18+
Заключительная часть
Я выбрался на улицу и поскорее направился прочь. Единственное место, которое стоило посетить – тот самый ресторан, где Салимов встретил Правителей. Дело шло к вечеру, заведение уже должно было работать. Что или кого я мог найти там? На ходу я задавал себе этот вопрос. В эти дни, куда бы я ни шел, я видел только кошмары. Я всегда был там, где что-то происходило, верно? Значит и теперь я двигался в судьбоносном направлении. Смотреть вокруг, Лиц? Хорошо, я буду смотреть.
Богатый ресторан с красивым интерьером, нарядными официантами, охраной и собственной сценой. Здесь пока было не очень людно, на сцене готовился к выступлению какой-то музыкант. Я сел за столик в отделении для курящих, заказал себе бокал шампанского. Выглядел я, наверное, просто ужасно, но охранники меня не задержали. Официант, кажется, и вовсе не смотрел на меня, принимая заказ. Я вспомнил последние минуты Чехова. Он тогда тоже попросил бокал шампанского. Потом сказал торжественно, что умирает. Лег и умер. Это было сильно! Жаль, что в моем случае так чинно уйти не поучится. Время от времени мне казалось, что мою кожу начинает жечь. Скоро…
Музыкант, как оказалось, оставил свои вещи за соседним столиком и теперь пришел что-то достать. Красивый и довольно молодой мужчина, одетый с иголочки. Он взял в руки длинный кофр, украшенный множеством узоров, а из него достал красивую флейту из тростника или бамбука. Поднес к губам, взял пару нот. Звучание освежало. В нем был такой необходимый сейчас покой. Хотелось попросить его не останавливаться.
— Так себе денек? — предупредительный голос. Я открыл глаза, музыкант смотрел на меня вопросительно.
— О, не передать словами… А у вас отличная… дудка? Не знаю, как правильно.
— Это флейта. Позже вечером я сыграю пару старинных композиций. А почему вы здесь так рано, с бокалом? Свидание?
— Нет, я пришел сюда по делу. Ищу ответы.
— Ответы? А вопросы задаете? Может быть я могу быть полезен? — в голосе музыканта появилась игривая насмешка.
— Даже не знаю. Вы слышали что-нибудь о трех владыках? Королях, правителях? О такой всякой ху*не? — мне самому было смешно и горько говорить это.
— Что-то я слышал, да, — он ответил абсолютно невозмутимо.
— Вот как? И что же вы можете сказать о них?
— Сейчас они очень опасны, это я могу сказать точно.
Я уронил сигарету на скатерть и не сразу заметил это. Дорогая ткань была испорчена.
— То есть, вы знаете, о чем речь? Серьезно?
— Да, знаю, — он присел рядом. — Позвольте я расскажу вам одну историю.
Было это в давние времена, в небольшом, но богатом царстве. Трудно сказать теперь, где оно находилось, но скорее на Востоке, быть может в Индии. Осталось только предание, но знают его теперь единицы. Повествует оно о странных и в то же время чудесных событиях. Правил тогда царь, ничем не заслуживший нашей памяти. При нем не было голода и войн, он не притеснял работяг, выгодно торговал с соседями, не обижал подарками сановников. При нем цвел тот самый мир, который никак не ощущается и не имеет вкуса. О таких царях редко вспоминают, ведь при них живется сыто и скучно.
Была у него супруга, которую он очень любил, хоть и уступала она красотой многим его наложницам. Отношения у них были задушевные и уважительные, что для тех времен было редкостью, ведь тогда к женщинам относились как к неизбежному яду, и сами они были готовы, в случае чего, ранить страшнее скорпиона. Но не здесь. Здесь была любовь. Жизнь их так и прошла бы как один приятный миг, не сотрясаемая никакими невзгодами, в пирах, приемах и благости, если бы не одно но, свившее паутину над небом влюбленных. Уже третий год шел с момента как они впервые разделили ложе, но чрево царицы все никак не расцветало новой жизнью. Супруги проводили в брачных покоях немало времени, изматывая друг друга страстью. Но ожидаемого результата не было. В плодородности семени царя сомневаться не приходилось, его наложницы и рабыни нередко рожали, а потом дети их растворялись в неизвестности стараниями советника. Царица также выглядела здоровой и в душе всегда была уверена, что способна зачать.
