Записная книжка № 4
(5.06.2000 г., Кемерово, курсы – 1.11.2000 г.)
Стул в моей комнате – на все случаи жизни. Сидя на нем, можно и возликовать, и впасть в отчаянье.
- Ни Гайдар, ни Чубайс не могут приучить народ к свободе. Не получается! Этих, которые есть, только могила исправит. А из новых что нарастет – еще посмотреть надо.
А. Пушкин: «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная».
- Улучшать надо по чуть-чуть, по граммульке, а то вместо улучшения можно такого набуровить!
От этого типа надо держаться подальше. Он очень подозрительный: ходит с клеймом невинности.
- Женщины бывают холодные и очень холодные. Вот и водка у меня точно такая же. Наливай.
И лишь одна неделя в этом году была под знаком страсти, выпивки и безысходности.
- По волоките и бестолковщине в Асинске хуже военкомата только паспортный стол. О-о! Я любого из вас убедительно прошу не попадать туда ни живым, ни мертвым.
Уход из редакции я подготавливал шесть лет – писал правдивый роман. Пальма Стрюк тоже готовилась к моему уходу: она пестовала в себе позывы доносчицы, сексотки, стукачки. Готовился и коллектив редакции – в каждом своем члене он до времени накапливал возмущение, чтобы оно вырвалось в нужный момент оглушительным негодованием.
- С головой у меня порядок, а что в безумие иногда впадаю – это так, типа расслабухи.
В моем кабинете заплатку на линолеум прилепили. Через день она отвалилась. Так и жизнь: сколько ни лепи на нее заплаток, они все равно отваливаются.
И все-таки счастье иногда водит дружбу с ребятками сорока четырех лет от роду и 178 сантиметров роста!
Отношения развивались толчками: то всплеск, то затишье. И, главное, ни за что не угадаешь, когда в очередной раз затихать придется.
Встречи, разлуки – они внезапны, как снег на голову. И только праздники надвигаются неотвратимо.
- Не знаю, кто как, а я выстраиваю свою жизнь по гороскопу. Там все по полочкам, все про меня написано.
Напряжение прилагаемых усилий должно соответствовать остроте момента.
Конец августа, а солнце так яростно светит, как будто у него целое лето впереди.
Русскую осень, особенно начало ее – сентябрь, ну, может, еще небольшой кусок октября – хорошо описал Иван Никитин. У него ритм стиха очень подходит к этому времени: тягучий, терпкий, щемящий.
В отношениях с женщиной талант гораздо важнее, чем при сочинительстве.
Постсоветская литература с легкостью задавила советскую разнообразием мыслей, тем и вариаций. А вот по художественной силе заняла место где-то возле помойного ведра.
Если ружье в последнем акте не выстрелит, шкаф не развалится, чашка не разобьется – зачем переизбыток вещей на сцене? Дешевле надо. Экономить надо на реквизите. Это у Гоголя всего переизбыток.
У чиновников самая важная часть тела – задница. Важней задницы ничего нет. О ней всегда заботятся, всегда ее прикрывают. Чиновник и живет с мыслью: прикрыть задницу.
Записать, пока не забыл, на каких судах я ходил в море. 1975-1976 гг. – НИСП «Волна», заходы в Ванкувер и Гонолулу. 1976 г. – НИСП «Волна», заход в Сингапур. 1979 г. – БМРТ «Мыс Дальний». 1980 г. – РТМ «Геракл». 1981 г. – СРТМ «Тимашевск». 1982 г. – СРТМ-С «Омега». 1984 г. – РС «Озерцы». 1985 г. – СРТМ-С «Шурша». 1986 г. – СРТМ, колхозник, названия не помню, месяц в Японском море, весной. Итого: восемь полноценных рейсов, последний – не в счет. Самый продолжительный – на «Омеге», пять с половиной месяцев. «Волна» - судно ДВНИГМИ, «Озерцы» - колхозник, остальные суда – ТУРНИФ.
Из-за своей мечтательности, постоянной вере в чудо и склонности к авантюрам мы еще способны ухнуть в такую катастрофу, при которой Великий Октябрь покажется детской забавой.
Сам удивляюсь: как же мне надо было раскачаться, чтобы круто изменить свою жизнь. Я прямо физически чувствую, как один за другим обрываются корешки. Но это почти не больно, они уже омертвели.
Неожиданный ход мысли у В. Розанова: «…талант нарастает, когда нарастает страсть. Талант есть страсть». Каково, а?!
И ведь самый русский художник тоже, как ни удивительно, еврей – Левитан.
Понятно, что баба любит ушами. Но если она глуховата, если кричать ей в уши бесполезно – тогда как?
Иногда мечтаю полтора месяца поработать вооруженным охранником на стратегически не важном объекте.
И женихи, и невесты так сильно пускают пыль в глаза, так блефуют накануне свадьбы, что через неделю после свадьбы удивляются: это чо ж такое мне в руки попало?
Ничто не долговечно, но – насколько?
Отсутствие сюжетов меня не тяготит. Придет время – они появятся.
Сюжет «Двенадцати стульев» раскручивается с кончиной мадам Петуховой. А бракоразводный процесс разве не может быть толчком к развитию сюжета? Есть в нем, по крайней мере, гуманность: никаких смертей.
Еще один фильм по «Двенадцати стульям», кончина мадам Петуховой, и очередной Ипполит Матвеевич пускается на поиски бриллиантов.
Кто-то из нынешних художников сказал о своем стиле: «То, что я пишу – это субъективный реализм». И то, что я пытаюсь излагать на бумаге, – тоже субъективный реализм.
Пока у памяти, как у крокодила, есть желание большими кусками заглатывать разнообразные сведения – ей надо постоянно подбрасывать пищу.
И пошлость, и глупость входят в состав гениальности. Но в такой малой дозе, что почти незаметны.
Волна тебя – то вверх, то вниз.
И так всю жизнь.
И так – всю жизнь!
Все летающее потянулось к теплу: птицы – на юг, мухи с улицы – в форточку.
После первых двух недель сентября, солнечных и ясных, всю ночь лил дождь, и утром небо в косматых тучах. До снега еще далеко, но как-то сразу ощутилась близость зимы.
Сорвался я из чужой квартиры, как с дерева листочек осенний, и лечу. Куда лечу? В свой старый и добрый дом лечу.
Сейчас состояние – как после неудавшихся ****ок.
Переночевав в чужой квартире, я унес оттуда неприятный запах постели. Этот запах преследовал меня еще сутки.
Нудные люди пишут веселые сценарии, а веселые люди потом воплощают их в жизнь. Нудные – созидатели, а веселые – исполнители. Нудные мне больше симпатичны. Правда, нудность эта особого рода.
Гладкописатели и гадкописатели – это почти одно и то же. В данном случае можно сэкономить на одной букве.
Высказывание А. Тарковского: «При нынешнем уровне режиссуры снимать лучше не стоит особого труда». (Имелась ввиду советская режиссура).
Хороша насыщенная и в то же время не усложненная проза, которая «легко заглатывается». А уж дальше – каждому свое. Это как с песнями Высоцкого: одни видят только смешное, другие ищут глубину и подтекст.
Бытописательство, даже талантливое, как Маканинский «Андеграунд», напоминает сто раз жеванную жвачку, которую хочется скорее выплюнуть.
Жил да был никому не нужный писатель. Зачем жил? Непонятно.
Слово «гений» затаскано. Умрет какой-нибудь стихотворец, и ближний круг спешит оповестить: среди нас жил гений! Не исключено, что скоро возникнут такие понятия, как городской гений, областной гений, гений одного стихотворения и т. п.
Ирина Муравьева, рассказывая о своей работе в фильме «Самая обаятельная и привлекательная», призналась, что роль и сам сценарий ей поначалу не понравились, что все представленные там страсти – это «жизнь одноклеточных». Емкое определение. Больше всего меня как раз и пугает – «жизнь одноклеточных».
Я не бегаю от женщины к женщине, меня как-то исподволь прибивает то к одной, то к другой.
Сломался принтер, а с ним возможность распечатки текстов, и работа разладилась.
Когда ты никому не нужен – это ведь тоже свобода. Так надо ли унывать? Наслаждайся!
Фразы преподавателя курсов по гражданской обороне:
«Есть одно лицо, заинтересованное в наличии плана: я! Остальным – до лампочки».
«Так и летчик. Он же не думает ничего. Написано: «Выпустить шасси». Нажал тумблер – выпускает».
«Ты – штабец. Разработай то, что хочешь от объекта».
«Можно послать подальше, но так не принято у нас».
«Внес я смуту в ваши стройные мысли?»
«Согласились – черт с вами! Но про себя я говорю: не может этого быть».
«Речь о чем идет: не надо законы считать дураками».
«Есть вещи труднообъяснимые, есть вообще необъяснимые».
«Председатель комиссии – директор предприятия. Так принято в Кемеровской области».
«Излагаются мысли того, кто утверждает план. И дальше по уму, но коротко и ясно должно быть расписано».
«Здесь два варианта: для себя, для действий и для проверки».
Есть в городской администрации чиновник по фамилии Береговой. Подкрадется к дверям кабинета, подслушает разговоры других чиновников и бежит докладывать мэру. Сегодня узнал две клички, которыми сослуживцы наградили его. Первая из них – Коридорный, а вторая вообще замечательная – Передаст. В слове народ не часто бывает меток, но вот на клички – прямо в яблочко!
