9. Одноклассные размышлизмы.
Огромной удачей было появление на «Одноклассниках» по крайней мере двух «девчонок». Это ее однокурсница в университете Валя Щеглова, теперь Кузнецова, живущая в Израиле, и Александра Лигус. А с ней она вообще никогда даже не была знакома, зато Саша во взрослой жизни дружила с ее одноклассницей по 47 школе г. Читы, и знала многое про многих, хоть и была на несколько лет моложе и из другой школы.
А кодовым словом для знакомства стал Витька Веревкин, ее товарищ в 5-7 классах. Витька, веселый и бесшабашный, оказывается, с годами стал популярной в Чите личностью, играл в местной футбольной команде, гонял на мотоцикле и был всеми любим, из-за чего и умер во цвете лет. Об этом печальном конце она узнала еще от своих одноклассников, которые приезжали к ней в Д-ск пару лет назад. Грандиозная была встреча, что и говорить!
Так вот СашА, как прозвала ее Ольга, пришлась всем ее друзьям ко двору, была очень интересным человеком, знающим и романтичным одновременно. Обожала забайкальскую природу, и не ленилась самолично ее фотографировать практически постоянно. Она передружилась со всеми ее самыми яркими друзьями, которые всерьез переписывались на сайте о всякой всячине, занимательной для таких же, как они сами, о прошлом, о настоящем, о поэзии и прозе, об интересных клипах, да мало ли еще о чем.
Задружились они и с Сережей Бакшеевым, поскольку кроме общих интересов были одного возраста, детство СашИ, как оказалось, прошло в Нерчинске, а учеба – в одном с Сережей городе - Иркутске. Пошел такой обмен информацией, иногда рифмованной, что все только диву давались и читали с интересом и изумлением, частенько переходящим в веселый смех.
Так вот, Александра по ее просьбе нафотографировала на той территории Читы, где по-прежнему, как оказалось, располагался квадрат тайги, их прежнее место проживания в разночинском доме подле дачи командующего округом.
Бог мой, какое волнение ее охватывало, когда она рассматривала знакомые здания, отреставрированные и наверняка более красивые, чем в 50-х, роскошный глухой забор, который СашА с подругой обошли по периметру, снимая то, что могли увидеть из-за забора.
Так она с большим волнением увидела, скопировала и увеличила те самые свои окна на втором этаже и те самые красные сосны. Волнение было чрезвычайным, хоть она уже и знала от приезжавших читинцев, что на том же месте как будто по-прежнему дома комсостава. Вот только с той стороны, где был обкомовский дом за внутренним забором, появилось еще два здания, похожих на пансионат или лесную школу, богато оформленные новострои.
Ее старый дом был виден плоховато в центре закрытой территории, но зато это был именно он, с новыми современными окнами, тоже ухоженный и выкрашенный, о котором ей виделись сны все эти годы, слишком необычна была их квартира в нем после Ленинградских полуподвалов, да и, по сути, сама по себе тоже замечательна, без всяких сравнений.
Вслед за Сашиным подвигом, для Елены Воронцовой, «девочки» из Читы-46, значительно моложе Ольги, жившей теперь в Казахстане, просто посторонняя «одноклассница» из Риги, сделала ей фотографии ее родного дома на одной из центральных улиц. Радости было неимоверное количество, да и как иначе, ведь фотографии возвращали в детство.
Ну, после этой фразы надо констатировать, что «девчонок» было трое, ведь Лена Воронцова, ставшая уже близкой одновременно с Кузнецовой, еще до Саши и Сережи, оказалась одноклассницей Саши по Нерчинску… и вспомнила такие невероятные подробности вплоть до того, что на дне рождения у Саши показывали диафильмы, а ее мама угощала их домашним мороженым, которое так потрясло Воронцову, что запомнилось на всю жизнь, как и редкая фамилия – Лигус:
- Дети нового поколения, вам не понять, что такое диафильмы на беленой стене и домашние незабываемые лакомства, ведь вы давно уже засорили и умы, и желудки.
