- А если гулящая она, сынок? И свидетели, вроде, есть, они врать не станут.
- Мама, не трави мне сердце! Зачем это все? Я люблю ее!
- Любовь, сыночек, может быть шибко горькая. Вот как у тебя. И тогда ни к чему она. Одна беда от нее будет. Долго ты продержишься, если она от тебя гулять станет? Норов у тебя горячий, как у отца. Чуть не по-твоему зацепит и пиши-пропало. Буду тебе передачки возить, а жизнь твоя загублена будет.
- Пока сам не увижу – веры не будет. Может, это все поклеп? Мало тех, кому наша семья глаза колет, мама?
Марья задумалась. А ведь прав Антон, всегда им завидовали. Но, как-то до греха не доходило. А уж чтобы молодым жизнь рушить – так это последнее дело! Разве можно так-то?
- Не знаю, сыночек, может и прав ты. Да только, как узнать-то? Я ведь не с потолка взяла это все. Мне Кузьминична как есть все на духу рассказала. Плакала так, что я не знала как ее и успокоить. А ведь Катя твоя ей не чужая. Сестры дочка. Стала бы она ее так поливать? Сам подумай?
- Не знаю, мама. Разобраться надо. Вот приду после службы и там видно будет. Недолго уж осталось.
- Ну, как скажешь, родной мой, как скажешь.
Марья незаметно, в спину, перекрестила сына и пошла к остановке. До дома добираться не ближний свет. Если опоздает на поезд, так и билет пропадет, и к утру она на работу не успеет.
На поезде ездить Марья любила. Хоть и шумно, зато людей посмотреть можно. В общем-то вагоне все на виду, не спрячешься. Раз не получилось билетов достать, так пришлось ехать в купейном. Разве ж это дело? Дверки закрываются, четверо как в клетушке заперты. Не вздохнуть. Да и люди такие бывают, что неприятность одна. С нею ехала дама, так очень уж неприятная. Назвать ее иначе у Марьи язык не повернулся. Вся такая важная, в халате. Прямо кино, да и только. Марья ее как увидела, так и замерла. Бывает же такая красота! И ведь возрастом она почти такая же, как сама Марья, да только и сравнить нельзя. Как вошла в купе, так и поморщилась.
- Добрый день!
- И вам доброго денечка! – Марья подвинулась на своей полке. Надо же человеку присесть, разобраться что да как. Только дама эта ее порыв не оценила.
- Вы до какой станции, милая? – достав платочек прислонила к лицу, хоть и не жарко на улице было, да и не лето на дворе, чтобы пот утирать.
- Да скоро уж сходить мне. К утру.
- Это прекрасно! Я рада, что мы недолго обременим друг друга. Могу я вас попросить?
Марья кивнула. Ее просить? Да, о чем, Господи? Кто она и кто та дама?
- Вы не могли избавить меня от бесед? Не терплю пустых разговоров в поезде. Глупость и блажь одна.
- Хорошо… - Марья кивнула и замерла в углу. Не любит человек, чтобы его беспокоили, что ж тут такого? Хотя, о чем им говорить-то?
Дама согнала с нижней полки парнишку, который ехал проведать мать после учебы и уселась, раскрыв книгу. Марья, посидев немного, поймала сверху голодный взгляд парня и махнула ему.
- Слезай, Сереженька! Кушать будем!
- Спасибо, да только мне неловко.
- Неловко, милый, спать на потолке, а ты мне в сыновья годишься. Совсем как мой Антошка. А как мать может ребенка голодным держать? Да и много я наготовила, не съесть мне все. Слезай!
Дама глаза закатила еще после слова «кушать», а когда Сережа спрыгнул с полки и вовсе фыркнула, демонстративно захлопнув книгу.
- Не буду мешать вашей трапезе! Не выношу запахи дорожной пищи!
Она выплыла в коридор, и Марья с Сергеем вздохнули свободнее. Мальчишка оказался и впрямь голодным. Марья подкладывала ему кусочки повкуснее и умилялась тому, как он ест.
- Спасибо вам!
- На здоровье, милый!
Сегодня с билетами повезло и Марья ехала как обычно. Вагон потихоньку заполнялся людьми и вскоре рядом с Марьей опустилась, охнув, женщина примерно ее возраста.
- Спину прихватило. Думала, не заберусь по ступенькам-то! Высоко!
- Беда, да поправимая. – Марья в два счета разделалась с проблемой попутчицы, намазав той спину своей мазью, рецепт которой придумал ее муж-пасечник, а позже обернула вокруг поясницы пуховый платок, который всегда возила с собой. – Так-то лучше! К утру будешь как новая!
