Домик у моря

Из цикла “Рассказы в стиле Дзен”

Эпиграфы

“Я вырасту большой и тогда всё сам узнаю. Узнаю, почему бывают виноваты люди, если они решительно ни в чём не виноваты”.

М. М. Зощенко. “Перед восходом солнца”.

“Хорошо, что я не имею возможности подойти к окну и увидеть море. Ведь так я могу просто подумать о море в любой момент и оказаться там”.

Рамон Сампедро. “Море внутри”.

1

Даша медленно шагала по кромке воды, набегающие тёплые волны ласкали её ноги, солнце слепило глаза, а крик чаек заглушал её собственные мысли.
 
Она заметила, что некоторые волны выше других и они подмачивают подол платья. Но у Даши почему-то не было желания задирать платье, а хотелось просто наблюдать, как мокрые пятна разрастаются, поднимаются выше.
 
Ноги с каждым шагом проваливались в мягкий песок, и в местах следов вода становилась мутной от песчинок. Мелкие камушки застревали между пальцами, и Даше казалось, что она чувствует каждый из них.
 
Внезапное дуновение ветра отвлекло её от ощущений, она подняла голову и вдалеке, на возвышающимся над берегом холме, увидела свой дом, покрашенный в небесного цвета краску, с белым балкончиком. А рядом с домом стоял он. Это был Слава. Конечно! Это не мог быть никто другой. Такой красивый! Высокий! Плечистый! В своей белоснежной футболке поло, джинсах и сланцах на босую ногу. И он весело махал ей рукой.
 
"Какой же он красивый!" – подумала Даша, и ей непременно захотелось побежать к нему, чтобы поскорее оказаться в его объятиях.
 
Она легко пробежала около ста метров, потом перешла на шаг, подняла голову и вдруг заметила, что дом как будто не приблизился к ней. Тогда она пробежала ещё примерно столько же. Остановилась. Вновь подняла голову. Но дом словно стал ещё дальше. А Слава всё так же продолжал махать рукой.
 
"Да что за бред!" – возмутилась Даша, потом напрягла ноги и побежала ещё быстрее. Но чем быстрее она бежала, тем всё более отдалялся от неё дом.
 
– Слава! – в отчаянии закричала Даша.
 
Но Слава как будто не слышал её, а лишь продолжал махать рукой.
 
Собрав все силы, Даша рванула вперёд. Ветер размазывал слёзы по её щекам, и каждый шаг ей давался с таким трудом, как будто она бежала не по песку, а по какой-то вязкой глубокой грязи. Через несколько шагов она рухнула на песок от бессилия. Едва сумела поднять голову и увидела, что дом превратился в отдалённую маленькую точку, едва видную на горизонте.

2

В ужасе Даша проснулась, ощупала постель, повернула голову в сторону, где обычно спал Слава, но его место было пустым. Даша потянулась к часам, лежавшим на тумбочке, посмотрела время: без пятнадцати два часа ночи.
 
Через несколько секунд Даша услышала, как на кухне скрипнул стул. Она встала, натянула тапочки и пошла на кухню.
 
Слава сидел за столом, уткнувшись в монитор ноутбука.
 
– Ты чего не спишь? – сказал он, видимо увидев отражение Даши на мониторе.
 
– Да так, сон плохой приснился…
 
– В твоём положении это нормально, – не отвлекаясь от монитора, сухо сказал Слава.
 
– А ты чего?.. Так и не ложился? – спросила Даша.
 
– Да вот, заказ получил хороший, проект дома с мансардой, – на мониторе он показал Даше 3D-модель дома.
 
– Красиво... – сказала Даша.
 
– Красиво. Но там клиенты проблемные. Пожилая пара, да ещё и в которой всё решает баба.
 
– Матриархальная семья?
 
– Похоже на то. Мужик вокруг неё крутится, как собачонка. То оближет её, то хвостиком повиляет.
 
– Ах-ха-ха!
 
– И она его даже хвалит так же, как обычно хвалят собак, когда они что-то правильно сделают. И даже кличет его как-то по-собачьи. А-а-а... Дай вспомнить... Как же она его?.. А! Пузырёк!
 
Даша широко улыбнулась.
 
– Видимо, – продолжил Слава, – муженёк прибухнуть любит, поэтому и Пузырёк! А он её всё Мамочкой называет! "Конечно-конечно, Мамочка! Всё, как ты пожелаешь!" Фу! Аж противно!
 
– Так, может быть, она действительно его мама?! – шутливо спросила Даша.
 
– Да нет. По возрасту они скорее супруги. Хотя… Сейчас такие нравы в обществе, что не поймёшь, кто в семьях мать, кто отец...
 
Даша усмехнулась. Потом ещё несколько секунд рассмотрела макет и спросила:
 
– А почему они проблемные?
 
– Да потому, что за этими “муси-пуси” стоят очень меркантильные люди. Они явно при деньгах, но за каждую лишнюю копейку удавятся. Поэтому приходится очень детально прорабатывать смету. Пузырёк этот дурачком то прикидывается, а считать, сука, умеет. Он у своей Мамочки вроде бухгалтера.
 
– Так что, получается, – вдруг расстроенно спросила Даша, – ты опять все выходные проработаешь?
 
– Ну, проект нужно сдать до понедельника. Они же ещё по срокам давят, время то идёт, материалы дорожают. И если не успеем, они могут к конкурентам переметнуться. Как говорит наш босс: "У клиента всегда есть выбор". Он мне не простит, если потеряем таких клиентов. Да и нам, ты же сама знаешь, деньги ой как нужны.
 
– Нужны, – Даша на несколько секунд задумалась. – Но... смотря какой ценой...
 
– Ну... Я же не каждые выходные так впрягаюсь.
 
– Уже вторые выходные подряд.
 
– Это просто совпадение.
 
– Как бы это не стало закономерностью.
 
– Да ладно тебе. Успокойся, Дарья.
 
– Блин! Ты же знаешь, что я ненавижу, когда ты меня так называешь!
 
– Ладно. Извини. Но... Ты же понимаешь, чтобы нам осуществить нашу мечту, наш маленький уютный домик у моря, для этого необходимо браться за всю работу, которая выпадает.
 
– Но... – Даша начала было говорить, но вдруг замолчала.
 
– Что? – спросил Слава.
 
– Мы ведь уже два года буквально гонимся за этой мечтой... Стоит ли так зацикливаться? Игнорируя настоящее?
 
– Ну, любимая, как я уже сказал, всё дорожает с каждым годом. Кризис. Поэтому нет никакого смысла растягивать всё это, – он искусственно улыбнулся. – Вот накопим денег на наш маленький домик, и потом только будешь благодарить меня, сидя на террасе с видом на море.
 
Даша ничего не ответила, а лишь погрузилась в свои мысли.

3

Пожилой мужчина проснулся и, с кряхтением от боли в пояснице, медленно принял сидячее положение на постели. Грустно посмотрел на свои варикозные ноги.

– Мамочка! – хриплым голосом попытался крикнуть он, но мокрота в горле заглушила крик, и мужчина лишь начал болезненно откашливаться.

Откашлявшись, он вновь крикнул:

– Мамочка! – получилось уже более отчётливо.

Но ответа не последовало.

Тогда мужчина принялся мучительно самостоятельно спускаться с кровати. Ногами он попытался нащупать тапочки. Правая нога попала удачно. Но левая никак не могла найти свой тапочек. Вдруг правая нога предательски подкосилась, и мужчина с матерным криком грохнулся на пол.

С трудом ему всё же удалось подняться. Медленно он пошаркал в сторону коридора, потом по коридору, держась за стенку, продвигался до кухни. Примерно в середине коридора он остановился, чтобы отдышаться. “Сдохнуть бы прямо здесь!” – подумал он в отчаянии, но, подняв голову, на стенке коридора увидел фотографию в рамке. На фотографии была запечатлена семья: отец, мать и мальчик, сидящие на пляже. Ребёнок обнимал отца за шею и своим маленьким указательным пальчиком указывал родителям куда-то в сторону моря.

Мужчина, увидев эту фотографию, как-то воспрянул духом и стал, превозмогая боль и бессилие, вновь продвигаться к кухне.

– Мамочка? – вопросительно сказал он, услышав шорох. Но, войдя в кухню, увидел, что это кошка спрыгнула с подоконника на пол.

Мужчина окинул кухню взглядом и заметил записку на столе. Доковылял до стола. Развернул записку и начал читать:

“Мой дорогой Пузырёк! Сегодня среда, поэтому у меня сегодня плановая встреча с Дмитрием Борисовичем. Завтрак в холодильнике. Просто поставь в микроволновку и подогрей. Твои газеты на тумбочке у телевизора. Покорми Лобзика. Твоя Мамочка”.

Через мгновение раздался телефонный звонок. Мужчина поднял трубку, поприветствовал собеседника, несколько секунд выслушал его, потом ответил:

– Я согласен с вами. Фирма “Григорьев и партнёры” очень хорошо себя зарекомендовала. И проектировщик у них вроде как толковый. Единственное, что меня смущает… Я тут навёл некоторые справки и узнал, что их бригадир пристрастен к спиртному. Вы можете мне гарантировать, что это не станет проблемой для нас? – мужчина выслушал ответ собеседника, после чего сказал: – Хорошо. Вашему мнению я доверяю. Тогда так и поступим. Всего доброго, – и повесил трубку.

4

Ларочка всего пару недель работала у Дмитрия Борисовича, поэтому ещё не знала всех пациентов.
 
– Ваш чай, Дмитрий Борисович, – сказала Ларочка, войдя в кабинет доктора.
 
– Замечательно! – сказал доктор. – Ну а себе почему чай не налили?
 
– Ну... я... как-то не...
 
– Это ничего, ничего… – заметил доктор её смущение. – Я читал ваше резюме, вы отлично зарекомендовали себя как администратор на предыдущих местах. Но здесь... мне бы очень хотелось, чтобы ваша роль несколько выходила за привычные рамки административной должности. И хоть у вас нет медицинского образования, но тем не менее мне бы хотелось, чтобы вы были хотя бы в общих чертах знакомы с историями наших клиентов. Это очень поможет вам при обращении с ними.
 
– Да, конечно, Дмитрий Борисович, я понимаю.
 
– Ну вот и отлично! Тогда, Ларочка, сходите и принесите себе чаю. И далее всегда, когда я вас попрошу принести чаю, не забывайте приносить две чашки, себе и мне.
 
Ларочка смущённо улыбнулась и сказала:
 
– Хорошо, Дмитрий Борисович, – и быстро сходила себе за чаем.
 
Доктор сделал жест рукой, приглашая Ларочку присесть, как он обычно приглашает клиентов, и начал свою речь:
 
– Ларочка, я не зря сказал вам, что вам следует ознакомиться с историями наших клиентов. Именно с историями, а не историями болезней. Ведь психопатология является болезнью лишь на концептуальном уровне. В действительности любая болезнь, включая психическую, – это норма, реакция организма на причинно-следственные действия мира. И психопатологий намного больше в мире, чем мы видим с вами в нашей картотеке. Здесь можно было бы выразиться утрированно, что психопатологий столько же, сколько людей на Земле. Но я бы сказал немного не так грубо: просто сегодня в мире нет психически здоровых людей. Именно поэтому мне не нравится говорить "истории болезней". Я называю это просто историями жизни. Мы не должны обращаться с нашими клиентами как с больными. Вы понимаете меня, Ларочка?
 
