии Александра Владимировича и, прокашлявшись, спросил прямо, сжавшись от внезапности, резкости своего вопроса и непредсказуемой реакции матери:

   — Мама, тебе знаком этот человек?



Мать вздрогнула, осторожно взяла пальцами обеих рук две фотографии, поднесла их близко к лицу, хотя никогда не жаловалась на зрение.



        Ее лицо засветилось улыбкой приветствия, мокрые от пролившихся слез глаза она торопливо начала тереть тыльной стороной правой ладони, на секунду оторвавшись от созерцания знакомого лица, а потом опять впилась глазами в фото с собакой у бревенчатого дома.

Пауза явно затянулась, Ярослав повторил вопрос. Мать очнулась, положила фотографии на колени и ответила вопросом на вопрос:

— Ярослав! Откуда у тебя эти фотографии? — и, не дождавшись ответа сына, сказала удивительно спокойно и ровно. — Это твой отец. Где ты его нашел?



Ярослав молча протянул матери свой телефон и нажал перемотку фотографий лесного домика, высокого обрывистого берега таежной реки, навеса над кирпичной печкой.

— Все, сынок, пошли в дом! Буду тебя кормить! А потом поговорим.

Она не прикоснулась к своей тарелке с горячим борщом, застыла у открытого настежь пластикового окна.

— Рассказывай все! Пожалуйста, я тебя очень прошу.

И Ярослава прорвало. И откуда взялось красноречие, когда он в течение часа, волнуясь и переживая все вновь, поведал одиссею переписки,  неожиданного решения найти отца в далеком краю, тяжелого ранения Александра Владимировича и напрасного ожидания встречи с ним в таежной заимке.

Мать слушала, все время смотрела в окно, словно там в застывшей задумчивости ветвей вишневого дерева плавно прокручивались кадры взволнованного повествования  сына.

       - Мама, а у меня только один вопрос: почему ты ничего не сказала Александру Владимировичу обо мне? Я хочу знать правду! Ведь прошло столько лет!

      — Как ты быстро вырос, Ярослав! Правда бывает очень горькой, сынок! Что случилось, то случилось. Теперь вернуть прошлое не в наших силах. Я очень виновата, что не смогла простить Александра. Я наказала вас обоих: ты не знаешь своего отца, а он не догадывался даже, что у него есть сын. Если я тебе скажу о причине нашего расставания, то твоя реакция может быть непредсказуемой. Я не хочу, чтобы ты его возненавидел, как это получилось у меня!
 
   — Мама, ты начала говорить спустя столько лет, и я прошу тебя, говори все, как было! — Ярослав выскочил из-за стола. — Мне очень важно знать правду!

  — Хорошо, Ярослав! Из найденного письма моей подруги тебе ясно, что твоя мамочка потеряла голову от первой сумасшедшей любви к Александру и забеременела. И, когда предполагаемая беременность стала очевидной, после возвращения с зимних каникул в феврале в Москву я ждала момента, чтобы осчастливить этим известием своего любимого. Но стеснялась. И в воскресный вечер, во время студенческой вечеринки в комнате Александра, меня почему-то занесло, и я брякнула гордо, что я — немка, оба мои родители — немцы, и у меня есть возможность, хоть завтра, уехать в Германию навсегда. Саша любил выпить, был уже хорошо на взводе. Но тогда он схватил меня за руку, притянул к себе и проговорил такие слова, от которых, я не знаю, почему не умерла сразу, на месте:

      — Значит, Инна, нам придется с тобой расстаться. Моя семья никогда не примет моих детей — немцев. Семью моей бабушки по материной линии, в которой было шесть детей, каратели во время войны расстреляли полностью за связь с партизанами. А бабушка чудом осталась живой, потому что была в это время у соседей. Прадед, по отцовой линии, партизан, был дважды тяжело ранен, остался инвалидом, два дядьки сгинули в плену. Инночка, дорогая, прости меня, но я перед своей родней в долгу. А ты найдешь свою счастливую судьбу в Германии, среди своих немцев.

          Он был непреклонен. Я молча собрала свои вещи и через две недели вернулась домой, бросив университет. Больше я с Александром ни разу не разговаривала. Он звонил мне летом несколько раз.  Я сменила номер.

         Родители очень переживали за меня, пытались узнать правду про твоего несостоявшегося отца, но, пережив такое страшное унижение в жизни, я не хотела, чтобы и они пострадали от жесточайшей несправедливости.

         Разве мы виноваты, имея такую национальность? Трудолюбивая, порядочная семья, как и тысячи наших односельчан! Страшная мясорубка второй мировой войны перемолотила жизни и судьбы десятков миллионов ни в чем не повинных людей. А запоздалый отблеск тех страшных лет коснулся и нашей семьи, и меня.

       По прошествии долгих лет я начала оправдывать Сашу, только теперь осознавая и понимая, как он был тогда молод, горяч. Но простить его я не смогла. И мы все оказались несправедливо наказаны. Моя боль утихла со временем, я загородилась новой семьей, отъездом в Германию. Александр, судя по твоему рассказу, живет, как может.

           И на острие нашей легкомысленной связи без продолжения в самом неприятном положении оказался именно ты.

— Ярослав! Ты не должен терять целый год! Еще успеешь поступить в университет!



И, когда Ярослав решительно покачал головой «Нет!», мать больше не настаивала. Вечером, после ужина была молчалива, а, ложась спать, проговорила негромко:

       — Ярослав, я должна срочно лететь!

             *************************

        Александр Владимирович после обеда дверь отворил в сеннике и возлежал  по  прицепившейся в больнице привычке в полудреме.

         Заряженный карабин под рукой, на всякий случай. Ведь теперь после нападения, когда чудом жив остался, ученым стал. Правую руку разрабатывать еще время потребуется, но и с левой пульнуть сумеет, если приспичит. Начал засыпать потихоньку.

          И вдруг чужеродный в этом забытом Богом краю скрежет резко затормозившей легковой машины. Притаился, костыли наготове, сам — весь внимание, кусок нервов.

         Сначала из заляпанного грязью вездехода вылез незнакомый мужик.  Что-то сказал своим спутникам в машине. И тотчас из машины, с заднего сидения появилась женщина. Она неуверенно подошла к навесу, посмотрела в сторону дома и вдруг позвала громко:

     — Александр Владимирович!

        В это невозможно было поверить, осознать, принять, но это был непередаваемый, не забываемый, певучий, немного нараспев голос Инны.

         Не веря своим глазам, остро ощущая в сознании невозможность этого появления, задохнувшись от нетерпения выпрыгнуть из своей засады, он сделал два неверных шага на костылях, и застыл в проеме покосившегося сарая, не успев отряхнуть прилепившиеся травинки.

         Инна быстрыми шагами пролетела широкий двор, остановилась в нерешительности в метре, а потом медленно, нерешительно, протянув руки, преодолела какое-то невидимое пространство, обняла за шею, поднялась на цыпочки и стала целовать щеки, глаза, лоб, приговаривая:

  — Саша, слава Богу, живой! Самое главное, живой!

      И тут он, наконец -то, вышел из столбняка. Прислонил костыль к дверному косяку, притянул эту малышку, как когда-то называл из-за ее хрупкости, и поцеловал жадно, ненасытно.

        И словно растаяли безумно быстро улетевшие в никуда годы разлуки, горечь невысказанных слов, обида и память о близости с чужими неприметными женщинами, которых использовал, когда душа рвалась в отчаянии пьяного угара на части.

         А Инна вдруг использовала запрещенный прием. Держась за шею левой рукой, она запустила пальцы правой руки в его непокорный чуб с сухими листочками, закрыла глаза, и сама потянулась к его губам. Это были минуты неизмеримого счастья, понимания и принятия капитуляции женщины, которую не видел долгих девятнадцать лет.

— Сашенька! Мне нужно ехать. Видишь, шофер уже нервничает, — она вытянула из его волос веточку, пощекотала ею лоб, медленно провела по векам. — Я на поезд до Красноярска опоздаю.

— Инна! Какой поезд? — Александр стремительно схватил второй костыль. Через минуту переговоров машина, газанув, крутанулась по двору и исчезла в овражке.

   — Молодец, что приехала! Ты остаешься здесь, со мной и навсегда! Это не обсуждается! Костыли я через неделю брошу и буду носить тебя на руках, как когда-то носил! Инночка, ты совсем не изменилась! Пошли под навес, я буду тебя угощать, а ты расскажешь про свою жизнь и про сына. Представляешь, он нашел меня на краю земли! И ждал здесь моего возвращения!

       Инна спокойно и размеренно начала рассказывать о своей семье, муже, дочерях, небогатой внешними событиями размеренной жизни в Германии, о проблемах в общении с Ярославом.

          И, чем дольше он ее слушал, тем яснее становилась Александру непреодолимость этого узкого стола, которую после окончания рассказа станет просто физически невозможно устранить.

      Инна решительно встала:

    — Покажи мне реку, дом, лесную чащу. Знаешь, у Ярослава
 просто голос звенел от восторга, когда он описывал вид с вершины сопки!

    — Значит, ты остаешься, Инночка! — голос Александра осекся.

      Инна рассмеялась:

    — Шофера с машиной прогнал, обратную дорогу я не запомнила. Пока тебя на ноги не поставлю, никуда не уеду! Пошли на речку!

       Эта какая-то заторможенность в сознании, ощущение нереальности происходящего и одновременно возможность притянуть за руку к себе на колени не призрак далекого прошлого, а вполне реальную женщину, которая несмело прикасается к твоей щеке ладонью, опять расчесывает пальцами твои волосы, и ты тонешь в ее ждущих поцелуя губах.

        И вдруг забываешь, что ты только что думал сказать, потому что сердце выпрыгивает из груди. И ты — сгусток такого неодолимого желания, которое уже невозможно скрывать.

         А она это чувствует, и, наверное, мысленно убеждая, нет, уговаривая себя опомниться, старается не показать своего напряжения, смеется так заливисто, что-то делает, говорит, и ты только судорожно хватаешься за свои проклятые костыли и готов броситься в ледяную воду реки, чтобы только не чувствовать свою обреченность.

— Саша, где тут у тебя можно искупаться после дороги? — от ее вопроса Александр очнулся, торопливо распахнул плотную дверь бани.

        Вечерний огненный закат обещал утром ветер. Под навесом уже ощутимо чувствовалась легкое похолодание.

       И, когда Инна вышла из бани в шикарном вишневом спортивном костюме с распущенными ниже пояса мокрыми волосами, голос Александра изменился, и он предложил перенести чаепитие в избу.

       Керосиновая лампа откровенно поразила ее, но Инна постаралась скрыть свое разочарование. Александр с ужасом, как бы со стороны, увидел всю неприглядность и убогость своего жилища, в котором прожил столько лет. Сухо пожелав Инне спокойной ночи, он ушел купаться в баню, сожалея, что у него сейчас нет его обычного запаса водки или  деревенской самогонки.
         
        Инна пришла к нему в сенник в полночь, застыла на минуту в проеме двери, позвала тихо:



— Саша, ты где? Посвети мне, пожалуйста, фонариком, чтобы я в погреб не свалилась.

         Александр в лунном обманчивом свечении протянул ей руку и утонул, как когда-то в юности, в потоке роскошных длинных волос. Сразу вспомнилась покорная доверчивость этого страстного тела на узкой скрипучей кровати в комнате его общежития. И эта чарующая новизна никогда не стареющего чувства, беспредельность поцелуев отодвинули все невысказанные слова любви в темные углы их временного прибежища, оставив только жар испепеляющего желания соединиться навсегда и никогда не расставаться.

         Заснули только под утро. И в холодном тумане просыпающегося дня, опершись на локоть здоровой левой руки, проснувшись, Александр несколько долгих минут, не отрываясь, пристально рассматривал эти такие дорогие черты почти забытого лица, умоляя мысленно ее очнуться. Но сон был крепок.

       Когда совсем рассвело, Александр прошептал ей в ушко:

    — Ты простила меня? — и торопливо, словно оправдываясь. — Тебе неудобно было спать на одной подушке со мной?

       Инна натянула плед до подбородка, рассмеялась:

     — Ты забыл, как когда-то мы спали в твоей комнате на одной подушке. Саша, ты тоже прости меня!

     — Инна, ты расскажешь Ярославу о нас?

     — Нет! Живи надеждой на встречу!

     — Это все из-за меня?

     — Не знаю. Но пока ему не нужно знать о моей поездке сюда!

      — Ты меня просто пожалела?

     — Молчи! Ни слова больше! Я рожу тебе еще двух сыновей и одну дочку. И, когда стану толстой и старой, тоже спрошу: ты тогда, на сеновале просто пожалел меня?

      Сделал еще попытку овладеть бесподобным телом, но зацепился нечаянно раненой правой ногой об ее коленку, не сдержался, застонал:

     — Проклятье!

        Инна быстро стала одеваться:

      — Нужно немедленно сделать тебе перевязку!

      Через две недели Инна собралась домой. Накануне неожиданно похолодало. Небо вызвездилось морозной россыпью колючих мигающих льдинок, словно послало неожиданный привет от далекой зимней неволи.

      На проводы вечером приехал друг Александра Владимировича, лесничий Евгений Петрович.

        Захлестнувшее проникновенное чувство сопричастности судеб, родства душ объединило их всех за этим старым столом в древней избушке, когда далеко за полночь пели под аккомпанемент гитары Евгения Петровича студенческие и современные хиты.

        Никак не могли наговориться, потому что это самое великое счастье, если ты не растерял на жизненной дороге друзей юности, или повезло встретить живую душу, которой доверяешь, как самому себе.

       И, когда хорошо набравшийся лесничий вдруг спросил Инну в лоб:

    — Инночка, наша красавица, ты не бросишь моего друга Саньку? — Александр сразу протрезвел.

       «Неужели в этом их таком искреннем единогласии, чутком балансировании на трепетном понимании отголоска счастья, что пролился сегодня ночью в откровенных разговорах, вдруг сейчас раздастся звенящий звон рассыпающихся осколков разбитых надежд совместного будущего?»

        Инна поставила чашку с шампанским на стол, крепко сжала левую ладонь Александра и ответила честно:

       — Ребята, пока я знаю только одно: пятого сентября я должна быть дома на дне рождения сына. А потом проводить его в армию. И до этого привезти из Германии в Россию отца, маму и дочерей. И получить от мужа развод. Как вам программа — минимум для такой сумасшедшей женщины, которая когда-то встретилась Саше в Москве? И я не знаю, честно, хватит ли у меня сил вернуться на эту заимку в этом году. Время покажет.

      Хрупкое стекло надежды осталось целым.
35 Сердцу не прикажешь
Дарья Михаиловна Майская
Домой…домой…домой… выстукивают колёса «железки». Сердце молодого мужчины то взлетает от захватывающей радости, то сжимается от нестерпимой боли:  где он, родной дом? Мать умерла, когда Кириллу, младшему из троих детей, было семь лет. Отец, водивший плотницкую артель, почил перед войной. Двое его старших братьев, как потом скажет Высоцкий -  «не вернулись из боя…»

Но многотрудная служба в армии и сразу последовавшие годы войны, позади. Наступил долгожданный мир. Он вселяет надежду,  приводит в восторг и упоение.

-Кирюшка! Дорогой ты наш! – это тётка Кулина, жена родного дяди Павла, встречает его у порога. – Сиротинка  наша! Да какой же ты взрослый и красивый!
Кирилл остался жить у дяди Павла. Ни дня не провёл он в праздности, хотя дядя с тёткой уговаривали отдохнуть, походить проведать родных и знакомых.
- Не время. Со всеми на покосе увижусь.

Удивительная пора – сенокос!  Тяжкая до изнеможения, но пробуждающая совместным напряжённым трудом, мокрой от пота одеждой такие сильные чувства, каких никогда не испытать, глядя на холёные лица, белые рубашки с галстуками.

Вжик… вжик… - косит Кирилл. Солнце поднимается всё выше, но сочная, жирная трава, как масло под горячим ножом, пластами отваливается, стелется сказочным узором справа от ног.

Перерыв. Косари и жницы в изнеможении валятся под дерево около бочки с водой.

  Облокотившись о землю, Кирилл жадно следит за кружкой, окунувшейся в бочку. Когда кружка выныривает, он переводит взгляд на державшую её обнажённую руку, отмечая идеальную округлость. Взгляд опережает сосуд с вожделенной влагой, касается приоткрытых, чуть запекшихся от жары губ высокой гибкой смуглянки, ….

Женщина с невольной,  природной (или настолько изощрённой?!) кокетливостью, отпивает несколько маленьких глоточков, запрокидывает голову и, закрыв глаза, медленно выливает на лицо содержимое кружки.
Упругая струя разбивается на искры и мелкие ручейки, они скатываются по красивой шее на грудь. Влага оживила и без того яркие цвета бровей, щёк, губ…
Женщина невольно вздрагивает, улыбается широко и счастливо и... косит
глазом на объявившегося молодого мужчину.

Мало мужчин в селе осталось, с войны не многие вернулись. А те, немногие, редко кто не калека... А этот по всем статьям хорош!

Весь день эта картина преследовала воображение Кирилла. Утром, собираясь на работу, он увидел в соседском дворе ту  красавицу… сердце его забилось, затрепыхалось, как раненая птичка.