- Спасибо тебе! Как величать-то?
- Марья Ивановна я.
- А меня Зинаида. Вот и познакомились. Откуда и куда путь держишь?
Потек обычный разговор двух женщин, которые, не видя до этого друг друга ни разу, не зная ни проблем, ни забот друг друга, вдруг поняли, что все это у них схоже и понятно, а значит можно спокойно говорить обо всем не стесняясь. Ведь утром они выйдут каждая на своей станции и может больше никогда и не встретятся.
- От дочки еду. Второго внука вот посмотрела. Хороший мальчишечка получился.
- Хорошо живут?
- Дочка с мужем? Хорошо. Не ругаются. Он ее старше, хороший мужчина, положительный, потому и слушается его. Отсюда и лад в семье. А у тебя дети-то есть?
- Есть. Сын и дочка. Сын служит. Я к нему ездила, проведать, а дочка еще в школе учится, в этом году в девятый пошла.
- Что-то грустная ты, Маша. Случилось что?
Как не ответить на такой вопрос, когда он от сердца идет? Когда смотрит на тебя человек со всею душою и глаз у него добрый? Марья подумала-подумала, да и рассказала все Зинаиде. Как знать, может и посоветует что путное? Ведь сама мать, понимает, как важно счастье для дитя родного.
- Беда у меня, Зина. Сын жениться собрался.
- Да какая ж это беда? Радость вроде. Или ты не рада? Выбор не нравится?
- Да не то чтобы… Понимаешь, я ее всю жизнь знаю. Выросла на глазах.
- А что ж тогда?
- Живем мы в деревне. Все про всех знают даже то, что самому может неизвестно было.
- Это понятно. Наговорил кто-то что на девочку?
- Ты понимаешь, не просто наговорил, а с доказательствами пришел, что не дождалась она честь по чести, а сменяла сына моего на другого.
- То есть, не она сама сказала, что замуж не пойдет, а кто-то?
- То-то и оно! Если бы сама пришла, повинилась, так и суда бы не было. Я не зверь какой, чтобы ославить ее. Про сговор между сыном моим и ею, конечно, в деревне догадывались, но точно знали только мы с мужем, ее, Кати, мать да сестра ее, Катина, стало быть, тетка. Отца-то нет у нее, погиб, когда она еще маленькая была.
- Значит, и заступиться некому?
- Получается, так.
- А что ж за доказательства привели?
- Видели ее и не раз. Свататься приезжал вроде парень тот. Что уж она ему сказала – про то я не знаю, а только не дело это.
- Погоди! Ты только что сказала, что про сговор детей не знал никто? Так, почему тогда не мог кто-то сватать ее? Тем более, что ты не знаешь, согласилась она, аль нет.
Марья задумалась.
- А тот человек, кто пришел к тебе, да рассказал все это, он кто? Интерес у него может какой?
- Тетка ее приходила. Ей-то уж последнее дело племянницу так славить по деревне!
- Странно это все. Уж и правда, чего это родную кровь так на позор выставлять? Неладно тут что-то. А девочка какая? Ты ж говоришь, что с детства ее знаешь? Могла она?
Марья тут же замотала головой.
- Не знаю. Не верю я. Ничего плохого за ней не замечала. Тихая да ласковая, мать любит, помогает ей. Училась всегда хорошо. Как школу окончила, в техникум поступила. Чтобы гуляла шибко с молодежью – не было такого. Она все больше дома, хозяйство большое у них. У матери-то, кроме Кати, еще двое. Кормить детей надо, вот и крутится. Да и с Антоном они спелись еще в школе. Все до дома провожал ее. Шибко Катя ему нравилась всегда. Все говорил, что кроме как на ней, ни на ком не женится.
- Думай, Марья. У кого может быть зуб на семью твою? Кому это надо? Если не виновата она, так, значит, кто-то зла вам хочет?