Потом Сережа Бакшеев отснял целый альбом «Чите от Иркутска» вслед за Сашиным «Д-ску от Читы». Там были виды города, вокзал с огромными буквами «Иркутскъ», да-да именно с «ъ» на конце, что выглядело трогательно и заботливо, если вспомнить историю города, бережно хранимую и теперь.
Потом шли фотографии университетских корпусов, которые в основном отличались классикой в архитектуре, если не считать новостроев 70-80-х гг. А позже уже и не строили. Ну, казалось бы, что ей далекий город и университет, в котором она никогда не бывала. Однако, было неподдельно интересно то общее, что связывало все крупные города бывшего Советского Союза.
Это совсем новые многочисленные нарядные здания банков, гостиниц и офисов. Множество новых храмов – вон в Чите выросло грандиозное строение совсем рядом с вокзалом, только перейти вокзальную площадь – и это здание уже стало визитной карточкой города.
Так же, как и в других городах, появились здания костелов и мечетей. Все это вместе создавало некую эклектику, но и она была узнаваема – никто особо не задумывался о сочетании стилей в архитектуре градостроительства, строили там, где «вырвали» землю под застройку по принципу «потом сюрприз будет».
Особенно внимательно она разглядывала здания этого старейшего университета. Они были великолепны, в духе позднего классицизма, с симметричными колоннадами по бокам, портиками и лепниной. В ее родном университете не было ничего подобного. Самое старое здание – это стройка эпохи сталинизма, послевоенное экономное строительство педагогического института в городе шахтеров, где до этого был один политехнический институт.
Имелось в наличии и несколько корпусов советского времени, но эти здания были похожи на все вузовские здания, которые ей доводилось видеть в многочисленных командировках по стране. И облуплены они тоже были одинаково, т.е. содержались за сверхмалые дотации на ремонтные работы, а свои деньги вузы тратить не спешили – для этого была особая статья расхода – непомерные зарплаты доверенной группы лиц, похожей по составу во всех означенных вузах.
Через какое-то время Сережа стал грозиться, что вот летом поедет в отпуск в Нерчинск, и сфотографирует ее родной нерчинский дом!
И что вы думаете? Сергей слов на ветер не бросал, в конце августа исчез с сайта на какое-то время, сообщив, что поехал «в родные Пенаты» и намерен все задуманное осуществить, тем более, что у него уже было несколько друзей, кроме ее и СашИ, желавших увидеть свои дома в Нерчинске.
Еще до знакомства с Сережей ей однажды ответили в группе «Нерчинск», что ее дом, а с ним и второй такой же, где раньше жили Ракитины и Оковитые, как стоял, так и стоит напротив стадиона, на том же самом месте. Это же подтвердил и Бакшеев, ездивший на малую родину практически каждый год.
Так получилось, что она была на сайте, когда он первый раз появился после поездки, что было само по себе здорово, ведь любому человеку приятно, когда его ждут из странствий. Был рад и Сергей, и тут же пообещал, что через какое-то время он все разместит, что обещал.
-----------------------------
Прошло пару дней – и вот он, долгожданный миг - она видит свой дом, старый, странный и далекий, о котором она так много рассказывала и мужу, и детям, и просто знакомым.
Казалось бы, ничего особенного, старый двухэтажный дом с разномастными окнами, крашеными в разные цвета, не более двух-трех окон из современного пластика – судя по чему, новое приходит в Нерчинск с трудом, его вообще теперь из города переименовали в «городское поселение». Точное название, там и жили-то военные да поселенцы испокон веку, но «город» было значительней.
Дом обшит старым почерневшим деревом, вернее, досками. С той стороны, где стадион, в двух местах здания подобие украшения из двух ложных колонн из той же черной древесины, по одной с каждой стороны.
Господи! Вот и их окна – третье и четвертое от угла на первом этаже. Под окнами был небольшой палисадничек, поэтому по вечерам зашедшие за ней одноклассники кричали в сторону окон, причем, довольно громко, чтобы их услышали.
