Глава пятая. Диктант
Полковник Константинов пришёл в училище к построению на первый экзамен. Весь внутренний плац был заполнен кандидатами на поступление в училище – их называли по-разному. Кто звал именно так – кандидатами, а кто и абитуриентами, хотя это слово как бы более подходит к тем, кто готовится поступать в высшие учебные заведения.
Пространство между новым и старым корпусами бурлило, оглашая всё вокруг разноголосым гулом. Ребята о чём-то переговаривались, советовались, спорили. Кто-то, отыскав глазами в небольшой группе родителей, допущенных на территорию, своих пап или мам, пытался докричаться им. Словом шум был почти как на стадионе, разве что более приличный в своих выражениях по поводу предстоящего, можно даже сказать матча – матча между экзаменуемыми и экзаменаторами.
Константинов уже примерно знал, где искать сына, он сделал несколько шагов и оказался как раз напротив второго взвода шестой роты. Дима снова, как и во время прошлого построения, поднял вверх руку, чем помог отцу сразу увидеть его. Они не перекрикивались. Константинов сам был воспитан в уважении к культуре общения и сумел привить элементы такого воспитания сыну. Достаточно было жестов. Дима сложил ладони обеих рук помахал отцу, мол, всё в порядке.
Константинов кивнул и прижал правую руку с зажатой в кулак кистью к груди – жест, который когда-то означал «рот фронт», теперь использовался, чтобы показать, мол, всё в порядке.
В этот момент начальник учебного отдела полковник Николаев поднялся по ступенькам на небольшую площадку перед входом в старый корпус, которая давно уже стала служить чем-то вроде трибуны, и громким голосом скомандовал:
– Командирам рот проверить готовность личного состава к экзаменам и доложить.
Началась обычная процедура, без которой в армии не происходит
ни одного мероприятия – проверка все ли в строю, ну и прочее. В данный момент исключался лишь беглый осмотр внешнего вида. Беглый, потому что внешний вид давно уже тщательно бывает проверен на утреннем осмотре командирами отделений. А здесь то уж какой там внешний вид. Здесь – одет, кто во что горазд.
Константинова отвлек чей-то пристальный взгляд, который он скорее почувствовал на себе, нежели заметил. Так часто бывает. Вот стоит человек, занят каким-то делом, но вдруг что-то начинает беспокоить, появляется какое-то волнение, желание обернуться. И он обернулся. Обернулся и вот тут действительно заметил, как высокая, можно даже сказать, стройная женщина примерно его лет, поспешно отвела глаза и даже, кажется, немного стушевалась, словно он застал её на месте преступления. Незначительного преступления, заключающегося в чрезмерном внимании. Волосы каштановые, уложенные в красивую причёску, строгое платье, облегающее полную грудь и в меру скрывающее высокие, судя по талии, стройные ноги. Константинов присмотрелся, насколько было удобно присмотреться, определил, что женщина эта ему не знакома, и перевёл взгляд на разношёрстный строй, в котором стоял его сын. Удивительно, но сын заметил эту короткую перестрелку взглядов и украдкой показал большой палец, мол, женщина весьма и весьма интересна.
Усмехнувшись, Константинов погрозил пальцем, мол, ишь ты, ещё молоко на губах не обсохло, а уж замечает то, чего не надо замечать.
Впрочем, что уж такого произошло. Ну мало ли кто и на кого может внимательно посмотреть. Ну просто так посмотреть. Константинов выглядел весьма и весьма привлекательно. Высок, достаточно строен, несмотря на то, что давно уже вышел из юношеского возраста, на висках заметна проседь, и та же проседь пробивается во всей его довольно пышной шевелюре. Лицо приятное, открытое лицо, черты строги. Заметно, что-то такое, что всегда отличает тех, кому выпало повелевать людьми, пусть даже и в прошлом.
Совершенно спонтанный интерес, вполне возможен и без всяких видимых причин – ну там полузабытое знакомство или может просто отдых где-то в одно и то же время, пусть даже совершенно без знакомства. Но тут – Константинов интуитивно почувствовал – интерес, пожалуй, не случайный. Впрочем, сам и возразил себе, мол, это просто показалось.
А между тем Николаев выслушал доклады командиров рот и приказал развести личный состав по классам.