Дуня (так звали незнакомку) была вдовой фронтовика,  растила сыновей-погодков. Старшему, Ивану, уже шестнадцать сравнялось.
Соседка также положила глаз на приехавшего молодца. Зачастила она к тётке Кулине: то фартук ей сошьёт, то кофту с баской, то занавеску прострочит. И Кирилл перешёл жить к Дуне, не смотря на то, что старше она лет на восемь-девять и что у неё двое детей.

Всё хорошо у них, весело, счастливо. За какое дело ни возьмутся – спорится, ладится.
Троих собирает Дуня на работу – ненаглядного Кирюшу и родных сыночков.

От великого женского счастья красота Дуни расцвела, налилась какими-то неведомыми красками, а голос, что бы она ни говорила, журчал, завораживал, каждого заставлял оглянуться и испытать какой-то трепет в заветном уголочке души...
Кто-то рад был такой перемене, а кто-то...
Старый Митрич, как пень на солнце отогрелся в лучах чужого счастья и зашевелились в нём отзвуки былой жизни: так ему завидно - света не взвидел. И стал он высматривать, да приглядываться. Не успокоился, пока не нашёл способ, как прекратить эту идиллию.

Вот как-то, во время передышки, спрашивает старый Митрич Ивана,
старшего сына Дуни:
- Чтой-то вам с отчимом мать разные сумки собирает?
- Не знаю.
- А в сумки-то что кладёт? – не унимается Митрич.
- Что всем, то и нам: картошка, да хлеб с луком.
- Это вам, что и всем. А ты заглянь в сумку отчима, пока он на том конце поля.
- Я его не боюсь, хоть и здесь был бы.
Побежал Иван к сумкам, раскрыл «тормозок» отчима – яйца варёные, сало, бутылка молока, да блинцов с десяток…
Вытряхнул он всё, ногами перетоптал, а бутылку закинул. Вернулся Кирилл, а Иван с Мишкой ждут его.
- Вот что, «папаня», переступишь наш порог – убьём!..

Не испугался Кирилл юнцов, но не одобрил и Дуню. Пошёл на совет к своему дяде Павлу.
- Ты, Кирилл, создавай свою семью с первого кирпичика, да с брёвнышка. А тут уже не будет ни ладу, ни покоя.

Свадьба Кирилла и Анны была знатная - большая, весёлая. Жених с невестой -  пара на загляденье. Зажили они дружно, детки пошли.  Никто и не помнил, что Кирилл когда-то с Дуней сходился…

Жизнь бежит. Года, как вёрсты на дороге, мелькнут и пятятся, пятятся назад.  Седой состарившийся Кирилл Иванович пришёл проведать тяжело больного  дядю Павла. Поговорили, помолчали…


- Уважаю тебя, Кирилл, честно живёшь, порядочно, - сказал на прощание дядя.
Вздохнул Кирилл, махнул рукой.
- Ты что же?.. До сих пор не забыл её, Дуню-то?! – ахнул от
догадки Павел Андреевич.
- Сердцу не прикажешь…
36 Ни с тобой, ни без тебя
Любовь Витт
( Фото автора.)

На Тематический конкурс А любовь рядом была...
Клуб Слава Фонда
http://proza.ru/2022/02/02/1714


     Наступила очередная  весна, которая будоражила и призывала к действиям, толкая на отчаянные поступки. И Лёлька решилась. Придя к Стасу, привычно прибралась, приготовила вкусный ужин. Она любила смотреть, как он  ест: обстоятельно, с аппетитом, жмурясь от удовольствия. Смотрела с обожанием на своего Станислава, Стаса, Стасика. И наконец  вымолвила:

- Я нашла хороший вариант для обмена. Три комнаты...можно детскую...
- Отстань! Достала!- неожиданно  резко перебил он, продолжая  обсасывать куриную  косточку и вперив взгляд в телевизор.

   Резкое, грубое слово, словно полоснуло по горлу! И Лёлька просто умерла при жизни! Она умерла тут же, сидя за столом, машинально, по инерции, перемешивая весенний с ароматными  огурчиками салат. Она словно превратилась в сомнамбулу - так организм защищается от стресса.

   Если бы он сказал в очередной раз: «Подожди!»- она бы послушалась и снова ждала!
   Даже, если бы он сказал: «Я не люблю тебя!»- она приняла бы это за очередную шутку и просто не поверила бы!
« Как, не любишь?»- возразила бы она.  А как же тогда их  жаркие ночи? Этот фейерверк чувств, для  которого еще не придумали слова  в этом мире?.. В эти сладостные мгновения, задыхаясь от восторга, они успевали так много сказать друг другу:  жестами ласковыми, объятиями нежными, прижимаясь всем телом, всей своей  Богом данной сущностью к тому, другому, в этом кратком пребывании в РАЮ, с единственным желанием–перелиться и слиться, забывшись в сладостной неге, в этом мире для двоих!

 Скажи он сейчас, что угодно, она бы нашла ему оправдание в своем любящем сердце, но произнести: «Достала?!»

   Лёлька  молча поднялась со стула с ложкой в руке - у нее просто  не было сил разжать пальцы и  вышла из комнаты. Кухня в его коммуналке была общая, в конце коридора. Стас ждал, когда она появится с горячим чайником, вкусным десертом и своим привычным лопотанием: кого она сейчас видела на кухне из соседок и  кто как на неё  посмотрел. Ждать пришлось  долго, целую вечность.

   ***

   Каждый день теперь Стас просыпается с необъяснимой тоской, которая до боли сжимает сердце, и тогда он чувствует, что задыхается как от нехватки воздуха. Тоска...раньше он не знал, что это может быть так больно!

   Лёлька всегда была рядом, как тень. Познакомились банально: весенним   вечером в городском сквере. В тот день Стас прогуливался после работы, спешить было некуда: дома никто не ждал. Неожиданно услышал  за спиной смех  и резко обернулся.
   На скамейке, уткнувшись в книгу, сидела миловидная  девушка, в красном платьице в  белый горошек и заливалась смехом. Светлые кудряшки подпрыгивали на её голове, словно им тоже было очень весело. Стас почувствовал непреодолимое, глупое желание- сесть рядом и пересчитать все горошины, дотрагиваясь пальцем до каждого кругляшка.
С этой мыслью  подошел к ней,  обворожительно улыбнулся.

   Лёлька подняла  голову, ответила на его приветствие застенчивой улыбкой, и не  сразу отвела глаза.  Он был великолепен: высокого роста, с  прямым точеным носом, словно ваятель сначала вложил в него весь свой талант, а уже потом, чуть небрежно  стал  прорисовывать все лицо.
Высокий, статный Стас, с темно-русыми густыми волосами, знал себе цену: природа на нем не отыгралась.
Недавно ему стукнуло тридцать. Жил легко, никем  и ничем не обременённый. Играючи заводил знакомства с девушками, так же легко расставался и вскоре забывал. Лёлька оказалась из тех, кого  легче  найти, чем потерять.

   С тех пор  она всегда была рядом, по - детски наивная и радостная.
Отпечаток профессии? Она работала музыкальным работником в детском саду и потому приходила всегда наполненная музыкой и смешными изречениями чужих детей. Её безудержная энергия сначала восхищала, потом стала пугать: казалось, что она сейчас скомандует: «А теперь, взялись за ручки и... Жил-был у бабушки серенький козлик...»- и он, такой пригожий, с обаятельной  улыбкой, послушно  примется петь и скакать козликом, выплескивая радость жизни. Скакать Стас не хотел и не умел.
 
   Он  работал в одной  небольшой фирме, менеджером среднего звена, как с долей сарказма, представился  ей  при знакомстве. 
Лёлька в звеньях не разбиралась и с уточнением не приставала.
О работе своей он рассказывать не любил, работал и работал, с присущей ему природной леностью, даже не мечтая о карьере. Жил, как получалось, без особой программы.

   Лёлька сначала таскала его по театрам, концертам,  выставкам, но услышав от него: « Не хочу, я устал»,-тут же отставала и предлагала просто погулять.
Однажды они  услышали радостный  детский голосок:« Здравствуйте, Ольга Николаевна!» И Стас не сразу понял, когда Лёлька обернулась и помахала малышу рукой. « Надо же».- улыбнулся он. Она всегда была для него просто Лёлькой.

   Иногда, после прогулки, они шли к ней, в однокомнатную квартиру. Захватив бутылку хорошего вина, проводили уютный вечер при свечах, с хорошей музыкой, с    веселыми тостами, на которые Стас был мастак, когда  был в ударе.
   Лёлька особой фантазией не отличалась, тост у неё  всегда был один: « За нас!» - проникновенно говорила она, не сводя с него зеленых глаз, в которых искрились золотые лучики.  Как-то она оказалась в том самом платье  в  горошек и Стас, действительно, принялся их считать, но не дойдя до середины сбился и... Он  и не думал, что эта  шутка  может  так  заводить!
   Позже, он даже подарил Лёльке красивый зеленый халатик и тоже в  белый  горошек, в который она  тут же переоделась у него в  комнате, и в коммуналке  словно появился кусочек полянки с белыми одуванчиками.
 
   Иногда Стасом обуревала жажда деятельности: надумав накачать мышцы, он приобрел спортивный тренажер, несколько месяцев позанимался, потом  это ему  надоело, и свои тренировки забросил. Теперь это сооружение- громоздкое сиденье, с растопыренными поручнями  занимало четверть его комнаты  и просто служило шкафом.
    Шкаф оказался удобным, не надо было даже дверцы открывать, набросил, нацепил вещи и все. Лёлька приходила и наводила порядок.

   Так и жили на два дома. Казалось, чего проще, объединить их  квадратные метры и лепить свое маленькое гнездышко, свой семейный мир под  веселый топот ребятишек?
Так думала Лёлька и ждала... Ждала уже третий год, пока Стас созреет. Но Стас созревал очень медленно и неохотно. Он привык к свободе, к независимости и не хотел терять  душевный комфорт. Да и само слово - "ответственность" его не очень привлекало. Он старался об этом не думать (лень было) и просто жил одним днем.

   «Подожди»,- всегда кратко и однозначно отвечал он Лёльке, когда она робко заводила речь о ребенке. А спроси она конкретно: «Чего ждать?»- он бы начал ходить вокруг, да около, переводя все в шутку. Она знала об этом  и потому не уточняла, а принимала  все так, как  преданная  собака  слушается  хозяина, который скомандовал:  «Жди!» - значит надо молча сидеть и ждать. Чуть позже, ее мечты о совместной жизни, Стас  просто  обрывал   привычной фразой: «Ой! Не начинай»! И она замолкала.

   Иногда Стас  бросал заинтересованные, оценивающие взгляды на встречных  женщин: «Я бы с ней законтачил».- думал он, но дальше этого в мечтах не заходил.
Ведь после знакомства, начинай все сначала: развлечения, подарки, строй из себя  интересного человека с великолепным чувством юмора.
   Все это уже было - пройденный этап. Зачем напрягаться, когда рядом есть Лёлька, не требующая от него ничего.

   Правда иногда, для разнообразия, Стас делал набеги к бывшим подружкам, которые принимали его охотно, без обязательств. Немного победокурив, возвращался к Лёльке, которая, ни о чём  не подозревая, жила  захлебываясь счастьем.
   Ему не надо было подстраиваться под нее, она любила его всяким, лишь бы он был рядом- её Станислав, Стас, Стасик.

   Сама Лёлька оказалась настолько близко и рядом, что временами ему даже хотелось отодвинуться  и побыть одному. Он привык к ней. С ней  было хорошо и удобно, но ее постоянное трещание стало раздражать. У нее была особенность- делиться всем, что происходило с ней на работе, на улице, в трамвае. Слова сыпались как из корзины и надо было успевать их переваривать.

   Этот неиссякаемый поток информации он  научился блокировать: просто абстрагировался, и  иногда невпопад вставлял междометия: "Ага" или "Угу", думая  о своем. Иногда блокировка не срабатывала  и тогда, в приступе непонятного раздражения, в нем просыпался тактичный хам.

   Лёлька терпела: «Устал»- жалела она его. Порой обижалась на его невнимание или едкие подколки, надувала свои красивые  губки, но ненадолго. Как можно обижаться на человека, которого она любила всем сердцем и всей душой?
   Любил ли Станислав её? Спроси его об этом напрямую, он не нашелся бы что ответить. Лелька была  удобным другом, который всегда выслушает, поймёт, не осудит и, как настоящий друг, всегда примет его сторону. Она была из тех людей, от которых никогда не услышишь фразу: «Это все из-за тебя!» Они скажут - «Я с тобой»!

   Подруг у нее не было, после их знакомства они, уже семейные, отошли на второй план. Знакомые были, но им  она тем более не позволяла заглянуть в свою душу. Это было ей не надо. У неё был Стас! Он был для нее и другом, и подругой, и, самое главное- был  ЛЮБИМЫМ! Она не просто любила, а обожествляла, любила на разрыв души, с полыхающим внутри неё  ярким пламенем.
   Так нельзя  привязываться, прирастать к человеку. Опасно.
Случись что, не оторвешь, и отдирать придется вместе с кожей, с кровью...

   У Лёльки, в деревне растет старая груша, непонятного сорта. Ее зеленые, твердые как камни плоды висят до первых морозов, до первого снега.
   Смотреть на эти зеленые лампочки  было заманчиво, мальчишки тырили эти груши, но едва  вонзив в них зубы чувствовали  горечь, плевались, отбрасывали в сторону или  пуляли  на спор,  кто дальше закинет.
Надо было ждать, когда взрослые снимут груши, перекладут бумагой, и упакуют на зиму, чтобы они дозревали, ожидая своего ароматного вкусного часа.
   Лёлька никак не могла понять эту грушу: зачем откладывать на неопределённый срок то, что хочется сейчас? Ведь действительно, иногда слишком долгое ожидание придает привкус ненужности.
   Как-то в очередной свой приезд из деревни, она привезла и для Стаса коробку с упакованными грушами. Он спустил их в подвал.

***

    После того последнего разговора они больше не виделись.
Ольга Николаевна  не отвечала на звонки, не открывала на стук в дверь. Уволилась с работы. Вскоре, продав квартиру, совсем уехала из этого города. Она просто исчезла из его жизни! Так бывает: люди могут ждать и терпеть годами, перенося  и прощая многое, но когда сердце взрывается, то вместо него остается вакуум, и если  такие люди уходят, унося вместо сердца пустоту, то они уходят навсегда.

   Стас потом искал её. Но, может быть, плохо искал? Может ему комфортней было валяться свободным человеком  на диване, думать о ней, вспоминать и мечтать о встрече? В его шкафу, по-прежнему, висел зеленый  халатик в белый  горошек. Он был уверен, что она вернется.
Больше они не встретились! На двоих счастливых людей в этом мире стало меньше.

   А как-то, спустившись в подвал, Стас наткнулся на забытую им коробку с зимними грушами, превратившимися от ненужности в черный, высохший  сок.
   Станислав до сих пор живет один, вспоминая и ожидая свою Лёльку.


Послесловие.

  А у Лёльки все хорошо! Она ходит по улицам другого города, крепко держа за руку мальчонку, очень похожего на Стаса, а рядом с ней идет хороший и добрый человек, прижимая к себе девчушку в платьице в веселый горошек.

 Вспоминает ли Лёлька Стаса, которому так и не решилась сказать о ребенке?
 Думаю, что об этом уже никто никогда  не узнает. 
37 Последнее танго
Александр Сапшурик
   Бледное осеннее солнце изо всех сил пыталось обогреть своё подшефное человечество. Взглянув на собрата по цветовой гамме, палевый лабрадор энергично затряс ушами, как будто стряхивая наваждение. Семён нетерпеливо потянул пса за поводок, направляя по привычному утреннему маршруту. Уже на обратном пути, проходя мимо дворовой мусорной площадки, пёс вдруг затопорщился, затормозил, упёршись всеми четырьмя лапами. Одновременно Семён услышал разговор, так отчётливо звучавший в тишине раннего субботнего утра.
-  Брось! Слышишь, брось его!
- Как бросить? Он же не выживет. Уже холодно по ночам. Смотри как дрожит.

   Из-за ограждения мусорной площадки показались двое. Мужчина в замызганой, хоть и по размеру, куртке и родственных ей по цвету грязи джинсах, держал в руке кусок свергнутого в рулон картона. Второй рукой поддерживал пакет с рассыпающимися сплющенными пивными банками.

   На женщине были такого же цвета джинсы и грубый толстый свитер. Стоя в показательно - непреклонной позе, она крепко принимала к груди маленького белого щенка. Лица споривших были щедро помечены как регулярной, так и сегодняшней порцией алкоголя.
Мужчина щерился гнилыми зубами:
- Куда ты собираешься его брать?  В кочегарку? Свою квартиру просвистела, дура!
Лабрадор заскулил и плотно уселся на землю, уставившись на щенка. Семён был вынужден на время остановиться.
  Женщина искала взглядом поддержку у проходящего собачника.
- Но ведь, замёрзнет...