– Кажется, да... – неуверенно сказала Ларочка.
 
– Ведь администратор – это лицо клиники. И если вы будете встречать клиентов так же, как встречают пациентов в регистратуре государственной поликлиники, намекая им на то, что они - мало того - безнадёжно больны, да ещё и сами в этом виноваты, тогда сюда, в этот кабинет, клиенты будут попадать с настроением, совершенно непригодным для дальнейшей терапии. Дальнейшей, Ларочка! – здесь доктор нарочито сделал восклицательный тон. – Ведь терапия начинается со стойки администратора! – он замолчал и пристально смотрел за реакцией Ларочки.
 
– Да, конечно, – поспешила ответить Ларочка, – вы абсолютно правы, Дмитрий Борисович.
 
– Ну вот и ладненько, – констатировал доктор. – Тогда начнём посвящать вас в наши дела.
 
– Я вся внимание, Дмитрий Борисович.
 
– Итак. Начнём с той женщины, которая последней вышла из этого кабинета. С её именем, фамилией и прочими социальными условностями вы сможете ознакомиться в её личном деле.
 
– Уже ознакомилась...
 
– О! Ангел мой! Ларочка! – Дмитрию Борисовичу была свойственна кажущаяся со стороны наигранной, но на самом деле абсолютно искренняя возбуждённость при радости. – Вы предвосхищаете мои ожидания!
 
Ларочка вновь смущённо заулыбалась.
 
– Значит, – продолжил доктор, – вы в курсе её диагноза?
 
– Да. Панические атаки вследствие посттравматического стрессового расстройства.
 
– Панические атаки вследствие посттравматического стрессового расстройства, – академическим тоном повторил доктор. – Чувствуете, Ларочка, всю обезличенность этих слов?
 
– Хм... – Ларочка на мгновение задумалась. – Пожалуй, да.
 
– А теперь, Ларочка, я расскажу вам историю этой женщины, – и с иронией добавил: – Она чуточку длиннее, чем эта обезличенная фраза.
 
Ларочка в преддверии рассказа отхлебнула чаю.
 
– Эта женщина, – начал доктор, – и её муж – двое одиноких стариков. Но так было не всегда. Около тридцати лет назад у счастливой пары родился ребёнок. Сын. Родители в нём души не чаяли. Не сказать, что они его баловали. Что касается вопросов безопасности и образования – родители были довольно строги с ним, но при этом каждый раз объясняли ему, в чём причина такой строгости: в том, что они любят его и желают ему лучшего будущего. Объясняли до такой степени, пока не видели в глазах ребёнка понимающий взгляд. По крайней мере, родителям так казалось, или они просто хотели верить, что этот взгляд был понимающим.
 
В школе мальчик учился хорошо. В основном преуспевал в гуманитарных науках. Точные ему давались тяжелее. Но в целом учителя его хвалили, говорили, что он добрый, честный. Хотя некоторые считали его чересчур мягким и из-за этого подверженным влиянию, – доктор на мгновение прервался, чтобы отхлебнуть чаю. – Здесь надо ещё сказать, что период его подросткового становления принялся на сложные 90-е, когда очень сильно начали замечаться социальные неравенства, завуалированные в СССР. Те люди, которым удавалось вырваться из нищеты за счёт: кто-то удачи, кто-то знаний, кто-то смекалки, а кто-то и откровенной незаконной дерзости, – эти люди становились новой элитой страны, а их дети становились объектами зависти со стороны детей, которые остались прозябать в нищете. Из последних как раз был наш маленький герой. Глядя на своих более обеспеченных друзей, он начал презирать своих родителей, презирать их за их нищету, за неспособность приспособиться к новым условиям.
 
У нашего героя был друг, как раз из таких вот обеспеченных семей. В целом это был вполне обычный друг, обычный мальчик, никак не ставящий себя выше других за счёт положения своих родителей. Но он был смел, дерзок, разумеется, переняв эту смелость и дерзость у своего отца, предпринимателя. Но опять же, несмотря на то, что друг не вёл себя высокомерно, наш герой смотрел на него как бы снизу, инстинктивно, как смотрит любой нищий на богатого, втайне завидуя ему. Друг показал нашему герою жизнь свободную, независимую от родительских наставлений. Как вы помните, Ларочка, родители давали нашему герою огромное количество наставлений, что сформировало в нём чрезмерную зависимость от родительского мнения. Но его друг был не таким. Он умел принимать решения самостоятельно, был более независим, и именно поэтому наш герой тянулся к нему.
 
В общем, друг научил нашего героя прогуливать школу. Он показывал ему мир, скрытый за ширмой учебников, полный приключений. И этот мир требовал нешаблонного мышления. Там было необходимо принимать решения, которые выходили далеко за рамки уравнений “дважды два”. Тогда как родители нашего героя, – по крайней мере, так ему казалось, – как и все нищие родители, убеждали его, что именно школа с её “готовыми” решениями даёт путёвку в жизнь. Но теперь у нашего героя это не укладывалось в голове. Он смотрел на своих родителей и видел в них нищих, прошедших все стандарты образования: школы, университеты, но это так и не обеспечило их. Но когда он смотрел на своего обеспеченного друга, он видел в его будущем какой-то Свет как раз за счёт того, что тот мыслит неформатно, так же как его отец, который смог вырваться из нищеты, – доктор вновь прервался на затяжной глоток чая. – И вот однажды мальчики прогуливали школу. Они “зайцем” катались на электричках. И когда кондуктора в очередной раз проходились по вагонам, мальчикам пришлось выйти на случайной станции. Так они оказались в Комарово. Помните, Ларочка, песенку про недельку в Комарово?
 
– Да, конечно.
 
– Это курортный посёлок в пригороде Питера. На берегу Финского залива. У мальчиков, естественно, возникло желание прогуляться по берегу. И вот, когда они сидели на песке, глядя на набегающие волны, друг нашего героя сказал, показывая на большой дом за спиной: “Когда я вырасту, мой отец купит мне такой же большой дом на берегу моря”. На что наш герой ответил что-то вроде: “А мне никогда не светит такой дом. Мои родители не такие богатые, как твои”. На что друг ответил: “Это не страшно, ведь и тогда ты останешься моим другом, и для тебя всегда будет отдельная комната в моём доме, и ты сможешь часто приезжать ко мне в гости и оставаться так долго, как тебе захочется”.
 
– Так трогательно… – смахивая слезу со щеки, сказала Ларочка.
 
– Да, Ларочка, трогательно. Но… вы же понимаете, что дети интерпретируют всё по-своему. И после этого эпизода у нашего героя ещё более обострилось чувство социального неравенства. И его презрение к нищим родителям обострилось. И в какой-то период он начал воровать у родителей деньги. Ему хотелось позволить себе иметь карманные деньги так же, как это мог позволить себе его обеспеченный друг. И он врал своему другу, что деньги давали сами родители, чтобы казаться в его глазах более обеспеченным.
 
Надо сказать, что родители не сразу заметили недостачи. Как это часто бывает, нищие относятся к деньгам легкомысленно, никогда не пересчитывают их. Но вот однажды, когда дело дошло до покупки сыну велосипеда… А родители хотели купить сыну самый классный велосипед, который могли себе позволить… Отец залез в свою заначку, которую он специально откладывал для подарка и в которой всё было под расчёт. И каково было удивление родителей, когда они узнали, что из заначки пропала половина денег. Разумеется, сын таскал из заначки постепенно, маленькими суммами. Сначала родители интуитивно искали этому какие-то сторонние объяснения. То думали, что это они сами просчитались. То дело доходило даже до каких-то суеверных причин пропажи. Естественно, им не хотелось верить, что их собственный сын обворовывает их. Тогда отец решил не рубить с плеча, а проверить. Он оставил заначку как есть, предварительно пересчитав, сколько денег там осталось. И через неделю заметил, что их стало меньше ещё на определённую сумму. Тогда правда стала настолько очевидной, что отвергать её было глупо.
 
Отец семейства, офицер, теперь уже бывший, человек чести, когда-то свято веривший в социалистические идеалы, как вы понимаете, был шокирован таким поведением сына. Ведь по его, отца, мнению, он делал всё возможное, чтобы обеспечить сыну лучшее будущее. Между отцом и сыном состоялся разговор. Важно заметить, что разговор происходил именно между отцом и сыном. Хотя мать присутствовала при разговоре, но, как вы понимаете, в патриархальной офицерской семье мнение женщины не имеет такого большого значения, как мнение мужчины, – доктор взболтал в чашке остатки чая и одним движением закинул их в рот. Потом достал из стола лист бумаги с текстом. – Здесь, Ларочка, очень важно дословно привести ту часть речи отца, которая, по всей видимости, основательно впечаталась в сознание ребёнка. Поэтому я прочту вам со слов нашей уважаемой клиентки:
 
“Сын, – он обратился к ребёнку не по имени, а именно “сын”, и не уменьшительно-ласкательно “сынок”. – Сын, ты должен понимать, как тяжело нам с мамой даётся твоё содержание. Мы с мамой – люди честные, не какие-нибудь там “новые русские”, которые разворовали страну. Наша совесть не позволяет нам воровать у общества. И всё, что мы зарабатываем – мы зарабатываем честным трудом. И нам не стыдно смотреть людям в глаза. И большая часть заработанных нами денег уходит на твоё содержание. Тебе же, по всей видимости, этого оказалось мало. И это несмотря на то, что мы с мамой очень сильно старались воспитать в тебе человека честного, достойного. Ты пойми, что мы обеспечиваем тебя всем необходимым. Всё, что тебе нужно сейчас для твоей жизни, для учёбы – это всё у тебя есть. Но всё, что тебе кажется у тебя должно быть сверх меры – это неправда. Это всё тебе в действительности не нужно. И я понимаю, откуда у тебя такие запросы. Этот твой друг… Это он навязывает тебе желания. То есть в действительности это не твои желания. Это желания, которые тебе навязал твой друг. И я вынужден ограничить тебя в общении с твоим другом. Его отец – человек бесчестный, наживший своё состояние на страдании других людей, таких как мы с мамой. И его сын, твой друг, своему отцу под стать. Ему неведомы понятия чести. Поэтому такой друг тебе не нужен. Со временем ты поймёшь, что я прав. Ты встретишь других друзей, которые будут более отвечать твоему положению сына офицера. Но ты должен запомнить навсегда, сын: воровство – это то, что закрывает для тебя дверь в светлое будущее, в мир честных и достойных людей. Иди и хорошенько подумай над этим”.
 
– Чего, по-вашему, не хватило в этой речи? – спросил доктор Ларочку.
 
– Хм, затрудняюсь ответить.
 
– Во всей этой речи, Ларочка, нет ни одного заверения в том, что родители любят сына. Тогда как, насколько вы помните, раньше во всех диалогах с ребёнком родители буквально вдалбливали в его голову эту информацию. Разумеется, тогда они делали это интуитивно. Но в этот раз они как бы изменили собственному подходу к ребёнку. Ведь для них словно предыдущая модель воспитания оказалась несостоятельной. И для сына это был первый разговор, лишённый уверенности в том, что родители его любят. Сейчас вы понимаете, какие были чувства у ребёнка?
 