Их дом был ближе к школе, а между их домом и вторым таким же был въезд во двор. Поэтому, чтобы выйти на улицу, даже если торопишься в школу, надо, сначала от ближнего к школе подъезда вернуться в обратную сторону к выходу из двора, а потом снова пробежаться вдоль дома.
Вот эти окна в разном приближении. Надо же, там кто-то живет… и сколько сменилось за 50 лет в их квартире служивых постояльцев?
Она все разглядывала и не могла наглядеться, вот и этот выход из двора, а вот и сам двор, и их подъезд, и окно кухни, а рядом – узкое оконце специального назначения. Вот об этом «чуде» канализации с сантехникой она и рассказывала иногда своим домашним.
Или вспоминала с родителями, когда оии еще были живы, от него и мама тогда сбежала через год из Нерчинска вместе с дочками, хотя и в Н-ске им было не лучше в квартире с двумя соседями и в одной комнате с больной бабушкой.
Дело в том, что в тех широтах имеется вечная мерзлота, а дом был снабжен выгребной ямой в этой самой вечной мерзлоте. Водопровода и канализации в доме не было, впрочем, также, как и центрального отопления.
Для всех гигиенических целей был умывальник и туалет, где зимой стоял трескучий мороз, а во вполне вроде бы цивильном унитазе была просто проделана дыра в яму под домом. А при минус сорока с хвостиком на этом «цивильном» намерзали такие сталактиты, что все хозяева регулярно проводили следующую процедуру – у каждого на длинной проволоке был молоток или топор, без ручки и топорища, естественно, и его раскаляли в кухонной плите или печке, прямо в топке, докрасна, а потом бегом летели и прожигали раскаленным металлом все ледяные торосы.
Можете вообразить себе это амбре по всей квартире, но у них еще, слава богу, был первый этаж. На втором было посложней, и проволока была подлинней.
Вот! Вот он, вход в их подъезд, где несколько ступенек внутри. К этому подъезду, помнится, в определенные дни подъезжала цистерна с водой, сокращенно – водовозка - и ее, Олькиной, обязанностью было натаскать огромную бочку воды, стоявшей в коридоре, каждый раз постояв в очереди, а затем опрометью – в подъезд. Два ведра оттягивали руки, а эти треклятые две-три ступеньки казались непреодолимыми.
Однажды она так разгорячилась, мотаясь туда-сюда, что, наполнив ведра, наклонилась их поднять, и, уже не особо соображая ничего другого, кроме этого ритма, взмахнула головой, как бы закидывая выбившуюся из-под платка прядь волос – и тут же поплатилась – ведра стояли под деревянным подкрылком цистерны – и она со всего размаху ударилась об мерзлое дерево губами.
На снег полилась кровь, да в таком ужасающем количестве, по любимому выражению папы «как из резаного поросенка». Все кричали во главе с ней, еще плохо понимающей, что произошло. Потом обожгла мысль:- Все! Я изуродовала себе лицо! Что теперь будет?
Ее отволокли домой, мама силилась прижечь йодом. Ей же казалось, что такую ужасную рану надо ехать зашивать в госпиталь, и она ее не подпускала, а кровь все лилась и не останавливалась.
А потом был всего лишь синяк, после того, как спала отечность, поднимавшая нос и делавшая ее действительно похожей на поросенка, над чем не преминул посмеяться отец, вечером пришедший со службы.
Вот ведь незадача, тогда она поняла, что просто губы на лице так полнокровны, и разбить губы – совсем не то, что порезать, например, палец – и крови больше, но и проходит гораздо быстрей, вот почему и целоваться не опасно – все равно к утру все пройдет!
Если быть честной, она и раньше однажды на сайте в группе «Нерчинск» нашла свой дом на пару с тем, где жили Ракитины. Он был обнесен очень приличным «веселеньким» и солидным одновременно забором, коим нельзя было не залюбоваться, особенно по контрасту с самими черными домами из старого дерева, иссеченного дождями, ветрами и морозами, но летом обласканного солнцем большого забайкальского градуса.