И еще одна кличка. Толстощекого и плотного начальника производственного отдела кличут Батон. Батон любит в обеденный перерыв поиграть в настольный теннис, но не терпит, когда играют без него. Сегодня в обед услышал от его партнеров по теннису: «Батон ракетки спрятал и уехал. Вот же булка заплесневелая!».
Перед пьянкой наступало затишье.
В детстве торопишь время, а оно идет медленно-медленно; зато сейчас его пытаешься хоть чуть придержать, а оно рвется вперед, словно сумасшедшее.
Сюжетный ход типа: «шел в комнату – попал в другую», вряд ли сегодня изумит воображение. Слишком часто используется.
Существует ли в идеальных мирах абсолютная гармония? Не знаю, не знаю. И в раю, наверно, крысы водятся.
Вспомнить только: в детстве жизнь впереди, до самой старости, представлялась сплошным потоком счастливых и радостных приключений!
Обустроить свое одиночество. А как?
Неровный дерганый характер Гоголя – это издержки одиночества. Он и умер, прежде всего, от одиночества.
Сочинительство может стать чем-то вроде воздушной среды для полета мысли и вдохновения, а вот в качестве опоры для жизни сочинительство не годится. Поэтому не редкость самоубийства среди литераторов: опереться не на что.
Скоро Горячка покроется льдом, а лед заметет снегом. И это будет уже белая Горячка.
Бебишев: «Нет такого слова культурного, чтобы назвать поведение коммерческого директора».
Сколько раз замечал, что на унылость жизни сетуют, прежде всего, те, у кого к ней не было жгучего интереса.
Свою последнюю подругу я покинул в сентябре и вернулся в отцовский старый дом. Все правильно: осень – время перелетов. Весной надо отправляться в чужие гнезда, а осенью возвращаться в свои.
Июль. Солнце наяривает с таким старанием, чтобы каждому из нас тепла хватило на зиму.
В. Розанов сказал с подкупающей откровенностью: «…я уже давно пишу «без читателя», - просто потому, что нравится».
Так с виду легко и так на самом деле сложно изложить на бумаге текст ярким и полнокровным. Магия письменной речи – это не пустой звук.
Советская власть в свои последние годы стала невменяемой. И реакция на любой раздражитель у нее была одна – судороги.
Да разве здесь культурная среда? Здесь только культурный понедельник и то самое раннее утро.
Немного порочности тексту не помешает. Легкое ощущение греха должно витать над ним.
Строить рассказ заманчиво на каком-нибудь пустяке. Тогда любое событие на фоне пустяка сразу выглядит значительным.
Изобразить дурака дураком – на это усилий не требуется. Но вот показать, как умный человек попадает впросак и как ведет себя в нелепой ситуации – это уже что-то.
Есть, не помню у какого финского писателя, повесть «За спичками» - там все заверчено на ерунде. Чисто гоголевская ситуация.
В разговоре: «И какому же хрену какого хера от меня надо?»
В Кузбассе ситуация уникальная. Здесь самым оригинальным мыслителем во всех сферах является Тулеев.
У меня сейчас жизнь, как у кота: средней пушистости.
Самый главный пропуск в публичный дом для любого жаждущего: хрен с ним!
Один и тот же прием, использованный автором дважды (например, погоня персонажей по разным городам за деньгами), в литературе, как правило, не срабатывает. Исключения редки. Наверно, самый удачный пример – романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок».
Поводом для больших страстей могут быть даже тараканьи бега.
Имена для персонажей надо выбирать продуманно. Фамилия «Паниковский» так хороша, что даже произнести ее – и то удовольствие!
Собака спит и поскуливает, и дергает лапами – она видит сон. Животные видят сны, это давно не секрет. А что еще творится в их голове? У нас – свой бог. А есть ли свой бог у собак, у обезьян, у тараканов? Тараканий дьявол живет в дихлофосе.
Беременной женщине: изобрази что-нибудь из себя.
Где-то у меня хранятся открытки с репродукциями Матисса. Надо разложить их на письменном столе. Яркие краски картин не подскажут ли ярких слов?
Через два с половиной месяца начнется третье тысячелетие, а никаких усилий «расстаться с прошлым» не наблюдаю. Что я сделал? Выгребную яму в огороде почистил? Но этого ж мало!
Подслушал в автобусе:
- Я прекрасно вам сочувствую.
С началом обеденного перерыва осень перешла на свою вторую половину.
Анатолий Ким поделился: десять лет его не печатали. Меня вот тоже не печатают много лет. Но с этим надо как-то бороться: читатель до сих пор не открыл для себя талантливого автора!
«…Мечтая о будущей литературе, Терц опирается как на чужой, так и на свой собственный творческий опыт: «…Я возлагаю надежду на искусство фантасмагорическое, с гипотезами вместо цели и гротеском взамен бытописания. Оно наиболее полно отвечает духу современности. Пусть утрированные образы Гофмана, Достоевского, Гойи и Шагала и самого социалистического реалиста Маяковского и многих других реалистов и не реалистов научат нас, как быть правдивыми с помощью нелепой фантазии». Можно привести немало примеров из современной русской литературы в подтверждение правоты прогноза Абрама Терца. Ограничимся одним, но весьма красноречивым. Один из студентов Синявского из школы-студии МХАТа, вторя своему учителю, говорил: «Я больше за Свифта, понимаете? Я больше за Булгакова, за Гоголя…» Это был неистощимый фантазер, выдумщик гротескных сюжетов Владимир Высоцкий…»
Оригинальность сегодняшнего дня – это завтрашняя банальность. И чем изощренней, чем вычурнее она сейчас, тем банальнее завтра. У Гоголя оригинальность другого порядка. А навязчивая оригинальность легко забывается.
Вместо описания быта свое собственное ощущение быта. Наглядный пример ощущения быта – «Мастер и Маргарита».
Почему я уехал? Вначале отсюда, потом оттуда. Сам не знаю, чего оказалось больше – случайности или мотивированности.
Соколов-Микитов: «Я считаю, что подлинная жизнь – это когда человек оставляет за собой след, большой или малый. А след этот остается, если человек делает какое-нибудь добро. Я считаю, что писательство тоже должно быть таким делом, из которого проистекает добро».
Пока еще сам не понял, но почему-то Сергей Юрский в качестве писателя вызывает у меня раздражение.
Близких людей с годами все меньше. Вот и мне пришлось убедиться в этом.
Юрий Коваль жил без семьи, но это не помешало ему стать незаурядным художником и незаурядным писателем.
Как бы избавиться от чертовой привычки – поучать. Ведь сам при этом законченным идиотом выгляжу.
Если ты считаешь себя особенным – скажи: что ты узнал о жизни такое, чего бы никто не знал, к какой такой истине приблизился, что можешь ее рассмотреть? Крой, если есть тебе, чем крыть, не прячься за «Аукционом» и «Сказками».
Вот заветная мечта: легкий стиль. Легкий стиль, который завораживает, который вбирает внимание читателя, как губка – настолько, что от текста трудно оторваться, о чем бы речь ни шла.
Написать рассказ о человеке, который совершил тяжкое преступление и ждет, когда его разоблачат. Появляется следователь, ему поручено вести сложное дело. Преступник спокоен, он верит в неотвратимость наказания: «Вот сейчас… вот завтра…». Но следователь, запутавшись в уликах, ничего не раскрывает… Нет, не напишу я такого рассказа. Мне, пожалуй, неинтересно будет его писать.
В одном из уголков души (по всей вероятности – слева) у меня кое-что припрятано.
Все-таки Павич много путаницы внес своими разговорами о душе. Я должен внести ясность. По моим точным сведениям, душа находится чуть правее сердца и для внутреннего взора представляет огромный лабиринт с бесконечным числом ходов-выходов, с темными закоулками и прямыми участками. Там идет тихая кропотливая работа, одни участки после того, как из них извлечено то, что нужно, простаивают; другие только возникают и разветвляются. Все это похоже на устройство шахты с той лишь разницей, что одни и те же участки разрабатываются по многу раз. Производя свет, душа остается, преимущественно, темной. В скрытых нишах души спят не опохмелившиеся горные мастера и ремонтники… Все всё поняли? А теперь – забудьте!
Прелесть неправильной речи не в том, что она неправильна, а в том, что у талантливого писателя она выглядит живой, свежей. Живая речь не терпит эмоциональной ровности. Взлеты и падения, восторг и негодование, надежда и разочарование – без этого она мертва.
Парочка блестящих Ерофеевских афоризмов, оказывается, списана у А. Синявского. Страшного в этом ничего нет, только почему кавычки не поставлены? Не зря я к составительнице И. Тосунян отнесся с подозрением.
А, может, вместе с Шуриком Денисовым заняться продажей таблеток, которые обеспечивают сто лет жизни? Или впаривать толстякам чай для похудения?
Когда я летел в библиотеку – у меня так стучало сердце, что встречные оглядывались, а одна бабулька даже упала, но я ей помог подняться.
- Ты бы цветов купил, - сказала бабулька, - или вина сладкого. Кто ж без цветов по сердечным делам летает?
А я засмеялся и ничего не сказал.
Да и что ей скажешь, что она поймет, если лет ей было не меньше двадцати пяти.
У охранников на проходной физиономии засижены мухами.
Вздернул я на виселице всех жителей Асинска, и такая тоска на меня навалилась.
Ну что может внезапно прозвенеть в ухе? Подступающая старость или уходящая молодость?
Коммерсант из меня никакой. Даже если начну продавать билеты в рай – мне ни за что не сбыть их с выгодой.
А белый плотный туман – ишь ты! – подслаивался к воде, и озеро лежало бутербродом с творогом, бери и кусай.
