АКАДЕМИКИ (Часть V)
И ПУСТЬ КАЧАЕТ, КАЧАЕТ, ВОЛНА МОРСКАЯ...
Колышется, колышется надо мною небо.
И под ногами палуба ходит ходуном.
Кто соли не попробовал, кто качки не изведал,
Не может называться настоящим моряком.
Придёт корабль с похода к знакомому причалу,
И с гордостью по трапу на берег мы сойдем.
Нас на земле, нас на земле еще чуть-чуть качает,
А завтра снова, завтра снова в море мы уйдём.
И пусть качает, качает волна морская.
И далеко от нас родной маяк.
И пусть качает, качает – я твёрдо знаю:
Любые штормы может вынести моряк.
Слова Юрия Гарина, музыка Владимира Мигули, «Морская песня»
Великан Бу, возвышаясь над отвесной скалой, ловил чаек и складывал к моим ногам.
— Спасибо, Бу, но я не хочу чаек, у них мясо невкусное — жёсткое и вонючее! — пытался отказаться от угощения я.
Но Бу молча улыбался и, словно преданный пёс, пристально смотрел на меня своими огромными карими глазищами.
— Ты и так доказал мне свою преданность, Бу, мы — друзья! Оставь чаек в покое. Мне нужно идти, меня ждут…
Здоровяк Бу, подобно свифтовскому Гулливеру, согнулся в три погибели и подал мне сложенную лодочкой огромную ладонь, и я отважно забрался в неё. Затем ладонь начала стремительно подниматься вверх, и я, испытывая страх и благоговение перед открывшимися мне дивными видами морского побережья, оказался на уровне глаз Бу. Довольный собой гигант расправил свои исполинские плечи и медленно зашагал прочь от скал, бережно неся меня в своей большой ладони в сторону сочно-зелёных сопок.
Затем живописные виды побережья сменила привычная обстановка кубрика, словно я в мгновение ока перенёсся из одной реальности в другую.
Оказалось, что я всего лишь задремал во время «адмиральского часа» и увидел чудесный сон про доброго великана по имени Бу. Этот сон всё никак не выходил у меня из головы, и я, удивительное дело, запомнил его до мельчайших подробностей, что случалось со мной крайне редко.
Я стал часто видеть такие сны. Говорят, что сны — это отражение действительности. Что ж, может, оно и так, по крайней мере, мои сны не были мрачными.
Я с энтузиазмом взялся навёрстывать упущенное мной за время болезни и практически догнал своих товарищей по всем статьям. И хотя для этого мне пришлось держать экзамен лично перед Алланом, который битый час гонял меня по всему рангоуту и такелажу парусника, в результате я таки добился допуска к работе на верхотуре. Таким образом, несмотря на постигшие меня злоключения, я успешно влился в дружный экипаж парусника.
Однако, несмотря на то, что до ближайшего порта захода оставались считанные мили, мы по-прежнему продолжали жить в режиме жёсткой экономии пресной воды. Поскольку воду подавали на верхнюю палубу строго по расписанию, то мы собирались в урочный час у водопровода, как звери на водопой в период засухи, и мылись, брились, стирались…
Да, да, представьте себе, стирались! К примеру, ДВ умудрился постирать в трёхлитровой банке форменную белую голландку! А Генка Глазунов повторил подвиг ильфопетровского инженера Щукина — намылился с ног до головы, а смыть мыло уже не смог, вернее не успел — выключили воду!
Впрочем, липкие от пота тела мы время от времени освежали забортной водой.
Это было довольно забавное зрелище, когда, раздевшись донага, мы резвились под мощной струёй морской воды, бьющей из пожарного шланга. В такие минуты ведь вовсе не думаешь о своей наготе… И вот во время таких водных процедур мы увидели самую настоящую нимфу! Ну а нимфа, узрев нас в чём мать родила, моментально покраснела и ретировалась с палубы от греха подальше, а мы ещё стояли некоторое время смущённые, абсолютно мокрые и совершенно нагие, прикрыв свои причинные места руками.