Значительная часть 6 роты – а это два взвода, в абитуриентском составе представлявшие действительно очень и очень значительную часть – должны были подняться в расположение роты и занять места в классах. Два других отправили в помещения, выделенные в главном корпусе, в котором на первом этаже располагались вестибюль, кабинеты командования училища и помещения некоторых служб.
Когда взвод проходил мимо группы родителей, Дима помахал отцу рукой, а тот, проводив сына глазами, резко обернулся, чтобы посмотреть на ту незнакомку, которая изучала его столь пристальным взглядом. Но она в этот момент шла в нескольких шагах от строя, видимо, сопровождая своё чадо, отправляющееся на экзамен.
Константинов какие-то секунды размышлял, подойти или не подойти к этой женщине, и решил не подходить. Действительно, с какой стати? Что может спросить? Почему вы столь пристально смотрели на меня? А она скажет, с чего вы взяли?
Тем более, к нему подошёл Николаев и сказал:
– Ну что, папаша, волнуемся? Милости прошу в мой кабинет. Хотя какой смысл ждать. Когда ещё столько работ будет проверено!
– Да, пожалуй, ты прав.
– Ты что решил сегодня. В Москву поедете с сыном или здесь до математики побудете?
– В Москву. Что здесь сидеть!? Там он хоть к учительнице математике успеет пару-тройку раз сходить.
Когда шли от входа старого корпуса, к тыльному входу в учебный корпус, поравнялись с той самой загадочной женщиной. И тут Константинов понял, что рассматривала она его не случайно. Снова бросила взгляд, да какой – буквально обожгла им.
– Что с тобой? – спросил Николаев, заметив волнение на лице Константинова. – Знакомую встретил?
– Нет-нет, ничего, просто показалось. Показалось, что где-то раньше видел. Не припомню.
– Ну-ну… А она весьма эффектна.
– Вижу, но сейчас не о том думать надо. Как-то диктант мой отрок напишет?!
Перед входом в учебный корпус Константинов снова на какие-то мгновения задумался: остаться во дворе училища и дождаться незнакомки или идти с Николаевым.
Посчитал остаться не совсем удобным. И перед Николаевым было неловко. Действительно, экзамены ведь…
И всё же уже в дверях обернулся. Женщина стояла на том же месте, где они застали её, проходя мимо. Увидев, что он обернулся, немного растерялась и, казалось, готова была сделать шаг к нему. Константинов снова отметил, что она не просто привлекательна – она красива, очень красива. Он замер, но в тот же момент, какая-то сила заставила сделать шаг и скрыться в корпусе. Мало того, он всё же решил отправиться в кабинет к Николаеву, чтобы там подождать окончания диктанта. Сколько он будет продолжаться? Учебный час… то есть 45 минут.
Кабинет начальника учебного отела был в левом крыле учебного или как его ещё иногда называли, главного корпуса. Первый раз, осенью, Николаев принимал его в другом месте. Кажется, именно там, где в бытность Константинова суворовцем, находилась комната дежурного по училище – в обиходе дежурка.
Во время недавнего летнего ремонта его перенесли в более просторное помещение. Рядом оборудовали несколько кабинетов учебного отдела. Получился целый отсек.
Константинов посмотрел в окно. Всё знакомые места. Слева длинный забор, вдоль которого любили прогуливаться суворовцы, думая, что прогуливаются без посторонних глаз, а на самом деле, как раз под самым грозным оком начальника учебного отдела.
– Кажется, здесь, когда я учился, был политотдел, – заметил Константинов, – Ну точно. Здесь мы, ротные секретари, частенько собирались на совещания у помощника по комсомолу.
Николаев посмотрел на часы и сказал:
– Извини, я тебя оставлю ненадолго. Надо пройти посмотреть, как идёт диктант.
Константинов присел на стул, взял какой-то журнал, чтобы скоротать время.
А в классных комнатах начинались экзамены. Волнение, с которым Дима Константинов до сих пор легко справлялся, вдруг накатилось с необыкновенной силой, едва он занял место за светлым столом…
Светлый стол… Откуда это? Ах, да, папа иногда напевал выпускную песню 18-го выпуска Калининского СВУ. Как там?
Помнишь, как нашу парту
Сменили на светлый стол…
А припев, какой припев!
Мы унесём с собою небо голубое
Детства безоблачный летний сон
Суворовский алый погон.