Но Сережа развеял ее заблуждение тем, что к стадиону такой забор, мол, не выходит, это с параллельной улицы, во что вообще было трудно поверить, ей все время казалось, что за их сараями в глубине двора и вовсе уже ничего не было.
А теперь, значит, и сараев никаких нет, и с домом она определилась неправильно, указав ближний за свой, в то время как это был Ракитинский, ведь картинка была развернута на 180 градусов. Кроме того, возле этого дома лежали фрагменты огромного металлического каркаса строящейся до сих пор колокольни, а в момент этой чьей-то съемки они еще лежали на земле. Их-то и вовсе разглядел глазастый Сережа, вдобавок знавший про эту стройку и видевший своими собственными глазами эти фермы.
Все сомнения с Сережиными свежими фотографиями развеялись окончательно, и забор вдоль стадиона не такой парадный, а просто сетчатый, традиционный на 50% территории страны, и сараев уже нет. Но на душе-то как тепло и загадочно, как будто в детстве побывала.
И вот ведь как бывает – деревянное невзрачное здание, вернее, два, стоят до сих пор, почти ничуть не изменившись, а их Домнинский, каменный, трехэтажный сверхсолидный дом комсостава сталинского периода постройки со всеми возможными тогда удобствами, на фотографиях стоит, зияя пустыми глазницами окон и оскаленными пастями подъездов. И это навевает грусть и уныние на всех в нем проживавших, увидевших ныне такую картину.
Вот их подъезд, где рядом жили Ракитины с дочерью Наташей, на год младше самой Ольги, во-о-т подъезд Ленечки Кравцова, самый дальний – Наташи Черновой, в нем также жили Корсаковы и Оковитые.
Их собственных окон не видно, они все выходили на стадион. Опять стадион, как и в Нерчинске, с теми же действующими лицами в основном окружении, только в городке другом, в Домне.
А вот и глазницы, из которых неслось «Quadro ke luna. Quadro ke mare» и «Валентина-твист»… Прямо южный накал страстей витал за этими окнами. А сейчас они - пустые и зябкие, даже летом, неживые.
------------------------------
Вот оно и произошло – явление миру нового внука, увиденного еще на видео УЗИ.
Начало лета выдалось трудным – были здесь и причины стройки, и памятные дни по Володе, их папе и мужу, а также погода необыкновенной жаркости, трудно переносимая в конце весны-начале лета.
Но самым главным оказалось долгое ожидание мальчонки, которого всерьез начали ждать уже с последней декады мая, с опаской, что день рождения совпадет с дедовым, таким печально запомнившимся. Потом, правда, солнце перешло в июнь, где есть 1-ое число – День защиты детей, очень всем показавшийся привлекательным для нового рождения. Но, увы, не произошло оного и 2 июня, на который была выписано направление в роддом.
Вот с этого дня все как бы устаканилось, как будто, так и надо, и никаких родов вообще не предстоит, да и только. Правда, оставалась опять опаска про 4-е число, день памяти деда, но размышляли так, что день сам по себе ничем не виноват, в конце концов, это скорей, человеческая психология так настроена, что лучше бы не совпадали такие дни, вот и все.
Ольга регулярно посещала докторов, которые и в ус не дули, конечно, это ведь их профессия – пока не сказали, что если до пятницы не родится, то мама в пятницу извольте к ним с вещами. Это было сказано в среду утром, на приеме в роддоме тем врачом, с кем договорились о родах. После этого Сергей отвез жену домой, купил стройматериалы, очередную безотлагательную порцию, выгрузил их на стройке, поехал на работу, успел и там наработаться, как позвонила часа в три с лишним Оля о том, что у нее началось…
В четыре с лишним он только доехал домой, только к пяти они попали в роддом, а в шесть тридцать уже родился Димка сверхускоренным методом, никто не успел и испугаться.
Но все это она узнала позже. С сыном расстались еще до обеда с информацией, что в пятницу «с вещами», это когда он привозил стройматериалы – и что Оля дома.