– Да.
 
– Но как вы считаете, отец в этом виноват?
 
– Сложно сказать, Дмитрий Борисович.
 
– Хороший ответ, Ларочка! – вновь радостно возбудился доктор. – Хороший потому, что он честный. И я также буду с вами честен. Нет, Ларочка, отец не виноват. Ведь в то время никто толком не читал книг по психологии. Откуда отцу было знать, что смена модели поведения так кардинально повлияет на ребёнка?
 
– Да, вы правы.
 
– Но тем не менее родители всё равно считают себя виноватыми. Отец – за то, что изменил самому себе. Мать – за то, что в нужный момент ей не хватило силы воли встать между отцом и сыном. И далее отношения сына с отцом стали только ухудшаться. Ребёнок больше не видел в лице отца опоры, защиты, а воспринимал его как главную опасность. Отстранённость от семьи вполне естественным образом обратилась в поиск истин на стороне, и тогда в жизни мальчика появились дурные компании, а потом и наркотики. Тщетные попытки родителей излечить сына не увенчались успехом. Ведь их подход исходил из позиции, что сын попал под влияние дурных людей, как бы снимая с себя ответственность за происходящее. А значит, их попытки сводились к “правильным” наставлениям, лишённым любви. По крайней мере, так виделось это сыну. Родители, разумеется, любили его, но просто из-за глубокого чувства обиды не знали, как ему показать свою любовь.
 
Доктор прервал речь. Заглянул в пустую чашку. Отодвинул её в сторону. Потом достал из ящика какие-то документы и начал в них копошиться. Он копался в них уже несколько минут, поэтому у Ларочки сложилось впечатление, будто доктор и не собирается закончить свой рассказ. Тогда она несмело спросила:
 
– Так что же случилось с мальчиком?
 
– Ах да... – словно выйдя из забытья, сказал доктор. – Мальчик... Мальчик покончил с собой. Повесился на ветке сосны на берегу Финского залива, аккурат напротив того дома…
 
Доктор посмотрел на Ларочку. По её щекам текли слёзы.
 
– Да, – сказал доктор в солидарность с её понимающим молчанием. – Но это не конец истории. Ведь теперь, Ларочка, наша с вами задача, а точнее, долг – помочь его родителям справиться с чувством вины. Ведь в этом мире, Ларочка, никто ни в чём не виноват. Каждый человек живёт первый раз и один раз и толком не знает, как ему поступать.
 
Доктор встал из-за стола, подошёл к окну и, опершись обеими руками на подоконник, продолжил:
 
– Чувство вины родителей было настолько сильным, что они сделали из этого культ. Они решили во что бы то ни стало разбогатеть! Но только лишь с одной целью: чтобы купить дом у моря, в память о сыне.
 
– А откуда они узнали про дом у моря?
 
– Нашей клиентке об этом рассказал друг мальчика на похоронах.
 
– Понятно.
 
– Да. И для родителей это стало навязчивой идеей. Напряжённая работа помогала им забыться. Они открыли аудиторскую фирму. Для 90-х это была очень актуальная услуга. Так потихоньку они начали копить на дом. Но по мере обогащения их требования к дому всё увеличивались, увеличивались. То им вдруг захотелось изменить проект – не устраивало расположение комнат по отношению к сторонам света. Не по фэншую то бишь. То им участок не нравился: якобы вид на море могут закрыть другие, ещё не построенные дома. То их не устраивала в целом строительная компания или какие-то её отдельные сотрудники. Казалось бы, обыкновенные буржуазные замашки. Но на самом деле всё обстоит куда сложнее. Их подсознательное нежелание завершить строительство – это страх лишиться последней светлой цели. Ведь эта цель, по сути, единственное, что у них осталось. И если они завершат её, что им тогда останется? Только сходить с ума.
 
Доктор развернулся лицом к Ларочке.
 
– Но, – продолжил он, – это только на первый взгляд кажется, что такая цель является светлой. В действительности именно эта цель усугубляет их глубокую скорбь, их закоренелое чувство вины. И чтобы освободиться от чувства вины, им необходимо освободиться от этой якобы светлой цели.
 
– И как же вы хотите им помочь? – спросила Ларочка.
 
– На самом деле – дело уже сдвинулось с мёртвой точки. Мать уже нашла в себе силы и уже готова отпустить эту затею с домом. Наши беседы не прошли даром. Но отец... С ним всё сложнее. Как говорится, бывших офицеров не бывает. Он пожилой, больной и закомплексованный человек. Говорит, что ходить к психологу – это бестолковая затея американцев. Что настоящий офицер умирает молча. И ладно ещё, что он со мной не хочет разговаривать, так он и с женой эту тему не обсуждает. А помирать с таким грузом на душе – очень тяжело. Их отношения уже давно более походят на отношения бизнес-партнёров, чем супругов. И основной задачей я для себя вижу: помочь им вновь сблизиться, простить друг друга, простить сына и каждый себя. Бросить эту дурацкую затею с домом. Он им совершенно не нужен. У них прекрасный дом, хоть не на берегу моря. Зато рядом с друзьями и родственниками.
 
Доктор отошёл от окна. Сел в кресло и сказал:
 
– Вот такая история...
 
– Да-а-а... – вдумчиво произнесла Ларочка. – Теперь я понимаю, почему вы мне рассказали эту историю.
 
– Да, Ларочка. Теперь, когда вы будете встречать эту женщину, вы будете видеть в ней не ходячий диагноз и кошелёк, когда она будет расплачиваться за услуги. Вы будете видеть в ней историю.
 
– Да-а-а... – вновь вдумчиво согласилась Ларочка.
 
В конце рабочего дня Ларочка решила перелистать картотеку, пытаясь, глядя на фото клиентов, угадать их истории. Но быстро поняла всю бессмысленность этой затеи. Потом невольно вспомнила того мальчика. И на душе её стало грустно. Потом вспомнила своего сына, и на душе её стало светло.
 
5
 
– Сугробин! – крикнула жена из кухни в сторону мужа, который лениво лежал в комнате на диване, наслаждаясь футболом по телевизору и попивая пиво из бутылки.
 
– Ну что ещё? – нехотя ответил он.
 
– А почему ты Серёжкину одежду не повесил на батарею? Мне что теперь его в мокрое одевать?
 
– Ну одень ты его во что-нибудь другое. У него что, одежды другой нет?
 
Жена вошла в комнату. Осудительно посмотрела на мужа. Потом начала рыться в шкафу, бормоча:
 
– Тебя о чём ни попросишь, ты обо всём забываешь…
 
– Так, может, ты слишком много просишь? – возразил муж. – Слишком много просьб! Ты сама разберись со своими желаниями. Тогда я, наверно, перестану путаться и постоянно забывать.
 
– Слишком много?! – возмутилась жена. – А ты не обнаглел?! Лежишь тут, кайфуешь. А я должна сама всю работу по дому делать?
 
– Ну ты же сама этого хотела! Ребёнка ты сама хотела. Или ты как думала будет? Я брошу работу и мы вместе будем ему пелёнки менять?
 
– Но сейчас то ты не на работе!
 
– Ну я же должен хоть когда-то от работы отдыхать!
 
– Ой! Заработался! А я, по-твоему, здесь прохлаждаюсь? Забота о ребёнке – это тоже работа, и ещё посложнее любой другой работы. Только вот у тебя есть время от своей работы отдохнуть. А я постоянно должна быть с ребёнком!
 
– Я же говорю, ты сама этого хотела…
 
– А ты, получается, не хотел?! Тебе только нравится с ним играть, и то когда он не орёт. Да и от бутылки своей ты явно больше удовольствия получаешь, чем от общения с сыном.
 
– Ой, ладно! – не найдя, что возразить жене, сказал Сугробин, взял пульт от телевизора и прибавил звук. Потом с гордостью в голосе добавил: – И вообще, чем ты недовольна? Работу я хорошую нашёл? Нашёл! К психу твоему на приёмы записался? Записался! А он, этот твой Дмитрий Борисович, молодец! Это он хорошо придумал про дни, когда можно давать себе послабления в алкоголе.
 
– А ты и рад! – вновь с недовольством в голосе сказала жена. – Только и ждёшь теперь этих дней.
 
– Но объективности ради нужно сказать, что бухать то я стал меньше.
 
– Срываться стал меньше, это да. Но бухать – это большой вопрос.
 
– Ну, в конце концов, ты же именно этого и хотела, чтобы я стал более уравновешенным. Ну вот я и стал! Просто теперь синька на меня не так сильно влияет. Да-а-а!.. – мечтательно задумался он. – Дмитрий Борисович этот – нормальный мужик! Вот бы с ним посидеть где-нибудь, так сказать, в неформальной обстановке. Покушать шашлычка-машлычка…
 
– Ага, – укорительно сказала жена, – и попить водочки-шмодочки…
 
– Да, мать! Глядишь, так бы стали чуть поближе с ним. А то всё время между нами какая-то дистанция. Субординация. Сидишь в кабинете и думаешь: вот он всё кидается своими красивыми словами, про всякие там аффирмации, которые помогают лечению, а в голове только и представляешь, как он после сеанса с тобой возвращается в свой уютный домик у моря и наслаждается вечером, совершенно не вспоминая о твоём существовании.
 
– Не говори глупостей! Дмитрий Борисович – ответственный специалист, я уверена, что он и дома продолжает работать допоздна, изучая своих пациентов.
 
– Да откуда тебе знать? Ты же не являешься его пациентом. Я тебе скажу: есть в его глазах какая-то отчуждённость. Как будто он не от мира сего.
 
– Ага! Ну ты ещё скажи, что он такой же псих, как и ты!
 
– А что? Мы же не знаем, что происходит у него в жизни, за пределами его кабинета. О нас то, о пациентах, он хочет всё знать скрупулёзно, в каждый уголок твоей личной жизни заглянет. А мы о нём толком ничего не знаем. Вот и получается такая дистанция между врачом и пациентом. Есть в этих диалогах что-то противоестественное. Он вроде постоянно намекает, что он твой друг. Но разве может один друг о другом знать всё, а другой – ничего? Что это за дружба такая?
 
Жена, не зная, что ответить, лишь продолжила искать чистое бельё для ребёнка.
 
Через несколько секунд раздался звонок телефона.
 
– Да, – ответил Сугробин. Внимательно выслушал звонящего, потом с недовольством сказал: – Ладно, ладно, хорошо! Всё будет по лучшему сценарию, – и повесил трубку.
 
Жена вопросительно посмотрела на мужа.
 
– Алексей звонил, – сказал Сугробин. – Снова эти старпёры на сроки давят. Славкин проект он уже с ними согласовывает. Но попросил, чтобы я встретил их завтра на участке и показал что к чему.
 
– И в чём проблема?
 
– Да не люблю я эти личные общения с клиентами. К чему это бригадиру? Бригадир должен заниматься своими делами: организовывать рабочих. А клиентом должны заниматься менеджеры. Но нет! – иронично добавил он. – В “Григорьев и партнёры” подход к клиентам современный! С клиентами должен общаться чуть ли не каждый чурка на стройке, улыбаться им, показывать им своё рабское расположение.
 