Обнаружил в интернете: оказывается, к тополю нельзя прислоняться – он оттягивает жизненную энергию. А я вот к женщинам очень люблю прислоняться. Хорошо, что про них ничего такого не сказано.
И в поезде, и в самолете не оставляет ощущение оторванности от всего, чем живешь. В машине такое ощущение не возникает.
Матушка рассказывает о себе соседке, тете Нине Эберт: «Через силу приходится любую работу делать. А если сядешь – тогда всё».
Ну и Соколов же Микитов! Чем он гордится? Тем, что ничего не придумывает, а все для своей прозы берет из жизни. Да ведь это признание в беспомощности!
Поморы оставили след в русской культуре – свой северный говорок. А вот асинцы, хоть убейся, никакого своего говорка, кроме матерного да и то не выразительного, не хотят оставлять! Проси, не проси – бесполезно.
Как бы так пройти между людьми, чтобы, по возможности, не задеть их.
Терпимость – штука вредная. Надо оставлять ее тем домам, которые для этого и предназначены.
«И явилась внезапно молодая женщина именем Наталья…» (Ю. Коваль). Да – именно «внезапно» и именно «явилась». Так, в большинстве случаев, и происходит, если является настоящее и серьезное. «Я понадобился Наталье по непонятным причинам и не видел никакого резона отказываться…» Как не позавидовать персонажу, которому явилась такая женщина.
Я все переделываю и переделываю повесть, и она стареет вместе со мной. Я замечаю ее новые морщины, одышку, бледный вид. Значит, написанное надо пробивать в печать, пока оно молодое. Но как?
А людей задевать все-таки полезно. Те, которые не задеты, не имеют ко мне никакого отношения.
У денег есть, по крайней мере, одно положительное свойство: они наделяют иллюзией, что все на свете возможно.
Из транспорта я имею только общественный.
Прибегнем.
Надо взять себе за правило читать словари. Хотя бы изредка. В них таится масса открытий чудных.
Мертвого льва много желающих пнуть, но и мертвого козла пнуть желающих хватает.
Имен не помню. Помню только, что признанные советские юмористы, появляющиеся на страницах «Правды», были не остроумны.
Помимо растительного масла постной может быть и текущая литература.
У Юрия Коваля легкий, воздушный стиль. Это надо признать.
Там же, у Коваля: «главное – благородная цель жизни человека и верность себе». До чего же это совпадает с моими чаяньями. Вот только следовать таким принципам удается редко.
Неужели тысячестраничный «Тупик» так иссушил Галковского? За десять лет ничего нового.
Как бы я хотел жить в доме, огород которого спускался бы прямо к речке или к озеру. Чтобы, сбежав по тропинке между грядок, можно было нацепить червячка на крючок, забросить удочку и надергать ершей и плотвичек. Чтобы рыбачить можно было даже между делами: пятнадцать, двадцать минут.
Самокритические дни повторяются ежемесячно и не по разу.
Бандюги из Закавказья угрозами терактов страшно оживили по всей стране востребованность во всяких охранных фирмочках.
У него голова варит. Но то, что она может сварить, к употреблению не годится ни в коем случае.
В полном изнеможении собираюсь сделать еще одну попытку поменять паспорт.
Пусть мои недруги торжествуют – пусть. Они, ****и, еще попьют ананасную воду!
Тяну рыбу из воды. У карася бок сверкнул – на полпуда!
Лучшие стихи хороших поэтов надо в рабочий кабинет натащить, вот что. А то приходят разные со своей прозаической скукой.
Своей судьбе надо помогать. Иначе она, бедная, может надорваться.
И принять такое обязательство: до конца тысячелетия завязать со всякими омертвевшими отношениями.
Ну, вот – девять лет, прожитых в обмане, закончились. А что начинается? Посмотрим, посмотрим…
Судьба меня не оставляет. Ее ненавязчивое внимание я чувствую. В последние дни есть несколько примеров. Выглядит это, как цепочка мелких случайностей. Но когда сопоставишь их – сердце теплеет от благодарности.
До чего же недели стремительны. В пятницу немного притормозят, а с понедельника снова – как помчатся!
Может, песню сочинить про злую любовь? Или хотя бы слова к песне? Злые слова к злой песне?
Взгляд друг на друга в упор возможен только между близкими людьми, когда доверие абсолютное. Взгляд в сторону – это взгляд совестливого, стеснительного человека.
Субъект с открытым и прямым взглядом у меня сразу вызывает настороженность. А уж если взгляд «располагающий к себе», то за ним, не исключено, кроется негодяй.
Есть два сорта честных людей: одни не воруют потому, что боятся, как бы их не схватили за руку, а другие – потому, что им даже мысль о воровстве дика и противна.
Последнее дело – жаловаться на судьбу.
Время приобретений стало незаметно подменяться временем потерь.
Долго вожусь с правкой повести, но она все еще слабая. Лишь название: «Забег неудачников» - в самую точку.
Меню ресторана «Траттория буза алла Торре» на 25 июня 2000 г. (Венеция, Италия):
1. Филе краба.
2. Паштет из тунца «по-мурански».
3. Ризотто с морепродуктами.
4. Лазанья с креветками и трюфелями.
5. Морской окунь с артишоками.
6. Торт, печенье, кофе.
7. Белые вина «Пино делль Ольтре По Павезе» и «Вальдоббьядене» игристое.
Только, ради бога, парень – не вешай носа.
Да что же это такое! Если поэт – обязательно Г., писатель – У., депутат – П. Где предел нашей деградации?
Сочный, с мякотью, литературный язык.
В тексте все должно быть подчинено выразительности языка. Если интуиция подсказывает, что неграмотная фраза ярче и лучше грамотной – надо оставлять неграмотную.
Жаль, гулянки стали редкостью, а то бы я стал гулящий, то есть – гуляющий, то есть – женщин бы взялся провожать до самой постели. Если б они позволили, конечно.
Вот ведь как: не ты выделяешься, но тебя выделяют.
Наталья Иванова: «…Что отличает успешный проект от неуспешного? Неуспешный захлопывается, быстро утомив себя и окружающих. А успешный – развивается…»
Татьяна Друбич: «На детях человек сам себе ставит оценку». Прямо в точку! Я бы только добавил: дети – они проверка твоих человеческих качеств. В жизни можно притворяться, в детях – не притворишься.
Вроде, много женщин ходит по городу, покупает в магазинах масло и макароны, расплачиваются за свет и за воду, а оглянешься – вокруг тебя ни одной.
Как я мог забыть, что никогда ни стерпится и ни слюбится. И что никаких розовых пузырей не должно быть на этот счет!
Одиночество нарастает на мне, как корка. Как ни удерживаю редких близких людей – они выскальзывают из рук. Их все меньше и меньше.
«Аукцион» написан иначе, чем последние вещи. В «Аукционе» действительность препарирована, как лягушка в лаборатории. В последних текстах эта самая действительность предстает, как продукт селекции реальности и воображения.
По-прежнему в «Забеге» мало теплоты.
Очень опасная женщина. И груди ее вывернуты к моим рукам, и тело ее готово втянуть в себя, и только подойди к ней близко – ухнешь с головой, как в трясину, и ничего от тебя не останется.
И природа бывает способна на злую иронию. Из армянских городов во время землетрясения был разрушен именно Спитак. Спи так.
- Нашего брата вашей сестрой не запугаешь, зря надеетесь! – кричали ребятишки во дворе.
И почему ты, интересно, думаешь, что у тебя есть право на счастье?
«Есть у тебя виды на свою семью со своими детьми?» - спросил я себя. И сам себе ответил: «Нет у тебя таких видов. И не строй иллюзий».
Странное дело: иногда изо всех сил бежишь от одиночества и… прибегаешь к нему же.
Любовь и сострадание – вот о чем не надо забывать, когда работаешь над текстом. Причем проза требует большей чуткости, чем поэзия.
Какие перетекающие друг в друга имена: Вера, Надежда, Любовь. Любовь уже заключает в себе и Веру, и Надежду. Надежда, само собой – и Веру, и Любовь. Вера подразумевает и Любовь, и Надежду. В любом из этих имен, как бы, три сразу звучат.
Воздух Асинска, замешанный на крапиве, помидорах и огурцах, укропе, лопухах и медуницах, отлично настаивался в июле на улице Кирпичной.
В какой-то момент гордое имя: «неудачник» становится постыдным.
Мороз до двадцати двух градусов. Октябрь совершенно ноябрьский. И долгота дня беспомощна перед долготой ночи.
Странно даже: успехов нет, а головокружение есть. Странно, странно…
Ладно, я ловлю карасей на червя, на манку и на хлеб. А женщины нас на что ловят? Даже сказать неловко.
И плывут вышитые на ковриках лебеди друг к другу и все никак не доплывут.
Александр Дриккер: «…мало того, что герои Булгакова борются – они побеждают! Побеждают, так или иначе возвышаются над всякой нечистью, выходя победителями в главном – нравственном отношении… Герои-победители Булгакова – неожиданное исключение. И увлечение ими вполне понятно: быть может, эти замечательные, прекрасные герои – предвестники близких перемен, наметившихся в российской общественной жизни».
Где коллектив, где? А все там же. На берегу Яи. Вон они – дружной компанией. Жарят шашлыки на углях, пьют теплую водку из пластиковых стаканчиков и душевно поют: «Позови меня с собой, я приду сквозь дни и ночи…». Хорошо у них. И женщины спокойные, не дерганые, и даже из рук в руки переходят легко, без надсады.
Ведь и на волчий одинокий вой подруги слетаются.