А ровно в шесть тридцать звонок – вот она прелесть мобильных телефонов – и Оля ей говорит, что у нее с Сережей – сын, а у Ольги Витальевны четвертый внук. В первую минуту она решила, что ее разыгрывают. Потом услыхала плач младенца – господи, неужели это уже наш кричит? – и залилась счастливым смехом, что все так головокружительно быстро и благополучно.
Итак, явился миру еще один Доронин! О чем немедленно были оповещены дяди и подруги. Но едва она положила трубку после разговора с Олей, обнаружила один в пропущенных звонках, разумеется, ответила – а там ее поздравляла подруга из медиков, и совсем вовсе стоматолог по профессии, которая какими-то неведомыми путями уже знала, и даже на пять минут раньше нее самой. Правда, эта подруга была на 9 Мая у них в гостях с братом из Москвы, съездили к Володе в такой день, потом всех помянули – и перед ними вовсю фигурировала Оля на сносях, так что они вправе были не раз уже поинтересоваться, как там дела с внучонком.
А потом – как круги по воде – тем, кто узнал от нее, не терпелось передать новость по цепочке, так что к концу дня поздравления уже лились, как из рога изобилия, тем более, что и на сайте «Одноклассники» тоже похвалилась событием. А что? Всем понятно и трогательно, даже тем, кто этого еще не пережил, но втайне ждет и одновременно страшится, что его отныне будут называть дедом или бабушкой, причем зачастую собственные дети, виновники такой метаморфозы.
Вот уж к месту будь сказано – как много было в ней самой от ее бабушки Евгении Дмитриевны, а в ее муже – от его деда Данила Михайловича и бабушки Анастасии Даниловны – или как их называли, бабушки Жени, деда Дани и бабы Наты. Многое двое последних значили и в ее собственной жизни в Д-ске.
И вообще, как говорится, «любите внуков, они отомстят за вас вашим детям», с которыми так трудно, а без них – совсем невозможно.
-----------------------
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошло два с половиной месяца прежде чем она вернулась в свою кухню, ремонт в которой остановила своим волевым решением по совокупности нескольких причин. Поскольку это был не простой ремонт, а какая-никакая реконструкция, то и деньги за два месяца закончились, а Сережу долгами обременять можно было только до известного предела – своя стройка идет полным ходом и высасывает все возможные средства.
Во-вторых, завершен определенный этап, когда и стены обшиты и прошпаклеваны, и пол настелен, и вода подведена в новом месте, не говоря о новых сияющих трехстворчатых окнах с одностворчатыми заворотами как бы в качестве эркера. Красота! Вполне можно жить, тем более, что уже и мебель заказана, а до ее изготовления может пройти едва ли не месяц. Справиться хотя бы с этим! Да и поднадоело ютиться в комнатах с мини-кухней, душа требовала размаха в новой, вдвое увеличенной кухне с новой плитой и немыслимой чистотой новых белых стен.
Все эти фартуки, обои и плинтусы со всяческим декором решено было делать через год, тем более, что и функциональность несколько определится, как новые тропки в новом районе, которые умные люди потом асфальтируют, чтобы не перекапывать ежегодно газоны на всей территории – ведь люди не любят ходить, делая в нужных местах прямые углы – так и в кухне – все определится в использовании и вечном топтании – и где соль с сахаром и маслом разместить, а где стол со стульями водворится, чтобы было удобно, а не только красиво. Хотя «красота требует жертв», как известно, но хотелось бы меньших.
Новые стены, окно и пол были и у Блэра в веранде, хотя сыновья в связи с ремонтом грозились его от дома отлучить и выселить в будку. Она еще надеялась, что этого не произойдет, ведь будки еще не было и в помине. На вечную нехватку времени и настроя она и рассчитывала, веря, что Блэру ничего не грозит с этой стороны – и жить ему на его любимом бархатном диване, на который он методично раз в неделю прорывался в комнату, где он до сих пор стоял, и укладывался во всю длину, показывая, что это именно его диван, хоть и держал при этом хвост поджатым, как и мечталось, в новой веранде с новым красивым полом, который, как писали, не боялся когтей домашних животных.