Дима немного отвлёкся, но волнение тем не менее не проходило. И тут неожиданно прозвучала команда:
– Взвод, встать! Смирно!
Зашумели отодвигаемые стулья – мальчишки ещё не научились вставать бесшумно, не отбрасывая их в разные стороны. Но вытягиваться по стойке «смирно» умели все – ведь все успели побывать в октябрятах и пионерах. Это было ещё отчасти советское поколение ребят.
В класс вошла учительница, женщина уже в годах, вошла уверенной походкой, живо оглядела класс и сказала:
– Здравствуйте, товарищи будущие суворовцы.
Ответ прозвучал нестройно, вяло. Она улыбнулась, сказала:
– Вольно. Садитесь.
Положив на учительский стол какие-то бумаги, конверт с диктантом, объявила:
– Я, преподаватель русского языка и литературы Белова Зинаида Павловна. Буду проводить экзамен в вашем взводе.
Зинаида Павловна Белова! У Димы сразу отлегло, стало как-то спокойно. Так ведь это учительница его отца. О ней отец столько рассказывал, о ней вспоминал, когда собирались с товарищами. Зинаида Павловна Белова пришла в училище много лет назад. Она выпускала роту, в которой учился его отец. О ней говорили, что она и команду может подать, не хуже любого офицера, и взвод, если нужно построить, и порядок во взводе навести…
Но почему же отлегло? Или поблажки ждал? Нет. Он помнил рассказы отца о жёсткости Зинаиды Павловны. Отец говорил, что за сочинение – литературную его часть – он всегда имел отлично и только отлично. Но оценки выставлялись через дробь. Числитель – сочинение, знаменатель – русский, так вот у отца частенько было 5/2, а то и 5/1. Почему? Да просто увлекался творческой частью задания, а про орфографию и пунктуацию забывал, поскольку писал обычно много, очень много – гораздо больше, чем товарищи. Но ведь выучила его Зинаида Павловна. Во время вступительных экзаменов в академию он единственный написал сочинение на 5/5.
Стало спокойно, потому что почувствовал что-то такое необыкновенное, что можно назвать связью поколений что ли? Он почувствовал, что очутился по-настоящему в родном доме, где всё родное, потому что здесь учился отец, потому что здесь его помнили многие ещё суворовцем, а теперь уже узнали и те, кто руководил училищем сегодня.
Накануне, когда Дима шёл по коридору училища с отцом, им неожиданно встретилась эта самая Зинаида Павловна Белова, что вот-вот должна была начать диктовку.
– Ну вот и сына привезли в училище! – сказала она, приветливо улыбаясь.
– Да, настала пора.
– Быстро летит время, очень быстро. Не успеем оглянуться, а уж и внуки приедут поступать?!
– Ну что вы, Зинаида Павловна, об этом ещё рано думать, – сказал Константинов, полу-обняв сына. – Нам ещё учиться и учиться.
– Теперь это быстро… Ну а к экзамену подготовились?
– Всё лето диктовал типовые диктанты. Как будто бы готовы. Главное, чтобы завтра сдюжил, а уж там вы научите. Меня так подготовили, что на вступительных в Бронетанковую академию одна единственная пятёрка средь абитуры была за сочинение – моя пятёрка! Правда был один момент…
И отец рассказал, как во время проверки уже написанного изложения, к столу несколько раз подходила молодая привлекательная преподавательница. Она следила за работой абитуриентов. Один раз подошла, посмотрела внимательно, и Константинов словно почувствовал её взгляд. Она стояла и смотрела на страничку сочинения. Рукой не шевельнула, а только смотрела, но Николай каким-то образом вычислил направление её взгляда и снова склонился над экзаменационным листом, а она пошла дальше.
Прочитал начало абзаца, дошёл до второго предложения и тут нашёл описку – именно описку, а не ошибку. Нашёл и, не торопясь, спокойно потянулся за авторучкой, бросил взгляд на стол с экзаменационной комиссией – там к нему никакого внимания. Ну и сделал исправление. Через некоторое время преподавательница снова задержала взгляд на его работе, но на этот раз улыбнулась и кивнула головой, мол, всё правильно – ошибок нет.
– Ну вот, очаровали преподавательницу, а сами в командное училище.
– Что делать, математичку очаровать не удалось, – рассмеялся Константинов.
И он рассказал о нерешаемой задачке, которая, видимо, призвана была сократить очень высокий конкурс.
