Глава 8.
Первые январские дни случились с оттепелью. В послеобеденное время Майя Александровна никак не хотела подчиняться местному распорядку и, сначала самостоятельно, а после с моим участием, проводила время в прилегающем к корпусу скверике. Дорожки слегка подтаяли, и к полудню даже появлялись небольшие лужицы. Ее приводило в восторг, как я объезжал с нею на каталке эти необычные для данного времени года образования, и даже пыталась помогать мне, подергивая за колесо. Мы говорили и говорили, по вечерам или на смене я пытался восполнить в памяти ее рассказы, но то, что доводилось мне услышать от нее, зачастую было настолько невероятным, что спустя много лет мне пришлось с грустью жалеть о том, что не удосужился записать что -либо. Сегодняшний ее рассказ был о довоенном испанском периоде жизни. Именно там она познакомилась со своим будущим мужем, когда в составе творческой молодежной делегации принимала участие в благотворительных концертах. Эдди, так местные называли ее избранника, оказался выходцем из Одессы, бежавшим с семьей на запад от красного террора. Произнесенные ею эти слова вселили в меня удивление и я, уже где-то успевший про это слышать, совсем не пытался вступать с нею в сомнительные разговоры, а принимал все как должное.
В середине января засобирался в командировку. Главврач раздобрилась, и приказом присоединила меня подработкой к бухгалтерии для обслуживания компьютеров. Вскорости возникла необходимость в переквалификации и закупке комплектующих, а посему меня, как молодого и необремененного семейными ценностями специалиста, отправили на пару недель в Томск в профильное учреждение. Майя Александровна про эту смену в моей биографии откуда-то узнала раньше меня, и казалась расстроенной, но словесно обрушила столько пожеланий и рекомендаций, что я пообещал все исполнить и вернуться совсем здоровым. Но на смену нулевой температуре вскоре пришли сорокоградусные холода, и к концу своей командировки я слег в сибирской медицинской столице с воспалением легких. В итоге моя миссия затянулась на месяц, еще неделя ушла на проверку и комплектацию нового оборудования, и, наконец поставив на всех документах дату за днем защитника отечества, я поздним вечером повернул ключ в замке двери своей комнаты в больничном общежитии.
Спал как убитый, и хотя с докладом главврач ожидала только к обеду, я, даже не позавтракав, засобирался в главный корпус. Мой сменщик явил свою радостную физиономию, а дежурная по первому этажу медсестра, лишь сухо поздоровавшись, поспешила удалиться. Я приоткрыл дверь палаты и осторожно заглянул во внутрь. Ни кроватей, ни Майи Александровны, все помещение заставлено коробками и новой мебелью! В предчувствии случившихся перемен за время моего отсутствия, я постучал в кабинет главного врача. Светлана Гавриловна встретила меня с радостью, вышла из-за стола, и крепкими хирургическими руками сжала за плечи:
- Живой и здоровый! Я так о тебе волновалась, что даже пробовала пить какую-то гадость из аптеки. Поступим таким образом – недельку ты отдохнешь в нашем профилактории, и сразу за работу!
- А где Майя Александровна?
- Ах да, ее больше нет. Я не стала сообщать, да тебя бы и не отпустили с такой болезнью.
Светлана Гавриловна указала мне на стул, а сама отошла к окну. Я уперся руками о стол, опустился на мягкое сидение и зарыдал. Как это случилось? Зачем я уехал? Руки на моих плечах понемногу ввели меня в реальность происходящего, и все тот же голос поведал о трагических подробностях случившегося:
- Мы все знали, да и ты тоже, что третий инсульт ей не пережить. Последнюю неделю она практически не покидала палату, а перед тем как это произошло, позвала меня и попросила передать тебе вот этот бумажный сверток.
Главврач достала из ящика стола небольшой бумажный конверт, перевязанный красной ленточкой. На конверте красивыми буквами было прописано – «Сереженьке».
- А где похоронили?
- Здесь недалеко, на нагорном кладбище, документы о погребении можно посмотреть в бухгалтерии.
Три остановки трамвая отделяли последнее место пребывания Майи Александровны в этом мире с маленьким свежим холмиком в северной, самой удаленной части кладбища. Один искусственный венок, да подмерзший букет каких –то цветов. Но почему не рядом с мужем? Я даже не знаю, где он похоронен… На обратном пути у остановки заглянул в ларек, и прикупил бутылку красного вина. Скучающий на вахте охранник не рискнул отказаться от моего приглашения помянуть нашу общую знакомую, и как рассказал мне – его посылали на последнее ее место работы с сообщением о кончине, но когда забирали из морга, кроме похоронщиков, была какая – то супружеская пара и, как он понял, еще представитель театра. На кладбище никто из больничных не ездил – обычное дело для таких умерших в больнице. Оставив недопитую бутылку коллеге, я снова засобирался к главврачу. Светлана Гавриловна, обнюхав меня, попросила держать себя в руках, и на вопрос – почему ее похоронили не рядом с мужем? – дала мне престранный ответ:
- Не только тебе она доверяла в последние дни своей жизни. И не все можно рассказывать глупому, молодому человеку. Так она однажды обмолвилась про тебя. Что она имела в виду – я у нее не спрашивала, но тайн и интриг у нее было предостаточно. Видимо, они и подорвали ее здоровье. А с мужем все просто, я интересовалась – там, где его похоронили для нее не было рядом места. Да и сама она однажды попросила похоронить ее подальше от него, и даже не сообщать своим бывшим коллегам. Так примерно все и вышло, за исключением одного – это ты. Я знаю, что в конверте. Кстати, ты заглянул в него? Нет? Сильно не напивайся, через десять дней жду на работе, а впрочем…
Я совсем забыл про конверт, вдобавок дежурная медсестра отправила меня в хозблок, где вручила два чемодана с личными вещами Майи Александровны и пакет с новогодней иллюминацией. В ответ на мои возражения - не принимать все это - заявила, что если через месяц никто не заберет, то оправит все в утиль. Этого я не мог допустить, и за два перехода сносил все в общежитие. Чемоданы задвинул под кровать, пакет повесил на торчавший в стене дюбель-гвоздь, а конверт – себе на колени. Узел поддался легко, с одного края конверт оказался заклеенным не до конца, и я поддел в отверстие большой палец. Внутри оказались две сберкнижки на предъявителя, небольшой белый и плоский ключик, дарственная на квартиру на мое имя, и двойной листок бумаги, исписанный ровным красивым почерком.