– Ну ничего страшного! Поулыбаешься! С тебя не убудет!
 
– Но… Тут ещё такая проблема…
 
– Какая ещё проблема? – встревоженно спросила жена.
 
– Этот старик, сука, откуда-то узнал, что я посещаю психотерапевта. В общем, он в курсе моих проблем с алкашкой…
 
– Но при чём тут строительство?
 
– А вот, дорогая! Я же тебе сказал – подход современный! Фирма позиционирует себя как организация, у которой нет никаких изъянов. И что все её сотрудники готовы просто жопу клиентам вылизывать. Поэтому-то клиенты и выбирают “Григорьев и партнёры”, так как им льстит такое вот раболепное отношение к себе. И по сути эти старики приедут не на участок смотреть, а на меня! Будут, суки, оценивать меня: не уйду ли я в запой во время строительства?
 
– Ну ничего страшного! – повторилась жена. – Поглажу тебе твой лучший костюм. Тот, в клеточку, твой любимый. Надушим тебя одеколоном…
 
– Никаких одеколонов, мать! Ты что?! Чтобы от меня спиртягой несло?!
 
– А, ну да, да. Ты прав. Значит, нужно купить тебе хороший дезодорант. Дорогой.
 
– Ох, блин! – возмутился Сугробин. – Придётся как-то завтрашний день пережить…
 
– Переживём, переживём! Всё будет хорошо! – ободряюще сказала жена и вновь начала рыться в шкафу, но теперь уже в поисках костюма в клеточку.
 
6
 
В восемь утра Алексей Григорьев подъехал на своей Audi к дому Сугробина.
 
– Неплохо, неплохо, – иронично сказал Григорьев, глядя на Сугробина в костюме.
 
– Да иди ты! – по-дружески смущённо ответил Сугробин и сел в машину.
 
– Ох, блин! – сморщил нос Григорьев, когда его овеял аромат нового дезодоранта Сугробина. – Не слишком ли ты сильно надушился? Аж в нос шибает!
 
– Ну извините! – Сугробин сменил тон на иронично-официальный. – Не моя инициатива. Жена выбирала.
 
– Ладно, – сказал Григорьев. – До приезда стариков побудешь на улице. Пусть тебя ветром хорошенько обдует. Ах-ха-ха!
 
– Очень смешно! Ржу не могу! – обидчиво сказал Сугробин.
 
– Ну ладно, ладно! Я же по-доброму! Не в обиду. Что ты всё так близко к сердцу воспринимаешь? Просто сегодня всё должно пройти идеально. Понимаешь?
 
– Да! – нехотя выпалил Сугробин, как делают дети, когда сами знают ответ на вопрос, но родители всё равно им дают подсказку.
 
– Значит, так, – сказал Григорьев, – вкратце расскажу, как всё будет происходить. Когда старики приедут, я официально представляю им тебя. Надеюсь, ты помнишь всю легенду, которую мы про тебя сочинили?
 
– Помню. Как “Отче наш”! – вновь сыронизировал Сугробин.
 
– Просто мужик этот очень любит задавать личные вопросы. Он бывший военный, ты же понимаешь, что военные наиболее “стадные” из людей, им свойственна постоянная социализация, везде ищут возможности с кем-то познакомиться поближе.
 
– А я теперь из противоположного лагеря… – самокритично сказал Сугробин.
 
– Но не сегодня, бля! Сугробин! – более чем строго сказал Григорьев. – Сегодня, пожалуйста, побудь в шкуре нашего вымышленного персонажа! Это ведь не так сложно!
 
– Да уж… куда проще… быть не тем, кем хочешь быть…
 
– Да иди ты на ***, Сугробин! Как ты заебал со своей меланхолией! Я тебя не для того на работу устроил, вытащил тебя из твоей депрессивно-убогой жизни, чтобы ты мне всё дело обосрал!
 
– Начинается… Мог бы и не вытаскивать…
 
– Ладно, – взял себя в руки Григорьев. – Не обижайся. Просто пойми, что этот проект очень важен для меня. В стране кризис. Каждый хороший проект на вес золота. К тому же, если мы будем терять клиентов, в итоге мы лишимся губернаторской поддержки по земельным участкам, и тогда нам уже вдвоём придётся вставать на биржу труда.
 
– Хорошо, я понял, – сказал Сугробин и добавил со свойственной ему жалостью к себе: – Не переживай, отыграю перед ними отличный спектакль…
 
Григорьев безнадёжно посмотрел на него и решил до прибытия на место больше не разговаривать с ним, чтобы не подпитывать его заниженную самооценку.
 
7
 
На дворе уже был май, отопление давно как отключили, но сегодня случилось небольшое похолодание. Пол в квартире был холодным, поэтому Даша надела шерстяные носки и тёплую Славкину рубашку, с ногами залезла на диван, на журнальном столике перед собой она поставила ноутбук и чашку горячего чая.
 
Даша работала на дому, у неё был небольшой интернет-магазин, через который она продавала дизайнерские светильники по системе дропшиппинга. Такая работа ей нравилась. Это было удобно: все сношения с клиентами, складом и службой доставки происходили по телефону. Это также было удобно и для Славы, который очень ревностно относился ко всем её предыдущим работам, из-за которых было буквально невозможно выделить время для планирования семьи. Слава очень хотел ребёнка. Но предыдущие работы Даши и её фанатичное отношение к работе не давали возможности для этого. Они долго откладывали. Но теперь для Славы в этом отношении была идеальная ситуация. Жена была дома всегда. И это успокаивало его мужское эго в полной мере. Теперь он всегда знал, что когда он вернётся домой, она обязательно будет встречать его с горячим ужином, тёплыми объятиями и новой маленькой жизнью внутри неё.
 
Казалось бы, что и для Даши такая ситуация должна быть прекрасной. Но она по своему психическому складу была скорее экстравертом. Поэтому отрыв от коллектива, от друзей сильно влиял на её эмоциональное состояние. Ей сложно было переносить одиночество. И тогда как в рабочие дни её хотя бы спасало общение с клиентами по телефону, те же выходные, когда Слава брал сверхурочные, Даше было переносить тяжелее всего.
 
И сегодня был как раз такой день. Но в этот раз одна тёплая мысль всё же грела её: сегодня в гости должна заехать её мама. Славе не очень нравилось общество своей тёщи. Не сказать, что он её не любил. Скорее она его. Слава был человеком неконфликтным. Но ему сложно было переносить её постоянные претензии к себе, поэтому в такие дни он предпочитал пропадать на работе. Тёща это понимала. С одной стороны, она отождествляла такое поведение зятя как нелюбовь к себе. Но с другой стороны, её абсолютно это устраивало. Во-первых, потому, что ей, естественно, более нравилось проводить время с дочерью наедине. Во-вторых, в её понимании мужчина как раз и должен постоянно быть в работе, а женщина – хранителем домашнего очага. Такое довольно архаичное, но весьма распространённое воззрение. И когда мать пыталась всячески подбадривать свою дочь, это воззрение было центральным в её доводах. Мол: “Дочка, всё хорошо, всё так и должно быть! Пройдёт время, родится ребёночек, и далее он будет занимать всё твоё время и все твои мысли и у тебя не останется времени на переживания”.
 
Другое дело – устраивали ли Дашу такие доводы? Конечно же – нет. Она с ужасом думала о том крадущемся зловещем будущем, когда ребёнок будет занимать всё её личное время. Но с другой стороны, сама эта мамина бесконечная болтовня очень помогала Даше отвлечься от этих мыслей в настоящем времени.
 
И очень часто темой их обсуждения становилась Славина навязчивая идея с домом у моря. Маме откровенно эта идея не нравилась. Но не нравилась не как сама идея, а как – по её, тёщиному, мнению – крайне низкая вероятность её осуществления. Дело в том, что мама была человеком практическим, да ещё с нищенским мировоззрением. Для нищих людей богатства всегда были своего рода сверхъестественным явлением. Чем-то, что можно или получить в наследство, или украсть, но не нажить честным трудом. И так как в своём зяте она совершенно не видела, с одной стороны, наследника богатого дяди, с другой стороны, дерзкого финансового махинатора, вся эта затея с домом виделась ей крайне бесперспективной.
 
“Не жили богато – нехуй и привыкать” – была одна из любимых избитых нищенских фраз мамы. Но Слава воспринимал такие тёщины слова как упрёк. Как намёк на его мужскую несостоятельность. Мол: “Другие пускай живут богато, но тебе, дорогой мой, с твоим скудным умишкой этого не дано. Так что молча батрачь на своей работе и обеспечивай моей дочери сносное среднестатистическое существование”.
 
Эти мысли откровенно бесили Славу. Но в душе. Высказывать он их тёще не имел никакого желания. Гордость не позволяла.
 
Видимо, его мужское самолюбие было очень сильно задето ещё тем фактом, что большую часть средств для покупки нынешней квартиры выделила именно тёща. И вероятно, именно поэтому Слава так рьяно стремился к покупке собственного дома, ведь это бы реабилитировало его мужественность в собственных глазах.
 
“Да-а-а! – подумал в этот момент автор. – Всю бы эту весёлую семейку да на приём к Дмитрию Борисовичу! Он бы всё точно разложил по полочкам. Но вряд ли в этой семье были излишества в бюджете, чтобы позволить себе семейного психотерапевта. Особенно с такими амбициозными мечтами, как у Славы”.
 
8
 
Ларочка с превеликой радостью, какая бывает у маленького ребёнка, которому позволили поиграть во что-то запретное, торопилась исполнить любимую просьбу Дмитрия Борисовича про две чашки чая.
 
– Ларочка! Ангел мой! – радостно приветствовал её энтузиазм доктор, когда она вошла в кабинет.
 
Ларочка спешно расставила чашки и блюдца. А потом украдкой и с нескрываемой улыбкой достала из кармана пиджака шуршащую упаковку горького шоколада.
 
– Ба! – обрадовался доктор. – Что это у нас?!
 
– Алексей Валерьевич оставил, – смущённо ответила Ларочка.
 
– Ох уж этот Алексей Валерьевич! Наш Ален Делон!
 
Ларочка весело засмеялась, прикрывая смущённое лицо плиткой шоколада.
 
– Что? – спросил доктор. – Наш господин Григорьев заезжал оплатить счета своего друга, товарища Сугробина?
 
– Да, – ответила Ларочка, уже предвкушая историю этого молодого человека.
 
– Ну что ж, – весело сказал доктор, – разворачивайте вашу шоколадку! Начнём!
 
Ларочка быстро распечатала шуршащую упаковку, поломала плитку на дольки и поровну разделила их на два блюдца.
 
– Товарищ Сугробин, – начал доктор, отхлебнув чаю, – личность весьма неординарная. Начать нужно с того, что он родился в семье – как у нас принято говорить – неблагополучной. Отец часто выпивал. Чем он конкретно занимался, я так и не понял. Подрабатывал то там, то сям. Специальностей в его трудовой книжке хватило бы на целую бригаду: электрик, сантехник, охранник, мясник, грузчик и тому подобные должности, не требующие высокой квалификации. Надо ли говорить, что сын не имел для себя высокого нравственного примера? С другой стороны, ребёнок был часто предоставлен самому себе. Был в немалой степени воспитан улицей. Но не сказать, что был хулиганом. В школе то он учился неплохо. Скорее, ему не хватало именно домашнего контроля над обучением. Мать буквально вкалывала продавщицей в гастрономе. Здесь нужно сказать, что всего в семье было четверо детей. Вы же, Ларочка, человек с высшим образованием, не мне вам говорить об общемировой тенденции к тому, что многодетность чаще всего идёт рука об руку с нищетой.
 