   Даже сквозь простуженный голос в её словах ощущалась необыкновенная нежность к маленькому животному. Семён окинул взглядом окрестность, затаившуюся в преддверии зимы, мусорку, лица бомжей, собачулю. Теперь женщина показалась ему моложе, чем виделась вначале. Вздохнул.
- Давайте, девушка. Попробую пристроить вашего...
- Да нет, не мой. Вот только что нашли.
- Как вас зовут? Кого ему потом благодарить? - кивнул на щенка Семён.

     Взгляд скользнул по фигуре, ещё не потерявшей женственности. Перешёл на загорелое испитое лицо с застарелыми ссадинами и застрял, наткнувшись на чистые голубые глаза, на которых ещё не отразились частые алкогольные возлияния. Её угрюмый дружок уже терял терпение и неприязненно смотрел на обоих.
- Аня, - слегка поклонилась девушка.
  Семён заметил, как лёгкий румянец пробился на её бледно-бежевом лице.
- Это Самсон, - зачем-то познакомил её с собакой. - А я Семён.

   Он осторожно принял щенка из, как ему показалось, дрожащих рук девушки. Пришлось не раз прикрикнуть на своего пса, пытающегося добраться до щенка на руках. У самого подъезда они,  все втроём, оглянулись. Аня также ненадолго обернулась к ним. Бомжи словно уходили в другой мир. Мужчина уносил добытое, что-то говорил. Девушка молча шла следом. Семёну показалось, что нетвёрдая походка почти не портила её былой грациозности.

   Пока щенок, захлёбываясь от жадности, лакал на кухне молоко, Семён позвонил в приют. Объяснив, что никак не может оставить щенка у себя, сразу согласился на сумму пожертвования. С тяжёлым сердцем отнёс заснувшую к этому времени собачулю в автомобиль. В приюте дал ещё денег и попросил не пристраивать её, не позвонив ему.

   На следующий день его окликнули недалеко от той же мусорки. Девушка была одна. Выглядела трезвой. Нелепый свитер был сменён на потёртую, но вполне чистую куртку.
- Мужчина с собакой, где моя Снежинка?
- Если вы о щенке, то я уже отвёз его в "Верность".
Где это? - обдали его холодом два синих озёра. - Далеко?
- Это за городом. Давайте, покажу. Заодно сам посмотрю как она устроилась. Подождите здесь, зайду домой за ключами и вкусняшками для щенка.

    Стесняясь своей не самой свежей одежды, она взобралась в автомобиль и застыла, глядя на дорогу. Семён не решился потревожить свою необычную пассажирку. Наверное, просто не знал, как сберечь ненадёжный мостик отношений их и без того хрупких разных миров. Лишь подьезжая к приюту, Аня негромко произнесла, словно отвечая своим же мыслям:
- Мне и в самом деле некуда её взять...

   В приюте девушка волонтёр отвела их к отдельному загончику со щенками. Среди колыхающейся рыжей щенячьей массы они сразу заметили свою "Снежинку". Пока волонтёр примеряла на шею собачули привезённый Семёном ошейник, Аня успела дважды спрятать и снова достать из кармана куртки мокрый от слёз платок. Семён аккуратно вложил один конец прихваченного им из машины поводка в холодную руку девушки. Ему вдруг так захотелось разделить этот холод с теплом своей ладони. Но на втором конце поводка уже призывно трепыхалась белая щенуля, выпущенная из загончика.

   Они выгуливали Снежинку в парке недалеко от приюта. Вокруг так романтично царствовала осень. Лёгкие сумерки создавали дополнительное волшебство. С деревьев кружась падали листья, словно приглашая вместе станцевать медленное танго. Девушка улыбалась, поочередно глядя влюблёнными глазами на Снежинку, на Семёна... А он чувствовал что-то новое в душе. Хотя, может и старое, давно забытое...
   Назад ехали грустные, эмоционально опустошённые. Уплотнившиеся сумерки уже проникли в автомобиль, создавая вполне доверительную для разговора обстановку.
- Я попросил не пристраивать Снежинку, не позвонив мне, - осторожно произнёс Семён.
И тут же пожалел об этом. Девушка в ответ зарыдала. Как назло впереди был участок плохой дороги и Семён на время отвлёкся. Зато когда выехали на асфальт, она уже успокоилась.
- Я обязательно, слышите, обязательно заберу её отсюда, - голос девушки стал вдруг твёрдым. - Она поможет мне подняться. Я ведь жила когда-то нормальной жизнью. У меня была квартира, работа.
И повернувшись к Семёну, с горечью добавила:
- У меня же есть диплом. Окончила строительный...

   Семён молчал, боясь сфальшивить в разговоре, спугнуть зарождающееся раскаяние. Долго настраивался как можно мягче и деликатнее предложить помощь. И опоздал...
Они уже подъезжали к мусорной площадке. Стало совсем тёмно. Неожиданно перед ними в свете фар высветился мужской силуэт. А когда Аня вышла из машины, прозвучал знакомый пьяный рык:
- Нюрка, сука. Где была?
    Девушка втянута голову в плечи и оглянувшись, с трудом сменила гримасу сожаления на виноватую улыбку. Опустив голову, словно побитая собака послушно пошла на голос и медленно растаяла в вечерних сумерках.

                *  *  *

   Прошёл год. Это было такое вязкое, мучительное время для Семёна. И он никогда ещё так не стремился к работе. Брался за любые проекты, за все предложенные командировки. Лишь бы отвлечься от жгучих мыслей, от мучительных сожалений. Особенно тяжело было в первые дни и недели после тех событий - знакомства с Аней и Снежинкой. Снова хотелось увидеть их обеих. Аню уже пытался искать, ещё тогда, в котельной, что недалеко от его дома. Пожилой кочегар, с седой головой, присыпанной угольной пылью, сочувственно глядя на Семёна, сказал, что после прошлых выходных её никто не видел. Исчезла вместе со своим дружком. Искать дальше Семён не решился. И всё реже теперь вспоминал их последнее осеннее танго в том парке за городом...

   Много раз он собирался посетить собачий приют. И всякий раз спохватывался, останавливал себя. Как объяснить маленькой белой крохе, что её не могут забрать домой? Он представил, как будет уходить от неё, стыдливо пряча глаза. Ведь даже его взрослый пёс тяжело переносил трёхдневные командировки хозяина, притом, что хотя бы один раз в день прогуливался с добрым соседом. Пускай собачуля хотя бы подрастёт... А ещё хотелось поскорее забыть эту девушку, Аню...
 
   Казалось, надежда окончательно покинула его. Но однажды ему позвонили из приюта с известием, что собачку хотят усыновить. И он, побледневший, с замершим сердцем, едва смог вымолвить: "Спасибо вам. Спасибо, что позаботились о ней". Мысленно попрощался с ней. А потом всё-таки не выдержал, побежал к машине...

  Возле приюта, как и тогда, год назад, кружились сорванные осенним ветром листья. Возле входа стоял большой чёрный внедорожник. Он сразу узнал девушку волонтёра. Та стояла у открытого водительского окна, с кем-то разговаривая. Увидев Семёна, посторонилась. А он застыл на месте, скованный тревожным предчувствием.  И тогда дверь автомобиля широко распахнулась. Из него вышла молодая ухоженная женщина с синими пронзительным глазами и такой знакомой грациозной поступью направилась прямо к Семёну. Следом из автомобиля выскочила большая белая собака...
38 Там, где была счастлива
Александр Сапшурик
       Анна закончила разговор и  складывала свою "раскладушку", когда подошёл парень. Высокий, в джинсах и клетчатой рубашке, такой не типичной для их студенческого городка.
    - Можно позвонить с вашего телефона?
    На его губах дежурила улыбка и Ане показалось, что она сохранилась бы и в случае её отказа. Вероятно, уже отказывали, поэтому, наверное, он заранее смотрел насмешливо и вежливо-равнодушно. В городе шла волна новых способов отъёма телефонов, и реакция владельцев не удивляла.

      Отец недавно подарил ей этот красивый телефон, и лишиться его совсем не хотелось.
    А парень, словно не зная ситуации, уже тянул к нему руку. Она взглянула на наглеца. Приятное лицо, мягкие волосы, оживляемые свежим майским ветерком. Казалось, ветер шевелит и его ресницы - длинные, с загнутыми кончиками, поверх честных, по мнению Ани, глаз. И она решила дать телефон.
      - Вам надолго? -  пискнула она - от волнения, или с целью вызвать жалость у возможного грабителя. - На следующую пару могу опоздать...
        Но тот уже не слыша её, сосредоточенно тыкал пальцами в клавиатуру. Она стояла и как загипнотизированная смотрела на его руки. "Видно, что он хотя бы не белоручка" - подумала она, заметив на них пятна краски.
       Наконец, он поднёс аппарат к уху. Наступал критический момент.  Рассчитывая на деликатность хозяина, грабитель именно в это время отходил в сторону, как бы избегая подслушивания.
    И владелец, из вежливости соблюдая дистанцию, давал фору преступнику в будущем забеге по городу. Особенно хорошо это срабатывало с девушками. Так рассказывал отец, работающий в городской прокуратуре.
      "А чего я боюсь? Папа его найдёт. если что", - успокаивала себя Аня.
    И всматривалась в парня, чтобы при необходимости описать его внешность. Только тот и не думал отдаляться. Вероятно, разговор был не секретным.
   - Валера? Это Дима, - говорил он кому-то в трубку. - Звоню с чужого телефона. Свой дома забыл. Одна девушка одолжила. Что? Очень красивая. Итак, выезжаем в шесть от меня. Да, от Ломоносова. Подъезд? Да третий же. Как он мог измениться, он  там навечно.
      Услышав имена и часть адреса, девушка повеселела. А ещё было приятно, что её назвали красивой. Даже несмотря на то, что это сказал незнакомый парень кому-то, ещё более незнакомому.
     - Не знаю, как вас благодарить, - парень аккуратно сложил и протянул аппарат. - Пропал бы без вашей доброты.
 - Ну... телефонов много, - повела рукой Аня. - Не пропали бы.
- Как знать. Трое перед вами отказали. У кого-то деньги закончились прямо передо мной. Кто-то, как и вы - на лекцию опаздывает. А у кого-то через минуту встреча с инопланетянами.
    Они одновременно засмеялись и от этого словно прониклись взаимной симпатией.
   - Придумал! - вдруг воскликнул товарищ по смеху. - Едемте с нами на пикник! Кстати, меня Димой зовут.
 - Спасибо, я подумаю, -  вежливо соврала Аня. - Извините, мне пора. Я почти опоздала... на встречу с инопланетянами.
- Тем более, спасибо вам, - улыбнулся на шутку Дима. - Как всё-таки вас зовут?
 - Анна, - обернулась она, забегая по ступенькам в здание института.

      Занятия закончились неожиданно рано - отменили последнюю лекцию. И вот три часа дня, пятница, а она уже дома. Впереди выходные. Их большая квартира оказалась пустой. В прихожей белела записка:
       "Аня, не стали тебе звонить, опасаясь сорвать лекцию. Там, куда мы с папой едем, может не быть связи. А едем на юбилей прокурора области, куда-то далеко, в лесные дали. Вероятно, так он прячет своё добро от проверяющих. (Шутка). Ехать нужно: вдруг он уйдёт на пенсию и отдаст должность твоему отцу. И кандидату нужно проявить к шефу уважение - прийти на мероприятие с красавицей женой (Опять шучу). Не скучай.  Мама - папа.
PS. Вернёмся завтра".

      Легко сказать - не скучай. Подружка тоже сегодня уезжает... Вспомнив слова матери о красавице жене, она подошла к зеркалу. Может, у прокурора и дочка красивая?
      Может быть. Высокая, стройная. Немного худощава. Так считает бабушка. Вот вернётся из санатория и снова станет переживать за её худобу. Зато глаза красивые, зелёные, правильной формы. И губы тоже. Только не зелёные, конечно. Да, прав этот парень. Не из благодарности за телефон так говорил.
      Неожиданно, Ане захотелось оказаться рядом с ним. Что за настроение? Хоть иди на место, где они пересеклись. В надежде, что он по-прежнему стоит там и просит телефон. Кстати, о телефоне. В нём же остался номер, по которому он звонил приятелю. Валере, кажется. И приглашение на пикник, возможно, ещё в силе. А вдруг он пригласил другую девушку? Ревность к возможной другой подтолкнула решительно набрать номер, оставленный Димой в телефоне.

     С волнением она слушала гудки вызова. Они звучали как сигналы из космоса, как загадочные звуки из чудесной сказки, как таинственный зов из туманного будущего... Стоп! Хватит фантазировать - там, кажется, взяли трубку.
   - Добрый день! Меня зовут Аня. А вы Валера? - запинаясь, спросила она.
 - Валера и есть, - ответил мужской бас. - Валера, как таковой. А что вы хотите?
     Смущённая вопросом, она струсила, набрала в грудь воздуха и... не бросила трубку.
   - Мне нужен Дима. Он звонил вам часа два назад с этого номера.
    Послушав тревожащую тишину в трубке, добавила:
    - Не могли бы вы дать мне его номер?
- Так вы и есть та, очень красивая девушка? - с облегчением услышала она. - Записывайте. Правда, у вас, скорее всего, нет под рукой гусиного пера и чернил. Именно о таком образе рассказывал Дима. Он же у нас художник... Так что, ловите  эсэмэс с его номером.
      Последовала пауза, наполненная томительно - любопытным ожиданием. Она уже начала волноваться, как вдруг гулко и нежно, словно гром в раю, грянула эсэмэска.

       Дима сразу узнал её по голосу. Впрочем, она позвонила не сразу (нужно же было набраться духа на второй звонок) и, возможно, Валера успел его предупредить.
    - Я звоню, чтобы отказаться от поездки на пикник, - не придумала  ничего более умного Аня. - Сразу поехать с незнакомым человеком куда-то в лес... Это верх легкомыслия. Извините.
- Тогда я тоже не поеду, - помолчав, ответил Дима. - А давайте лучше погуляем по городу. Уточняю на всякий случай, чтобы вы не боялись - по нашему городу. Давайте встретимся в семь вечера у кинотеатра " Современник". Там идёт хороший фильм - "Мемуары гейши".
 - Давно хотела взглянуть на гейшу, - обрадовалась Аня.
 - Значит, я отменяю своё участие в поездке и иду за билетами. Там, говорят, сегодня большой спрос на эти бумажки.

       После кино они зашли в кафе, расположенное, по словам Димы, ровно на половине пути между кинотеатром и его домом. Затем, вошли в его квартиру, где она и задержалась... на два года.

       Дима действительно был художником. В его возрасте сложно стать знаменитым и состоятельным мастером кисти. Он рисовал картины, оформлял витражи, готовил выставки и презентации. Иногда исчезал на несколько дней. Когда сдавал работы, у них появлялись деньги. Иногда даже много. А когда денег не было, их тайком давала Анина мама. Потому, что папа был категорически против их связи. Они часто ссорились из-за этого. Бабушка объяснила, что просто Дима ей не ровня. Отец ведь стал уже прокурором области.
      - Он несерьёзный человек. Художник - передвижник, вот он кто, - говорил отец, даже не пытаясь разобраться ни в истинном значении этого термина, ни в работе Димы.
 - Но, я люблю его, - отвечала Аня, разбивая все доводы родных.

      Отец злился, и всё же после окончания юрфака нашёл ей тёплое место через знакомых юристов, занимающихся недвижимостью. Анна сразу начала много зарабатывать. Так, что материально они стали жить лучше. Но только материально...
    - Ты говорила, что твой отец работает в прокуратуре, - сказал однажды Дима. - А почему не уточнила, что он ещё и прокурор области?
 - А что это меняет? Вы же всё равно с ним не в ладах. Причём, взаимно, - выделила она голосом последнее слово.
- Дело в том, что Валера попал в одну неприятную ситуацию - в криминальном смысле. И ему нужна помощь от сильных мира сего.
- Расскажи, может я помогу советом. Я же всё-таки юрист.
 - Да мы уже наслушались разных юристов. Валеру просто подставили. А твой отец может помочь одним махом.
- Нет, отца я просить не буду. Могу попросить друзей...
     Дима не дослушал, ушёл, громко хлопнув дверью. Они и раньше ссорились, в основном по пустякам. Здесь же была размолвка, затрагивающая жизненные принципы. Каждый по-своему был прав, хотя в целом ссора была не такой уж значительной.

      На следующий день Анна переехала к родителям. Дима так и не позвонил. Не позвонил и потом, через несколько месяцев. Случайно проходя однажды мимо его дома, Анна увидела на его балконе других людей. На работе посмотрела информацию по городской недвижимости. Оказывается, Дима продал свою квартиру сразу же после их расставания.

        Прошло восемь лет. У Анны вполне сложилась жизнь. Вышла замуж за хорошего человека, известного юриста. У неё замечательная дочка - синеглазый ангелочек, радость матери. Однажды на работе она наткнулась на информацию о продаже квартиры, где они жили когда-то с Димой...

