У подножия Сизой горы, что упирается клыкастым пиком в облачное марево, в дубовом срубе вековал вдвоем с бурым волком Змей Горыныч. Каждое утро он бреет лезвием топора седые виски, вглядывается в озерную гладь, повязывает на лоб кожаный ремешок, стягивая длинные космы, приглаживает бороду и направляется в недра горы добывать руду. Один глаз у него с прищуром. Второй с немигающим остекленевшим взглядом.
Пятый век подряд Змей Горыныч вгрызается в нутро горы острозубым кайлом. Гора кряхтит, охает, иногда раскатисто грохочет, и тогда Змею приходится уворачиваться от камнепада. Он ухмыляется, отряхивает с себя каменную крошку, гладит нутро горы и говорит: "Эх-ма, разбушевалась. Ну, ну, милая, будет тебе сердиться."
Волк неизменно ждёт Змея у выхода из рудника, терпеливо положив бурую голову на передние лапы. На закате Змей Горыныч выходит из рудника, смотрит прищуренно на заваливающееся за дымный лес солнце, утирает лоб мощной мозолистой ладонью, сымает ремешок с головы и идет к озеру, смывать каменную пыль.
Ночь шустро подкрадывается на чёрных мягких лапках, принося с собою шорохи, шепот ветра, запутавшегося в маковках столетних сосен, да плеск рыб на озере. А может быть и русалок. Но Змей Горыныч знает, что русалок в озере отродясь не водилось. Волку не спится. Он смотрит на молочный лунный диск, иногда воет, а иногда срывается в лесное шуршание и возвращается только с рассветом, утомленный, взъерошенный, с мокрой шерстью.
В один из рассветов Змей Горыныч не дождался своего мохнатого друга. Он долго сидел на ступеньке у двери, но волк так и не появился. Солнце переползло через лесную макушку, взобралось на пик Сизой горы, пуская оттуда калёные стрелы-лучи на долину, волка все нет. Змей стоял у входа в рудник, крутил кайло в руке. Гора гостеприимно распахивала объятия, Змей же медлил, оглядываясь на дымный лес.
- Эй, дяденька! Не твой ли?
Змей Горыныч обернулся. Девица-молодица тащила на привязи волка, изредка охаживая его по бурым бокам концом веревки. Зверь упирался, грозился клыкастой пастью девице, та усмехалась и снова охаживала по боку. Несильно, так, завроде шутя. И волк повиновался, покорно склоняя голову.
- Мой. - ответил Змей.
- Што же не следишь за своим-то? У, негодник! - девица погрозила пальчиком волку.
- И чего натворил он?
Змей Горыныч свистнул, волк радостно припустил навстречу к нему, чуть не сбив с ног девицу. Та выпустила веревку из рук.
- Бед натворил! Поле с пшеницей вытоптал! Стадо овец порезал! Суку, что пасла овец, обрюхатил! Паршивец эдакий!
- Однако... - вымолвил Змей.
Прихватил громадной ручищей волка за загривок, потрепал для острастки!
Молодица же не удовлетворилась наказанием.
- Эээ, нет! Так не пойдет! Как ущерб возмещать будете, окаянные!?
Горыныч потупился, присел рядом с волком на корточки и спросил зверя: "Да, Бурый? Как быть-то? Допустим, пшеницу посеем заново, за овец денег отдадим. А што ж с приплодом делать, а? Нехорошо как вышло-то". Волк виновато тыкался мордой в грудь Змею Горынычу, скулил, нервно стучал хвостом по траве.
Девица всплеснула руками: "Ты погляди на их! Ни капли совести! Значит так: ноги што б вашей не было в моем лесу! А ты, - она пристально посмотрела на волка - даже думать не смей являться среди ночи в овчарню! Понял?"
Волк отвернулся, мол, не ему говорено.
- Явишься - отравлю! - вскрикнула девица, взмахнула подолом, сверкнула очами и в лесу растворилась!
Ошарашенный Змей Горыныч распутал узел на шее волка, снял веревку да и пошел в гору. Руда попадалась совсем плохая. А то и пустотелая. Горыныч так рубил породу, что кайло сломалось! Он в сердцах швырнул его оземь.
"Да как смеет эта пигалица угрожать?! Да кто она такая, чтобы запрещать им с волком в лес ходить?! Ишь, выискалась смелая! И этот хорош! Веревку позволил на шею повязать! Башку ниже плеч повесил, аки пёс побитый! А еще волк!"
Настроение испортилось, руда шла порожняя, кайло сломалось, волк у выхода дрых без задних лап, будто и не было ничего. В сердцах Змей плюнул и вышел из рудника.
Солнце ослепляло. Горыныч прикрыл ладонью прищуренный глаз и решительно направился к срубу. Там обрядился в охотничье. Проверил тетиву на луке, пересчитал стрелы, свистнул волка. Лес расступился замшелыми стволами, запахом прели, грибов, сосновой смолы щекотно облизнул Горынычу ноздри. Тот чихнул.
- А вот на твоё здоровьице! - гнусаво поприветствовал кто-то из куста можжевельника.
Змей увидел старичка, в широкополой шляпе, низенького, с округлым брюшком, подпоясанным жгутом из воловьей кожи.
- И тебе не хворать, мил человек. - ответил Змей Горыныч.
- Чай не захвораю - захихикал старичок. - Тебе б не захворать. Настасью обидел - жди грозу.
- Какую такую Настасью я обидел? - изумился Горыныч.
- Как какую? Ту самую! Что в чащобе живет, овец пасет, зелья варит да непогоду насылает, когда не в духе бывает!
Волк, услыхав про девицу, снова заскулил. Вот ведь незадача!