А дело было так…
Николай Константинов был достаточно хорошо подготовлен к поступлению в академию. По математике в училище практически всегда были отличные оценки. И вот на письменном экзамене – самом первом экзамене в академию – случился провал. Четыре задачки! Три по алгебре, одна по геометрии. Все три задачи по алгебре он решил без особого труда и довольно быстро. А вот геометрическая задачка оказалась не по зубам. И время было на разные варианты решения, а вот решения не получалось.
Так и сдал экзаменационные листы с тремя решёнными и одной нерешённой задачкой. Черновики разрешали брать с собой. Он взял их и отправился на дачу, к своим родственникам. Там как раз были все корифеи – его дядя и тётя, окончившие МВТУ. К тому же его тётя вообще была круглой отличницей – и школу, и Бауманку окончила с золотыми медалями.
Он приехал после первого экзамены – все знали, что сдаёт, волновались. Ну и, конечно, с интересом принялись разбирать задачки. По общему мнению, первые три действительно решены безукоризненно. Ну а четвёртая! Четвёртую взялись решать сами… Настолько увлеклись, что даже на часы не смотрели. Потратили времени больше, нежели на весь экзамен. Но, увы, ничего не получилось.
Ну и пришли к выводу, что задачка нерешаемая, и цель вот таких задач предельно ясна – сократить число абитуриентов, уменьшить конкурс. Конечно, заподозрить в таком подходе приёмную комиссию академии было уж слишком.
Тётя Николая тогда сказала:
– Возможно, всё же есть какое-то нестандартное решение. Не могут же поступить так жестоко и несправедливо.
– Если ты не решила, кто может решить, – возразил её двоюродный брат.
Тётя Эля – так звали её, хотя имя было Елена – снова придвинула к себе листок с заданием и несколько чистых для решения. Но сколько не пыталась, ничего у неё не получалось.
Выслушав рассказ Константинова, Зинаида Павловна тоже усомнилась в том, что на экзаменах в академии могли предложить нерешаемую задачку.
– Да как вам сказать, – с сомнением молвил Константинов. – Я бы тоже с большим трудом поверил в это, если бы, – он задумался, подбирая слова, – если бы не случилось вот что. Был порядок. Если за письменный экзамен трояк, на устном выше четвёрки не ставили. Но для одного паренька – тоже из суворовцев – сделали исключение. Он настолько поразил преподавательницу своим ответом, что она исправила оценку за письменную работу на четыре, и за устный экзамен поставила пять. То есть фактически признала, что он не виновен в тройке – кстати, он написал так же, как я. Три задачки решил и на четвёртой сел…
Зинаида Павловна только головой покачала, а Константинов закончил рассказ:
– И нужно же было мне идти вслед за тем пареньком и попасть к той же экзаменующей. Ответ мой понравился, но, узнав, что за письменный у меня тройка, она поставила за устный только четыре, чем, собственно, и решила мою судьбу. Да и я ещё маху дал – пытался убедить, что тройка незаслуженная, что была нерешаемая задачка. Это и вообще её вывело из себя.
– Ну и попросили бы показать решение! – неожиданно сказала Зинаида Павловна, склонная уже поверить в то, что действительно задачка не имела решения.
– Э-эх, вот чего не догадался сделать, того не догадался! – воскликнул Константинов и тут же прибавил: – Да ведь я не жалею. Нет, не там было моё место, а именно в общевойсковом командном!
Вот такой разговор произошёл накануне экзамена. И теперь, вспомнив его, Дима изучающе посмотрел на Зинаиду Павловну, уж совсем несвоевременно пытаясь понять, поверила она отцу или нет.
Между тем, раздали проштампованные тетрадные листы и шариковые авторучки. Зинаида Павловна вышла на середину класса, вскрыла пакет, достала листки с диктантом.
– Итак, товарищи будущие суворовцы, начнём.
Она диктовала спокойно, не спеша, хорошо поставленным учительским голосом.
Дима собрался, сосредоточился. Писал и размышлял:
«Так, где-то должно обязательно быть одно двоеточие, а где-то – одно тире. Вот, кажется, двоеточие здесь. Точно здесь».
Это простое правило помогло избавиться от, по крайней мере, двух ошибок.