– Мугу, – сквозь глоток чая согласно промычала Ларочка.
 
– Ну так вот. Наш герой был вторым по старшинству в семье. А остальные трое детей – девочки.
 
– Вот так да-а-а! – вырвалось у Ларочки.
 
– Ага! Но не нужно сразу в этом искать психопатологию нашего героя. Скорее наоборот – сей факт заложил в него определённую долю мужественности, ответственности за своих сестёр. И как следствие, он умел постоять и за себя, за свои убеждения.
 
Доктор откусил половинку дольки шоколада, запил чаем и продолжил:
 
– Но именно поэтому, Ларочка, я вам всё время говорю, что психопатология – отклонение от нормы лишь условное. Мы, психотерапевты, да и общество в целом, чаще ищем причины этих отклонений в каких-то негативных влияниях на человека. Но нередко бывает так, что косвенными причинами психопатологий могут быть и условные позитивные влияния. В частности, чрезмерное чувство ответственности и чопорная мужественность, которая местами не позволяет принять собственные слабости и позволить себе принять помощь со стороны, могут оказаться причинами серьёзных психических отклонений.
 
Как я уже сказал, отец семейства был пристрастен к выпивке и в семейной жизни принимал лишь посредственное участие. И в этом была, по моему убеждению, главная причина повышенного чувства ответственности нашего героя за сестёр. В школьные годы эта ответственность выражалась лишь эпизодично и не осознавалась. Но в подростковом возрасте, когда сын начал вступать с отцом в прямые конфронтации, эта ответственность приняла более явные формы. С одной стороны, как я уже сказал, не имея высоких нравственных примеров, сын последовал по стопам отца и также начал проявлять тяготу к выпивке. Отец приветствовал сына, когда тот разделял с ним собутыльные интересы, и начинались такие посиделки позитивно. Но как только степень опьянения доходила до определённой стадии, наружу у сына выползало его внутреннее неприятие отцовской позиции, и это находило воплощение в конфликтах с отцом.
 
Сыну хотелось показать отцу, что он неправ, выбрав такой образ жизни. И часто всё делал наперерез отцу. Отец, находясь при советской власти на обочине жизни и не разделяя общесоветских патриотических настроений, презирал все области деятельности, которые считались прогосударственными. Он презирал полицейских, врачей, но более всего – военнослужащих, как олицетворение милитаризированной сущности советского государства, которое определило военнослужащих в разряд интеллигенции, то есть образцов высоконравственных людей. Это откровенно бесило отца.
 
Так вот. Сын, желая насолить отцу, выбрал для себя путь военнослужащего. Вопреки всяческим советам отца, который склонял его к гражданской специальности, к поступлению в профессиональное училище, сын поступил в военное училище. Мать и сёстры поддерживали его и каждый раз, когда наш герой возвращался домой на побывку, красивый, стройный, в военной форме, обласкивали его своим вниманием. Отец же в эти дни старался пребывать вне дома и обществу сына предпочитал общество своих товарищей собутыльников.
 
И вот здесь то, Ларочка, нам и нужно вывести на сцену истории нашего героя его друга, вам уже знакомого – Алексея Григорьева. Они дружили со школы. После чего их дороги на некоторое время разошлись. Сугробин выбрал путь офицера. Григорьев же остался на гражданке и поступил в коммерческий колледж. Но случилось так, что Григорьев начал проявлять интерес к младшей сестре Сугробина. У них завязались отношения. И может быть, наш герой не был бы против этих отношений, если бы не одно НО. Дело было в том, как к личности Григорьева относился отец Сугробина. Он в нём буквально души не чаял! Принимал его в своём доме так тепло, как обычно отцу свойственно принимать своего сына и как он никогда не встречал собственного сына. Разумеется, это был своего рода отцовский протест против выбора сына, да и в коммерческой деятельности Григорьева он видел своего рода противопоставление советской идеологии. И с неподдельным интересом отец слушал рассказы Григорьева о счастливом демократическом будущем России. Надо ли говорить, что такое положение дел выводило нашего героя из себя?
 
Ларочка понимающе покивала головой.
 
– После развала СССР, – продолжил доктор, – Григорьев нашёл выход для своих коммерческих способностей и – как тогда говорили – выбился в люди. Сугробина же ждала нелёгкая участь постсоветского офицера – выживаемость при новых свободнорыночных условиях. Он начал презирать себя за то, что для собственной выживаемости вместо того, чтобы выполнять свой естественный офицерский долг, ему приходилось отправлять взводы солдат на строительство дач для “новых русских”. Поэтому, как бы странно это ни прозвучало, начавшуюся тогда войну в Чечне он воспринял как спасение, как возможность наконец зарабатывать на жизнь тем, чему его учили.
 
Отец, разумеется, воспринял это решение сына крайне негативно и, находясь в тот момент в изрядном алкогольном опьянении, бросил ему: “Можешь нахуй оттуда не возвращаться!”
 
Здесь Ларочка осмелилась прервать доктора, задав, по её мнению, важный вопрос:
 
– И в этом случае, Дмитрий Борисович, вы также полагаете, что отец не виноват?
 
– Благодарю за своевременный и такой правильный вопрос, Ларочка. Конечно же, и в этом случае отец не виноват. На самом деле он пытался оградить сына от слепого следования рабской государственной идеологии. Ведь по его мнению именно эта рабская идеология привела его, отца, к нищете.
 
– Да, понимаю. – сказала Ларочка. А доктор продолжил:
 
– И по иронии судьбы так случилось, что сын действительно ни разу не вернулся домой, все свои отпуска он проводил там, на передовой. Но в первый раз он вернулся домой лишь тогда, когда ему пришла новость, что отец умер. Одним утром его обнаружил дворник лежащим лицом в луже.
 
Ларочка вновь не смогла сдержать слёзы.
 
Заметив это, доктор прервался. Сделал несколько глотков чая и закусил шоколадкой.
 
Ларочка утёрла слёзы и спросила:
 
– И как впоследствии складывались отношения Сугробина и Григорьева?
 
– Ох, Ларочка! – вздохнул доктор. – Всё очень непросто. С одной стороны, смерть отца Сугробина как будто примирила друзей. И во всех наших беседах Сугробин постоянно намекает на то, что пребывает в отличных отношениях с Григорьевым. Хвалит его за его находчивость, дерзость и упёртость в своих целях и даже отзывается о нём как о хорошем муже своей сестры. Но я ему не верю.
 
– Почему? – озадачилась Ларочка.
 
– Понимаете, Ларочка, психотерапевта с большим практическим опытом обмануть очень сложно. И во всех этих дифирамбах в сторону Григорьева прослеживается глубокая зависть и обида. Более того, я даже подозреваю, что наш дорогой Сугробин что-то против него затевает.
 
– Что?! – испуганно спросила Ларочка.
 
– Не переживайте, Ларочка, вряд ли дело идёт о физической расправе, всяким там вызовам на дуэль. Я не зря заметил в начале рассказа, что Сугробин – личность неординарная, непростая. Он может прикидываться дурачком, но на самом деле таковым не является. И в моей голове никак не укладывается одна несостыковка. Как вы уже поняли, наш герой является человеком высокой гордости. Так вот, спрошу я вас, как человек такой высокой гордости мог согласиться работать на человека, который, по сути, встал между ним и его отцом?
 
– Да, – подтвердила Ларочка, – как-то не вяжется.
 
– Не вяжется, Ларочка! – вновь привычно возбудился доктор. – Вообще никак не вяжется! – и далее продолжил уже спокойным тоном: – Вот поэтому я и подозреваю, что Сугробин лишь позволил своему другу, в кавычках, устроить себя на работу лишь для того, чтобы каким-то образом повлиять на положение дел в его фирме и – возможно даже – привести эти дела в плачевное состояние.
 
– Да вы что?! – засомневалась Ларочка. – Неужели вы полагаете, что Сугробин на это способен?
 
– Да, Ларочка. Именно Сугробин то на это и способен.
 
– Но как же его ответственность? Ведь вы же сами сказали, что с детства он чувствовал ответственность за своих сестёр.
 
– Ответственность, Ларочка… – доктор выдержал паузу, глотнул чаю и продолжил: – Всю некогда бывшую ответственность, к сожалению, поглотил алкоголь. Как вы понимаете, Ларочка, в Чечне ему пришлось насмотреться на всякое… И многие, вернувшись из этого ада, уже не смогли найти себе место в новой российской реальности. Из таких оказался и наш герой. Физически он продолжил существовать и даже обзавёлся семьёй. Но душа его осталась где-то там, среди Кавказских гор, с теми, кто оттуда не вернулся. И самое прискорбное, что таким образом наш герой продолжил традицию своего отца не только в отношении к алкоголю, но и в отношении уже к своему сыну. Интуитивно он испытывает к нему всё больше и больше апатии.
 
– Да-а-а, – констатировала Ларочка, – “Отцы и дети”... – и потом спросила: – И что же вы будете… – потом резко исправилась: – И что же мы будем делать? Как мы будем помогать Сугробину?
 
– Проблема Сугробина в том, что из-за вышеперечисленных событий он перестал верить людям. Вот выше мы обсудили вопрос о том, что, в сущности, его отец не виноват. Но ведь и Грегорьев то, по большому счёту, ни в чём не виноват. Он искренне хочет помочь другу, разумеется не без чувства собственной вины перед ним за его отца. Но Сугробин из-за своего чувства глубокой обиды не видит этой искренности. Да что там говорить, он и во мне не видит друга, не доверяет мне, видит во мне лишь стороннего наблюдателя своей жизни, но никак не полноценного его участника. Это такая типичная замкнутость алкоголика в своём внутреннем мире, невосприятие других как части своего бытия.
 
– И что же делать? – нетерпеливо спросила Ларочка.
 
– Ну, здесь лекарство только одно: говорить клиенту правду. Правду о своих подозрениях по поводу его разрушительных планов по отношению к Григорьеву. И пускай эти подозрения не оправдаются, пускай я даже прослыву в его мыслях эдаким параноиком, насмотревшимся детективов, но мой врачебный, да и человеческий долг обязывают меня свои подозрения высказать. И далее, уже исходя из его реакции на мои подозрения, действовать по обстановке. Если мои подозрения будут оправданы, тогда начинать убеждать его в том, что последствия его действий будут необратимы и в прямом смысле катастрофическими не только для него, но и для многих судеб: его собственной семьи, семьи его сестры, а также прочих людей, которые так или иначе связаны с этим проектом.
 
– Не хотите ли вы сказать… – озадачилась Ларочка, – что вы намерены рассказать Сугробину историю про семью заказчиков этого проекта?
 