Думал ли я когда-нибудь?... Нет, не думал. Предел одиночества – это когда сам себе становишься противен.
Муха мужского рода – мух или муховин?
И все мы по привычке валим на мужиков. Пьет кровь комариха, а говорим: комар.
Сокращение – мать мучения.
Подальше от начальства, поближе к свободе.
Молодая Лидия Смирнова рассылала свои фотографии по киностудиям, чтобы ее заметили и пригласили на роль. И ее заметили, и пригласили, и она снялась, и стала широко известной. Вот и тебе, чтобы пригласили на роль, надо рассылать свои фотографии по редакциям.
Стать бы на время ловеласом, быстренько жениться на хорошенькой особе, и с женой вернуться в самого себя.
И опять: не горюй!
Доброта, чрезмерная доброта в тексте, доброта: всех-погладь-по-кудряшкам-никого-резким-словом-не-задень – превращается в слащавость. Нет, доброте желчь не мешает. И чем больше доброты, тем больше надо подмешивать желчи.
Наши судьбы расплелись, разошлись, и каждая, сосредоточившись, принялась жить своими упованиями.
Вся моя жизнь состоит из кусков. Вот и еще один кусок в минувшую субботу 23.09. отошел, отвалился в сторону.
Я заметил: если долго-долго спускаться между деревьев по тропинке вниз, то в самом низу обязательно окажется либо озеро, либо какая-нибудь речка.
Не надо забывать: талант – не орден, не пожизненно вручается, его могут и забрать.
Интонация «Самой легкой лодки в мире» напоминает интонацию «Маленького принца», но проигрывает в философском наполнении.
Литератор не всегда чувствует, когда вещь получилась, а когда не получилась. Но если все-таки чувствует, что не получилась, то и не нужно ее вытягивать, пустая трата времени.
Дни растянулись до бесконечности, а щель между закатом и рассветом такая узкая, что только шлепнешься в койку – и уже вставать.
Вот первое впечатление о «Самой легкой лодке в мире». Удивление перед жизнью у Коваля есть, причем – не наигранное удивление. Но на двести страниц текста одного удивления мало, хочется суждений о жизни тоже – глубоких и необычных. «Суер» как раз этим и отличается.
Пусть талант мой не слишком велик, но ставить задачи надо на уровне большого таланта, тогда, может, что-нибудь и получится. (А, может, и сам талант велик; не надо, походя, обижать свой талант).
Л.Я. Гинзбург:
…Мне порой кажется, что то, о чем пишут, я уже знала изначально. А литература дня вся держится на теме, не на писательской мысли.
…Я радуюсь тому, что нашла столь адекватного читателя. Найти читателя для нас важное дело.
Стояло жаркое безденежное лето. Выяснилось, что с тараканами нечем бороться, и они обнаглели. Включив свет, нельзя было сразу войти в туалет или в ванную – они, как манна небесная, сыпались сверху на голову.
Для меня писательство – не столько сочинительство нового, сколько многократное переписывание ранее написанных текстов.
Конечно, все у меня будет хорошо. Вот только доживу ли до этого.
Мне нравится песня про летчиков. Как летели летчики в самолете, и все было хорошо, и тут самолет сломался, они упали и разбились.
Моя рукопись, как бы, подает сигнал из редакции: жди меня. В смысле – опубликованной.
Природа в начале осени с таким избытком пышна, что накатывает грусть: скоро этого не будет.
Александр Касымов: «Перемена места – всегда перемена ощущений». Может, судьба меня специально так водит – для обновления этих самых ощущений?
За девять лет работы в редакции (она помещалась в Доме Советов) я близко рассмотрел типы чиновников городской администрации. Вывод такой: со времен «Ревизора» и «Мертвых душ» ничего не изменилось. Ничего! Все та же торжествующая пошлость и примитив мышления. Ну, разве что взятки не берут борзыми щенками – только и всего. Пошлость бессмертна. Никакие изменения в обществе, вплоть до революций, ее не касаются.
Есть бабники двух видов: те, которые вешаются на женщин, и те, на которых женщины вешаются. Вторые более успешны – женщины отдают им все.
Я любил как-то невпопад – самое главное проскакивало сквозь пальцы.
Во Владивостоке, после развода, я снимал комнату на Второй Речке. Возможно, это было рядом с местом гибели Мандельштама. А, вообще, во всей России найдется ли хоть один квадратный километр, на котором никого никогда не убивали?
Слава Богу – еще есть на свете матушка, и есть дом, куда можно вернуться.
Как мучился, когда уходил от первой жены. А сейчас никаких мук, только некоторые неудобства.
Выходя из любой передряги, поправь воротник рубашки, сбей щелчком пушинку с плеча и улыбнись.
Похоже, я часть своей пасмурности умудрился переложить на природу.
Какая прекрасная девушка! И висит не слишком высоко.
Жили они долго и счастливо, и расстреляли их в один день.
Вслед за приказом, бросающим в жар, последовал приказ жаропонижающий.
Есть истины, которые проверяешь только на себе, например: чужое никогда своим не станет.
Никита Елисеев («Груз и угроза», «Знамя», №5, 2000 г.): «… «Дуб – дерево. Роза – цветок. Олень – животное. Воробей – птица. Россия – наше отечество. Смерть неизбежна». Прописные истины из «Учебника русской грамматики» в какой-то момент «надламываются», становятся парадоксом. «Россия – наше отечество»? И это так же несомненно, как и то, что «дуб – дерево» и «смерть неизбежна»? Но ведь это эпиграф к книге эмигранта, человека, бежавшего из России и не желающего в Россию возвращаться. Ряд прописных истин превращается в череду вопросов. Разве дуб – дерево? Это ведь еще и символ бессмертия. Разве олень – животное? Символ благородства. Разве Россия – наше отечество?...»
Сколько раз подступал к Достоевскому, столько же и отступал. Он меня этим своим: «разжевываем, разжевываем», превозмог. У меня не хватило сил ни один его роман дочитать до конца, я сбегал к тридцатой странице.
Сократ: «Как много известно о всякой чепухе и ничего о клеве рыбы! Почему бы нам не обсудить проблему?»
Ф. Шаляпин: «Я, брат, теперь и петь брошу, буду только рыбу ловить… Ведь это черт знает какое удовольствие!»
И опять я с карасями до весны расстаюсь.
А. Терц: «…Когда бы все мы имели такие виды на жительство!.. «Ты должен! должен!» - стучит нам молот в мозг в напоминание о деле, о пользе, которыми надлежит расплатиться за грех и удовольствие рождения на земле. Одна прекрасная женщина никому ничего не должна. Она – есть. Она оплачена тем уже, что полностью, как цветок, реализована в своей скорлупе. Она спокойно завтракает, со вкусом одевается и едет в гости, и вот уже все приподняты и улучшены ее присутствием. «Чудный праздник летит из лица ее навстречу всем» («Рим»)…»
Почему захлебнувшегося соплями не хоронят, как моряка?
Это только гордый россиянин может превратить беспробудное пьянство в форму политического протеста.
Ну что мы за народ: как очередной Гумилев появится, так мы его сразу – расстреливать.
Прочитал сочинение Н. Бердяева «Судьба России». На мой взгляд – сплошная маниловщина. Но людоедские замашки даже у этого мыслителя ярко выражены. «Все время войны я горячо стоял за войну до победного конца. И никакие жертвы не пугали меня». Нет, революция в стране не случайность, а самая закономерная закономерность. Они не смогли почувствовать, что творят своим блеянием.
У Гоголя изумительное сочетание мудрости с наивностью, вера в прагматичный расчет и в сказку одновременно. Вот в чем одна из загадок таланта: совмещать несовместимое.
Шутка на бумаге много теряет или, наоборот, выигрывает в зависимости от формы подачи. Ее легче загубить, чем сохранить смешной.
Иногда я сам себе напоминаю барахтающегося в воде щенка. И отстраненно, как о ком-то другом, думаю: «Интересно – надолго ли его еще хватит?»…
И она пустая, и я пустой. Нам нечем наполнить друг друга.
Если испишусь до полного истощения мыслей – тогда смело можно переходить на сочинение опусов об охране окружающей среды. На этой теме можно топтаться бесконечно.
Жаль все-таки было расставаться с прежним жильем. Окраина. Воздух свежий. Идешь за карасями на Алчедат – поля слева и справа, от придорожных трав запах сладкий.
- Почему все незамужние женщины не живут в Северном микрорайоне? И выбор для нас расширится, и кладбище рядом.
Зябко. Не по погоде зябко – по жизни зябко.
Дворянство – это, прежде всего, обязанность.
Если бы я до конца поверил в Бога – насколько бы легче стало жить.
Я понимаю, вся моя досада от того, что не создал своего дома.
Мелкая жизнь начинается тогда, когда забываешь о достоинстве. Я забыл, поэтому не удивительно все, что сейчас со мной происходит.
В жизни, как и в рыбалке: маленький крючок для мелкой рыбы, а большой для крупной. В мелкой жизни живут хорошо, а в крупной чаще всего через пень-колоду. Но и добыча в крупной жизни совсем другая.
А ведь и от тебя что-нибудь да зависит. Перемещаясь из прошлого в будущее, ты, занимаясь различными делами, пусть и микроскопически, меняешь структуру жизни. («На стекла вечности уже легло мое дыхание, мое тепло»).
Это пиво «Бочкарев» должно быть правильным, а вот текст должен быть неправильным, по собственным законам написанным. Однако и в нем, как в растении, должны присутствовать все части, а не только, допустим, корни и листья.