Марья снова задумалась. Семья у них была самая обычная, простая. Тем только и отличались от всех, что муж ее, Степан, не пил вовсе. Даже на дух спиртное не переносил. И никакие аргументы, вроде, «обижаешь», «не уважаешь», «поддержи компанию», на него не действовали. Была этому причина, о которой знал только он сам, да жена его, Марья. По молодости как-то перебрал в компании, а друзья над ним подшутить решили. Зная, что горячий и на расправу скорый, они сделали так, что Степан уверился, что покалечил друга своего ближайшего. Той картины ему не забыть и до конца жизни. Как увидел лежащего посреди комнаты дружка своего, так и встала перед глазами пелена красная. Еле откачали его тогда. Полдома разгромил, успокоиться не мог, а потом затих, на друзей своих посмотрел и ушел. Искали его почти неделю. А он отошел, вернулся в деревню, и с тех пор больше никогда не пил. Ни на поминках, ни по праздникам. Мужики поначалу обижались, а потом зауважали. Смотрели, как растет новый дом, как лихо управляется с хозяйством Степан, как смотрит на него жена его и завидовали. И если мужики в большинстве своем завидовали по-хорошему, то бабы так не смогли. Нет-нет и попеняют Марье, что не по-людски у них все. А та в толк не может взять, что ж не так? Не пьет, не бьет, значит неправильный? Сначала обижалась, а потом махнула рукой на всех «доброжелателей». У них своя жизнь, а у нее со Степаном своя. Дети растут, муж при ней, спокойно в доме, а что еще женщине надо? Подруг, у кого языки позлее были, поотваживала от дома и зажила спокойно. Слышала, конечно, как шипят ей вслед, что она шибко гордая ходит, но только улыбалась шире.
Зинаида внимательно смотрела на Марью, слушая ее рассказ.
- А с матерью Кати этой ты как?
- Подружками были. А теперь уж и не знаю, как в глаза смотреть. Ведь хуже нет, Зиночка, чем чужого дитя в чем плохом подозревать. А тут еще и девка. Чуть неосторожно слово сронишь и не отмоется потом.
- Так это. Вот только одного не пойму я. Почему ты к ней не сходила? Не поговорила по душам? Разве не сказала бы она тебе, если бы там что поменялось?
Марья открыла рот. И как это она сама не додумалась? Слушала кого-то, думала плохо. А до такого простого дела умом не дошла… Хороша, что и говорить!
- Я почему тебе так говорю? Я ведь побывала на месте Кати той. – Зинаида улыбнулась и откинулась к стенке, подложив под спину подушку. – Так же мне вот судьбу подправили. Только, в моем случае люди ни разговаривать не стали, ни выяснять что-то. Просто ославили меня.
Марья охнула:
- Расскажи! Не дай Бог, я что-то не так сделаю! И сыну жизнь порушу и, может, невинного человека осужу. Не дело это!
- Расскажу, отчего ж не рассказать. Молодая я была совсем. Только-только семнадцать сравнялось. Был у нас по соседству парень. Постарше меня, но не слишком. Сильно любил меня. Я его из армии дождалась, думала придет - поженимся. А он в отпуск приезжал, да и… в общем не сдержались мы. Мать его, как увидала, что я на сносях, всю деревню подняла. Как только меня не поносили. И гулящая, и позорная… Гриша мой ничего поделать с этим не смог. На чужой роток… А, потом и сам поверил, что не его дите. Что уж там ему мать говорила, я не знаю, а только убедила его. Я уж дохаживала, когда он пришел и сказал, что ничего у нас не будет.
Марья охнула, подперев щеку ладонью.
- Я родителям, конечно, повинилась сразу, да только они меня не осудили. Как поняли, что жизни мне тут не дадут, отправили меня к тетке. Та бездетная, без семьи, приняла меня с радостью. Помогла мне, чем могла. Отправила учиться, сына нянчила. А потом меня познакомила с хорошим человеком. Он не посмотрел, что у меня ребенок. Сыну тогда только-только два годика сравнялось. Он его усыновил и на себя записал. Я спустя несколько лет ему дочку родила.
- Принял мальчика твоего?
- Да. Отцом ему стал. Не на бумаге, а на деле. И я со временем забыла и тот мосток, на котором я стояла, когда поняла, что жизнь моя закончилась, потому, как любовь из нее ушла, и «добрых» людей, которые счастье мое порушили.
- А тот что же?
- А что он? Женился, народил троих. Жив еще, хоть и пьет сильно. Мать его как-то в городе видела. Шли мы с сыном в гости к тетке моей, а она навстречу. Мальчика моего увидела, замерла и слова сказать не могла.
- А ты?
- А я мимо прошла. Мне ей сказать было нечего. Там доказывать ничего не надо. Такие дети только от большой любви получаются. Он как две капли воды на ее сына похож. Вот так в жизни бывает, Маша.
- А ты мужа своего любишь?