     Втайне от всех она купила её, на деньги, припасённые на совсем другую мечту. Сказала мужу, что едет в командировку, а сама пришла ночевать в эту маленькую квартиру. Долго стояла у окна, смотрела на знакомый пейзаж. Задумчиво бродила из комнаты в комнату, словно чего-то искала. Ей казалось, что квартира всё ещё источает тонкий запах красок, впитавшихся когда-то от работ её любимого художника. Прошлое безостановочно набегало и набегало. И она заново проживала его, принимая всем сердцем, с удивительной готовностью и нежностью. Трогала родные когда-то стены, плакала. И вспоминала, вспоминала. Так и провела ночь, предоставленную судьбой для того, чтобы легче и понятнее было жить дальше.
39 Воробышек. Из историй о любви
Светлана Казакова Саблина
     Весь день моросил  первый весенний дождичек, так и не набравший смелости стать настоящим,серьёзным  дождём.   Открывающаяся взору из окна  картина  не радовала глаз : серые горы тающего снега, огромные лужи, редкие прохожие, да осторожно едущие по разбитой дороге машины . Уже и март на исходе, а весны как нет: не видно важно расхаживающих грачей, не прилетели и скворцы, не слышно  даже воробьиного щебета.

      Сибирские вёсны такие же непредсказуемые, как  и её настроение.

      Утром  хлопотного, субботнего дня она была полна энергии, а уже к вечеру почувствовала какое-то беспокойство, беспричинную тоску. Включила компьютер, посмотрела свои странички в инете, новости, и резко выключила монитор, увидев зелёный значок   поступившего сообщения.

    Взяв, по обыкновению, книгу  для традиционного чтения перед  сном, но так её и не открыв , она перевела взгляд на окно.  За стеной  приглушённо бубнил включённый телевизор – муж смотрел свои любимые аналитические программы.


-«Наверное, и мне пора заняться самонанализом, - подумала она про себя, - слишком далеко всё это зашло»,- продолжая  смотреть на  серое небо в квадрате отрытой форточки.


    Это началось недавно – каких-то две недели назад и, если бы она могла предвидеть  последствия такого стремительного начала, то никогда бы не решилась сделать неизвестному ей человеку предложения, разрушевшего её покой, поселившее в  сердце сосущую тоску.
   
       Имея привычку делать ответные визиты гостям своей странички в одной из социальных сетей, она обнаружила глядящего со своей  аватарки мужчину на фоне лежащего на горной лужайке параплана.Он был её ровесник один в один:  день , месяц и год . Любопытство  подтолкнуло её  узнать ещё и час рождения,оказалось - утром, с разницей в пару часов. Это  поразило,  и тут совпадение. У каждого за плечами своя жизнь, свой внутренний мир, но час завода,так сказать, был общим. Это рождало вопросы : как сложилась жизнь твоего дублёра, о котором ещё вчера ты ничего не знал, и  кто , в самом деле, она - настоящая?


   Она до ужаса боялась высоты – он её покорял.

   Она любила рыбалку – он к ней был равнодушен.

   Она обожала поэзию, он за всю  свою послешкольную жизнь  не прочёл ни одного стихотворения.

   Она выражалась высоким слогом – он на дух не выносил  высокопарных сравнений. 

    Она всегда была далека от спорта – он прыгал с парашютом, сплавлялся по горным рекам, покорял горные вершины и даже пробовал себя в марафонском беге. Теперь вот увлекся парапланиризмом.

   Она ценила уют, он терпеть не мог хозяйственные заботы.
Словом,  аксиому двуполярности мира они наглядно  демонстрировали  даже в детях : у неё был сын, у него – дочь.

      Физик и лирик с одним часовым механизмом были сходны в немногом – оба лишились отца в девяностые годы, у обоих были живы матери, оба ценили шутку и  любили природу.
   
      И ещё обнаружилась одна  характерная черта их – оба были романтиками; она этого не скрывала, он – пытался, но прорывалось, прорывалось это в негодующей ли  фразе: « Как можно не любить небо???», в ироничной ли  : «Люблю шататься где ни попадя»( имея в виду свои дальние и ближние походы)

      И оба, как не крути, были взволнованы этой встречей с  другим  незеркальным отражением своего Я. 

      Накануне зимы своей жизни  они пытались искать способ отодвинуть её…и задыхались от восторга  жить : один летал  в небесах,  другая – в рождённой строчке.


      Она, несмотря на свою восторженность и так и не снятые розовые очки, была натурой  цельной, а тут непонятно почему и зачем появилась какая-то тяга к далёкому, пугаеще – непохожему человеку. Это было наваждением, бредом, мороком...  В этом человеке она увидела, какой  могла бы быть сама – хулиганистой, свободной,бесшабашной, рисковой и опытной. Да, такою она и хотела бы быть, живущей "здесь и сейчас", а не в унылом "потом".


   
      
      Увидеть в другом себя на вполне благополучном фоне своей судьбы было вызовом. Она это понимала, думается, что понимал и он…

      
     Утром она проснулась вместе с солнцем, наконец-то разогнавшим последние остатки вчерашних облаков и подошла к окну.  Увидев чирикавшего на её балконе встрёпанного воробья, невольно улыбнулась, вспомнив, как обиделся её неожиданный новый знакомый на  высокопарное сравнение его с парящим орлом и как легко согласился он на сравнение с этой маленькой весёлой птахой.
 -Лети, воробышек, лети к своим, - негромко произнесла она. И уже громко добавила:
- Лети!

      А где-то за тысячи километров от её дома другой человек улыбался другому воробью...
40 Чужая своя беда
Евгения Козачок
               
Наш городок небольшой и любая весть «птицей» перелетает из одной точки во все стороны. А уж о быстроте распространения полученной новости в микрорайоне и говорить нечего.
Не успела Татьяна Марковна переступить порог своей квартиры с крохотным ребёнком на руках, как эта весть молниеносно разлетелась по всем домам: «Марковна удочерила девочку, от которой отказалась какая-то студентка».

Татьяну уважали и соседи, и коллеги  на работе. Не из коренных жильцов она. Но, как  говорится, быстро пришлась ко двору. Купила двухкомнатную квартиру в нашем подъезде десять лет назад, когда было ей в ту пору тридцать два года. Работала акушеркой в районной больнице. Красивая, статная, приветливая, но скрытная очень. Свою жизнь на десять замочков закрыла от посторонних глаз и ушей. Каким бы боком к ней соседушки не подступали, но ни словом о себе не обмолвится. О работе, детях, погоде, собачках театре хоть час беседуй с ней. Таня умная и внимательная ко всем, сердцем добрая. Вначале её приезда прошла небольшая волна разговоров о том, что уехала она от мужа, который ей изменил. То ли это догадка чья-то по подъездам гуляла, то ли на самом деле кто-то до сих пор носит в себе обиду, неведомо.
С мужчинами не встречалась, так и оставалась одинокой до появления ребёнка в её жизни. О том, что ребёнок родился с больным сердечком,  тоже и словом никому не обмолвилась.
 Три года, данные государством для ухода за ребёнком, она лелеяла, берегла, лечила, возила к светилам и таки пошла Алёнушка на поправку. Девочка была не капризной и очень любила свою мамочку. И  мамочка
души в ней не чаяла.

Так год за годом Алёнушка выросла в красивую, стройную девушку с косой почти до колен, на которую многие смотрели с удивлением. В нынешнее время девушки редко косы имеют, а тут такое богатство. Бывают  дни, может настроение хорошее или другая какая причина, когда Алёна, распустив волосы, и одев самый лучший свой наряд, брала за руку Татьяну и шла с ней на прогулку в парк. Люди оглядывались на колышущие волны волос и на девушку, улыбающуюся матери и идущим навстречу прохожим. Все прохожие видели с какой гордостью и любовью девушка смотрела на свою маму.

После окончания института Алёна работала в городской библиотеке, где было тихо и спокойно. Ей был противопоказан непосильный для её сердца физический труд и волнение. И эта работа ей подходила по всем параметрам.
Татьяна Марковна тоже продолжала работать, хотя была уже на пенсии. Всё было у них хорошо и покойно.

И вдруг случилась беда, Марковну вечером увезла «Скорая». Инсульт. Алёнушка растерялась, когда впервые в жизни одна осталась дома. Взяла отпуск, чтобы ухаживать за мамой и не отходила от Татьяны, стараясь угадать каждое её желание, чтобы помочь, принести, подать...
В доме её не видели, считай, что переселилась в больницу. Врачи заверили, что кризис миновал и Татьяна пойдёт на поправку. Но получился снова какой-то сбой в организме и Татьяны не стало. Алёна увидев, что мама умирает, потеряла сознание.
Похоронили Татьяну коллеги по работе и соседи. У Алёны не оказалось ни средств на неожиданные похороны, ни сил, ни знаний, чтобы всё сделать правильно и провести маму в последний путь.

Около двух месяцев мы, соседи, старались привести её в чувство и возвратить к  жизни. Закупали продукты, готовили борщи, супы, привлекали к уборке квартиры.
 Иногда  нам, пенсионеркам, приходилось провожать её на работу и посылать за ней такси. Постепенно у Алены жизненные силы восстановились, появился  интерес к окружающему миру. Мы обрадовались! Радовались, да недолго.

В один из вечеров Алёна призналась мне, что влюбилась и о том, что доверилась мне, как ближайшей соседке по подъезду, уделяющей большую часть своего времени не своей семье, а ей. А влюбилась она, на своё несчастье, в женатого человека.

- Тётя Люда, он молодой, очень красивый и внимательный. Он учится заочно и через нашу библиотеку заказывает необходимую ему литературу. Я не помню такого дня, чтобы Валентин пришёл к нам без цветов. Их он всегда дарит мне.

- А как фамилия твоего Валентина?

- Свиридов.

- Господи, Валька Свиридов? Так он же женат! И живут они со Светланой через два дома от нас. Ты что впервые влюбилась?

- Впервые и навсегда. Я знаю, что он женат, Валентин мне сказал  об этом. И о том, что Света очень хорошая и любят они друг друга. Но и меня он полюбил, как только увидел в библиотеке. И теперь мы не знаем, что нам делать. Он не хочет Свету огорчать, меня любит, жалеет и сердце его разрывается на две части. Встречаемся мы только в библиотеке. Еще не целовались. Когда Валентин прикасается к моей руке, то весь мир становится прекрасным. Хочу, чтобы он всегда был со мной.  Мне надо видеть его глаза, слышать его дыхание, чувствовать тепло его рук. Если его не будет рядом, я просто умру.

-Господи, деточка, и угораздило же тебя влюбиться именно в Валентина. Он, конечно парень очень хороший, красивый, но ты бы видела как он за Светой, как ниточка за иголочкой,  ходил с первого до выпускного класса. Они же никого вокруг себя не замечали. И об их любви знает весь наш микрорайон. Никто из парней не смели подходить к Светлане, а из девушек к Валентину. Это было негласное табу! И вдруг такое с  Валентином и тобой приключилась. Не сможет он уйти от Светы, не сможет! Не дай Бог, чтобы она  узнала о вас. Она так сильно любит его. Не отпустит.  И кто его знает, что она сгоряча может натворить. Она смелая, честная и не будет играть с вами в «кошки мышки», а разрубит связывающий узел вашей любви или привязанности, даже не знаю, как назвать ваши взаимоотношения.

- Мы любим друг друга. Я это чувствую.

- Ой, Боже ж ты мой. Даже не знаю, что тебе сказать. Единственное, в чём могу дать совет так это в том, чтобы скрывали свою любовь от посторонних глаз. Не ровен час узнает Светлана о вас, беды не миновать.

И беда не заставила себя долго ждать. Света узнав, что Валентин уже больше года встречается в библиотеке с Алёной, вмиг выгнала его за порог квартиры, даже не дав рот открыть для объяснений. Вышвырнула вслед ему две спортивные сумки с вещами и словно сирена завыла от неожиданной сильной боли. Крик её слышали не только в третьем подъезда. Соседка их, Надя, рассказывала, что  у неё мурашки по спине поползи, и жутко стало от такого душераздирающего крика. А потом вдруг затихла. И стало ещё страшнее.

- Мы, соседи по площадке, собрались все и стали прислушиваться к звукам за дверью. Вначале было тихо, потом послышался стук двери и шум  воды в ванне.  Анна   первая сообразила, что ванная Светлане после такого стресса, как будто бы ни к чему, кроме одного - вены себе резать. Позвала своего Николая, благо всё произошло в выходные, и мы быстро открыли дверь. Аня оказалась права. Светлана сидела в ванне, и вода уже  окрасилась  в красный цвет. Вызвали «Скорую». Света ко всему была безучастна. Только и сказала: «Валентину не звоните, а родным я сама позвоню. И ещё одна просьба, потерпите несколько дней и никому не рассказывайте обо мне. Хорошо?»

Соседи Светланы эту просьбу её выполнили и вторую тоже. Сдали её квартиру в аренду, а Светлана уехала к родителям в другой город. Отец её получил предложение работать архитектором в строящемся городе. Родители уже три года жили там, оставив Свете и Валентину свою трёхкомнатную квартиру.

Уехала Светлана из города и Валентин теперь стал нашим соседом. Мы не знали радоваться ли счастью Алёны, но к Вальке поначалу все отнеслись более чем сдержанно, а некоторые так прямо ему и говорили, что он поступил подло по отношению к Свете, предал её.
Валька опускал глаза и никогда никому не отвечал ни на осуждение, ни на подбадривание мужиков. Был всегда и везде только с Алёной. Все соседи и бывшие и теперешние смирились с таким поворотом судьбы в жизни троих людей – Алёны, Валентина, Светланы.

Жизнь так непредсказуема, словно погода. Только солнышко светит, вдруг набежит туча, гроза, пройдёт ливень, потом тишь, что и листочек не шелохнётся. А потоки воды уносят с земли щепки, листья, разравнивая бугорки почвы, словно готовят её для новой жизни.
Так и у Алёны с Валентином - успокоились, что их никто не тревожит, да и не потревожил ни единым словом - ни Светлана, ни её родители. Вот только на Валентина навалились сразу все беды. Во время аварии погибли его родители. Он был единственным ребенком в семье. Потом, не прошло и года после их похорон, он потерял работу.
И тут же Валентин узнал, что Алёна беременна. Не успели обрадоваться этому счастливому событию, как врачи выразили тревогу, что Алене с её- то сердцем надо быть всё время под наблюдением. И за девять месяцев в ожидании ребёнка, она была больше в больнице, нежели дома. Валентин крутился, как юла и в доме всё надо убрать, приготовить к рождению ребёнка, и к Алёне в больницу надо бежать, бульон принести, фруктов купить. Продал родительскую квартиру. Поскольку не работал, то деньги так быстро разошлись, что не почувствовал, что они и были. Алёна после родов была так слаба и требовала постоянного внимания, что Валентин не знал к кому первому бежать к жене или к Ирочке. В первый год жизни он обеспечивал доченьку всем необходимым для нормального развития. Вскоре и Алёне стало лучше. На втором году жизни Ирочки она научилась её купать, готовить смеси, каши, активно помогать мужу. А муж становился всё грустнее и грустнее от того, что Ирочка и сидеть долго не может и на ножках твёрдо не стоит, в то время как другие детки кто до года пошёл самостоятельно, кто после годика. А педиатр всё успокаивала их, что ничего страшного,  каждый ребёнок имеет индивидуальное развитие. Есть много примеров, когда дети и до пяти лет молчали, а потом чётко и внятно вмиг заговорят. Так же и ходить начинает ребёнок, когда его время придёт.

У Ирочки это время не пришло и в три года. И тогда врачи вынесли приговор – ДЦП. Для Алёны наступил период депрессии, а для Валентина - крах, отчаяние, беда! Надо лечить ребёнка и жене с сердцем всё хуже и хуже становится. Взял кредит, нанял сиделкой медсестру, Доверил ей самое дорогое – дочь и жену и поехал на заработки. Два года работал на шахте. Всего четыре раза приехал за это время. Но деньги присылал ежемесячно и рассчитался с половиной кредита.

А потом Лидия Григорьевна ( медсестра), приняла в свои руки телеграмму, которая жгла руки и разрывала на части сердце. В ней Алёне сообщалось: «Ваш муж, Валентин Свиридов погиб в шахте во время обвала. Компенсацию, по потере кормильца, привезёт представитель от шахты. Примите наши соболезнования».
Лидия Григорьевна с этой телеграммой тут же прибежала ко мне. Я к другим соседям побежала. Собрались мы и не знали, что нам делать с этой телеграммой, Алёной и Ирочкой. А Алёне в это время совсем худо было с сердцем. Решили пока не сообщать ей о смерти Валентина. Пусть лучше думает, что он по какой-то причине не может ей звонить. А деньги, которые привезёт представитель, давать её ежемесячно.

Недолго хранилась эта печальная тайна вне стен квартиры Алёны. Каким образом проникла она туда, так никто и не узнал. Алёна в реанимации. Ирочка под присмотром Лидии Григорьевны. Мы помогали ей, как могли.