Диктант невелик. Текст строго выверен. Он вполне достаточен для того, чтобы определить уровень знаний по русскому языку. А если точно – уровень грамотности. Армия нуждалась в грамотных офицерах. Если человек после окончания восьмого класса делает массу ошибок, можно ли ожидать, что исправится в дальнейшем? Не поздновато ли переучивать?
– Диктант окончен! – объявила Зинаида Павловна. – Проверяем. По готовности сдаём.
Дима ещё раз внимательно прочитал текст. Он постарался написать аккуратно, красивым почерком. Кажется, получилось неплохо. Зинаида Павловна прохаживалась по залу. Медленно, ну совсем как та преподавательница в академии Бронетанковых войск. Вот она остановилась возле Димы, и он действительно почувствовал взгляд, ну во всяком случае, какое-то напряжение. Мельком посмотрел. Да, Зинаида Павловна внимательно изучала написанное им. Смотрела строго. На какую строчку смотрела? Это трудно было понять. Но Дима снова, предельно внимательно стал перечитывать текст. Зинаида Павловна уже остановилась у следующего стола, потом прошла вперёд. А он читал и перечитывал начало диктанта – ему показалось, что Зинаида Павловна смотрела именно на первую страничку. И тут он едва не подскочил на стуле…
«Вот, вот она ошибка! Нет, не ошибка, описка… Не дописано слово».
Бывало, что говорить, и такое. Не в каком-то сложном слове ошибся, не там, где нужно знать правила. Он просто пропустил букву…
Поправил. Стал ждать. Зинаида Павловна снова прошла мимо, задержавшись лишь на мгновение возле его стола и тут же шагнула дальше, удовлетворительно кивнув.
Затем скомандовала. Именно скомандовала:
– Кто готов, может сдать работу!
Константинов положил листок на стол и чуть слышно шепнул:
– Спасибо!
Она ничего не ответила, а только улыбнулась, но Диме уже это было приятно. Да, пока он был сыном и только сыном полковника Константинова. Но как же хотелось стать самим собой – Дмитрием Константиновым, пока суворовцем, затем курсантом… И… Дальше всё мечты, мечты, которые возможны только до того времени, пока не лягут на плечи офицерские погоны. Ну а тогда уже служба, серьёзная, суровая, требующая полной отдачи всех сил. И служить надо так, чтобы говорили о нём – не сын полковника Константинова, а просто – Дмитрий Николаевич Константинов!
Но для этого надо было ещё работать, работать и работать!
Вышел на улицу. За воротами видны волнующиеся родители. Некоторые папы ждали сыновей на территории – это в основном военные, ну и в первую очередь выпускники. Как же выпускников не пустить в их дом родной? Даже в такой день. К тому же помех от них нет. Не пойдут же они в аудитории.
Отца он увидел издали. Тот стоял у входа в старый корпус о чём-то живо переговариваясь с незнакомым Диме полковником. Увидев Диму, отец что-то сказал собеседнику, а когда тот подошёл, отец пояснил:
– Вот, сослуживца встретил. Вместе в Куженкино служили, ещё лейтенантами. Полковник Сергей Мишин. Когда-то лейтенантом на базе боеприпасов начинал, а теперь начальник Арсенала.
– Жду в гости! – сказал полковник. – С сыном моим, думаю, подружитесь.
– Если поступим! – сказал Дима.
– Поступите! Как диктант-то написал? – спросил полковник Мишин.
– Откуда же я знаю? – пожал плечами Дима.
– Ну а как считаешь?
– Считаю, что написал. Не зря отец по три раза в день сложные тексты диктовал.
Объявили построение.
– На экзамен по математике уже поменьше ребят будет, – сказал кто-то из офицеров училища. – А сейчас народу тьма.
«Да, для кого-то знакомство с училищем завершится, едва начавшись», – подумал Дима, становясь в строй.
Командир роты объявил, что калининцы и те из москвичей, кто хочет до математики уехать в Москву, могут выйти из строя и идти к родителям. Строй заметно поредел.
– Ну что, едем? – спросил отец.
– Вообще хотелось бы остаться, – неожиданном сказал Дима. – мне понравилось. И с ребятами познакомился.
– Ещё будет время. А сейчас ну просто девать такую массу некуда. Да и позаниматься математикой не худо.
– Тогда едем! – кивнул Дима.
– Только я всё же попробую узнать, может, уже проверили твою работу.