Все. Переселение состоялось. А вот Блэра по причине летнего тепла было велено не пускать больше в дом. А он ведь вместе с ними пережил такие трудности – спал на своей подушке, положив башку на мешки с цементом и шпаклевками, укладывался от жары на цементный пол, шарахался вечерами, заходя на ночлег, от стеллажей и лязгающих металлических профилей, инструментов и труб, проваливался лапами в траншею для труб отопления, просто скакал по кирпичикам, когда в кухне не было пола, а только разложены камни в яме под бывшим полом.
Впрочем, чего он только не пережил во время ремонта этого самого – а теперь его не пускают, это что же за свинство такое – вот Ваську пустили, а его – нет, оставили с этими бомжихами собачьего роду – с Друзей (переименованной из Дружка) и Мухой, но и они жили в сарае на полузаброшенном соседнем участке. Ведь это всегда было предметом его гордости, а их зависти, что он вечером идет спать в дом, где еще и накормят, а они остаются на улице, печально глядя ему вслед.
Всю ночь он не давал им с Сашкой спать, не считая соседей с их улицы. Злобно лаял на всех прохожих и шевелящиеся тени, взывал к совести хозяев, устраивал свалки с «бомжишками».
А наутро – был выходной, приехавший с семьей Сережа позвал Сашку строить будку для Блэра, хоть и не слышал всей ночной какофонии. Это был поступок! И это был самый правильный исход в данной ситуации.
Строительство будки быстро приобрело черты стройки века – это было нечто на бетонном полу бывшего курятника в качестве фундамента, снесенного еще три года назад. В ход пошло все, что было на стройке – доски, блоки утеплителя, пленочные «барьеры», пенопласт снизу и сверху и все это, в конце концов, от дождей и непогоды обшито рубероидом.
Ольга Витальевна на стройку века не ходила, она оставалась с крохотным Димочкой, а невестка Оля, довольная, что у нее развязаны руки, приносила ей фотоотчеты, снятые на телефон. Центровой фотографией был снимок, где в будке больших-таки размеров, раза в три превышающей нормальные, в проеме из облицовочной ваты, обмотанной зеркальным «барьером», задом к зрителю на корточках сидел зодчий Сережа и укладывал пол из линолеума «Таркетт».
Оставалось только прибить переднюю стенку и засунуть туда родную Блэрову подушку из полиуретана с его собственным собачьим запахом, что вскоре и было сделано.
Ночью лай раздавался уже меньше, только «по делу», пес нес службу. А утром вновь прикатившие дети, вернее, Оля, прилетела к ней и с радостью сообщила, что видела, как Блэр выходил из будки, сладко потягиваясь и как ни в чем не бывало, как будто с детства жил в ней.
И это было так хорошо, что устраивало всех. Будку же прозвали блиндажом, хотя как только ее не называли, в том числе вместе с пришедшими в понедельник рабочими – и бункером и бомбоубежищем, за серые обтекаемые формы и значительный размер, и ставкой фюрера и вервольфом и музеем на Бэйкер-стрит, и даже Даунинг-стрит – два последних с намеком на его отдаленное «аглицкое» происхождение, отчего возникло когда-то и само имя домашнего любимца.
И как же это хорошо, когда плавно решается какая-то проблема, так ею и не ставшая. И что характерно, пес изменился на глазах – заложенные в нем гены сторожа-дворняги так внезапно и к месту проявились – он постоянно нес службу, не забывая и поваляться по всему двору, прекрасно освоился с приемом пищи из миски во дворе. Но главное, ему по-прежнему было чем гордиться – теперь отдельным домом во дворе, своим собственным и ничьим больше – это обязывает, конечно, но он старался изо всех сил – и соответствовал новому статусу.