А на третий месяц после смерти Валентина приехала в город Светлана. Кто-то сообщил ей о том, что её бывшего мужа нет в живых. Светлана прямо с вокзала пришла в наш подъезд и позвонила в квартиру,  в которой поселилась беда. Лидия Григорьевна её не знала и поэтому не сразу впустила к Ирочке, а снова прибежала к нам за советом.
Так мы и встретились со Светой через столько лет. Она нас настолько удивила тем, что приехала помочь Алёне, что не нашли ответа на её решение. О себе Света поведала, что замуж не вышла и не собирается потому, что любила, любит и будет любить только Валентина. А его беда в его семье, это и её беда. Пожила неделю у подруги, пока съехали квартиросъёмщики с её квартиры. Друзья помогли устроиться на работу. И каждый день Светлана была и у Алёны в больнице и у Ирочки, помогая Лидии Григорьевне.
Прошло полгода, а Алёне не становилось легче. Светлана просила врачей помочь ей встретиться с теми врачами, которые бы смогли помочь Алёне. Приезжали, смотрели, она оплачивала их консультации, но ничто не помогло. Алёна умерла в больнице ночью. А за день до этого попросила прощения у Светланы за то, что её с Валентином любовь разрушила ей жизнь. Да и они мало в счастье пожили. Потом ей захотелось увидеть Ирочку. И Лидия Григорьевна привезла её в больницу. Позже нам рассказывали, что на Светлану, Алену и Иру без слёз невозможно было смотреть. Ирочка, обняла маму ручками, целовала её и пыталась что-то сказать. Но так и не поняли, что девочка говорила. А Светлана обняла обеих и всё шептала: «Всё будет хорошо. Не бойтесь. Я с вами».

Так Светлана и осталась с ними – Валентином, Алёной, Ирой. Вернее, только с Ирочкой. Девочке уже семь лет. Света вывозит её в коляске на прогулку и верит в то, что Ирочка сможет ходить, хорошо разговаривать и жить полноценной жизнью, как все дети. Лечит Иру, выплачивает оставшийся долг по кредиту, взятому Валентином. Доводы друзей или сочувствующих ей, что она губит свою жизнь, не действуют. Она сказала, что беда этой семьи – её беда, и она живёт для того, чтобы жизнь этой девочки была счастливой.
41 Целебная сила любви
Евгения Козачок
               


   Жизнь человека полна испытаний. То поднимает его к небесам, где греет солнышко, словно тёплые руки матери, то метеоритным камнем бросает вниз, сплющив, как блин, разрывая мышцы встречным ветром. А уж на долю детей из интерната этих испытаний выпадает немало.
                        
   Как  хочется облегчить тяжесть  безотцовщины  добрым словом, поддержкой!   Вначале  своего рабочего пути при виде крохи с  грустными глазами  плакала.  Строго  предупредили, чтобы ни к кому не было проявлено особое внимание, ибо подобная забота может навредить любимчику и вызвать ненависть и враждебность со стороны нелюбимых.  Приходилось держать в тенёчке свои чувства  к светлому лучику детской души. Ко всем относилась одинаково с любовью и вниманием.

   Был такой старец Амвросий, который говорил, что  следует быть для всех солнышком, жить - не тужить,  никого не осуждать. Вот таким солнышком для всех был  Миша!  Видно  что-то в Божьей канцелярии  пошло не так в момент рождения этого ребёнка.  Ему дали с избытком  ума, доброты, душевной щедрости, красоты и не определили счастье в его жизненной судьбе. Миша дарил свою любовь людям, окружающему  миру,  а взамен получал непонимание,  ранящее  его  сердце огорчением .  Оно постоянно кружило над ним чёрным вороном, напоминая  о  наследованной  от матери  судьбе.

    А она у Светланы - не дай, Боже, кому ещё такой!  Девочка была душевно и внешне красива, но она не предавала своей красоте какого-либо значения. Единственная  ценность  - учёба и осуществление мечты (поступить в мединститут).  В отличие от большинства  своих сверстников  и училась хорошо, и серьёзно относилась к жизни, не тратя время на пустозвонство. Жить бы да радоваться такому целеустремленному, доброму ребёнку.  Но жизнь не  дарит полного счастья человеку, а разбавляет его  невзгодами. А люди эти невзгоды приумножают  тем, что не принимают и не понимают тех, кто не похож на них. 

    Света не обращала внимание  на ухаживание парней, не понимала одноклассниц,  которые часами могли сплетничать и  разговаривать о женихах. Она избегала каких-либо ухаживаний. Но уберечься от  человеческой подлости  ей не удалось. Как-то  возвращалась из магазина  в интернат.  Когда уже почти зашла на его территорию,  с проезжающей мимо неё машины выскочили три парня. Закрыли рот, чтобы не кричала, затащили в машину и увезли на дачу. Три дня  продолжались издевательства  над бедной девочкой, пока  не потеряла сознание. Только после этого  изверги выбросили ее на обочину дороги,  недалеко от остановки.   

     Обнаружила и вовремя привезла в больницу Светлану супружеская пара.  Девочка потеряла много крови,  на теле  не было живого места от побоев. Врачи спасли ей жизнь. Подонков, изувечивших Свету, арестовали.  Девочка же от испытанного ужаса,  стыда,  кошмарных видений  не могла  жить. Пришлось  организовать постоянное наблюдение за ней, чтобы  ничего с собой не сделала.

     Но никто и предположить не мог, с какой стороны обрушится на Свету новая  беда. Вскоре стало заметно, что она беременна. Новый шок и для Светы, и для педагогического  коллектива. Приняли решение: «Чтобы оградить от ненужных разговоров, отвезти ее в село до рождения ребёнка к чьим-либо родственникам. Экзамены за десятый класс сдаст экстерном». Не довелось Светочке сдавать выпускные экзамены. Умерла во время  очень тяжёлых родов от большой потери крови и…  передала появившемуся на свет божий человечку и своё счастье, и своё горе.

     Мишу усыновила  дальняя родственница, не имевшая детей. И вдруг эта родственница через девять лет возвратила мальчика  в  «свой дом», как она сказала:

   -  Зачем он мне теперь, если не помог удержать около меня мужа! Бросил меня Васька. Так и Мишка мне не нужен!

      Мишка удивил нас своей схожестью со Светочкой!  Как будто  она возвратилась домой в свое печальное детство и определила такую же печаль в его жизни. Светлый, умный ребёнок.  И вот этот лучик света в четырнадцать лет перенёс такую ужасную  душевную и физическую травму, которая оставила чёрную полосу в его жизни навсегда!

      В применении к нему не подтвердилась пословица, провозглашавшая, что «добро – рождает добро». Зло и доброта ходят под одним небом, едят один и тот же хлеб, живут под одной крышей, дышат одним воздухом. Но мыслят и чувствуют  не одинаково.  Доброта – улыбается. А зло – скалится, забывая, что, эти дети, не имея общих родителей, являются, по сути, братьями и сёстрами.  И вот один из этих «братьев» со своими, приходящими из города дружками, выманил Мишу на улицу, якобы помочь решить задачу по математике. Вышел он к ним на свое горе. Четверо  хулиганов (двое из них побывали уже в тюрьме) набросились на него,  потащили  через хозяйственный двор за территорию  интерната.  Били, насиловали, а «братик» больше всех издевался и кричал: «Это тебе за чистоту твоих помыслов, которыми девки восхищаются, и за то, что всё время тебя нам  в пример  ставят!»

     Сколько  это зверство продолжалось,  Миша не мог определить.  Последнее, что он услышал, как  кто-то сказал: «Хватит, а то ещё дуба даст.  Подпортили красавцу  репутацию и физиономию, теперь девкам не на что будет любоваться».

     Миша пришёл в себя от прохладных капель  дождя, который превратился в ливень, смывающий с него кровь и грязь. Но он не  смог смыть  боль, отчаяние, омерзение и нежелание жить! Не знал, что делать,  куда идти.  Боялся, что его кто-то увидит и, главное, узнает причину его состояния. Первое, что попалось ему на глаза – двери  сарая.  Справиться с замком было несложно.  Зашел, снял пояс и рубашку,  связал их, сделал петлю.  Поискал среди поломанных стульев более устойчивый, стал на него,  завязал один конец за перекладину, петлю на шею и… дальше, как позже он мне рассказывал,  ничего не помнит.

     Зато я хорошо запомнила тот  ужасный рассвет, когда  вывела Тишку на прогулку,  и то,  что Тишка,  нарушив наш обычный маршрут,  побежал   в другую сторону.  Бежал и лаял, чего раньше с ним не случалось. Подбежал к двери сарая,  возвратился ко мне и снова к сараю,  приглашая меня за собой.  От ужаса увиденного не смогла ни крикнуть, ни охнуть. Слава Богу, что мозг  чётко работал. Освободила шею  Миши от петли и начала делать искусственное дыхание до тех пор, пока он не сделал вдох. А он открыл глаза и потерял сознание.

    В это утро подтвердилась гипотеза о том, что  человек в минуты крайней опасности  может поднять вес несвойственный его силе. Я подняла Мишу, как пушинку, и отнесла к себе домой, словно несла груз не больше пяти килограммов.  Позже пыталась поднять его  - не удалось.  В то утро  движения моего тела  и мысль  работали слаженно.  Пригласила знакомого врача. Осмотрели.  Увидели седую прядь в волосах Миши. Он поседел в четырнадцать лет! Пришли ещё в больший ужас, узнав причину его решения уйти из  жизни.  Чтобы оградить мальчика от издевательств и насмешек, договорились никому ничего не рассказывать. Знали, что зверье, сотворившее это преступление, поджав хвосты,  будет молчать.

     Дирекции сказала, что у Миши инфекционное заболевание, требующее  изолированного лечения, поэтому оставила его у себя. Через неделю увезла Мишу в село к своей маме. Позже оформила опекунство. Миша окончил с серебряной медалью  среднюю школу, поступил в институт. Учёба давалась  ему  легко. Жил в общежитии. В город своего ужасного прошлого  больше никогда не возвращался. Съезжались в общий дом на каникулы.

     В один из приездов Миша рассказал нам, что уже несколько месяцев встречается с девушкой. Познакомились на вокзале. Он купил и принёс ей воды, когда увидел, что той стало плохо.  В такси довёз  ее  к дому, где  снимала комнату.  Мы удивились, что он не привозит ее к нам. На что  Миша ответил, что Катя всё время себя плохо чувствует. Последний раз,  приехав домой за вещами, посудой, сказал, что  живёт с Катей вместе. С тех пор он перестал бывать дома, и не разрешал нам к ним приезжать.  А когда приехал, то узнать его было трудно. Холодный, мелкий снег снова запорошил его волосы.  Он стал почти полностью  седым.  На наше  «О, Боже!»  -  сказал, что всё расскажет завтра.

     Ночь не спали, терялись в догадках о причине его молчания и появлении  седины. Утро было тревожным. Мише вопросов не задавали, но даже дышать боялись в его сторону, чтобы не спугнуть откровение и не потерять, не дай Бог, возможность  помочь ему. О завтраке  как-то никто и не вспомнил.  Все думали о предстоящем  трудном разговоре.

    - Не буду томить вас, родные мои. Расскажу, как жил я последние полгода.  До сих пор не могу возвратиться в свое нормальное состояние  и еще неизвестно возвращусь  ли. Но то, что пережил, перед глазами стоит до сих пор. Катя покончила жизнь самоубийством. В день её рождения  я решил преподнести ей подарок  и предложил  стать моей женой. Она  обрадовалась, но к своему удивлению я увидел в ее глазах бесконечную тоску.  Сослалась на усталость и  легла спать. Утром не стал будить её, погладил по голове и ушёл в институт. Когда возвратился домой, то увидел Катю в ванне с перерезанными венами. Врачи «скорой» ничем уже помочь не смогли.  После похорон я узнал, что у Кати  СПИД  и она стояла на учёте. До сих пор не могу понять, как она, такая заботливая,  внимательная, любящая, могла держать в тайне страшный диагноз,  не думая  о последствиях для нас обоих и для будущего ребенка,  если бы он был.  Мне стало понятным то,  почему она избегала  интимных отношений.  Последние несколько месяцев и меня приглашали сдавать анализ на ВИЧ.  Анализы каждый раз были отрицательными, так что не волнуйтесь, я не болен. Но меня сводит с ума мысль, что ничем не смог ей помочь.

     После перенесённого ужаса Михаил не мог начать с кем-либо серьёзных отношений, боясь новых страданий.

     Но судьба видно обрекла его на испытание болью и отчаянием. После окончания института, уже работая, попал в аварию. Больница, две сложные операции, длительное лечение. Выписали из больницы не с диагнозом, а приговором – ходить не будет. Пять лет ушло на реабилитацию. Оставил в городе квартиру, приехал в село. Тренировался до седьмого пота.  Постепенно восстановился  духовно и физически. Появилась надежда на то, что сможет работать. Предложили  должность  инженера на вновь открывшемся предприятии.

     Михаил не любил вспоминать прошлое.  Боль, отчаяние, горе вонзились в мозг, как осколки стекла, и являлись в кошмарных снах. Счастье же своим кратковременным появлением  мало  радовало его душу. Но видно, что ангел-хранитель решил все-таки уберечь его от дальнейших страданий, подарив ещё одно испытание счастьем.

     В одночасье  всё любопытное население  села заговорило об Анне – молодой,  красивой женщине,  которая вдруг выходит замуж за Михаила. Какой-то тайной частью женской интуиции она услышала боль души Михаила, почувствовала его доброту  и прикипела к нему всем сердцем. Женщина потянулась к нему, словно цветок к солнцу.  И Михаил преобразился. Глаза стали весёлыми, снова появилась его лучезарная улыбка. Счастье переполняло их сердца. Глаза и губы умоляли, просили любви, и неслось по всей Вселенной  выстраданное, тревожное и сладкое – ЛЮБЛЮ  ТЕБЯ!

    Жили Михаил и Анна в полном согласии. Вскоре в  доме зазвучали  детские голоса, которые  наполнили их счастье и открыли им новый мир взаимоотношений.

    Но,неудача снова обрушилась на них, словно снежный ком с горы,  сметая все надежды и мечты.  Заболела  Анна.  Да так серьёзно, что, как сказали врачи, никакой надежды на её выздоровление нет. Анна не поднималась с постели уже несколько месяцев. Все думали, что не жилец она на  этом свете. Врачи даже сроки жизни ей назначили. Но она не укладывалась в эти сроки, цеплялась за жизнь. Стих  детский смех. Михаил весь изболелся душой.   Чёрные тучи закрыли солнце, и ни один тёплый лучик не попадал в их дом.

    Приближалась семнадцатая весна их встречи. Михаил, как всегда, купил Аннушке ее любимые кремовые розы с темной окантовкой на  краях лепестков. Зашёл к ней в комнату с улыбкой и букетом цветов, чтобы поздравить. И увидел какую-то новую тревогу в её глазах. Подошёл к своей  ненаглядной  Аннушке, взял за ослабевшую руку и сказал: «Любимая,  я так благодарен тебе, что ты подарила мне  счастье!»  Сидел и гладил её руки, волосы, целовал и всё время  повторял: «Аннушка, хорошая ты моя, родная моя Аннушка…» Она улыбалась. Ослабевшими губами еле слышно спросила:

    - Мишенька, а ты меня по-прежнему любишь?

    Михаил, как подломленный стебелёк, упал на плечо жены и зашептал:

    -  Счастье   моё,  люблю тебя так, что сильнее и любить невозможно! Я не смогу без тебя жить. Умоляю, не покидай!..

     Он обнял жену, прижал к себе и тяжело, с надрывом зарыдал. Впервые в жизни он мысленно умолял Бога помочь Аннушке выздороветь.

      Анна ласково гладила голову Михаила, а слёзы, как холодные льдинки, катились по щекам,  разрывая сердце и терзая душу. Она шевелила губами и, видно, говорила что-то хорошее, её лицо светилось радостью и умиротворением.  Потом тихо вздохнула  и уснула.

      Проспала почти двое суток. Проснулась. Увидела встревоженные родные лица мужа и детей, в окне открывающиеся почки  на дереве, улыбнулась  и сказала: "Весна... Как красиво!"   
А потом попросила…  поесть!  И это после двухмесячного приёма  по несколько ложечек куриного бульончика…

      С тех пор пошла на поправку!!!

     Радость Михаила нельзя  было описать никакими словами. С его души свалился тяжкий груз, и он познал настоящее облегчение! Жизнь  началась заново, открыв новый мир, в котором есть всё: любовь, привязанность, взаимопонимание, дети, семейное счастье.  Расправил плечи, словно птица крылья, и полетел к своему счастью, своей  ЛЮБВИ! Всё смотрел и смотрел, и наглядеться не мог на свою Аннушку!

    А она  тоже не сводила глаз со своего любимого. Загадочно улыбалась чему-то, словно постигла только ей известную  тайну  ЦЕЛЕБНОЙ СИЛЫ ЛЮБВИ!!!
42 Школьная подруга
Нина Пигарева
(Фотоколлаж автора)

Моя лучшая подруга Маргарита была самой привлекательной девчонкой в школе: ослепительная улыбка, ямочки на щеках, выразительные смеющиеся глаза, аккуратный, слегка вздёрнутый, нос, густая в пояс коса, безупречная фигурка.

При таких данных число тайных завистниц Риты с возрастом только увеличивалось. Не спасало подружку ни её открытость, ни доброжелательность, ни отличная учёба. Ни одна районная олимпиада не проходила без успешного участия Риты Дорожкиной.

Подруга мечтала стать адвокатом. Но по окончании школы Ритка ни с того, ни с сего вдруг сообщила мне шокирующую новость: «Выхожу замуж, свадьба послезавтра. Надеюсь ты согласна быть свидетельницей». От такого заявления у меня все слова в «горле застряли». Прокашлявшись, я шепотком протянула: «Это шутка, или глупый розыгрыш?»