Бахыт Кенжеев
Много чего, если вспомнить, не любила советская власть.
Например, терпеть не могла красоты и гармонии в нашем
понимании. Тяп да ляп был лозунг ее. Перепасть,
несомненно, что-то могло художнику, скажем,
тот же косматый закат над бездонным озером где-нибудь
возле Кириллова, ива плакучая, грустная кошка,
моющая лапой мордочку у крыльца, но суть
в том, что умение воспринимать красоту – понемножку
оскудевало. От рождения слаб человек, Харонов грош
вся цена ему. Не умеет ни каяться, ни молиться.
В окружении зла – и сам становится зол, нехорош.
В природе столько загадочного. И в космос летаем, и атом расщепили; а барабашка в чьем-то доме стучит, стул по комнате прыгает – и вся наука с позором отступает. Или вот болезни иные врачам с трудом поддаются, а бабка неграмотная пошепчет-пошепчет, через плечо поплюет-поплюет, скажет: «Иди с Богом!», и хворь, как рукой, снимет. И медицинским светилам остается толковать о гипнозе, о внушении, хотя какое там внушение, когда и грудных младенцев, себя не понимающих, таким образом вылечивают. Нет – рад я за природу, есть кое-что у нее в запасе!
Опята этой осенью появились в лесу. Но меня в лесу этой осенью нет.
Как, оказывается, тягостны чужие дети, когда своих нет.
Я частенько перегибаю. Не надо наскакивать на графомана. Графоман также необходим в литературе, как и талантливый автор. Графоман: птица-падальщик. Для него лакомством является то, что уже отжило. Он подъедает мертвые слова, мертвые понятия, мертвые истины. Пируя на их останках, он как бы говорит талантливому автору: не подходи, это мое, это уже разлагается.
Я недостаточный эгоист, мало сосредоточен на себе, и это плохо.
- Что ж он так – с пониманием к ней подходит? Этого как раз не надо!
А вы убедительно блефовать умеете?
Парадоксы надо не выпячивать, а прятать, чтоб только чуть-чуть посверкивали в тексте. Тогда будет самое то.
Время делится на куски, и каждому из нас достается свой кусок. Во мне живет мое время. Мой кусок не лучше, чем у других, но и не хуже.
Времена не бывают плохими или хорошими, все зависит от настроения, с которым живешь.
Поколение – не только возрастное понятие; есть и другое – мировоззренческое.
У молодых впереди нерастраченная жизнь, а старики ее уже растратили – кто с пользой, а кто впустую. Тем, кто прожил не зря, есть, по крайней мере, что вспомнить.
У В. Пьецуха в «Русских анекдотах»: «- Я бы, может быть, и не пил, да одиночество замучило, то есть самая поганая его разновидность – одиночество на двоих…»
Сол Беллоу «Родственники»:
«…В корякских мифах, читал я, женщинам нипочем вынуть детородные органы и развесить их на деревьях; так что когда ворон, потусторонний озорник, мифический прародитель коряков, решил обследовать внутренности жены, проникнув в нее через задний проход, он очутился в огромных палатах. Размышляя над подобными вымыслами или фантазиями, нельзя забывать, как тяжело жилось корякам, какую жестокую борьбу они вели за выживание. Зимой рыбакам приходилось проделывать проруби во льду чуть не в два метра толщиной, чтобы закинуть удочки. За ночь проруби заливались водой и снова замерзали. Жилища у коряков были тесные. Зато женщины поместительные. Легендарная же прародительница коряков и вовсе грандиозная…»
Не надо сужать свои непомерности – не надо! Непомерности надо расширять.
Написанный текст мало чего стоит, если он крови твоей не напился, нервами твоими не закусил.
Изучение северных народов проходило своеобразно:
Владимир Ильич Иохельсон (1855 – 1943) – этнограф, участвовал в народовольческом движении. В 1888 году был сослан на Колыму. Описал культуру, быт, фольклор и язык коряков, юкагиров, алеутов.
Владимир Германович Богораз-Тан (1865 – 1936) – этнограф, лингвист, фольклорист и писатель. Научной деятельностью начал заниматься на Колыме, куда был сослан за принадлежность к «Народной воле». Его перу принадлежит монография «Чукчи».
После совместного настоящего мы вышли в отдельное будущее.
Уходя, не оглядывайся.
Скорей бы проснуться утром и знать, что все уже позади.
Ах, какие симпатичные имена у древних египтян: Эхнатон – угодный солнцу, Нефертити – прекрасная пришла! Сказал: Нефертити – и больше ничего добавлять не надо!
Нельзя обижаться на бессознательных людей. Если в лесной чаще отстраненная рукой и отпущенная ветка хлестнула по лицу – какие могут быть счеты с веткой.
Если начать подводить итоги, то самое крупное мое упущение в том, что я Дома своего не создал.
Фальшивое надо ломать, даже если нет возможности построить что-то взамен.
Фамилия: Харакирев.
О сексе должны писать те, кто молод и полон сил, у кого ощущения свежие и яркие. Но когда о сексе пишет старый Вас. Аксенов – возникает неловкость за него. Уж лучше бы просто матерился на каждой странице, как Юз Алешковский.
Неприятная черта характера – прилипчивость.
Мои книжные шкафы уже поскрипывают: скоро опять переезд, скоро нас опять начнут разбирать!
Разве она хотела, как хуже? Она решила, что немножечко соврет, а потом все будет хорошо.
У этой дамы явные способности к управлению производством. А вот рожать она умеет?
Так все убито, что нет даже пустякового любопытства: кому следующему понесет она себя на постель?
Талант никому ничего не доказывает, доказать пытается бездарность.
Труд без таланта порождает графомана. Трудолюбивый бездарь – частое явление.
Отсутствие читателя – тоже испытание. Даже хочется иногда попросить кого-нибудь: повосхищайтесь тем, что я написал.
Художник всегда прав, даже если предъявляет зрителю типажи не в полном объеме. Вот и городничий в «Ревизоре» тоже, не исключено, дорогу до пункта Б. строил и о возведении суконной фабрики мечтал, и освещение улиц планировал, а в истории остался тем, кем его вывел Гоголь.
Все разговоры о том, что писатель не реализовался, не успел, или о том, что ему помешали, что ему не давали – чушь. Писатель напишет столько, сколько ему определено. Ни больше, ни меньше. Препятствия не значат ничего. Терц написал «Прогулки с Пушкиным» в лагере.
Он был такой малоподвижный, что одна-единственная муха могла обсидеть его с ног до головы.
Иную бабу следовало бы через влагалище вывернуть наизнанку.
Каждый лепит себя таким, каким себе нравится.
- Если говорить о моих пристрастиях, то я вообще-то сторонник зимней Олимпиады.
- Вы мне чужими мыслями не крутите, вы мне своими мыслями крутите.
Вот, бывает, задумаешься о природе таланта, а у самого сопли из носа и кашель из груди.
Одиночество редко бывает достойным. Часто оно вызывает жалость.
Коллективизм в общественной жизни отвратителен. Это иное название стадности. Отвратительность его заключается в том, что пара-тройка негодяев может легко управлять большими группами людей.
Никак не удается надолго обмануть одиночество. Спрячусь за женщиной, за ее детьми – но и тут оно меня находит.
Странное дело: на холоде нос почему-то тает.
Вот уже почти неделя, как я расстался с особой, с которой прожил изрядное количество лет, но ни жалости не испытываю, ни сожаления. Значит, уход был необходим.
Я поторопился с выводом, что не смогу освоиться в деревянном доме: топить печку, содержать огород, заниматься мелким ремонтом. Все, оказывается, могу!
Рядом со мной она жила свою отдельную, чужую мне жизнь.
Ну, выбрались мы с Судьбой из этой ситуации. «Фу, - говорит Судьба, - думала, что не выберемся». – «А кто, - говорю, - меня туда загнал; не ты, разве?»…
А не попробовать ли потребление водки заменить потреблением колбасы? Ведь ее тоже можно нажраться до рвоты.
Так-то мы ребята ничего. Мы только на жизнь смотрим косо.
Внушительно заявил о себе привозной красный кирпич, который используют взамен местного – неровного, бледного, рассыпающегося. Дерево также начинает уступать кирпичу. Оно не то, что прежде, когда срубы по триста лет стояли, только чернея до цвета угля и прибавляя в твердости. Нет, дерево теперь больное.
Про то, что строители наляпали в Асинске в минувшие годы, говорить не хочется уже потому, что я стараюсь материться не слишком часто.
Лишаи зодческого убожества с лица города исчезнут нескоро.
Не всякую расплывчатую фразу в своем тексте сразу заметишь. Умеют же такие фразы маскироваться, притворяться вполне приемлемыми.
Понятно, что судьба тебя ведет. А куда?
Русский стиль – это терема, стоящие на просторе. Не может русское жилье быть тесным, узким, сдавленным соседними домами. Ему надо раздвинуться вширь, чтоб воздуху во всех комнатах было и света. Чтоб горница была. Но впишутся ли в эту новую горницу компьютер, музыкальный центр и прочие технические навороты?... Впишутся. И гораздо лучше, чем ухваты и лапти.
Европеец может жить совсем без воздуха. Узколицый немец выдвинет нос с горбинкой в такое же узкое готическое окно, посмотрит вверх и доволен. А мы без воздуха задохнемся.
Идеи самых знаменитых асинских архитекторов никак не могут совпасть с возможностями асинской стройиндустрии. Когнитивный диссонанс.
В тексте должно быть очарование. Нет очарования – текст мертвый.