- А как же? Не так, конечно, как того моего, первого. Иначе. Но… Не знаю, как объяснить, Машенька… Я его по-другому люблю. Спокойно мне с ним. И благодарна я ему, что сына моего за своего принял. А еще… - Зинаида вдруг покраснела, как девочка, — он, когда на меня смотрит, я аж слова теряю. Веришь ли? Мне за пятьдесят уже, внуков вон уже трое, а он глянет и все внутри в узел скрутится, дыхания нет и чувствую я себя, как в те мои семнадцать. Это не сразу пришло, со временем, но вишь как. До сих пор…
- Счастье, Зина…
- Счастье!
Марья помолчала. За окном светлело небо и уже можно было различить отдельные деревья и домики, которые мелькали мимо. Она глянула на часы и заторопилась.
- Скоро сходить уж мне.
Зинаида встала и улыбнулась.
- Ты смотри, а ведь помогла мазь твоя. Как рукой сняло.
- Держи! – Марья положила на полку баночку с мазью и приняла из рук Зины платок. – Пригодится.
- Вот, спасибо тебе!
- И тебе. За то, что поделилась со мной. Много чего я передумала. И главное поняла.
- Что же?
- Сломать легко. Да только шибко уж дорого стоить будет. Разбираться буду. Может и успею, пока сын из армии не вернулся.
Женщины обнялись напоследок, Зинаида нацарапала на клочке газеты свой адрес, и они распрощались.
А спустя полгода Зинаиде пришло письмо.
«Здравствуй, дорогая моя, Зинаида! Пишет тебе давняя твоя попутчица. Может вспомнишь ты меня, может нет, а только сказать я тебе хочу – спасибо! За сына моего, за семью его, за невестку мою. Я ведь тогда как ты советовала, все разузнала. И скажу я тебе, Зиночка, что люди бывают очень злые. Да только и добрых людей тоже хватает. Тетка Кати моей, как оказалось, шибко нам завидовала. Она по молодости любила мужа моего, а он меня выбрал. Столько лет в себе злобу копила и не пожалела даже родной племянницы, чтобы нашу жизнь разладить. До сих пор у меня перед глазами лицо ее стоит. Это ж сколько темноты в человеке? Сказала мне, что больнее, чем через детей, сделать человеку сложно, вот она и решила так мне отомстить. Жизнь уж прожила, а все темноту в себе ворочала. Ну, да Бог ей судья! Признаюсь тебе, что пришлось мне перед матерью Кати извиняться за то, что о дочке ее я плохо подумала, но она женщина мудрая, обошлось. Дети наши поженились. Живут хорошо. Скоро уж меня бабушкой сделают. Тетка Катина после той истории из деревни уехала. Разговоры поутихли, хотя нет-нет, да и шепнет кто Кате вслед что-то нехорошее. Но, она у меня девочка умная, на шепотки эти внимания не обращает. Так сказала: «Не слушайте ничего, мама! Потреплют языками и успокоятся. Главное, чтобы у нас дома все мирно было». Разве не умница?
В общем жизнь у нас наладилась и жаловаться мне больше не на что. Дай Бог и дальше не найдется причины.
Если будет свободная минутка у тебя, Зина, отпиши мне, как ваши дела? Как ты сама? Как внучата твои?
Кланяюсь тебе и благодарю еще раз от всей души.
Марья».
Зинаида, прочитав письмо несколько раз, улыбнулась и уселась писать письмо. Отчего ж не написать хорошему человеку? Не так их много в жизни случается. А тех, что случились, надо беречь. Потому, как светлые они, добрые-то люди. А света в этом мире не так и много. Вон скольким его не хватает. Пускают в душу темноту и не отмоешься потом от нее, не прогонишь. Как знать, может это как раз потому, что доброго человека в свое время на них не хватило, не случилось, а потому и светом они обеднели. Даже на себя не хватает, не то что уж кому-то светить.
Полетят письма по старинке. Бумажные, через почту, как раньше. Внуки будут пытаться научить бабушек писать по электронной почте, да только Марья с Зинаидой посмеются и откажутся. Будут говорить, что от руки им привычнее, да и уважения больше.
Встретятся они всего раз, спустя несколько лет. Будут говорить не смолкая, разглядывая фотографии внучат. И забудут поговорку о том, что счастье любит тишину. Ведь со светлым человеком можно делиться своим счастьем. Оно не оскудеет от этого. Ведь светлый человек в доброте своей порадуется, а значит и счастья прибавится. И пойдет оно шириться, укрывать крыльями и того, кто поделился, и того, кому радость пришла за ближнего.