– Я понимаю, что вы имеете в виду, Ларочка. Что я не имею права делиться с одним клиентом историями других клиентов. Врачебная тайна, все дела. Но… Надеюсь, вы уже успели понять моё нетрадиционное отношение к современной психиатрии? Врачебная тайна для меня ничто, если она не способствует общему исцелению общества. Тогда как правда для меня куда важнее.
 
Этим вечером перед Ларочкой встал довольно серьёзный нравственный вопрос. С одной стороны, она поддерживала доктора в его подходе, ведь такой подход действительно может помочь как минимум одному пациенту найти путь к исцелению. Но с другой стороны, если каждый психиатр начнёт использовать истории одних своих пациентов для исцеления других, не повлияет ли это на отношение общества к психиатрии в целом и не поставит под сомнение её методы, а значит – и цели?
 
9
 
Чёрная Toyota Land Cruiser Prado мчалась по шоссе вдоль побережья.
 
– Куда ты так несёшься? – укорительно спросила женщина мужа. – Мы никуда не опаздываем.
 
– Спокойно, Мамочка! – ответил мужчина. – Я просто хочу прибыть на место раньше всей этой шайки.
 
– За что ты их так невзлюбил? Вроде же серьёзная компания.
 
– По-серьёзному они могут только на бабки разводить. Ты знаешь, чем этот Григорьев занимался в 90-е, до строительного бизнеса?
 
– Не знаю, – ответила жена и посмотрела на мужа испуганным взглядом.
 
– Вот и я не знаю! Темнота полная! Никакой информации я нарыть не смог! И это при моих то связях в ГУВД! Как будто у этого Григорьева вообще нет прошлого. Или... он просто очень грамотно его скрывает. Где-то денег наворовал и теперь их по-умному через строительство отмывает. Принял на работу своих корешей, ОПГ-шников. Один алкаш конченый. Другого ты видела вообще? Славу этого? Огромный накачанный имбецил. По-любому в прошлом исполнитель самой грязной работы.

– Успокойся, Пузырёк ты мой! У тебя воображение разыгралось, – жена мгновение помолчала, потом добавила: – А даже если и так? Ну что ж, время было тяжёлое, каждый выживал как мог. Мы то с тобой – или ты уже забыл? – тоже несколько сомнительных сделок провернули. Рыбак рыбака, знаешь ли...
 
– Вот только не надо меня с этим отребьем сравнивать! – вспылил муж. – Я офицер! И если в сомнительных делах когда-то и участвовал, то сам того не зная!
 
– Всё, всё, всё, товарищ полковник! – поспешила успокоить его жена. И несколько километров они ехали молча. После чего жена вновь заговорила:
 
– Я только прошу тебя, держи себя в руках.
 
Муж молчал и лишь осудительно смотрел на жену исподлобья. Жена выдержала паузу, как будто сомневаясь, стоит ли ей это говорить, но всё же осмелилась:
 
– Ты же всё ещё помнишь, для чего... Ради кого мы это всё...
 
– Не надо... – перебил её муж.
 
– Но мы ведь даже не обсуждаем...
 
– И не будем обсуждать! – неожиданно выкрикнул муж.
 
Жена закрыла лицо руками, не в силах сдержать слёзы. Муж резко начал тормозить и съехал на обочину. Жена быстро утёрла лицо, как будто стыдясь своих слёз. Муж несколько минут просто сидел молча, держась за руль и смотря вперёд. Собравшись с мыслями, он спокойно сказал:
 
– Мамочка, тебе не стоит посещать этого психолога. Он только беспокоит твою память своими глупыми расспросами...
 
– Замолчи! Замолчи! – неожиданно для него выкрикнула она. Потом стыдливо прикрыла рот рукой, открыла дверь, выскочила из машины и быстрым шагом пошла в сторону берега.
 
Муж оторопело смотрел ей вслед. Ведь ещё никогда она не позволяла себе разговаривать с ним таким тоном. И только когда она скрылась за песчаным холмом и соснами, он вышел из машины. С раздражением он достал из салона свою трость и, опираясь на неё, медленно поковылял за женой, сам себе сказав вслух:
 
– Да погоди ты, я не могу так быстро по этим шишкам...
 
С трудом он поднялся на холм. Сразу увидел жену, она сидела в старой лодке на пляже и глядела в морскую даль. Он стал аккуратно спускаться с холма. Но вдруг споткнулся о торчащий корень сосны и с возгласом: – Бля-я-я! – грохнулся на песок.
 
Встал. Отряхнулся. Подобрал трость и вновь стал спускаться, бормоча что-то зло и неразборчиво.
 
Жена обернулась, почувствовав его приближение. Но сразу отвернулась.
 
Приблизившись, муж молча влез в лодку и сел на соседней скамье. И так они сидели молча несколько минут, глядя на водную гладь. Потом муж, пересилив свою надменность, сказал:
 
– Я помню... Ты не думай, что я не помню. Не было ни одного дня, чтобы я не вспоминал... его...
 
При этих словах жена повернулась к нему. И муж продолжил:
 
– Но... видимо, каждый переживает такие события по-своему. Жизнь такая штука... знаешь ли... Её не объяснишь в рамках кабинета психотерапевта. Её можно только прожить, и всё... Но ты не подумай. Я не против всего этого. Я, наверное, погорячился, сказав, чтобы ты бросила это дело. Просто с тех пор, как ты начала посещать этого доктора, мне показалось, что ты только глубже начала уходить в себя. До этого ты вся была в работе. А теперь я часто нахожу тебя в глубокой задумчивости. Вот поэтому мне, может, и показалось, что тебе от этих сеансов становится только хуже. Но если ты считаешь, что это тебе помогает, то я больше не буду лезть в это дело. Но... Ты только пойми меня правильно... Моя жизнь – это моя жизнь. Не то чтобы я не верю в эффекты от этих сеансов. Вероятно, какие-то эффекты от них есть. Но я осознанно выбираю такую жизнь. И не потому, что мне нравится страдать, и даже не потому, что я заслуживаю эти страдания, а потому, что только через эти страдания я ощущаю, что я всё ещё жив. Видимо, счастливая жизнь не по мне. В сказки психотерапевтов, священников и политиков про счастливую жизнь я не верю. Я верю просто в жизнь, в такую, какая она есть, принимаю её такой, какая она есть, не жду от неё никаких чудес, и от этого мне жить проще.
 
Жена ничего на это не сказала, а лишь пересела к мужу и обняла его.
 
10
 
Даша проснулась от тихого шороха. Сначала ей показалось, что этот звук ей приснился. Но шорох вновь продолжился. Она посмотрела на пустую детскую кроватку у окна. Присела на край постели и прислушалась. Теперь звук был больше похож не на шорох, а на то, как будто кто-то тихонько стучит. Даша встала и направилась к двери. Открыла дверь и вновь прислушалась. Звук доносился явно с кухни. И она пошла на кухню. Дверь была закрыта. Звук был отчётливым, но всё же его природа была неясной. Даша аккуратно, словно боясь спугнуть того, кто этот звук производит, открыла дверь и увидела сына, который сидел на полу и собирал конструктор Lego.
 
– Не складывается, – с досадой сказал ребёнок, не поднимая глаз на мать.
 
– А что ты пытаешься собрать? – спросила мама.
 
– Мир, – уверенным голосом сказал сын.
 
– Давай я тебе помогу, – сказала мама.
 
– Нет, – спокойно и так же не поднимая глаз ответил сын, – я должен сам.
 
– Но почему ты не хочешь, – обидчиво спросила мама, – чтобы я тебе помогла?
 
– Понимаешь, мама, ты смотришь на мир через призму собственной обусловленности. И это никак не поможет мне увидеть мир таким, какой он есть на самом деле.
 
– А какой он? – с неподдельным интересом спросила мама.
 
– Я бы так не ставил вопрос. Я бы в первую очередь спросил себя: каким я хочу, чтобы был этот мир? И в зависимости от ответа начал изо всех своих сил и возможностей делать его таким, каким мне хочется.
 
– Но разве два этих убеждения не противоречат друг другу? Сначала ты говоришь, что мир такой, какой он есть. А потом – что мир должен быть таким, каким хочется тебе.
 
– Противоречие есть лишь на первый взгляд. Но если за основу взять то, что мир мы воспринимаем мозгом и объясняем его себе мозговой активностью, значит мир есть лишь то, что мы о нём думаем. И тогда он действительно одновременно и такой, какой он есть, и такой, как хочется тебе.
 
– Ну... – неуверенно спросила мама, – и что же ты решил?
 
– Вот в том то и дело, что пока ещё не решил. Пока не складывается.
 
– Может быть, ты боишься?.. Может быть, ты боишься отца?
 
– Не столько самого отца, – сказал сын, – сколько его странной мечты, которая даже отсюда кажется мне более реальной, чем я сам.
 
На этой мысли сына сон Даши прервался. Она резко приняла положение сидя, схватилась за живот, впервые почувствовав движение новой жизни внутри себя.
 
11
 
Когда корпоративная вечеринка по случаю юбилея клиники Дмитрия Борисовича подошла к концу и все сотрудники разъехались по домам, в клинике остались только Дмитрий Борисович, Ларочка и уборщица.
 
За традиционной чашкой чая Ларочка полюбопытствовала у доктора, каким образом и на каком этапе своего жизненного пути он пришёл к мысли стать психотерапевтом.
 
– Это довольно долгая история, – сказал доктор. – Боюсь наскучить вам в такой радостный вечер.
 
– Ну пожалуйста! Пожалуйста! – взмолилась Ларочка. – Вы ведь так много рассказываете о своих пациентах, но так мало о себе.
 
– Да-а-а... А ведь вы совершенно правы, Ларочка. Не удовлетворить вашу естественную любознательность означало бы отойти от собственных принципов открытости.
 
Ларочка начала ёрзать в кресле так, как это обычно делают, устраиваясь поудобнее перед просмотром интересного фильма. И доктор начал свой рассказ:
 
– Дело в том, что мама покинула нас с отцом очень рано. Настолько рано, что я практически её не помню. Причина её ухода из жизни мне до сих пор не ясна. Отец всегда был скрытен по натуре. А может быть, и просто хотел оградить меня от излишних переживаний по этому поводу. Но всё же где-то в подсознании у меня сохранился её светлый образ, если выражаться языком научным, по всей видимости, он сохранился посредством её вербальных посылов. Я не помню её лица, фигуры, цвета волос и глаз, но я слово помню её голос.
 
Воспитывала меня бабушка, и именно она, пожалуй, была для меня самым близким человеком. Отец был директором школы и по совместительству учителем по литературе в старших классах, в его ведомстве было слишком много детей, чтобы он мог уделять достаточно времени одному ребёнку, пусть даже и сыну. Но вы не подумайте, ни тогда не было, ни сейчас не осталось у меня никакой обиды на отца. Напротив, в детстве я охотно помогал ему в его делах: сортировал работы учеников, по мере своих сил и способностей помогал в разных организационных вопросах. Отец любил рассказывать о своих учениках, о способных и отстающих, о возможных причинах их способностей или неуспеваемости. И видимо, уже тогда я неосознанно старался анализировать психотипы детей.
 