Прозу Синявского я не всю перевариваю. А вот «Прогулки с Пушкиным» и «Голос из хора» надо обгладывать, как сахарную косточку. Здесь есть, чем поживиться.
Асинск напрягся в ожидании приезда большого начальника и, не дождавшись, опять расслабился.
- Вот она – Родина. Чувствую – слезы текут. Не поверите: промок даже.
У архитектуры завидная роль: с нее начинается возрождение.
Зачем мы постоянно влечемся на Запад? Или уже не влечемся?
Против своей природы не попрешь. Надо следовать ей, приспосабливая, если получится, технические новшества.
Воткнуть по метле в кандидатов от партий и пусть летят на север, дальше земли чукчей: туда, где ледяные торосы; туда, где избиратель – белый медведь.
Блестящий неудачник, оригинальный посредственник.
У Розанова есть вот эта отвага – перешагнуть через «стыдно», «нехорошо» и дотошно описать такие моменты о себе, о которых другие предпочитают помалкивать. Но даже читая его выразительные этюды, спохватываешься на мысли: а надо ли было это делать? Отсутствие стыда так же отвратительно, как и ханжество. Очень точно у Вен. Ерофеева: «заповеданность стыда» и «безгранично расширил сферу интимного».
Тоска по дому, простому деревянному, с огородом – это есть, это случается. Но тоска по коробке пятиэтажной панельной? Откуда ей взяться.
Если воспоминание о доме не отзывается теплотой – значит это и не дом вовсе, а место проживания.
Как же надышать теплом эти кривые улочки, гнилые домишки, убогие «пятаки», чтобы жить среди них было не так холодно?
В серых «хрущобах» жили обескровленные люди, и даже по земле они ходили с трудом, шаркая ногами.
Мысли, не доверенные бумаге, чаще всего улетают с ветром.
В. Розанов великолепен в изображении сиюминутных впечатлений. Так фотографически точно зафиксировать быстрое переживание мало кому удается: «Я все робко смотрел на эту нескончаемо идущую вереницу тяжелых всадников, из которых каждый был так огромен сравнительно со мной!.. Маленькая неправильность движения – и я раздавлен… Чувство своей подавленности более и более входило в меня. Я чувствовал себя обвеянным чужой силой, - до того огромною, что мое «я» как бы уносилось пушинкою в вихрь этой огромности и этого множества… Когда я вдруг начал чувствовать, что не только «боюсь», но и – обворожен ими, - зачарован странным очарованием, которое только один раз – вот этот – испытал в жизни. Произошло странное явление: преувеличенная мужественность того, что было предо мною, - как бы изменила структуру моей организации и отбросила, опрокинула эту организацию – в женскую». Прямо пособие для желающих стать педерастами. Несмотря на блестящий слог – гадливо.
Он овладел грамотой исключительно затем, чтобы оставлять свои мысли на заборах.
А. Терц: «…Иногда кажется, что Гоголь умирал всю свою жизнь, и это уже всем надоело».
Не мешает завести какую-нибудь слабость; хандру какую-нибудь завести.
Стишок про себя сегодняшнего:
Шел по улице малютка,
Посинел и весь в соплях.
25.09.2000 г.
Писатель всегда выше чиновника. И даже выше зодчего. У писателя все замки – воздушные.
Не знаю, как насчет Вечного Жида, но вечный графоман существует. Он не меняется из столетия в столетие – также глуп, самоуверен и плодовит. Сейчас он носит фамилию: Г.
Чертовщинка с хармсовщинкой.
- Вы слышите отдельные голоса в хоре? Нет? Вот это и плохо. Ведь по-отдельности все поют совсем не то, что получается вместе.
Со времен «Ревизора» и «Мертвых душ» суть типичного чиновника, его природа ничуть не изменилась, также бросаются в глаза самоуверенность, глупость, ограниченность и подлость. И готовность все также брать хоть чем – хоть борзыми щенками.
Не помню чье: «Спираль – это творческий взлет круга».
Вот книжный шкаф: осанка, как у начальника. И норов – тоже. Такой не допустит никакого панибратства. Случается, он бывает не в духе и тогда так запрячет нужную книгу – черта с два найдешь.
Стулья любят бегать по комнате, я натыкаюсь на них.
Шариковые ручки у меня – услужливые незаметные трудяги. Я их покупаю, они исправно пишут, а потом куда-то исчезают, как старые кошки, почуявшие смерть.
Телевизор постоянно в одной поре: дай ему какую-нибудь ахинею вывалить из себя! Особенно усердствует третья программа.
Не уставай подмечать, что происходит вокруг. И добавляй к этому свои фантазии на бумаге. Но не переусердствуй.
Не только твое отношение к вещам, но и отношение вещей к тебе. Рубашка утром оказалась мятой, словно не хотела, чтобы я ее надевал.
Он живет в среде. А сам еще понедельничный.
Чем старше ее ребятишки, тем заметней они на нее похожи – внутренне.
Быть директором фирмы, которой не существует, носить фамилию мужа, которого нет - уж не симулякр ли она?
Душа, окаменевшая и почерневшая как уголь, может вспыхнуть и внезапно опалить жаром.
Оптимизм у оптимиста не зависит от внешних факторов.
Вот уже три недели не получается впадать в уныние.
Откуда газеты умудряются натащить в себя того, что мне абсолютно не интересно?
Это как в зубной кабинет: не хочешь да бежишь.
Последователь смотрит: от чего оттолкнуться? А подражатель хватает все без разбора.
Голова забита мелкими заботами. Очиститься, освободиться.
Мысль была слабой, одышливой, хромала на обе ноги и вскоре скончалась.
Брот мит Букер.
В филиале пединститута тазобедренные мышцы, трицепсы и бицепсы получали высшее образование. Спортивный факультет был восхитителен!
Директор краеведческого музея, сдвинув брови, обходила ветхие избушки, рылась в чуланах, брала за горло не разбежавшихся домовых, отыскивая новые экспонаты.
В самом центре стоял памятник неизвестно кому. Хмурый мужик на постаменте поглядывал исподлобья и держал руки в карманах распахнутого пальто. Давным-давно кто-то сбил и утащил табличку, а новую не догадались повесить. Все смирились с незнакомцем и махнули рукой, только мэр иногда задавался вопросом: кто бы это мог быть?
- Напрасно вы так, напрасно. И этак – тоже напрасно.
Сто лет город жил бессознательно, приспосабливал себя к чреву земли, выгрызая из него горючий камень и укладываясь абы как между крутыми терриконами шахт.
Семен Файбисович: «…все и делалось для себя и для друзей: то, что называется «в стол». Во главе угла стояло «самовыражение» - расчета на успех, в том числе и коммерческий, не было и в помине…» Мне такой подход нравится.
Часть автобуса завернула за угол, когда другая часть еще оставалась видимой.
М. наблевал в автобусе, одной пассажирке досталось изрядно. Что он этим хотел сказать?
На старом заводе все было полно коварства. Машины сновали от цеха к цеху не для того, чтобы груз перевезти, а для того, чтобы давить рабочих. В свисающих проводах ток терпеливо ждал, кого бы ударить. А лента стекла вытягивалась из печи, чтобы поранить отломщиц и грузчиков.
Вот ведь как: я еще жду от себя неожиданностей.
Просвет между утром и вечером становится все меньше, поэтому многое приходится делать наощупь.
А все-таки характер у меня, похоже, есть. Столько лет в условиях, которые не способствуют развитию, однако ничего, развиваюсь.
И до того главный энергетик застращал подчиненного ему кочегара, что тот начал топить, как зверь!
Середина октября. С какой неохотой, как мучительно светает за окном.
Он любил все красивое и зеленое: разводил флоксы с баксами.
Но что меня обрадовало: здесь не лезла отовсюду канцелярщина. Был располагающий теплый запах жилого помещения.
Идите за мной, я вам точно укажу, что надо делать.
«Сказки горного цеха» не написались в обычном смысле от начала и до конца. Они слепились из кусочков – из моих наблюдений, размышлений и заметок.
Такое равнодушие, что ни злости нет, ни даже ревности. Одно только желание: побыстрее со всем развязаться.
Пушкин застолбил все первые места в русской литературе. Куда ни сунешься – везде он, справедливо сказал А. Синявский. Даже место первого бабника навечно закреплено за ним.
Бабнику женщина, прежде всего, доверяет, с ним она может говорить обо всем. И, конечно, если такой попросит – ему ни в чем не откажут. С моими скромными способностями я не только не бабник, но меня вообще здесь близко не стояло.
Я очень жалею иногда, что я не бабник. Открывать новых женщин – это каждый раз волнует!
В издательстве «Алгоритм» выходит книга Валерия Золотухина «Секреты Высоцкого». Это дневники Золотухина 60 – 90-х годов. Книга, вероятно, очень содержательная, потому что в ней Высоцкий без прикрас. Вот пара выдержек оттуда.