Мужчина подбоченился.
- И не думал забижать девицу. Сама крик подняла, руками махала, глазами сверкала.
- То-то и оно, что сама... - старик задумался - Идите, просите прощенья. Авось смилостивится Настасья!
Змей зарделся.
- Нет уж! Дудки! Девка, видно, не в себе, а мне прощения просить? Я не отказывался урон возместить. Но она не стала разговоры вести. Да еще и угрожала! И кто она такая, штоб я, Змей Горыныч, на поклон к ней шёл с повинной, коли и не виноват вовсе?
Старикашка захихикал.
- Знамо кто! Хозяйка лесная она. Без нее лес мёртвым станет, в болоте утопнет. А ты, дурачок, недуг какой сподхватишь.
Змей затряс косматой головой: "Не бывать такому! Нет вины на мне!"
Старик поклонился: "Как знашь!" И исчез в зарослях можжевеловых, словно и не было его.
У Настасьи котёл закипал, закипал да не показывал ничего. Уж сыпала она в него и соль четверговую, и еловые шишки, и плевала в него, и помелом помешивала. Молчит котелок. Не кажет. Ни прошлого. Ни будущего. Ни дымный лес, ни Сизую гору. Гора. Будь она проклята. И мужик, что в ней ковыряется! И глаз его с прищуром! И волк его тоже!
Опрокинула Настасья котёл на землю, вылила зелье. Вошла в избу, дверью хлопнув! Псица, с раздутыми боками, крутится рядом, трется о юбку, жалобно смотрит на хозяйку, мол, прости их, позови, особенно, волка.
Настасья хмурится, отпихивает суку от себя. "Вот еще! Позови... Вон сколько бед понатворил твой ненаглядный! Без хлеба на зиму оставил, без мяса, еще и щенков заделал! Чем их кормить-то? А? Я тебя спрашиваю!" Псица утыкает морду в коленки настасьины. "То-то и оно! Молчи уж, неразумная! Жили одни и дальше проживём... "
Настасья брови хмурит - над лесом хмарится. Руками всплескивает в негодовании - ветер подымается. Очами сверкает - молнии небушко прошибают. Заплакала Настасья - дождь полил. Погоревала, побушевала да к полуночи успокоилась. Над лесом тоже гроза утихла, лишь мокрые капли с листьев вниз изредка хрустальным звоном сорвутся. Ночь завесила всю округу темным платком, ни зги не видать. И луне не пробиться сквозь дымную пелену. Спит Настасья тяжелым сном, всхлипывает во сне. И снится ей клыкастый оскал волка да глаз с прищуром.
Змей Горыныч под мохнатой елью заночевал. Моментально провалился в глубокий сон. Волк рядом притулился, под боком. Остерегся на овчарню бежать. Да и устал весь день по лесу с хозяином шастать почем зря. Ни зверя не загнали, ни птицу не сшибли. На кой ляд бродили?
Рассветная прохлада разбудила Змея. Он пошарил рукою. Волка рядом не оказалось. Горыныч вскочил. Волк сидел рядом с елью и внюхивался в туман, плотно стоявший над лесом.
"Что учуял, Бурый?" - спросил Горыныч.
Волк насторожился, оскалился, тихо зарычал. Змей тоже насторожился, потянулся к ножнам на поясе.
Из молока на них вышла овца и заблеяла. Отбилась видать, малахольная.
"Гони ее, Бурый. Ату её!" - вскрикнул Змей. Овца припустила по просеке. Волк и Змей за ней. Вскорости выбежали на опушку, обнесенную изгородью. За изгородью пшеница помятая, тройка овец да избушка на курьих ножках.
Змей поправил изгородь, дабы овцы боле не выходили. Обошел стороной опушку. И присел недалече на пенек. Волк рядом сел, хвостом сор собирая.
"Спокойно, Бурый, спокойно. Ну, не съест же она нас. Мы только посмотрим издалече и уйдем. Спокойно". Змей поглаживал волка по холке.
Настасья проснулась, будто ее кто за плечо тронул. Сука сидела у двери и поскуливала.
Настасья накинула шаль, открыла дверь и выпустила псицу на двор. Псица, неуклюже переваливаясь с боку на бок, засеменила к лесу. Прямёхоньку к тому месту, где волк сидел. Бурый вскочил на лапы, в нетерпении затоптался на месте, но выходить из тени остерегался.
Настасья поняла, что к ней нагрянули незваные гости.
Сердито окрикнула собаку, но та даже ухом не повела. Волк осмелел и в два прыжка оказался возле суки. Терся носом о ее лоб, обегал с одного боку на другой и снова терся носом о ее лоб. Псица лизала волка в нос, и счастливый волк прыгал вокруг нее.
Змей смотрел на эти игрища и расхохотался.
Настасья же ушла в избу, с досады хлопнув дверью.
Горыныч возвращался домой в превосходном настроении. Сегодня можно в рудник.
Гора встретила его неприветливо. Долго грохотала в недрах своих, швырялась камнями, не давала даже войти в рудник. Змей оторопел от такого приёма.
"Да што ж случилось?" - вопрошал он.
Гора лишь отшвыривалась камнепадом и громыхала.
Змей Горыныч раздосадованный уселся на входе и почесывал затылок. Гора не унималась.
"Ох, уж эти женские капризы!" - вскрикнул он и занырнул в озеро.
Вода была холодная. Осень все таки на дворе!
Змей плескался, выныривал, фыркал. Студеная вода бодрила. Он плыл по озеру, с одной стороны которого возвышалась Сизая гора, с другой стороны - стоял домик Настасьи, и ему не хотелось выбирать, к какому берегу плыть.
08.04.2021.