– Ага-а-а... – утвердительно сказала Ларочка. И доктор продолжил:
 
– В общем, наши отношения с отцом складывались неоднозначно. Он никогда не был ласков со мной, но при этом делал для меня всё необходимое, словно хладнокровно исполняя отцовский долг. Ни разу мы с ним не разговаривали – что называется – по душам, не обсуждали наши с ним отношения, не говорили о маме, все разговоры сводились либо к обсуждению сторонних людей и ситуаций, либо к конкретным указаниям и наставлениям. Надо ли говорить, что мне не хватало отцовского тепла? Но, разумеется, тогда я этого не осознавал, принимая мир таким, какой он есть.
 
Моим выбором специальности отец был доволен, в своей хладнокровной манере выразил согласие. Но мои соображения по психологии его не интересовали, все мои рассказы он слушал лишь поверхностно, всегда чем-то занимаясь параллельно.
 
И наверное, вся моя жизнь вот так бы и прошла, в серой предсказуемости. Примерно на четвёртом курсе института я начал сомневаться в своём выборе. Не знаю. Вряд ли это было связано с отцовским безразличием. Скорее с банальным юношеским страхом перед практикой. В то время я ещё заинтересовался философией, и чёрт его знает – но маятник моих предпочтений вполне мог качнуться и в эту сторону.
 
Думаю, что окончательно в своей нынешней профессии я утвердился после следующего события. Позвонила бабушка и сказала, что отец застрелился. Как какой-нибудь Курт Кобейн или Эрнест Хемингуэй. Он любил охоту, так же как его кумиры Некрасов и Тургенев, так что выбор способа ухода из жизни был очевиден. Другой вопрос: почему?
 
Этот вопрос мучил меня на протяжении многих лет. Я пытался что-то выведать у бабушки, но она настойчиво попросила меня не беспокоить её воспоминания в связи с её слабым сердцем. Но всё же косвенно причину я для себя объяснил так. Изучая похожие случаи холодных отношений между отцом и сыном и последующие их исходы, я выявил, что в некоторых ситуациях такое отношение отца к сыну может быть следствием смерти жены из-за осложнений после родов. То есть патологической уверенностью отца, что ребёнок стал виновником смерти его возлюбленной. В моём случае установить подлинность этого предположения не представлялось возможным, поэтому причину я определил лишь косвенно.
 
Таким вот образом, сам того не осознавая, продолжая всё глубже и глубже копать истории психических заболеваний, я окончательно выбрал свой путь.
 
– Может быть, – спросила Ларочка, – именно поэтому вы тяготеете к пациентам с такими же сложными отношениями между отцом и сыном?
 
– Да, Ларочка. Вы абсолютно правы. Грех тут отнекиваться. В этой связи могу даже рассказать одну примечательную историю, из-за которой я, собственно, обосновался здесь, в этом городке.
 
– Так-так... – заинтересовалась Ларочка.
 
– Дело в том, что мне приснился сон.
 
– Сон?
 
– Да. Я тогда был интерном в психиатрической клинике, в которой содержались душевнобольные со сложными диагнозами. Работы было очень много, уставал я чертовски. И однажды заснул прямо в ординаторской. Мне приснилась мать. Я, разумеется, задал ей вполне логичный вопрос: почему ушла она, и почему ушёл отец, и являюсь ли я тому причиной. На что она мне ответила: "Отправляйся к морю".
 
– Отправляйся к морю?
 
– Да.
 
– И всё?
 
– И всё. Я тогда не придал этому сну особого значения. Но через несколько лет случилось так, что я приехал в этот городок отдыхать. И случайно встретил здесь бывшего сокурсника, которому родители помогли организовать здесь частную клинику. Он пригласил меня к себе в помощники. Изначально я отказался. Но когда ознакомился с историями пациентов, меня это заинтересовало. К тому же, подумал я, что я теряю? Практику в дурке? Позже мой друг отошёл от врачебной практики и начал распространять свой бизнес по франшизе. Сначала я был по сути управляющим этого филиала, а через несколько лет – и это совпало с финансовыми сложностями моего друга – я выкупил у него клинику.
 
– И теперь... вы здесь главный...
 
– Да. Но не это самое важное. Куда важнее та революция, которую я здесь совершаю. Мой подход к клиентам помог мне не только отстроиться от конкурентов, но и выжить в кризис. И теперь я чувствую себя здесь как дома. Здесь я обзавёлся семьёй. И вообще, чувствую ответственность за жителей этого городка.
 
– Но, – сказала Ларочка, – не является ли ваше чувство ответственности такой же патологией, как у Сугробина?
 
– Я тоже об этом думал. Но вот ведь до чего я додумался. Где вообще начинается и заканчивается ответственность? Где вообще её границы? И существуют ли таковые? Неужели ответственность моя ограничивается рамками этого кабинета? Если мы, как говорил Достоевский, должны быть ответственны за весь мир, то почему я должен тешить себя иллюзией, что здесь, в рамках этого кабинета, я сделал всё от меня зависящее, а то, что находится за пределами этого кабинета, – не моё дело? Что это за полутерапия такая? Недотерапия. Ведь вся жизнь моих клиентов проходит как раз за пределами этого кабинета. Так, может, мне уже пора выйти за пределы? Всё чаще и чаще я замечаю, что могу повлиять на события в реальной жизни, но рамки профессии меня останавливают.
 
– К чему вы клоните, Дмитрий Борисович?
 
– Ларочка, дорогая моя, через несколько дней состоится встреча Сугробина с людьми, чьи судьбы для меня стали небезразличны! И я отчётливо понимаю, что на этой встрече произойдёт что-то очень... драматическое. Неужели я, зная это, решу просто отсидеться в этом кабинете, ожидая последствий и потом лишь разгребая макулатуру новых пациентов?
 
Этот разговор сильно озадачил Ларочку. Она понимала, что революционный подход доктора может обернуться катастрофой для всей психиатрии. Но при этом ощущала, что находится на пороге какого-то большого открытия. Да и как она смогла бы остановить Дмитрия Борисовича? Ведь в его порывах не было ничего противозаконного и – чёрт побери! – противоестественного.
 
12
 
Утро воскресенья особенно задалось. На небе ни облачка. На море штиль. Несколько рыбацких лодок возвращались с утреннего жора. Жирные чайки вальяжно прогуливались по пляжу.
 
Сугробин сидел на скамейке перед домом, смотрел на сосны и думал: "Вот деревья – они ведь только кажутся простыми. Но за свой век скольких событий они были свидетелями? И что из того, что они не могут рассказать об этих событиях? И почему это не могут? Может быть, как раз таки могут. Просто мы не в состоянии расшифровать эти рассказы. А на самом деле они не молчат, а ежесекундно кричат..."
 
С этой мыслью Сугробин нервно пощупал правый карман джинсов. И нащупав там то, что не хотел забыть дома, успокоился.
 
Слава и Григорьев что-то бурно обсуждали в доме. Потом раздался звонок сотового Григорьева.
 
– Да, мы на месте, ждём, – ответил Григорьев.
 
Через полчаса к дому подъехал чёрный Land Cruiser Prado. Из него вышел мужчина и, опираясь на трость, пошёл к калитке.
 
– Приветствую вас! – сказал Григорьев, поспешив навстречу мужчине и протягивая ему руку. – Наконец-то мы можем познакомиться лично.
 
– Да, – сказал мужчина. – И я рад знакомству, – и пожал руку.
 
– Разрешите вам представить, – сказал Григорьев, – это Слава, наш проектировщик, а это наш... – Григорьев обернулся вокруг, ища взглядом Сугробина, и, не найдя его, спросил Славу: – А где наш бригадир?
 
– Только что был здесь, – ответил Слава. – Наверно, в дом зашёл.
 
– Ну что ж, – сказал Григорьев, обращаясь к мужчине, – может быть, тогда и пройдём в дом?
 
– Да, – ответил мужчина, – давайте.
 
Они вошли в дом и сразу же увидели Сугробина. Он стоял спиной к вошедшим.
 
– А вот и наш... – начал было Григорьев.
 
– Бригадир! – громко перебил его Сугробин и повернулся. В руке у него была открытая бутылка водки. Он поднёс бутылку ко рту, резко опрокинул её и отхлебнул, а потом шумно занюхал рукавом.
 
– Ты чё творишь?! – сказал Григорьев и хотел уже было рвануть к Сугробину. Но тот резко достал из кармана пистолет, направил в лицо Григорьеву и произнёс:
 
– Ц, ц, ц! Не стоит!
 
Григорьев инстинктивно поднял руки.
 
– Ребята, – испуганно сказал мужчина, – я, видимо, ошибся адресом...
 
– О нет, уважаемый! – сказал Сугробин. – Вы не ошиблись! Ошибся вот он, – указав дулом пистолета на Григорьева, – когда вдруг почему-то решил, что ему прощены все прегрешения.
 
– Опусти пистолет, придурок, – сказал Слава.
 
– Закрой свой рот и больше никогда меня не перебивай! – крикнул Сугробин, резко повернув пистолет в его сторону.
 
В этот момент Григорьев совершил какое-то неловкое движение, Сугробин повернул голову, и мужчина, оказавшись вне поля зрения Сугробина, расторопно ударил его тростью по руке. Инстинктивно Сугробин нажал на курок. Бах! И пуля пробила закрытую дверь. Слава накинулся на Сугробина и повалил его на пол. Тут же подбежал Григорьев и ногой выбил пистолет из его руки.
 
– Все живы?! – вытирая пот со лба, спросил Григорьев.
 
– Я убью тебя! Сука! – заорал Сугробин, попытавшись вырваться, а потом захрипел от злости.
 
Полиция приехала быстро, обнаружив на месте уже задержанного подозреваемого, троих свидетелей, а перед домом убитого шальной пулей Дмитрия Борисовича.
 
13
 
За день до этого.
 
– Дмитрий Борисович, – сказала Ларочка, – вы уверены в том, что вам следует вмешиваться?
 
– Да, Ларочка, – спокойно ответил доктор, – я уверен. Ещё никогда я не был так уверен.
 
– Но... Если вы сами пострадаете?
 
– Ну что ж, значит, такова моя судьба.
 
– Судьба?! Вы это серьёзно?!
 
– Да. В конце концов, кто-то должен прекратить это.
 
– Но почему именно вы?! У меня каждый раз складывается ощущение, что вы что-то недоговариваете.
 
– Да, Ларочка, недоговариваю.
 
Доктор пристально посмотрел в напуганные глаза Ларочки, сел в кресло, выдержал паузу и сказал:
 
– Теперь, наверно, уже можно вам всё рассказать...
 
– Да уж, будьте любезны! – сказала Ларочка, придвинула стул и села.
 
– С чего же начать?.. – вслух задумался доктор. – Да, пожалуй, с этого... Несколько месяцев назад я начал получать анонимные письма, подписанные одной буквой – Д. Писала девушка. Не имея возможности посещать психотерапевта, она пыталась таким образом получить хоть какую-то психологическую помощь. Она была беременна, и поначалу мне эта ситуация показалась вполне обыденной. Страх перед родами и попытки скрыть этот страх от мужа. В первом же письме она попросила оставить ей ответ в условленном месте – в старой лодке на пляже. Так мы и начали тайную переписку. Как я уже сказал, поначалу я не видел в этом ничего особенного. Но в очередном письме она описала один свой сон. В следующем – ещё один. И так далее. В общем, я начал изучать её сны.
 