Она была молода и прекрасна эта нимфа! И я подумал, откуда ей взяться на борту парусника?
— Что, понравилась деваха? — поинтересовался у меня Димон Кенин.
— Ага, понравилась, красивая! — согласился я с Димоном. — А кто она такая, чего-то я её раньше здесь не видел?
— Прачка она, я в судовой роли позырил, машинистка по стирке белья, Оксаной зовут, ей двадцать один год!
— Во как! Оксана, значит! Хороша нимфа!
— Хороша Маша, да не наша! — резюмировал Димон и накинул на себя полотенце.
Прачка Оксана была действительно необыкновенна хороша, а если учесть тот факт, что женщин на корабле было совсем немного, а молодых женщин — и того меньше, то Оксана стала предметом почитания всех без исключения курсантов, находящихся на борту парусника.
Помимо курсантов, на Оксану поглядывал и сам старпом, который частенько вызывал её к себе по каким-то неотложным делам.
Я вовсе не хочу сказать, что у старпома что-то было с прачкой, но тем не менее частые вызовы Оксаны в старпомовскую каюту давали пищу для сплетен на корабле.
Пока мы предпринимали безуспешные попытки познакомиться с этим прелестным созданием, наши конкуренты — курсанты ТОВВМУ, обошли нас в этом предприятии, и не просто обошли, а один из них даже умудрился вскружить голову прелестнице.
Весь корабль узнал о романе товвмушника с прачкой, после того как героя-любовника старпом лично застукал в женском отсеке, и не просто застукал, а обнаружил там гардемарина в одном нижнем белье.
Товвмушник, очевидно, возвращался от своей любимой, пробираясь впотьмах к выходу с палубы, где, на своё несчастье, и столкнулся со старпомом, который делал вечерний обход по кораблю. Разгневанный старпом поначалу хотел ходатайствовать об отчислении будущего морского офицера, но потом неожиданно сменил гнев на милость, и наш судовой Ромео отделался строгачом.
Однако после этого инцидента с прачкой старпом как белены объелся. Стоило только попасться ему на глаза, как он тут же начинал придираться.
Идёшь, бывало, по палубе, а чиф стоит на крыле мостика и кричит тебе сверху:
— Мужик, ты чё с утра такой небритый? Пойдёшь работать на бом-брам рей!
Оно, конечно, понятно, что он имел виды на прачку, ну мы-то здесь при чём? Да и где на этой посудине можно было толком побриться?
Тем не менее в каждом правиле есть свои исключения.
Таким исключением на «Палладе» стал курсант нашей бурсы по фамилии Петрович.
Петрович был из команды 4-го курса, в которой большинство ребят продолжали учёбу после службы в армии, и совершенно спокойно, а главное, довольно давно, носил вполне приличную густую бороду.
Идёт как-то Петрович по палубе с утра пораньше заниматься йогой на ют, а тут старпом, как «шхуна без огней», налетает на него со своим «мужик, ты чё с утра небритый». Однако наш Петрович не стушевался и тактично разъяснил ему, что борода уставом не запрещена, и в этом смысле старпом не прав.
Чиф, конечно, не ожидал такого отпора от «странного бородатого курсанта» и тут же потребовал его назвать свою фамилию. «Петрович», — спокойно ответил бурсак.
Старпом несколько опешил и, вероятно, подумал, что Петрович его решил надуть.
Он пригрозил бородачу неминуемой расправой и отправился к нашему кэпу на разборки.
Уж не знаю, о чём они там говорили меж собой, но только после этого разговора Петровича старпом не стал наказывать, и более того, он официально разрешил ему носить бороду.
Бывало, завидит он Петровича с мостика и тут же сообщает всем присутствующим, что, мол, «академик настоящий пошёл — с бородой», после чего начинает ржать, как конь, а наш Петрович и ухом не поведёт, чешет себе на ют.
Словом, чудны твои дела, господи!
По крайней мере, скучать нам не приходилось, а за работой да за заботами мы и не заметили, как «Паллада» оказалась на рейде Сингапура.
Фото из архива автора: памятный нагрудный значок члена экипажа ПУС "Паллада"