- Правда! - засмеялась Ритка, - я самая счастливая на свете. Извини. Дел много. Потом, всё потом. Пока.

И, вприпрыжку, она поскакала домой, за реку, по зелёному васильковому лугу, где  над прибрежным камышом вились в прозрачных нарядах стрекозы, порхали бабочки, отовсюду слышалось пение птиц.

Я долго смотрела в спину удаляющейся подруги, мысленно анализируя её поведение за последнее время, но не находила ничего особенного, что говорило бы о появившемся у неё парне. У Ритки, которая ни разу ещё не целовалась?! Я знала о каждом её шаге. Когда она успела? Как умудрилась скрыть отношения от меня –  задушевной подруги?

…За свадебным столом Ритуся сияла как начищенный медный самовар. Настроение же её матери, тёти Клавы было никаким. А я вообще ничего не понимала: экранная красотка – невеста и рядом - невзрачный скучный заморыш лет двадцати, неизвестно откуда взявшийся. Но я и предположить не могла, насколько кардинально у меня поменяется о нём мнение в тот же день.

Поздно вечером почти все гости разошлись по домам, остался узкий круг молодёжи. Мы вышли на улицу, уселись на скамейку возле палисадника и принялись рассматривать Большую Медведицу, выплывавшую из-за туч.

Тут Ритка притащила гитару и, прильнув плечом к своему рыцарю, ласково попросила: «Вадик, сыграй пожалуйста». Когда он ударил по струнам и завораживающе запел у меня по всему телу предательски побежали крупные мурашки. А Вадик на «бис» ещё и ещё исполнял известные произведения Владимира Высоцкого. Я поймала себя на мысли, что его голос с лёгкой хрипотцой схож с голосом выдающегося артиста, только на мой вкус пронзительнее и красивее.
 
 «А ларчик просто открывался», - понимающе усмехнулась я в душе, глядя на пленённую талантом Вадика скромницу подружку.

Вадим был сиротой. В наш многолюдный посёлок Дубки он прибыл пару недель назад со старшим братом Риты Валеркой. Ребята познакомились в армии, сильно сдружились. В один день демобилизовались, и Валера пригласил товарища к себе погостить.

Итог – за короткое время, сам того не подозревая, Вадька вдрызг разбил неискушённое любовью сердце Маргариты. Он уже собирался возвращаться на малую родину, в Сибирь, но подружка ночью пришла к нему на сеновал, который он изначально облюбовал для ночлегов, попросила не уезжать...
 
Отца Рита не знала, он трагически погиб незадолго до её рождения. Все решения принимала мать. Рано утром о случившемся Рита осведомила родительницу. Досталось тогда от тёти Клавы и Вадьке, и Валерке, но в первую очередь пострадали Риткины косы.

В те годы потерять девичью честь считалось большим позором, а уж ребёночка принести в подоле чуть ли не смертным грехом. Во избежание возможных последствий, опасаясь тайного побега сибиряка, тётка Клавка и организовала скоропалительную свадьбу.

Из-за возникшей неприязни между тёщей и зятем, молодожёны ушли устраивать быт на съёмную квартиру. Оба сразу трудоустроились: Вадим – художественным руководителем в местном ДК, Рита – почтальоном.

До поры, до времени они жили очень дружно. Свой дом трёхкомнатный купили. Но постепенно в их отношениях накапливался больной «нарыв», готовый вырваться наружу в любой миг.

Вадим спал и видел себя отцом. Хотела детей и Рита. Уже четыре Новых года они встретили вместе, а под нарядной ёлкой не кружился ребятёнок, не слышался заливистый детский смех.

…Наступившей весной желание Вадима обострилось с новой силой. И однажды солнечным днём он в сердцах брякнул Маргарите: «Посмотри какая гармония вокруг. Каждая букашка, таракашка потомство даёт. Даже старая яблоня за окном плоды приносит. Одна ты – красивый, никому не нужный пустоцвет».

От такого обвинения в душе Риты зародилась глубокая обида. Конечно, Вадьку она простила, любила очень. Но для себя решила – хватит быть деревенской курицей.

Без труда поступив в юридический техникум на заочное отделение, она усиленно стала готовиться к первой сессии.

…От родных Дубков до города расстояние немалое, одного бездорожья вёрст тридцать было. Автобусное сообщение оставляло желать лучшего. Отправляясь на учёбу, Рита объявила мужу: «Не серчай, милый, на выходные приезжать не буду. Пока не сдам все зачёты, домой – ни ногой».

С первых дней к Маргарите стали «клеиться» многие неженатые студенты техникума. Успел в неё влюбиться и молодой преподаватель Игорь Игоревич. Просил развестись с мужем, стать его законной супругой. Но Ритуся – молодец, не опорочила статуса верной жены.

За полтора месяца по Вадиму страшно соскучилась. С дуру домой на перекладных в ночь сорвалась. На ранней зорьке Рита была в Дубках. От неожиданности Вадька дар речи потерял: замялся, заюлил, пытаясь преградить проход в спальню. При виде на их постели смазливой девицы, у Ритки случилась дикая истерика. Вадька, спешно выпроводив пассию, попросил супругу спокойно его выслушать.

«Пойми меня правильно, сильно прошу, пойми, -  процедил сквозь зубы Вадим, - наконец и я скоро стану настоящим мужиком. Лида ждёт от меня ребёнка. Нам нужно расстаться». Позже выяснилось - Лидия пошла на обман. Очень уж хотела "заполучить" Вадима.

- Поздравляю, - сглатывая слёзы, выдавила из себя Рита, - согласие на развод пришлю по почте. Схватив не распакованный чемодан и громко хлопнув дверью, она удалилась прочь.

Около двух лет Маргарита в отчем крае не появлялась. В те годы даже стационарные телефоны были редкостью, не говоря уже о сотовой связи. Из писем без обратного адреса тётя Клава узнавала от дочери, что у неё всё хорошо, нет повода для беспокойства. Пару весточек аналогичного содержания и так же без права на ответ получила от беглянки и я.

…От встречи с подругой я онемела от восторга. В лакированных вишнёвых ботиночках, в шикарном клетчатом полупальто – трапеция, в фетровой шляпке, Ритка походила на коренную городскую модницу.

- Познакомься, Мариш, - шутливо представила подруга своего привлекательного спутника, - это мой Игорёшек Игоревич!  И расстегнув пуговицы разлетайки, она нежно провела ладошкой по круглому животику и не без гордости просюсюкала, - а это моё, вернее, наше с Игорёшей долгожданное чудо!

- Уговор, буду крёстной-матерью, - опережая события, напросилась я в кумовья…

Игорь заботливо обнял Риту за плечи, и они степенно пошли к тёте Клаве по тому же лугу – пожелтевшему и невзрачному. Высоко в поднебесье пролетал большой косяк перелётных птиц, напоминавший о приближении скорых холодов.

Я снова смотрела вслед дорогой подруге и думала, - как же тебе повезло, моя милая Ритуля, теперь по-настоящему повезло! Вот для Вадьки потрясающая новость будет. С минуты на минуту и ты, родная подруженька, узнаешь о нём небывалое: Вадим после тебя трёх жён сменил, а отцом так и не стал.
43 ДВОЕ
Галина Леонова
  На Тематический конкурс А любовь рядом была...
Клуб Слава Фонда
http://proza.ru/2022/02/02/1714


  "Тук-к-к-к...тук-тук...тук-к-к-к...", - боль отдавала в сердце, и оно стучало неровно, с перебоями. Боль была дикая, нестерпимая и долгая... Всё тело сжимается и передёргивается от боли.
  - Ой! - неожиданно вскрикнула она, напрягаясь всем изболевшимся телом и вздрагивая.
  - Что? Опять болит? - вскинулся он тут же, проснувшись среди ночи и сонный наклонился к ней...
  - Что? Что опять? - давай намажу скорее.
И тут же вскакивает. Включает свет в коридоре, чтобы яркий блеск ламп не бил ей в лицо в спальне.
  - Ну, потерпи, родная моя. Я сейчас, сейчас, - лицо помятое и заспанное. Глухая ночь на дворе. Глаза-щёлочки, волосы "дыбом" во все стороны. Голый торс красив, накачанные мускулы видны, даже при неясном свете из полуоткрытой двери.
Она терпит. Кусает губы, чтобы не вскрикнуть и не испугать его. Чтобы он не догадался насколько ей больно.

  Но, он всё равно видит. Капельки пота на её щеках от боли. И губы её сжатые, и глаза провалившиеся, тоже от боли. Всё видит. Как её плечи передёргиваются и пальчики её маленькие сжимаются в кулачки тоже от боли.

  Гематомы багрово-фиолетово-сине-зелёного цвета были по всему её стройному, и такому родному телу. Он вида не показывал, но, все зеркала из спальни убрал. Да, она и не просила их. Сама видела, скосив глаза, во что превратилось её красивое тело. Сплошной страшный багрово-зелёный синяк.
  За его лицом наблюдала, видела, как у него глаза округляются от страха и зрачки расширяются. Значит, тело её совсем страшное сейчас. Ну, да ничего. Время лечит.

  Он скорее хватает тюбики с мазями, которые, хоть и на время, смогут унять эту боль.
Соединяет одну мазь с другой так надёжнее. И скорее мажет. Мажет ей почти всё тело, спину и рёбра, ноги от пяток до самой попы и руки.
  - Ох... - ненароком вздыхает она и блаженно улыбается.
  - Лучше, да? Лучше тебе стало? А? - опять наклоняясь над ней шепчет он испуганным от волнения голосом.
А она благодарно улыбается ему глазами.
  - Хо...ро...шо. Спа...си...бо, - шепчет еле слышно.
  - Спи теперь. Сейчас лучше станет, - говорит тихонько, боясь нарушить её покой. И закрывает тюбики с обезболивающими мазями.
Она вновь блаженно улыбается и кивает. С нежностью вдыхая запах любимого мужчины. Веки сами смыкаются и она проваливается в сон. Ну, наконец-то. Боль отпустила. Господи, спасибо ему.

  А он ещё долго не спит. Прислушивается к её сонному дыханию. Приподнимается на локтях, всматриваясь в её лицо. Тяжело ли дышит? Или, уже полегче?
Потом засыпает быстро. Сознание словно понимает, что надеяться ему сейчас не на кого. А дел завтра с утра невпроворот.
 ______________

  Она шагнула правой ногой, держа в обеих руках полные сумки с подарками, тортом и шампанским. Красивая дамочка в нарядном, длинном платье и модной широкополой шляпе в полоску. Полоска белая, полоска синяя. Морская тема ей всегда нравилась.
Потом, шагнула левой и... Мысли потекли мед...лен...но — мед...лен..но.
Плав...но — плав...но.
Казалось, что прошло времени много-много.

  - Видимо, тётя начала делать ремонт? Почему-то левая нога никак до упора не достаёт? Видимо, доски у неё прогнили на веранде? И отчего заранее нельзя было сделать этот ремонт? Шагаю вот теперь, никак не шагну! Да что это такое в самом деле? Почему пол никак не нащупывается? Хотя, тётя уже в возрасте, ей простительно. Значит, пора за ремонт браться, раз такие доски гнилые на веранде стали.
  Тётя стоит, руки ко мне протягивает, а я всё никак опору левой ногой не нащупаю? Да, что же это такое в самом деле? Почему нет пола? - мысли текли всё также медленно, удивляя и настораживая своей непосредственностью и новизной.
  - Да, куда же в самом деле пол у неё делся? - всё ещё думалось.

  Как вдруг она увидела саму себя, лежащую на земляном полу в глубоком, пахнущем сыростью и плесенью подвале. Светлый кусок части неба виднелся далеко вверху. Скосив глаза, увидела свою любимую широкополую шляпу, лежащую рядом с ней на земле подвала. Два пакета с подарками валялись рядом. От торта осталось одно название. Шмякнулся вместе с ней.

  Вверху бегала бедная испуганная тётка: "Ой! Забыла вас предупредить - я же люк открыла, проветривать подвал взялась! Ой-ой!"
  И тут она закричала громко, что есть мочи:
  -АААААААААААА.........АААААААА.......АААААААА! - привлекая его внимание.

  Господи! Пусть он скорее мчится! Пусть бросит эту машину открытой. Он остался закрывать машину, когда она уже ступила на веранду у тётки. Дверь в частный дом тётки была на веранде. На веранде же был и люк в глубокую яму-подвал. Тётка стояла рядом с открытым в подвал люком и встречала гостей, протягивая к ним руки. Ещё бы чуть-чуть и они упали бы в этот подвал вдвоём.

  На веранде солнце било в глаза, да и смотрела она на тётку, на её протянутые руки. Кто же может догадаться, что под ногами зияет открытая яма, рядом с протянутыми руками?
  Пусть скорее бежит! Скорее к ней! Пусть вытащит её из этой страшной ямы!
Она поводила глазами влево-вправо. Шевелиться было страшно. Вдруг не сможет даже пошевелиться?
_______________________________________

  Перед глазами мгновенно появилось время из сорок пятого. Война!
Наверху бомбёжка, а она, вся переломанная, в сыром подвале.
  Самой себе не веря, и ужасаясь "увиденному", она явно ощутила запах гари. Каким-то звериным чутьём вдруг поняла, уловила, услышала ужасающую безвыходность войны и беды.
  Горе было повсюду - её бедное, распластанное тело в длинном платье в тёмном зеве подвала и раскинутые в стороны руки. Тяжёлый запах гнили подвала, сырости от земли давил своей безысходностью.

  Она вскинула глаза вверх. Лестница была из железных труб, с огромными пролётами. Неужели она летела по ней вниз? Как это было? Удивительно, она ничего не помнит. Совсем ничего.
  В памяти вновь возникли те же самые мысли: "Почему нога не достаёт до пола? Где наконец опора?"

  Странно, она так до-о-о-о-о-о-о-л-го думала эти думы. Сколько же она летела по времени? Как дико всё это. И чего тётка такая перепуганная? Она не сердится на неё. Старый человек уже, чего сердиться-то? Ну, открыла люк в подвал и... пригласила гостей в дом. Стоит рядом с люком.

  Он наконец примчался! Ура! Говорит, что быстро бежал. Странно, всё перепуталось насчёт времени.
Испуганное лицо с расширенными от ужаса глазами, увидел её, лежащую без признаков жизни в глубоком подвале. Вместе с тортом, шляпой и пакетами.
Лезет вниз. Руки дрожат. Голос срывается: "Как ты?"
А что я?  "Нормально" я. Жива, вроде.

  Пытается приподнять. Подпихивает её под попу, поднимает наверх.
На адреналине поднимаются по лестнице. Шагает почти "сама". И даже доходит "сама" до машины! Это уже совсем странно.
  Оказывается, так было в войну. Раненые солдаты, без руки, простреленные, бежали ещё какое-то время. Потом уж падали.

  Вслед несётся: "Я тут приготовила всего для вас покушать. Вы, как съездите-то в больницу, так потом приезжайте, вместе поужинаем."
  Господи, что она говорит?! Оба удивляются. Молчат. Баранку быстро крутит, чтобы быстрее-быстрее привезти в больницу.
Там уже началась боль. Дотронуться врачу боль. Сесть или лечь невозможно от невыносимой боли. На рентген повезли её на каталке для инвалидов.
У него потухшие глаза и страх от неизбежности.

  Переломаны рёбра. Разбито колено. Врач успокаивает: "Ничего! Рёбра заживают хорошо!" Обезболивающие прописывают. Быстрее домой.
Тут уж боль вступила в свои права. Дикая, жгучая, невыносимая, нестерпимая боль-боль-боль.
Лежала, он ухаживал, готовил, носил ей в постель, целовал и мазал-мазал-мазал.

  Постепенно рёбра действительно срослись. Она начала ходить. Сидела потом часами перед компом, всё искала ответ на мучивший вопрос: "Почему растянулось время пока падала?"
  Мысли не давали покоя, умный интернет не давал ответа. Значит, и учёные мужи ответа тоже не знали. Её сознание кто-то сверху выключил, это она поняла сразу. Потом включил вновь.
  Но, откуда же было в то время так много-много мыслей, которые тянулись без конца и края. Она же ясно помнит это!

  Зато, она вновь убедилась - её любят! Любят беззаветно и по-настоящему! Даже такую переломанную с большой вероятностью, что могла бы и вовсе остаться инвалидом на всю жизнь, слетев кубарем в глубокую яму подвала.

  Она на всю жизнь запомнила его округлившиеся потемневшие глаза. Невысказанную боль в них, расширившиеся от страха за неё зрачки. И Любовь в них. И его поглаживания по телу, когда мазал её багрово-сине-зелёные гематомы. И его веру, что всё будет хорошо!

  Спасибо тебе, мой любимый, мой родной.
44 Раба любви Быль
Галина Леонова
 На Тематический конкурс А любовь рядом была...
Клуб Слава Фонда
http://proza.ru/2022/02/02/1714


Суд! Уже через две недели будут судить её Петечку, Петюнечку ненаглядного!
Слёзы лились рекой, она их и не вытирала...
Любовь Ивановна - красивая с правильными чертами лица, стройная женщина с красивой грудью и  крутыми бёдрами. Всегда с пышной причёской - копна светлых волос подобрана и заколота кверху. Сорока лет отроду, одинокая. Дочка - школьница-отличница, такая же блондинка, как и мама. Мечта была лишь одна единственная - создать крепкую семью. Стать для кого-то единственной любимой, верной женой.