4.05.1969. Высоцкий:
- Марина Влади приезжает… будет жить у меня… наверное. Решил я купить себе дом… тысяч за семь… Три отдам сразу, а четыре в рассрочку. Марина подала эту идею… У меня будет возможность там работать, писать. Марина действует на меня успокаивающе… Люська дает мне развод… Я ей сказал: «Хочешь – подай на алименты». Но это будет хуже. Так я рублей по двести ей отдаю, я не позволю, чтобы мои дети были плохо одеты-обуты… Но она ведет себя… ну – это катастрофа. Я звоню, говорю, что в такое-то время приду повидать детей… полтора часа жду на улице, оставляю все у соседа. Она даже не извинилась, для нее это в порядке вещей… Шантажирует детьми. Жалко батю – он безумно любит внуков, а она все делает, чтобы они меньше встречались… Говорит, что я разбил ей жизнь… Ну чем, Валера? Детей она хотела сама… На работу? Даже не пыталась никуда устроиться… Да и по дому ничего не делала – ни разу не было, чтобы я пришел домой, а она меня накормила горячим… Я зарабатывал такие деньги, а в доме нет лишнего полотенца… Ну что это за… твою мать! …Профукала сберкнижку, профукала другую… Я дал теще деньги на кооператив – через три дня узнаю, что их уже нет. Открыла у себя салон: приходят какие-то люди, пьют кофе… А ребятишки бегают засранные, никому не нужные… Мне их не показывают, старикам не показывают…
9.10.1972. Высоцкий:
- Валера, я не могу, я не хочу играть… Я больной человек. После «Гамлета» и «Галилея» я ночь не сплю, не могу прийти в себя, меня всего трясет – руки дрожат… После монолога и сцены с Офелией я кончен… Это сделано в таком напряжении, в таком ритме – я схожу с ума от перегрузок… Я помру когда-нибудь, я когда-нибудь помру… а дальше нужно еще больше, а у меня нет сил… Я бегаю, как загнанный заяц, по этому занавесу. На что мне это нужно?... Хочется на год бросить это лицедейство… это не профессия… Хочется сесть за стол и спокойно пописать, чтобы оставить после себя что-то.
Восторга нам не пережить.
Открытия в науке сейчас чаще всего происходят на границе разных дисциплин. Открытия в литературе – того же порядка.
Жить с единственной женщиной, родить, вырастить и воспитать с ней двух или трех ребятишек – это ли не счастье.
Чуть-чуть пристальней посмотрел вокруг себя, и действительность сразу сделалась фантастической.
В политике, как на автотрассе: у правых и дело правое, у левых и дело левое.
Дед 75-летний говорит: «Мне бы стержень сменить, а шкурки лет на десять еще хватит».
Не у всех такие руки, чтоб гайки на тридцать два закручивать.
Два бумажных червяка общаются посредством книги.
Интересно – это когда новое узнаешь.
Работа у меня просто фантастическая. Мне невероятно повезло с ней, невероятно! Но чудо не может быть продолжительным. Весь вопрос в том, как долго это продлится.
Неуверенность – это совсем неплохо. Она заставляет тщательней продумывать свои действия.
Я как булгаковский Бегемот: сижу, примус починяю, никого не трогаю, но понимаю – придут, придут за мной.
Отрастить бы крылышки, почистить перышки, вспорхнуть и улететь на Кунашир – хорошие воспоминания о нем остались.
О стойкости человеческого духа говорит хотя бы такой факт. Сотрудница газеты «Вперед, к свершениям!» Зинаида Карась пошла по грибы и неудачно упала, скатившись в овраг. Она сломала обе ноги и три километра ползла на руках, при этом не оставляя корзину с грибами.
Прекраснодушие.
Вчерашний день прикинулся сегодняшним.
Публикация в «Комсомолке» мемуаров Ярослава Голованова. По ним видно, что даже рублевого замаха у него не было.
Чего я хочу? Чтоб хотя бы несколько сотен человек оценили написанное мной.
Кожин и Кузнецов – примеры того, как волна читательского интереса может поднять и опустить.
Немало пишущих шумно заявляли о себе, а потом сходили на нет. Особняком стоит Вен. Ерофеев. Его «Петушки» настолько свежи, будто выпорхнули из под пера на прошлой неделе.
Когда надежда умирает, кто-то ж вместо нее рождается. Кто, однако?
Среди моих маленьких открытий есть и такое: время написания повести гораздо короче времени ее выхода в печать.
Карась клевал не изобретательно, не творчески. Можно было подумать, что в этом пруду плавают одни графоманы.
Рухнуть бы головой на стол. Распластаться бы на нем. Со всеми своими мыслями, чаяньями, тревогами – между дыроколом и скоросшивателями.
Настоящего мужика женщины чувствуют и через сто лет после смерти – вспомнить хотя бы ревнивое отношение Цветаевой и Ахматовой к Пушкину. А Гоголь в этом смысле никого не волнует: не бегал за юбками; значит, и говорить не о чем.
В глазах просвещенных современников Гоголь был нелеп и смешон. Но все их благоразумие ничего не стоит по сравнению с его чудачествами. Гений интересен во всех своих проявлениях.
Одна и та же броская фраза может быть в тексте или остроумной, или тупой. Все зависит от того, насколько к месту она пришлась.
Если есть ум и талант, то не страшно и пошлость ляпнуть, и халтурку иногда выдать. Все низкопробное забудется и спишется, останется лучшее.
Из школьных уроков в память глубже всего врезалась никогда не пригодившаяся чепуха. Например: Бужумбура – столица государства Бурунди; гиппарион – предок современной лошади.
У занимающихся бизнесом есть побочные плюсы: однокашник по университету через двадцать два года вспомнил обо мне, потому что ему потребовался деловой партнер.
Я до того отстал от жизни, что даже не знаю о современном положении дел в сельском хозяйстве.
Когда я попадаю в район, застроенный унылыми «хрущобами», то мне в нем неуютно. И никакие доводы о целесообразности таких построек, никакие рассуждения об экономии средств никогда не заставят меня смириться с этими уродами.
У нас, у асинцев, пороков выше крыши. Один из самых стойких – привычка к плохому.
Когда думаешь, что нельзя объять необъятное – это слишком общё. А когда понимаешь, что тебе, например, не сотворить монографию «Чукчи» - это уже конкретика.
Всегда мысленно снимаю шляпу перед теми, у кого интеллект.
Совсем не врать – не получается. Но хотя бы не часто.
Банальность, о которой надо помнить: никто, кроме тебя, не сделает твою жизнь интересной.
Это поразительно: у Гоголя при избыточности жизни, при избыточности плоти – произведения бесполые. Дело даже не в отсутствии намеков на секс, а именно в бесполости.
Из скамейки торчали гвозди.
Среди вкусовых особенностей литератора далеко не последнее место занимает отвращение.
Литератор похож на рыболова: забрасывает удочку, а что выловит – неизвестно.
Сочинительство мое – что-то вроде физиологических отходов. Только я перерабатываю жизненные впечатления.
Сегодня нередко перетолковывают старые сюжеты на новый лад. Не от бедности ли воображения такое происходит?
Если одолевает желание излить чувства на бумаге – садись и пиши письмо. Хоть кому.
«Надежда умирает последней». А на женщин с подобным именем это распространяется?
Завет Гоголя: к своим персонажам нельзя относиться, как к карикатурам. Чем они человечнее, тем понятнее их недостатки.
Счастлив, кто может сказать: «Дайте мне женщину, и я переверну весь мир!».
Письмо от сына, как глоток свежей воды. Мой парень вырос.
Когда доводов в споре не хватает, я говорю: «А мой сын – менеджер по работе с корпоративными клиентами!». И все в откате.
Моей памяти есть куда возвращаться.
Хорошо, что не вижу свою душу – иначе бы шрамы взялся считать.
Такой взрослый и серьезный мужчина, а «ура!» от «да здравствует!» все еще отличить не может.
Рожденная резолюцией.
Как картошка все лето ни прячется в земле, а в сентябре ее все равно извлекут.
Чего бы уж громкой славе не заинтересоваться мной? Отсутствие славы меня не красит.
Где-то там, в далеких Кемерово, Красноярске и Новосибирске, в редакторских кабинетах изнывают мои рукописи. Вместе с другими рукописями они роют ходы к публикации.
Если фантазировать – то, как Гоголь. Если нравоученьями изводить – то, опять же, как он.
И вообще – что происходит? Почему я не в Австралии, не на Олимпиаде? Почему не стреляю из лука и не плаваю кролем? Почему не завоевал две золотые и одну бронзовую медаль?
Это прямо удивительно: как областной союз писателей без меня до сих пор обходится? Как он не чувствует своей неполноценности? Как он ущербности своей не чувствует?
Литератор без публикаций – все равно, что голый король. Грустное довольно зрелище.
Мы так сильно готовимся к паводку, что Яе деваться некуда, кроме как вскрыться в конце апреля.
По крайней мере, все честно. Город дал понять: твоей женщины здесь нет.
Выхожу один я… но куда?
И с какого диссидентства нам так напиваться?
- Оставь кучу долгов – и тебя долго будут помнить. Пушкин, например, так и сделал, поэтому его и через двести лет не забыли.
Сегодня у П. день рожденья, а завтра я с женой окончательно разъезжаюсь – все события, события. Но я, ловкий парень, и не выпью, наверно, ни сегодня, ни завтра.
До глубокой старости графоман в надеждах, что удача обратит на него внимание, и что его вот-вот, наконец, оценят. У графомана, как и у юноши, начинающего житье, все впереди.
Он бегает, а я хожу, он во все вникает, а я все обдумываю.
Надо научиться легко и увлекательно болтать на бумаге.
Гения надувают величием после смерти. А при жизни он часто смешон, жалок, нелеп.
Когда рухнула Советская власть, и пришли какие-никакие собственники, наш человек впал в отчаянье: тащить с производства стало сложнее.
Чем дальше, тем отчетливей понимаю: от дома, от родного дома, нельзя надолго отрываться. Сколько в нем ран глубоких зализал, сколько боли своей утешил – не перечесть. И каждый раз после очередного семейного краха я приползаю сюда.