Дело в том, что, ещё будучи студентом, я изучал концепции сновидений Фрейда, Фромма и других учёных. Но все эти концепции меня не устраивали. И как я вам уже ранее рассказывал, я увлекался философией. И в одной из философий снам уделяется особое внимание. И когда я начал изучать сны этой девушки, я вспомнил про эту философию, и у меня вдруг стала вырисовываться довольно интересная картина происходящего.
 
Согласно этой философии мы одновременно проживаем бесконечное количество жизней, при этом в разных жизнях мы можем принимать совершенно разные решения, что приводит нас к разным последствиям. В так называемой реальности эти параллельные жизни как будто не пересекаются. Но вот во снах!.. Согласно этой философии именно поэтому в наших снах мы можем видеть себя в совершенно разных ролях, иногда более счастливых, иногда наоборот, но именно во снах, в глубине нашего подсознания, всплывают связи между нашими параллельными жизнями.
 
И сны этой девушки натолкнули меня на мысль, что в этом городке происходят какие-то странные события. История каждого из моих пациентов как будто представляет один из вариантов параллельной жизни одного и того же человека.
 
– Того мальчика? – спросила Ларочка.
 
– Да. И тогда я начал ещё глубже изучать эту философию и узнал, что существует метод, который позволяет человеку в течение одной жизни вырваться из бесконечного круга страданий. Но самостоятельно этот человек прийти к этому методу не в силах. Для этого ему необходима помощь наставника, гуру.
 
И вот здесь то я и начал свою революцию. Поначалу меня мучили нравственные вопросы. Типа: какое я имею право примерять на себя роль бога или там ангела-хранителя? Но, во-первых, я человек учёный и в бога не верю. А даже, подумал я, если он и существует, то тогда никто иной, кроме него, и не мог вложить в мою голову такие мысли, а значит – я делаю всё правильно.
 
Итак, чем глубже я изучал этот метод, тем более убеждался, что психиатрия как наука находится на младенческой стадии развития. До сих пор мы рассматривали психопатологию как субъективную реакцию на жизнь, тогда как это вообще никакая не патология, а лишь одна из форм нашего сложного многоуровневого сознания.
 
Но наука опирается на доказательства. Как мне доказать эту теорию? И вот для этого мне и понадобился помощник... – доктор с улыбкой взглянул на Ларочку.
 
– Я-я-я?! – опешила она.
 
– Да, Ларочка. Мне нужен был человек, ум которого ещё не обусловлен рамками всяческих научных концепций. Мне нужен был ум, который слепо поверит в мою революцию. Но при этом ум скрупулёзный, который поможет систематизировать мои исследования. Все они здесь, – доктор приоткрыл ящик стола. – В этом столе история моих нетрадиционных заключений по всем пациентам.
 
– Дмитрий Борисович, вы сейчас так говорите, словно оглашаете завещание.
 
– Ну вы же сами верно заметили, что при таком подходе со мной может случиться всё что угодно. Вот поэтому мне и нужен компаньон, который в случае – не дай бог – моего отхода от дел сможет разобраться, проанализировать, повлияло ли каким-то образом моё прямое вмешательство на судьбы пациентов.
 
– То есть вы предлагаете мне стать вашим компаньоном?
 
– Не просто компаньоном, а полноправным приемником.
 
Эту ночь Ларочка не могла уснуть. Она то переживала за доктора, то обдумывала его предложение. Ведь это, с одной стороны, такая ответственность, но и такой соблазн – стать помощником... Кого? Бога? А может, наоборот – дьявола?
 
14
 
После похорон Дмитрия Борисовича Ларочка опустошённая вернулась в клинику. Потихоньку она открыла дверь его кабинета, вошла. Подошла к столу и присела на стул.
 
"Больше никогда он не попросит меня принести две чашки чая", – подумала Ларочка и заплакала.
 
Немного успокоившись, она подумала: "Что теперь делать?.. Но... Чего бы хотел Дмитрий Борисович? Он, вероятно, хотел бы довести своё дело до конца..."
 
Тут Ларочка увидела на столе папку с историей Сугробина. Видимо, перед тем как ехать на встречу, доктор решил ещё раз изучить документы.
 
Ларочка открыла папку и начала читать. Потом вдруг резко вскрикнула: – Ах! – Она вспомнила, что доктор так часто наставлял её не обращать внимания на социальные условности из личных дел, что это вошло в её привычку. Но теперь она вдруг заметила одну из таких условностей.
 
– Не может быть! – сказала она вслух. Потом резко вскочила и вместе с папкой побежала в администраторскую. Открыла картотеку. Достала другие папки. Прочитала имя первой клиентки: – Дарья Сергеевна. А её мужа звали Вячеслав Владимирович. – Потом быстро перелистала к её рассказу о сыне. – Как же звали мальчика? – пыталась вспомнить она. – А, вот: Дима... – Вновь открыла папку Сугробина. – Дмитрий Сугробин, – прочитала она.
 
– Дмитрий Борисович! – сказала она вслух и присела. – Не может быть! Но... Как? Как вы сами, Дмитрий Борисович, не смогли понять, что тот мальчик и Сугробин – это и есть вы? – Потом Ларочку вдруг осенило: – Ах! – произнесла она. – Дмитрий Борисович! Вы всё знали! И каждый раз, когда вы встречались с Сугробиным, вы знали, что беседуете с самим собой. А когда встречались с Дарьей Сергеевной... вы говорили... с мамой... И вы всё время, всегда, во всех своих жизнях стремились только к одному, к тому, чтобы поговорить с отцом... И вы верили... Вы свято верили, что ответ находится там, в этом злосчастном доме у моря...
 
Не в силах больше оставаться в клинике с этими мыслями, Ларочка вышла и села в машину. Цель была ясна. Она совершенно не знала, что она будет искать и зачем вообще туда ехать, но в этот момент времени для неё больше не существовало никакой другой цели.
 
Подъехав к дому, Ларочка вышла из машины. Несколько раз она прошлась вокруг дома. Потом присела на скамью с видом на море. Было ветрено. Она пристально всматривалась в набегающие волны и в качающиеся кроны сосен, словно надеясь, что они о чём-то расскажут. Но они молчали. Хотя казалось, что они кричали, просто их язык был ей непонятен.
 
Тогда Ларочка спустилась к морю. Она решила прогуляться по пляжу. Дошла до старой лодки. И вдруг что-то вспомнила. Она забралась в лодку и под одной из скамей нашла письмо. Спешно вскрыла его и прочитала:
 
"Дмитрий Борисович. Мне так жаль, так жаль, что с вами произошёл этот несчастный случай. И теперь я чувствую свою вину. Я знаю, что теперь вы никогда больше не прочтёте моё письмо. Но я всё равно оставлю его здесь. Мне просто очень хотелось... очень хотелось, чтобы вы знали, что своего сына я назову в честь вас. Ваша Д."
 
В этот момент Ларочке, как при озарении, всё стало ясно. Всё в её голове сложилось. Всё, кроме одного. Теперь одна мысль никак не давала ей покоя: "Кто во всей этой истории Я?.."
 
Послесловие
 
Я не претендую на истину. Не думаю, что вообще существует какая-либо истина, кроме той, в которую мы верим.
 
Тысячи тысяч людей в разные эпохи пытались построить собственные концепции сновидений. Среди них были и колдуны, и шаманы, и учёные, и писатели... Принять какую-то из этих концепций за единственную истину – по меньшей мере как-то странно. И я подумал: почему бы мне не придумать собственную концепцию? В конце концов, вряд ли за это я буду гореть в аду. Критика же читателя мне давно не страшна. Читатель волен интерпретировать прочитанное, как ему угодно. Также не думаю, что за содеянное мне придётся отвечать перед каким-либо богом. В богов я не верю. Во что я действительно верю, так это в то, что всё нами содеянное однажды превратится в песок на безжизненной планете. Так есть ли смысл переживать о том, что какой-то чудаковатый фантазёр придумал собственную концепцию сновидений?
 
Примерно в юношеские годы мне начал сниться один и тот же сон. Точнее, не сон в целом. Сны то были разными. Но всегда в этих снах присутствовало одно и то же место. Это место всегда выглядело по-разному, принимало причудливые формы, но я всегда его узнавал. Вы спросите, как я его узнавал? Очень просто. Это место всегда оставалось для меня недоступным. Мне всегда очень хотелось в него попасть, но по разным причинам мне это не удавалось. То это были какие-то тайные комнаты, то странные острова, до которых было не доплыть, то просто дорога с поворотом, за который мне не удавалось заглянуть... В общем, мрак полный )))
 
Эти сны меня, естественно, беспокоили. Что это за место, которое так к себе тянуло? Я начал изучать концепции сновидений, пытаясь в них найти ответы. Но ни одна из этих концепций так и не помогла мне разгадать тайну. И на каком-то этапе я бросил эту затею, посчитав, что понять суть этих снов мне просто не дано. Просто какая-то очень сложная игра подсознания.
 
В разные периоды жизни сны эти то возвращались, то уходили. Связать их с какими-то конкретными жизненными событиями было трудно, так как жизнь – штука довольно путанная.
 
В определённый период жизни я увлёкся бизнесом. Потратил на это несколько лет, кучу денег и нервов. И в конце концов пришёл к выводу, что бизнес – это не моё. Закрыл все свои проекты и вернулся к творчеству. И на этот раз, по всей видимости, вернулся окончательно. Но на этот раз не ставил перед собой никаких сверхожиданий. Просто начал наслаждаться самим творческим процессом. Думаю, вы уже понимаете, к чему я клоню. Да. Как только я вновь ушёл со всей головой в творчество, как только обрёл своё истинное предназначение, эти сны перестали приходить.
 
Оказывается, то место, которое мне снилось и в которое мне так хотелось попасть, было и не местом вовсе, а было тем образом жизни, о котором я всегда мечтал, – быть писателем. И избавившись от всего лишнего, сосредоточившись лишь на своём истинном предназначении, моё подсознание, выполнив свою функцию, перестало посредством снов указывать мне путь.
 
Скажете: “Сам придумал и сам поверил”. Да, разумеется. Но я это вам рассказал не для того, чтобы убедить вас в правильности своей концепции. А лишь для того, чтобы вы, может быть, хотя бы задумались, что и вы также имеете полную свободу сочинить собственную концепцию своих сновидений, собственную концепцию бытия, собственную концепцию вашего Я. Не бойтесь ничего. Не бойтесь никаких предрассудков, богов и прочих сил. Просто шагните вперёд, в неизвестность, в страх, в туман... Я не знаю, что ждёт вас за этим шагом: может, радость, может, горе, может, успех или забвение. Главное – сделайте этот шаг. Не оставайтесь с этой стороны страха, ибо эту сторону страха вы уже видели.
 
Итак, мне захотелось придумать для себя жизнь счастливую. Как говорится: “А что, вот так можно было?” Думаю, на этот вопрос каждый должен ответить сам. Я решил, раз уж нет ада и богов, то почему бы и нет? А коли так, тогда что останавливает меня продолжить цикл “Рассказов в стиле Дзен”? Если нет богов и демонов, то кто ж меня остановит? Ха! Я вас умоляю!..