   Она втайне звала-нарекала своего возлюбленного: "Любить без меры, без предела". Ну, разве ж, многого она просила у судьбы?
  Лёжа в постели и потихоньку глотая слёзы, которые скатывались маленькими ручейками у неё из глаз, она вспоминала свою любовь - Петеньку.

 Прошло всего двадцать лет после Великой Отечественной войны, мало было свободных мужиков. Вернее, их совсем не было - свободных-то.
Кто с войны пришёл - тех  их жёны, истосковавшиеся за годы войны, вмиг обхватили-приголубили. Ни на шаг от себя не отпускали, справедливо опасаясь за своих возлюбленных. Вон их сколько - одиноких баб, неприкаянных, ждущих, зовущих, на всё готовых.
  Кто инвалидом вернулся - без руки, или без обеих ног, и этих порядочные жёны к своей груди приласкали. Чтобы и на таких посторонние бабы не зарились.
А она и не зарилась. Знала, поговорку - "На чужой каравай - рот не разевай!".
А ещё мама ей всё твердила, пока жива была - "На чужом счастье - своё не построишь."

  Намыкалась она с дочкой по жизни - немерено, пока квартиру ждала, да, хорошую работу искала. Зато, сейчас у них с дочуркой и квартира есть двухкомнатная - хоромы по тем временам.
 И работа для неё нашлась - рядом с домом, в школе, учитель русского языка и литературы. Оклад небольшой, да на двоих - в достатке. Оттого и пословиц много знала, что учитель литературы.

 Петеньку своего она повстречала, идя на дачу по тропинке.
Мужчина он был видный - красавец! Брюнет, с короткой стрижкой чуть седоватых волос, чуть за пятьдесят. Накачанный торс, мускулы так и играют, загорелый до черноты. Правда, наколки какие-то странные на руках. По возрасту, явно, воевал в Отечественную. Неужто, одинокий?

  Он степенно шёл по тропке, неся удочки в одной руке и  бидончик в другой. Сумок с ним больше никаких не было.
Любовь Ивановна тут же смекнула: "Всё же, одинокий, видать?". И ещё не веря своему счастью, поравнявшись с ним, заговорила ласково: "Рыбка-то как ловится в нашей речке?"

- А вот, пойду, попроведаю. Авось, наловлю на уху себе.
Любовь Ивановна тут же отметила мысленно это "себе". О жене - ни словечка. Одинокий? И она опять ласково и настойчиво:
"Как всё-таки это интересно - рыбу ловить! Так бы и половила, да, не с кем", - сказала так, на авось.
А он и "клюнул" : "А пойдёмте со мной - научу! Может, вдвоём-то и наловим чего на уху". Сказал и улыбнулся широко во весь рот, показывая несколько железных зубов.

 А Любовь Ивановна и растаяла. Засветилась вся, закокетничала. Глазами голубыми с ресницами-опахалами влево-вправо и на него. Приосанилась, шейку вытянула и головкой так повела... красиво-зазывно. Зачем-то стала поправлять причёску - копну светлых волос, заколотых на макушке.
 - А я как раз на дачу иду. У меня тут дача недалеко. Одинокая я. На даче и помочь-то некому,- притворно вздохнула. Глазки в землю.
 - Вот, как раз для Вас и наловим на уху.
Любовь Ивановна смутилась, всё ещё не веря своему счастью - неужто, такой красавец и одинокий?
 - Пётр, - представился он и протянул ей руку, - недавно я в ваших краях. После контузии сюда переехал.
 - Любовь Ивановна. Ой, Люба, - тут же поправилась она, радостно пожимая его мускулистую руку.
 Так вот и познакомились. Потом всё завертелось быстро-быстро. Рыбу они так и  не ловили, не удосужились. Как-то сразу не до рыбы стало. Сразу же пошли на дачу к ней. Отлюбила Любочка за все годы её вынужденного одиночества. Страсть захватила обоих...

 Уж, так он крепко обнял Любушку, так целовал, что сердце замерло, и дышать трудно стало от счастья. Утонула Любушка в его объятиях и время будто остановилось. Не каждый может так обнять, что и из объятий его не захочется вырваться. Вырываться Любушке не хотелось - так бы пускай и держал её в своих объятиях всю жизнь.
 Пётр быстро переехал к ним. В одной комнате были они, в другой - дочка Надюшка. Надюшка приняла нового папу настороженно-недоверчиво. Ну, да, Любочка на это не смотрела. Она видела лишь один свет в окошке - своего красавца Петечку.
 Она в школе на работе. А Петенька дома на хозяйстве. Правда, насчёт трудовой книжки он пояснил, что потерял. Да, ничего, устроится куда-нибудь. Вагоны вроде бы куда-то ходил разгружать... Деньги приносил. А Любочка и не спрашивала ни о чём, одним днём жила.

 Потом с Петечкой стали приключаться какие-то странные взрывы агрессии...
Скажет что-то Любочка не так - он вспыхнет весь, покраснеет и чуть ли не с кулаками на неё бросается. Один раз чуть не стукнул кулаком по лицу - благо, дочка закричала - заступилась.

 - Господи! Да что это с ним такое? - всё думалось Любовь Ивановне. Стала тайком за дочку переживать. У той вот-вот переходный возраст начнётся. Вдруг чего...?
Однажды даже и спросила его об этом. Ласково так спросила:
  - Отчего такие взрывы-то бывают у тебя, Петечка?  Может, здоровье твоё надо проверить?
  -Дура! Куда суёшься! - опять взбеленился. Чуть на неё не кинулся с кулаками. Потом, правда, прощения просил.

  А у неё уже внутри страх прижился.
Ночью как-то признался всё же: "Контуженный я, Любушка. Иной раз - опять на войне бываю. Тогда мне весь свет не мил. Воюю с фашистами. Вновь гранаты бросаю, а то и в рукопашную! Больной я... Потому и от жены уехал подальше. Не смогла она меня такого терпеть больше."
  Ох, как плакала тогда Любушка. Как жалела и ласкала его - сердешного. Думалось:  "Натерпелся по жизни мой соколик. Ну, ничего, уж, я тебя отогрею".
Оказалось, что он и до сих пор ещё женат по закону-то. Просто уехал от жены - сбежал. Ну, да это не грех. Раз сбежал, знать, жена такая. Не жалела, не приголубила.

 А потом... Потом в их жизни случилось страшное. Страшнее и не придумаешь.
Пришли домой за её Петенькой из милиции. Руки назад - "браслеты" надели и повели к машине.
 Любушка тогда в голос голосила. Криком кричала - не верила!
Страшную весть объявил ей потом следователь: "Ваш сожитель убил свою жену.
Порезал, вены вскрыл ей, утопил в ванне. Отомстил ей за то, что посадила его раньше за избиения. Вышел из тюрьмы - убил её."
  От такого известия у Любочки чуть сердце не остановилось. Хотела закричать - зареветь, да вдруг голоса не стало. Так и стояла у следователя, как вкопанная.

  - Да, как же это?! Её Петечка и вдруг - убийца? Не верю! - захотелось закричать. Да, вспомнила вдруг, как они познакомились. Что и вещей-то никаких при нём не было. Так и переехал к ним - в чём был.
  - Не воевал он, сожитель ваш - в тюрьме много лет сидел, - слова следователя били наотмашь и ранили острыми иглами в самую душу.
  - Никакой он не контуженный. Зек обычный. С малолетства по тюрьмам сидит. Они все там ненормальные -  чуть что не так, сразу друг на друга кидаются. Как ещё он Вас не прибил? Вон, и дочка у Вас растёт. Не побоялись - зека-то к себе в семью брать?

  Суд "впаял" , как он кричал ей из-за решётки, Петеньке много лет тюрьмы. Все газеты по области "протрубили" про убийцу, что зарезал свою жену в ванне. Любушка ходила на работу понурясь, голову поднять боялась. В школе все уже знали, что приголубила убийцу. Косились - осуждали. С работы не гнали - и то, слава Богу!
  Дочка Надюшка, замкнулась. Сначала заикнулась было насчёт Петеньки. Да мать на неё прикрикнула: "Не твоё дело! Не лезь!"
Подружки Надюшкины перестали к ним домой приходить - в дом, где жил убийца, кто ж пойдёт?

 Определили Петеньку в тюрьму недалеко. Всего-то двое суток езды. Не верила Любушка ничему - наветы всё это на её Петеньку. Послушно возила передачи. Не жена официально, потому в тюрьме в комнате для свиданий её ночевать не оставляли.  Отдаст передачу и назад.

  - Не верь! - твердил Петенька, - не я это! Волки позорные засудили меня! Выйду - пришибу на хрен!
  Его редкие письма были для Любочки как бальзам. Целовала она эти листочки, потом аккуратно складывала в коробочку.

  Через несколько лет ей объявили, чтобы забирала Петеньку домой. То ли - по УДО. То ли по болезни - туберкулёз вроде бы. Любочка не слушала, потому и не поняла толком. Одна лишь мысль в голове: "Отпускают! Отдают ей Петечку милого!" Остальное всё было не важно.
  Любушка охнула от такого известия, обрадовалась - засобиралась. Принарядилась, приехала в тюрьму - настоящая невеста. А Петеньку вывели и сердце у неё зашлось...

  Худющий, небритый, с отросшей седой щетиной. Волосы тоже  почти все седые - грязными клочьями свисают. Щёки впалые, кожа чёрная, будто загорелый. Руки тёмные с прожилками и наколок ещё больше стало. Угрюмо склонил голову, набычился - волчий взгляд из под опущенных век пронзил душу. От былых мускул и следа не осталось - старик-стариком.
  Сердце её захолонуло: "Да, он - ли это?!"
Услышала за спиной от охранников: "Совсем баба чокнутая! И чего радуется? Маньяк туберкулёзный. Умирать домой отсылают..."

  Петенька прожил дома полгода. Во сне умер, будто и не было его никогда.
А Любовь Ивановна, Любушка, до сих пор твердит: "Любить без меры, без предела." И вспоминает своего Петеньку с любовью - ласково-ласково. Ну, а что убил он, так всякое в жизни бывает.
  И повторяет как мантру: "Кто сам без греха, пусть первым кинет в него камень".

  "Вот дура малахольная, - шептались за спиной, - ополоумела, умом тронулась. Убийцу пригрела ради любови своей".

 Не поняли её люди. Нет, не поняли...
45 Шкатулка
Леся Полищук
       Никита сидел на диване, смотрел, как Марина хлопочет возле праздничного стола, и улыбался блаженной улыбкой. Ёлка сверкала. Пахло мандаринами, хвоей и радостью.

       «Ой! Забыла шампанское охладить!» — защебетала Марина. Она взяла бутылку и убежала на кухню. Никита достал из кармана красную бархатную коробочку в форме сердечка, открыл её и стал любоваться изящным колечком с изумрудом. Он выбрал именно изумруд, к её зелёным глазам.

       Вернулась Марина, он быстро закрыл коробочку и сунул её под подушку. Не хотел, чтобы она раньше полуночи увидела его сюрприз. Встал и подошёл к комоду. Там стояла маленькая красная шкатулка. Что-то смутно-знакомое промелькнуло у него в голове. Но он никак не мог уловить ускользающую мысль. Где он это видел раньше?

      Он быстро обернулся, подхватил Марину, прижал к себе, и закружил. Она засмеялась: «Как хорошо. Меня папа так кружил в детстве». Они повалились на диван, обнялись, зажмурились. Было весело, спокойно.

      «Голова кружится»,— промолвила Марина. Никита встал и снова подошёл к шкатулке. Что-то его притягивало к этой безделушке. Казалось бы, простая вещичка, даже какая-то детская. Она совершенно не вписывалась в этот интерьер.

— Ого, какие у тебя сокровища есть, — сказал он, беря безделицу в руки.
— Не смейся, это действительно сокровище.
— Расскажи.
— Хорошо, только пообещай, что не станешь смеяться.
— Не буду, клянусь.
— Даже не знаю с чего начать. В детстве я всегда писала Деду Морозу письмо. У нас был ритуал. Я писала, мама проверяла, чтобы ошибок не было, затем мы открывали форточку, и я выбрасывала письмо. Мама говорила, что ветер доставит письмо прямо на Северный полюс Деду Морозу.

      Незадолго до Нового года я оказалась на дне рождения у одноклассницы, и увидела у неё вот такую же шкатулку. Сначала удивилась, что это за подарок такой? Что в неё положишь? Другое дело - кукла, или набор фломастеров. Тогда они только появились в продаже, о них я мечтала, хотела заказать Деду Морозу. А потом нам продемонстрировали шкатулку в действии.

     Если нажать на кнопку, то случится чудо. Во всяком случае, тогда мне это казалось чудом. Именинница нажимала на кнопку и из шкатулки под музыку появлялась маленькая изящная балерина. Она кружилась и кружилась, и хотелось смотреть на неё, не отрываясь. Я весь вечер просила разрешения нажать на кнопку, мне позволяли, и я практически весь день рождения любовалась маленькой балериной.

     Ещё тогда я решила - вместо фломастеров попрошу у Деда Мороза шкатулку. Приближался праздник, я ждала, когда мы с мамой будем писать письмо. Но случилась неприятность. Заболел дедушка, папин папа, и родители уехали в Новосибирск. Меня не взяли, не стали срывать со школы. Я осталась с бабушкой, маминой мамой. Письмо я написала сама, так же бросила его в форточку. И стала ждать.

     Чуда не случилась. Утром первого января под ёлочкой обнаружила набор фломастеров. Ни у кого в классе такого не было. Но радости я не ощутила. Меня преследовала мысль о шкатулке. Всё думала, почему Дедушка Мороз не исполнил мою просьбу. Может, ошибку в письме сделала, или ветер унёс письмо не на Северный полюс, а на Южный?

     Удивлялась и тому, что Дедушка Мороз про фломастеры знал, раз подарил их мне, а про шкатулку не знал. Ждала возвращения родителей, чтобы с мамой об этом поговорить. Родителей не было две недели. Вернулись они с дедушкой. Болел он серьёзно. То мама, то папа возили его по врачам. Мной занималась бабушка. Всем было не до разговоров, я и не лезла, видела, как все удручены. Так и осталась эта шкатулка моей мечтой.

     Два года назад, накануне Нового года, парень с которым я встречалась, сообщил, что уезжает в длительную командировку. Я шла домой, слёзы катились сами собой. Обидно в праздник остаться одной. Когда вошла в свой подъезд еле сдерживала рыдания, вызвала лифт, тот открылся, а там - Дед Мороз. Улыбается в бороду и говорит: «Такая красивая девушка не должна плакать в праздник. Вот тебе подарок!» Протягивает коробку и уходит. В квартире я вскрываю упаковку и вижу в ней эту шкатулку. А через месяц я познакомилась с тобой.
— Оля? Твою одноклассницу звали Оля?
— Да! А ты откуда знаешь?
— Так она моя троюродная сестра. И шкатулку эту ей подарила моя мама. Теперь я очень хорошо это вспомнил. Мы тогда уезжали, и мама передала шкатулку заранее. Нет! Так не бывает!
— Значит бывает. Впору снова поверить в Деда Мороза.
— Ой, без десяти двенадцать, прозеваем Новый год, тащи шампанское! — опомнился Никита, быстро достал из-под подушки бархатную коробочку и положил её в карман. Когда они выпили по бокалу шампанского, он достал коробочку, открыл её и произнёс: «Маришка, я тебя люблю, выходи за меня».
46 Неразлучные
Зинаида Рогожкина
Лето 85 года выдалось сухим, жарким, с  частыми ветреными днями. Город был покрыт белым тополиным пухом, он медленно летел сверху рваной, пушистой ватой,  накрывая землю нежно - прозрачным одеялом.
Знойным солнечным  утром в поликлинике, где я работала медсестрой, мне дали направление на срочное обследование ребенка и спешно взяв блестящий бикс и втиснувшись на сиденье старого служебного  «Жигуленка» мы тронулись. Водитель подкатил уверенно к дому и остановился у старенького подъезда. Я быстро поднялась на третий этаж  и остановилась у квартиры. После звонка послышался слабый женский голос: «Проходите, пожалуйста!». Открыв незапертую дверь,  шагнув за порог, я оказалась в большой комнате. Увиденное меня поразило, в центре стояли две деревянные кровати, на ближней сидела пожилая слепая женщина с миловидным лицом, рядом на стуле стоял телефон. На второй кровати лежал полупарализованный мужчина, на стук он слабо шевельнул головой. Между ними находилась тумбочка, где стояли кружки и тарелки с едой, рядом лежали лекарства. В комнате стоял полумрак ,балконные окна были задернуты плотными шторами, но несколько острых лучиков пробивались, отпечатываясь яркими пятнами  на темном полу. С улицы доносились веселые детские голоса, а здесь стояла глухая тишина с густым запахом лекарств. Услышав движение женщина повернула голову в мою сторону и испуганно спросила : « Кто здесь? Кто Вы? Назовитесь!». Я подошла ближе в растерянности , поздоровалась и начала извиняться за вторжение, перепутав адрес. Она слабо улыбнулась, а затем мы попрощались. Я вышла, прикрыв плотно за собой дверь. На улице, от волнения, я долго не могла прийти в себя.
Больные старые супруги не пожелали переселиться в казенный дом престарелых, остались в родных стенах вместе, постоянно слышать голос, дыхание, движение друг друга. Родные люди ухаживают за ними, оставляя дверь не запертой для медработников, близких. Вспоминаются слова: « Только смерть разлучит нас …»
47 Черёмуха
Анна Смирнова 9
 




ЧЕРЁМУХА




- Света!