Развитие сюжета желательно от нелюбви к любви, от пренебрежения к сочувствию. Но так не всегда получается.
Небывалые перспективы для асинцев открывает сетевой маркетинг. Диванные бизнесмены с восторгом ринулись в него.
Упало слово на асинскую почву, и вот уже слышно отовсюду: маркетинг, маркетинг…
Какую ж сказку рассказать, какую невидаль придумать?
Определение «простая женщина» часто имеет синоним: «дура».
Человек и в скотских условиях стремится остаться человеком, быдло и в нормальных условиях стремится к скотству.
Вроде, и одет, и отутюжен, а посмотришь: не а!
Гоголь – Терц:
«…Одна моя поспешность и торопливость были причиной тому, что сочинения мои предстали в таком несовершенном виде и почти всех привели в заблуждение насчет их настоящего смысла…».
И поспешил выпустить в свет новое свое сочинение, самое торопливое и несовершенное, окончательно всех исказив и запутав.
Терц пишет, что как только Гоголь начал обучаться правильной литературной речи, так живая речь умерла. И он начал выражаться как «беллетрист средней руки».
Главное – стиль. Стиль определяет все.
Чтобы затосковать как Гоголь, я еще как Гоголь не позабавился.
Писателя лучше всего рекомендовать анатомически: это вот крестец, это вот легкое и – т.п. Потому что писатель, как правило, пишет сердцем, селезенкой, мошонкой или вообще какой-нибудь требухой.
Если нет жизни в одном доме – надо поискать ее в другом.
Н.В. Гоголь: «Поверьте, что Бог недаром повелел каждому быть на том месте, на котором он теперь стоит».
Из генералов двое были с усами.
Смотрел по телевизору дискуссию на экономические темы – и о маркетинге, в том числе. Толкуйте, толкуйте, думалось мне, все равно у нас в Асинске будет свой маркетинг, какого вы и в глаза не видели.
По ночам мне снился маркетинг. Он был мохнатый, в полоску и тяжело дышал.
Василий Аксенов (интервью «КП», 23.06.2000 г.):
…Масса говна, прилипшего к нашей стране за советский период, до сих пор продолжает вонять. У нас сохранилась репутация предателей, людей, поклоняющихся грубой силе. Более того, дурно пахнущий шлейф и дальше потянется за нами, если немедленно не станем кричать на каждом углу: это не мы, мы другие! Но наши правители почему-то упорно не желают опускаться до объяснений своих шагов. К примеру, Ельцин никогда подобного не делал. И зря.
…Есть такая английская поговорка: лопату надо называть лопатой.
…Кто-то придумал идиотскую теорию политкорректности, по которой малый народ всегда прав, поэтому его нельзя трогать. Многие на Западе почему-то покупаются на эти дурацкие стереотипы.
…Ослабнут Штаты, и никто не защитит нас от ислама, он растерзает нашу страну. Остатки сожрет Китай.
…Казалось бы, Запад должен вопить о кознях KGB, назначившем президентом своего человека, но в Штатах обычно говорят: so what? Ну и что? В конце концов президент Буш два года руководил ЦРУ. Да, это не КГБ, но и не благотворительная организация, занимающаяся разведением розочек, верно? Нам не хватает взвешенности. Никто ничего слышать не хочет, такой визг стоит, что не разобрать здравых аргументов. Скажите, а много среди нашей политической элиты людей, которые не были связаны с Комитетом? Если всех выгнать, кто же наверху останется? Не надо забывать и того, что КГБ – огромная машина, и далеко не все, имевшие отношение к органам, занимались преследованием инакомыслящих и репрессиями. В конце концов одно дело – быть разведчиком, и совсем иное – возглавлять Пятое управление по борьбе с диссидентами.
Уже в самом слове «моджахед» есть что-то бородатое и отталкивающее.
Если моджахеда посыпать солью и завялить вместе с винтовкой, то и тогда он не станет аппетитней.
Подмяв под себя Чечню, эти зверьки доказали, что они ничего не могут. Они способны существовать только в одном случае – паразитируя на чем-нибудь или на ком-нибудь. Они не понимают никаких доводов, кроме силы, хладнокровно истребляют детей, женщин, пленных и поэтому их надо уничтожать, как уничтожают саранчу.
Волны перекатывались по поверхности моря, как бугры мышц по телу, увлеченному страстной, горячей работой.
Вода легко расходилась подо мной, и ноги камнем падали вниз.
Чистые струи реки смешивались с грязными отходами человеческого быта, и грязь заражала все.
К малым народам надо относиться настороженно, уже в их малости что-то не так.
В моей семье у малых народов громкий голос.
Знавал я одного – доносы писал неплохо.
Напряженность с Брюсселем меня не коснется: газет я выписывать не буду.
Возбуждающее недопонимание.
Слышу, как за стенкой Мякишев долго и въедливо отчитывает женщину, приехавшую с водозабора с неправильно составленной бумаженцией, и думаю с ужасом: Господи, не дай во мне проклюнуться чиновнику!
- И я тогда, погрузившись в ваши проблемы, пойму, что выхода у вас не было в той ситуации.
Тоска по красоте, по идеалу – самая счастливая тоска литератора.
Я как дерево непонятной породы: вначале внедряюсь в почву, потом сам себя выращиваю. Пересадкой в другую почву тоже занимаюсь сам.
И одного никак не пойму: что у меня за необходимость есть червивые яблоки?
Чем привлекательны отдельные мужики? Вроде, и не красавцы, и все у них, как у остальных, но ведь бабы к ним, как мухи, липнут!
У меня уже столько накопилось ответов на вопросы, но никто ничего не думает спрашивать!
Вот маленько отдышимся и – вперед, на поиски новой подруги жизни.
Свой восторг мы постараемся умерить!
- Заруби себе и не забывай никогда: на работе никого не обсуждать и не осуждать. А то, если они за тебя возьмутся, до костей обглодают.
Милорад Павич «Хазарский словарь»:
…а на столе ее всегда стояла соль семи сортов.
…Атех вообще не была красивой, однако она научилась перед зеркалом придавать своему лицу такое выражение и так владеть его чертами, что создавалось впечатление красоты. Эта искусственная красота требовала от нее стольких сил и напряжения, что, как только принцесса оставалась одна и расслаблялась, красота ее рассыпалась так же, как ее соль.
…Ты питаешься разодранным на куски ветром.
…Каждый из нас выводит гулять свою мысль впереди себя, как обезьяну на поводке.
…Один из русских полководцев Х века, князь Святослав, не сходя с коня съел хазарское царство, словно яблоко.
…наколотый на собственное сердце, как на булавку.
…Песочные часы, которые он вставил в переплет книги, были невидимы, но во время чтения в полной тишине можно было услышать, как пересыпается песок.
…Я посадила розы в твоих сапогах, в твоей шляпе растут левкои.
…Опасайся, собрат мой, войти в большое доверие или слишком откровенно подольщаться к тем, чья власть в перстне, а сила в свисте сабли. Такие всегда окружены людьми, толпящимися вокруг них не из любви и не по убеждениям, а лишь потому, что нет другого выхода. Выхода же нет потому, что у них то ли пчела спрятана под шапкой, то ли масло под мышкой, - одним словом, что-то есть за ними такое, за что теперь приходится расплачиваться, а их свобода посажена на цепь, поэтому сами они готовы на все. И те, что наверху, те, что всеми правят, хорошо это знают и используют в своих целях. Так что смотри, как бы тебе не оказаться без вины виноватым и не попасть в такую компанию. А это может случиться, если начнешь их слишком расхваливать или льстить им, выделяясь из окружающей толпы: они отнесут тебя к таким же злодеям и преступникам и будут считать, что честь твоя запятнана и что все, что ты делаешь, делаешь не по любви и вере, а по необходимости, для того чтобы расквитаться за свое беззаконие. Таких людей по праву никто не ценит, их пинают ногами, как бездомных псов, или вынуждают делать нечто похожее на уже сделанное ими…
Собственно говоря, что происходит? Собственно говоря, ничего не происходит.
Мысль вылетела из головы. В памяти осталось только то, что была она очень яркой. И опять пожалел, что в нужную минуту под рукой не оказалось авторучки и записной книжки.
Бывают смешные слова, например: сосиска, сарделька. Такие слова надо выискивать. Есть слова рельефные, выпуклые. Их тоже надо собирать.
У него была толстозадая голова с хроническим геморроем.
Иной книгой – только в зубах поковыряться.
Такое впечатление, что многие боятся писать интересно; а те, кто не боится, не умеют этого делать.
Записывать надо только самое существенное, иначе блокнотов может не хватить.
В городском музее, как в плохом кинофильме: движение Асинска – от успехов к успехам.
Задумал я соскрести с истории Асинска засохшие напластования мертвой казенщины, но усилия мои ни к чему не привели.
Если у меня ниже колена козлиная нога – значит, где-то существует бедное животное, которое мается с человеческой.
Я все отдам, до последнего зимбабве.
В сонме душ водоканала
И моя звенит душа.
Сокращение чиновников предпринимается, как правило, с одной целью: чтобы они после этого еще лучше размножались.
Тоже мне – граф Монтевидео.
Я чего-то могу не понимать. Но не все же сразу.
Этот бородатый с гитарой, символ романтического бездельника, при ближайшем рассмотрении оказался и как человек не ахти.
Да здравствуют скучные люди! Дай бог им доброго здоровья.
И самое главное: успеть бы!
Судьба моих повестушечек от меня уже не зависит. Она уже решается помимо меня.
От временщиков не жди ничего хорошего.