--------------------------
Иногда на нее наваливалась черная полоса какой-то хандры. А что? Ведь это только полные идиоты всегда и всем довольны. Тогда вспоминалась бабушкина припевка «Здорово, здорово у ворот Егорова, а у наших у ворот все идет наоборот». Тогда возникали обиды, в общем, довольно справедливые, на детей, нормальных и хороших, по сути, но погруженных в свои проблемы. Так, она месяцами сидела за своим забором, тайно мечтая, чтобы ее хоть куда-нибудь вывезли или хотя бы просто покатали – ведь у всех троих были машины, у младшего и вовсе купленная ею.
Особой мечтой была мечта съездить на море – вот оно, Азовское, всего в ста двадцати километрах. А так хотелось искупаться и поплавать всласть, размять все косточки, как только в воде и возможно. Но приглашений не поступало, а просить кого-то об этом – ей не хотелось. Казалось естественным, чтобы сами позвали, но нет, те с детьми, те на огород возле моря, тот с девушкой – к ним вовсе было цепляться неестественно как-то, ведь им хочется побыть наедине.
А ведь были времена, когда к ним, взявшим путевку в свой университетский пансионат, приезжали все кому не лень, семьями и в одиночку, и всем находилось место и еда, взрослым – в качестве закуски, после обильных морских купаний и солнечных ванн всей толпой с визгом и воплями от полноты и жизни, и чувств.
Хандра длилась недолго, она тут же старалась переключиться на позитив любого рода, а в последнее время им стал Димочка. Да-да, она так и говорила себе мысленно: - Зато у меня есть теперь Димочка! Именно это малюсенькое, нежное, пока беспомощное и требовательное только по делу родное существо, еще ничем не обидевшее ее, даже вообще еще не подозревающее о существовании этой самой бабушки, было совершенно по своей природе.
Когда все приезжали, и родители доверяли его ей, с радостью занимаясь чем-то на участке или в доме, это было восхитительное время их наиболее полного единения. Димка «гулял», делая разнообразные такие красивые движения голенькими ручками и ножками, в красивых летних одежках, на диване перед ней или спал в коляске, вертел головой, иногда застывал, как будто что-то разглядывал на потолке или стенах, иногда сосредоточив свой блуждающий взгляд на ней, особенно на ярких цветах ее платья, надетого специально по случаю его приезда.
А когда он спал, подняв два сжатых кулачка над головой или шевелил пальчиками ножек, такими нежными, розовыми и изящными, она не переставала удивляться совершенству природы вообще, и человеческой природы в частности. И тихая безмятежная улыбка появлялась на ее лице и долго не сходила – так было хорошо подле маленького «детского человека».
Ведь все эти похожие на всех Дорониных черты лица, уже угадывающиеся в крошке, где явно присутствовали и Квадратько с Гриценками по линии Олиной родни, заложены генами не нарочито, а естественно, как сама Природа. Эти именно 10 на ручках и 10 на ножках пальчиков – это вообще шедевр многотысячной смены эпох и длительной человеческой эволюции, и так страшат всяческие сбои в этой правильной и совершенной схеме, которые нередко случаются, легко уничтожая слепую уверенность, что все идет прекрасно и окружающий мир всегда добр.
Нет, все-таки появление нового внука – это восхитительно. Не освобождая тебя от прежних обязанностей, оно вселяет зато новые надежды и дарит необыкновенную радость, что все идет правильно и хорошо.
А с хандрой она, слава богу, научилась давно справляться, с тех пор, по крайней мере, как сама стала матерью, а особенно, когда неожиданно стала инвалидом. Что говорить, уж им-то, инвалидам, вообще надо вести себя поскромнее, как было заведено всегда в их обществе, здесь здоровым людям многого не хватает, в том числе и внимания.
Тем более, что в особой заботе она пока не нуждалась, как говорится, сама себя обслуживала и кормила, только завезите ей продукты. Эту обязанность, правда, регулярно, без всяких исключений и недоразумений, ее ребята выполняли как свою самую первую необходимость, тем более что с Сашкой они жили одной семьей, а посему – не купишь еды – сам останешься с носом. Ведь давно уже кто-то умный сказал, что теория разумного эгоизма движет миром, и его надо отличать от простого эгоизма, такого труднопереносимого в людях вообще, и особенно в близких людях.