Я обернулась. Обдало чем-то зелёным, черёмуховым…далёким-далеким… хрустящим сеном… слепящим солнцем, жёлтым и большим…

- Что, не узнаёшь? Неужто так постарела?!

Конечно, я её узнала. Те  же раскосые кошачьи глаза, та же, в ямочках, улыбка.-  Танька. Рыжик. Нет, уже не рыжик, - перекрасилась, блондинка. Что-то в ней не то. Не волосы, нет. Но что? Рыжик, Рыжик-Чижик, где ты был… Действительно, где ты был?

- Как не узнать? Узнала.

- Ой, ну а ты совсем не изменилась. Такая же серьёзная, ровная. Давай хоть обнимемся, ведь столько лет!


Сколько же прошло, лет двадцать? Нет, больше…   А она постарела. Морщины… Себе всегда кажешься молодой.  Пока в зеркало не заглянешь, конечно. А как не хочется заглядывать! Ой, как не хочется…


- Как я рада! Словно в молодость вернулась. Нет, я ни о чём не жалею. Живу  –  будь-будь! Вот только: «о, моя утраченная свежесть…», а, Светка, помнишь?  Ой, помешанные мы были, ой, помешанные: поэмами – наизусть. А сейчас ничего, ничего не помню.  Как будто то и не я была. Ой, да о чём я! Как ты? Муж, дети?


О чём она? Волнуется. А я спокойная. Как она сказала – ровная? Да, да, в этом что-то есть. Ровная. Я и не думала об этом. И вообще о себе. Давно уже.

- Ну что – я? Муж. Сын – в Высшем военном. Дочь кончает школу.

- Светка! Счастливая…

Счастливая. Счастливая? Нет, ровная. Всюду. Всегда и везде. Ровная до тошноты, до тоски. Немыслимо ровная. Серёжа говорит, что я не живу, а добросовестно выполняю взятое обязательство - жить. Запрограммированная на определённую часть века машина. Жуть! Неужели всё это – Я?


- А я, Светка, тоже – будь-будь. Вот только Алексей мой захворал, в госпитале. А так – на уровне.

- Алексей?

- А ты не знаешь? Я же с Толькой развелась. Да…  Не смотри на меня так. Он, конечно, хороший парень, душааа! Но дурак же, прости меня! Да и  я дура была  - не разглядела. Ему бы расти – ну ты ведь помнишь, - Голова! А он  - рядовым…


Толик. Господи, Толик! Что это сердце так заныло? Снова обдало черёмухой и чем-то сладким, потом солёным. Что это? Слёзы?


- Светка, ты чего? Светка!

Глупо как. Что это? Как хочется плакать. Тихо, уткнувшись в чьё-то плечо. В его, Толино плечо…


***

«Я не люблю тебя. Не люблю», - и заревела. В последний раз. Потом не было ничего  –  ни солнца, ни сена, ни сладкого, ни солёного. Нет, что-то  было, но не со мной. С кем-то другим, ставшим мною, безнадежно, навсегда… Танька, Танька! Что же ты наделала.


«Свет! Я схожу с ума! Я влюбилась. Понимаешь, Светик, у тебя с ним просто дружба, я знаю.  А для меня  он –  всё. Ты ведь не встанешь между нами?»

***

Конечно, не встану. Я всегда любила тебя.  Ты была такой наивной, жалкой. Не встанешь между нами… Не встала. Предала. Всех предала.


- Ты что, Светик, ты что?  Думаешь из-за меня он спился?

- Спился?

- Ты и этого не знаешь?



***

"Мне ведь без тебя не жить, Светка. Ты же для меня… Я же  для тебя…  Мне ж без тебя ничего… Мне ж не жить».

« И мне не жить»,- не вырвалось. Только пол всё скользил под ногами – вот-вот убежит.


***


- Свет, это не я. Он ещё до развода.


Спился…  А ты и была ровная… Ровная.


- Нет, Свет, Я себя не виню. Нисколечки.  Да и что мне было с ним – жизнь загубить?  А так я хоть мир  повидала – сказка, Светка. Сказка!


О чём она?  Толик спился!  До чего же холодно.


- Извини, Тань, я продрогла.  Да и домой пора.

-Да. А, конечно. Я тебя провожу.



Темно. Фонари. Люди спешат. А где- то там Толик спился.


Какие у него были глаза, серые или голубые? Не помню. Грустные. Да. Да, - грустные.


- Знаешь, Свет, закрутила меня жизнь - не оглянуться. Поездки, приёмы. То, о чём мечтала, помнишь?  Мой Алексей Фёдрыч,  хоть и стар, да удал. Одни друзья его чего стоят. В общем, всё – будь-будь.  Недавно из круиза.



Вон там мой дом, за углом. Сейчас появится свет в окне, Сергей, сгорбившийся над чертежами – надо  подработать Ленке на шубу. Да и Вовке посылку посылать – костюм и обувь, наверняка, пообносилась.

О чём она говорит? Не знаю. По-прежнему жалкая. О круизах  каких-то…  А глаза на мокром месте. Танька, Танька! Пригласить на чай? Мне её и угостить-то нечем. К таким приёмам она не привыкла.


- Светик, ты заходи ко мне, я завтра пирог испеку. Поговорим о том – о сём, молодость вспомним.


Молодость. Что это? Я забыла. Не могу вспомнить. Устала.


- Светик, прости, утомила я тебя. Ну, будь. Заходи, а то, знаешь, мне так…  так…. С утра до ночи – одно и то же. Пустые комнаты. Детей-то у меня нет, Светка.  Надумалась, врачи говорят  - поздно. Вот так. Заходи!  Ну что ты так смотришь? Врала я тебе. Какая там жизнь! Тошно мне, Светка. Тошно. Всё есть, что хотела, бери  - не хочу, а тошно.  Свет. Слышь… ты это… только не плачь! А.. а,  знаешь!!! Я о тебе часто вспоминала  последнее время.  И вот постоянно  о нашей первой ссоре …. что? Не помнишь?  Ну в садик  мальчик новый пришёл и, когда  мы игрались…он…он поднёс нам цветок из бумаги. Ну,вспомнила?... протянул так вперёд и мы обе схватили и стали драться. Цветок  зелёными лепестками летал вокруг, а мы вцепились в то, что осталось, и не уступали...



Смех взорвался и понёсся по  улице. Мы смеялись и  не могли остановиться. Мы смеялись и плакали одновременно. И всё обнимали друг дружку.




Ровность дрогнула, пошатнулась и поплыла. Ах, как солоно!

И снова обожгло черёмухой.
48 Алёшкина любовь
Лина Родина
- Ну что, как съездили, как партнёры, как дорога – спрашиваю Алексея, который вчера вернулся из командировки в соседний город.

- Да все нормально, Лина Николаевна. Встретили хорошо, на обед пригласили, шутили, без проблем заказ приняли, документы подписали. Правда дорога отвратительная, когда уже её отремонтируют?

- Вернулись, наверное, поздно?

- После девяти вечера был дома. Но, мы бы пораньше приехали, да там главный бухгалтер - такая интересная женщина, задержала немножко. Чаем угощала. Поставила меня в неловкое положение.

- Ну-ка, ну-ка, рассказывай, что такое она сделала? Я с ней знакома, правда только по телефону, и мне казалось, что она вполне адекватная дама.

- Нет, я в хорошем смысле слова. Она меня с коллегой своей, незамужней женщиной, принялась настойчиво сводить. Говорит:               

 - Познакомься Алёшенька, с этой милейшей девушкой, мне кажется она сможет тебя подобрать, когда ты никому не будешь нужен.

- Да, ну! Так прямо и сказала? Вот ведь, какая невоспитанная тетка, — засмеялась я

- Подобный повод для знакомства ты, наверное, ещё ни разу не рассматривал?

- И не говорите. Я сразу почувствовал себя этаким мелким убожеством

- Не верь ей, Алекс - так иногда называю коллегу

- Ты всегда будешь пользоваться спросом и популярностью у дочерей Евы. Мы ещё немного посмеялись над обсуждаемым событием и занялись рутинной работой.

                Алексей, мой подчинённый, и уже лет десять является топ. менеджером по гос.закупкам. Он весьма состоятельный, тридцати шестилетний мужчина, к тому же красивый, спортивный, умный, с хорошим чувством юмора. Немного сумасшедший, но с шармом и харизмой. Каждое утро Алёша готов бросить вызов серым будням. Сослуживицы, не все, конечно, но многие считают его идеальным мужчиной. К тому же он холост и никогда не был женат.  Многие дамы мечтают об отношениях с ним, а сильная половина человечества, во всяком случае работающая у нас, берет с него пример.

                Поклонниц у молодого мужчины в запасниках - достаточно.

- Девушка - она же как патрон: в любой момент может дать осечку. Поэтому, целую обойму надо держать в запасе - утверждает Алексей.

               И, чтобы исключить лицемерие, избежать иконописного и хрестоматийного описания моего персонажа, поскольку такое изображение повредит истории, хочу дать только правдивое и целостное объяснение того, как он относится к женскому полу.

               Итак, женщины волнуют его гораздо сильнее, чем принято о нем думать. Тактика их покорения всегда одна и та же: он очаровывает их своим обаянием, почти волшебным, являясь им в мистическом ореоле, заранее как бы исключающем всякую мысль о каких-либо чувственных домогательствах с его стороны. Затем внезапно даёт волю этим домогательствам, и, если женщина, пораженная неожиданностью, а иногда и оскорбленная, не отвечает ему взаимностью, он приходит в бешенство, и ещё часом назад - желанная, переходит в лагерь пустых, переставших для него существовать - существ.  Однако, всякий раз, как ему удается добиться желаемого результата, он чувствует себя оскверненным и запятнанным и тоже приходит в бешенство, а использованные особи отравляются в тот же лагерь, что и отвергшие его гражданки.

- У этой мадам чувство собственного достоинства отвалилось, как рудимент, и она даже не замечает его отсутствия – объясняет Алексей разрыв отношений с очередной подругой

- хотя, как можно потерять то, чего она не имела с рождения? Сейчас достойных женщин, гораздо меньше, чем святых! – говорит он.

               Случается и так, что в последнюю минуту перед "падением" ему удаётся сбежать, как прекрасному Иосифу, но тут он негодует уже вдвое: и за то, что его соблазняли, и за то, что все - таки недособлазнили.

               Идеальных женщин по его разумению, не существует - априори. А когда мы пытаем коллегу о дате его женитьбы он попросту отшучивается
 
- Хочу жениться на умной, красивой, богатой, но всего один раз, а не три раза на разных, как Вы советуете.  Пока ещё не нашёл свою тримурти.

- Эх, душа моя, доперебираешься, увещеваю я искателя

– «За переборки Бог даёт оборки!»

- А мне и так одни оборки попадаются.
               
                И все же это случилось.

- Я, кажется, нашёл её - сообщил мне коллега в один из понедельников утром. Мы с ним откровенны. Но все же услышать эту фразу от циничного по отношению к барышням мужчины, мне показалось - за гранью.

- Рассказывай, что, где, когда?

               После работы в пятницу заехал в кафе «Кофеин». Раньше там не был, но слышал, что местный бариста готовит отменный кофе по-турецки.  Заведение, и правда, оказалось очень уютным, но почти пустым. Заказал кофе, сижу отдыхаю, торопиться некуда, людей рассматриваю, стараясь понять, кто из них кто.
               За столиком под пальмовым деревом сидели двое: изыскано одетая в твидовый костюм женщина лет сорока пяти, всем видом выражающая деловитость и сквозящую в каждом жесте надменность, и кряжистый мужчина, в дорогом официальном костюме, который совсем не шел к его пошловатым и лишенным всякого благородства чертам лица. Думаю, что они обсуждали рабочие дела.  Рядом с колонной сидел тучный с моложавым лицом мужчина в сером костюме нараспашку и смотрел в экран, стоящего перед ним, ноутбука. Вероятно, преподаватель Вуза, что напротив. В самом дальнем углу сидела молодая парочка: девчушка с огненно-рыжими волосами, убранными в милый хвостик, и  ее стильно постриженный спутник, судя по всему, представитель золотой молодежи, в брендовых шмотках. Ещё пара человек сидели ко мне спиной, поэтому их лиц я не видел.

- Да, прекращай ты, как Воланд посетителей описывать, да оценивать, ближе к сути

- Словом, ничего необычного. Потихоньку потягиваю кофе. И вдруг, как громом меня поражает появление прехорошенькой девушки, которая мгновенно затмила всех присутствующих. Она была необычно элегантна для нашего города. В маленьком бордовом берете, какие носят француженки, жакете кремового цвета, надетом поверх кипельно-белой блузы с воланами на груди, в светлых брючках и сандалиях она походила киноактрису из Шербурских зонтиков, молодую Катрин Денёв. Шифоновый шарфик розового цвета свисал с плеча прямо до пола и завораживал меня, как объект гипнотизера. Весь её вид, был таким нестандартным, будто кадр из фильма.

              Я, не отрываясь разглядывал её, даже про кофе забыл. У нее были такие огромные грустные, небесно-голубые глаза, которые сверкали в обрамлении светлых кудрей. Тонкие черты лица и очень незаметный макияж, а может его, вообще, не было. Наши взгляды встретились, и я сразу понял, что это она, та самая, на ком я женюсь. Леди села за столик прямо перед выходом, заказала что-то и, принялась ждать.  Я нагло смотрел в её сторону, но никак не мог найти повод, чтобы подойти и познакомиться. Будто мозг отшибло. Она же отвела взгляд и больше не поворачивалась в мою сторону. Я с грустью подумал, что такая прелестница, не может быть одинокой и, обязательно кого-то ждёт. Заказал ещё одну чашку кофе и продолжил любовался тем, как она утонченно ложечкой ест мороженое. Как красиво мелкими глотками пьёт кофе. Как она сидит на краешке кресла, какая у неё прямая спина. Это было волшебно. Но затем девушка встала и просто ушла. А мне ещё счет не принесли.

- Как так, и ты Алёша упустил её?

- Представьте себе. Сам удивляюсь, как от меня, можно сказать «учителя пикаперов» из-под носа сбежала - сама весна и нежность. Но я обязательно найду её.

                С того дня наш Алексей потерял покой. Он перелопатил все соц.сети, ежедневно заходил в кафе, пил кофе и расспрашивал бармена об этой гостье.  Побывал в Вузе напротив, предполагая, что она там трудится и расспросил о ней секретаря. Но никто не видел такой девушки, которую описывал влюблённый мужчина. А он упорно продолжал искать. Каждый день мужчина прохаживался по улице мимо кафе. Всматривался в прохожих и гуляющих в парке. Зависал в ночных клубах. Даже в кинотеатр ходил несколько раз. Он искал ее повсюду, но все было тщетно. Наш герой все чаще становился грустным и задумчивым, потерял интерес ко всем остальным женщинам, потому что знал, что она единственная и неповторимая, что только она сможет сделать его счастливым. Он пошёл бы за ней на край света. Он готов был ждать и искал только ее. Сначала Алексей считал минуты, потом дни, потом месяцы.  Время шло, а пропажа так и не находилась.

               Однажды, в обеденный перерыв Алексей привычно одиноко сидел в Кофеине и смотрел печальным взглядом задумчивых серых глаз то в свою чашку кофе, то в окно на шумящую улицу. Он давно потерял надежду на встречу, а в кафе заходил просто по привычке выпить кофе. Больше он не рассматривал публику и уж тем более не оценивал её.
               
              Как вдруг, знакомый взгляд, в лице одной из посетительниц, остро резанул по обнаженным нервам, и они сжались в комок, а затем, резко разжались, выпустив ток в пространство, и зазвенели тонко и протяжно. Сердце застучало гулко и лихорадочно, рванулось навстречу этому взгляду, стремительно взлетело до небес. Это она. О, Боже! Это была она.  И она вновь сидела одна и пила кофе.

              Алексей, недолго думая, не подошёл, а подлетел к её столику и задыхаясь от счастья, улыбаясь, задал самый примитивный, самый глупый вопрос, который можно только представить. Но только этот вопрос пришел ему в голову в данный момент:

- Здравствуйте. Что Вы, делаете сегодня вечером?

- Извини, парниша. Я замужем – небрежно, откинувшись на спинку кресла, ответила девушка очень грубым, каким-то скрипящим, прокуренным голосом, и всё очарование ею - царицей его души, моментально исчезло. Алексей оторопело постоял около её столика, а затем развернулся и медленно пошёл к выходу, а вслед ему прозвучало

- Эй, чувак, ты куда? Можем встретиться днём, если хочешь.