Лес был щедр на красоты: глаз цеплял то остеклённые паутиной стволы, то белопенные заросли сныти. Владимир Сергеевич даже стихи начал про себя сочинять:
Деревья стоят, изогнувшись и прямо,
То скромной картиной, то яркою рамой…
– Смотрите, Гриша, – вдохновенно толковал он Кирееву, который вряд ли вслушивался в его речь, судя по блаженно-пустому влюблённому взгляду, – Природа объясняется с нами жестами. Отдельно стоящее дерево – это высказывание. Разные формы, силуэты и композиции порождают в нас разные ощущения, наталкивают на разные мысли, которые хочется перевести в слова, зафиксировать. Так природа передаёт нам свои послания. Понимаете? Мы идём сейчас от озарения к озарению, потому что творение это заметки Бога о мире, то есть о себе, своей плоти. Ведь у Бога тоже есть тело.
Розанов сел на скамейку, стряхнув предварительно мелкие веточки и листья. Киреев скромно устроился рядом.
– Видите мёртвое дерево? – Розанов обернулся и заглянул Кирееву в глаза, надеясь отыскать в них хоть что-нибудь, кроме щенячьего счастья. – Чувствуете, что в лесу оно не мёртвое? Потому что это дерево по-прежнему часть леса, часть жизни. И оно разрушается так же, как раньше росло. И это тоже движение. Это жизнь материи: захватываться мыслью, выстраиваться в структуру, вырабатывать свой ресурс и рассыпаться после этого в прах. И каждое дерево это судьба, это книга, это тома экспериментальных заметок: что пошло не так, какое из условий оказалось для данной структуры под названием «клён» фатальным, что помешало ему вырасти до небес и подломиться от ветра уже пустым и трухлявым внутри – неудачная почва, сильный мороз. И это очень эгоистично, приходя сюда, игнорировать факт, что для природы смерть это просто одно из состояний, и отсчитывать смерть от себя, от драматичного разлучения духа с материей. Потому что дух высвобождается и отлетает, а здесь всё остаётся по-прежнему: жизнь продолжается и оставленная тобой оболочка вовсе не мертва – оно просто возвращена природе. Да и дух отлетел вполне себе живым. Получается, смерти нет совсем!
Розанов замолчал и рассеянно взял Киреева за руку. Даже на расстоянии почувствовалось, как тот затрепетал от нежданного прикосновения. Владимир Сергеевич расправил сжатые в кулак Киреевские пальцы, разглядел и огладил каждый. Он улыбнулся Кирееву ободряюще и ласково похлопал ладонью по тыльной стороне его кисти.
Киреев, кажется, забыл, как дышать. Сам он до сих пор не сделал ни единой попытки сблизиться телесно. В принципе Розанова это раздражало: в конце-то концов, кто тут влюблён? Но сейчас он был полон сочувствия. Чёрт знает что сотворила с ним эта прогулка, что его так потянуло на сантименты! Но он знал, что ничем не рискует, ведь пассивность Киреева была абсолютной. Поэтому очень удивился, когда тот, отчаянно глядя ему прямо в глаза, поднёс его руку к губам и поцеловал. А потом переплёлся с ним пальцами и твёрдо прижал его ладонь к своему колену.
Розанов озабоченно нахмурился, но руку отнимать не стал. В конце концов, если это приятно обоим, то почему нет? Он смирился и с тем, что Киреев принялся несмело поглаживать ребро его ладони большим пальцем.
– Скажите, Гриша, а вы читаете книгу, которую пишет моя дочь? – неожиданно спросил он, наблюдая за хаотичными перебежками деловитой белки.
Киреев равнодушно пожал плечами.
– Нет.
– Почему?
– Мне показалось не очень интересно.
– В самом деле?! – Розанов даже развернулся всем корпусом, чтобы как следует разглядеть собеседника. Тот успел почувствовать себя неуютно под этим взглядом.
– Ну да, – испуганно подтвердил он.
– А если я вас попрошу, прочитаете?
От Розанова ощутимо повеяло холодом, а через льдисто-голубые его глаза на Киреева внезапно глянула Арктика. Поэтому тот поспешил заверить:
– Конечно! Я просто не думал, что это важно.
Взгляд Розанова тут же апрельски потеплел.
– Это очень важно, – заверил Владимир Сергеевич Киреева. – Видите ли, Аня решила участвовать в конкурсе литераторов. Вы что-нибудь слышали про этот конкурс?
Киреев свёл брови, глубокой вертикальной морщиной обозначая работу ума.
– Это как-то связано с литературными премиями?
– Нет, – смиренно возразил Розанов. И терпеливо принялся объяснять: – Литераторы сочиняют не книги, а судьбы. Особо удачные образцы становятся классикой и входят число рабочих шаблонов. Но Ане придётся предъявить комиссии вас, а вы даже читать не хотите!
– Почему меня? – насторожился Киреев.
– Да потому что вы главный герой этого романа!
– Я?!
– Гриша, вы удивительно наивны и… беспамятны, – поморщился Розанов. – Вы хоть понимаете, что вы не случайно встретились с Аней в том кафе? Что не просто так именно книга стала поводом для вашего с ней знакомства?
Киреев сник, припоминая тот день, когда он впервые встретил Владимира Сергеевича.
–Я об этом не думал.
– А о чём вы думали? – требовательно спросил Розанов. Но тут же спохватился и смягчил свою речь улыбкой. – Это не риторический вопрос. Мне в самом деле интересно, о чём вы думали в тот момент.
Киреев тяжко вздохнул.
– О чём и всегда. И это больше не мысли, а состояние: ощущение, что ты плывёшь в полусне и ждёшь, когда тебя прибьёт наконец к берегу, где тебя ждёт жизнь – живая и настоящая.
– А сейчас? Вам кажется, что теперь вы на берегу? – Розанов заботливо стряхнул на землю упавшего Кирееву на плечо жука.
– Да. Но меня как-то резко выбросило. Я пока ещё не разобрался. Я и про Орден-то узнал от вас совсем недавно. Всё это для меня… слишком.
– Слишком? – пытливо переспросил Розанов, поправляя на этот раз Кирееву воротник и заглядывая в глаза лучистым, внимательным взглядом.
Тот подвис, возвращаясь в блаженное состояние счастья от этих пустяковых знаков внимания.
– Да, – хрипло подтвердил влюблённый инженер, не сводя глаз со своего солнца. – Но я… благодарен: судьбе и вам…
– Мне-то за что? – обаятельно разулыбался Розанов.
– За то, что вы есть, – беспомощно пролепетал Киреев. И вдруг потянулся, ткнулся целомудренным поцелуем в губы.
Искреннее недоумение в Розановских глазах немного отрезвило его. Киреев отодвинулся и покраснел. Розанову сразу стало его жаль. Он приобнял Киреева за плечи, встряхнул легонько.
– Эх, Гриша, не того человека вы целуете! – вздохнул он, устремляя взгляд вдаль. – Но мне всё равно приятно. – Он широко улыбнулся и требовательно заглянул Кирееву в глаза.
– Не бывает «того» и «не того», – упрямо ответил Киреев. – Бывает тот, кого хочется целовать, и тот, кого нет.
– Ладно. – Розанов снова взял хмурого инженера за руку. – Значит, будем целоваться.
– Здесь? – недоверчиво уточнил Киреев.
Розанов устало оглядел его, обречённо вздыхая.
– Может быть и здесь, но не сейчас. Сначала вы прочитаете книгу, как обещали, потом поговорим. На сегодня романтики достаточно!