Тем временем, когда жизнь у людей была как правило куда короче нашей, царство рисковало остаться без законной власти, случись чего с царем. Более того, мужчина, не зачавший себе наследника, по крупицам теряет авторитет, уважение окружающих мужей, его не любят боги. Всё это заставляло царя и царицу грустить. Гадания были смутными, магические штучки местных знахарей вызывали у царя презрение. Советник намекал всё чаще, что, быть может, стоит оставить жену в храме и жениться второй раз. Царь требовал умолкнуть советника, но с каждым разом всё с большей нерешительностью. Разумеется, его супруга, знающая все традиции страны, не могла не думать о возможном развитии событий. И она бы ушла в храм, она бы бросила всё это, сорвала бы с себя последнее прекрасное платье, но ей так не хотелось оставлять своего любимого мужа, с которым у них была такая нежная гармония.
И вот туманные гадания, говорившие о мелодии жизни, которая должна прийти в царский дом, о том, что в песне не хватает мотива, но он появятся, нашли свое прояснение. Советник царя однажды вечером рассказал господину, что в окрестностях сейчас гостит необычный артист. Буквально вчера советник со своей свитой смотрел его мистерии. Было не так легко понять происходящее, ведь образы были далекими от культуры этого царства. Тем не менее, мрачная красота и необычная музыка произвели сильное впечатление на всех. Сам артист появлялся на сцене буквально несколько раз, в остальном давая работать своей труппе. Он выходил с длинной флейтой из тростника и играл невообразимую музыку, которую советник и до сих пор слышит в голове. После представления сановник пожелал отблагодарить труппу и пригласил пировать к себе в покои.
Флейтист пришел, закутанный в черный халат, на голове его был черный очень красивый тюрбан с драгоценным камнем. На вид он был очень молод, но не производил впечатление молодого человека своим взвешенным поведением и взглядом старика. Оказалось, что гость уроженец очень далеких мест, но неплохо говорит на здешнем языке, а также просвещен в вопросах искусства и поэзии, в том числе и местной. Разговаривать с ним за кувшином вина было усладой. Он рассказал советнику о чудесах музыки, которые от многих скрыты. Говорил о том, что она позволяет общаться с божественными существами, открывая тонкую грань между мирами. Все эти разговоры околдовали советника, и он попросил гостя, если это возможно, продемонстрировать хотя бы искру чудес, о которых тот говорит. Флейтист был добр. Отпив глоток вина и вытерев губы шелковым платком, он поднес к ним флейту, которая всегда была у него под рукой и дожидалась внимания хозяина, укрытая в красивейшем футляре.
Советник стал слушать вкрадчивую мелодию и сам не заметил, как все его тело вдруг стало будто бы невесомым и неподконтрольным ему. Он не мог пошевелиться, застыв на ложе. Звуки стали волновать само пространство вокруг. Теперь оно шевелилось, как будто бы составленное из прозрачных шелковых платков, колышущихся под порывами ветра. Звук флейты стал осязаемым. И тут краем глаза советник заметил, как пространство в одном из углов комнаты распахнулось, и он клялся своему царю, что видел за ним страшные дали, ничем не похожие на земные, и где-то там он узрел существо, нечто неописуемое… И он будет воспоминать об этом до конца жизни. Когда советник пришел в себя, а вокруг всё было по-старому, он увидел, что флейтист сидит перед ним и потягивает вино как будто бы ничего и не было.
Артист спросил, достаточно ли он продемонстрировал уважаемому господину свое искусство, и советник, все еще не совсем отошедший от наваждения, благодарил его и выдал из своих сундуков несколько прекрасных отрезов ткани и несколько крупных драгоценных камней. Флейтист принял дары, хотя по его реакции было видно, что они его совсем не занимают. Он молвил, что истинным подарком и большей радостью для него было бы стать как-то еще полезным доброму господину. Тут он сказал, что слышал, будто у царя нет детей, и имея некоторые познания в тайнах, он может исправить положение.
При этих словах у царя брови пошли вверх. Гнев опалил его лицо. Как смел какой-то кудесник и мерзкий артист говорить о таких сокровенных вещах! Но советник поспешил его успокоить. Флейтист давал голову на отсечение и клялся всеми правдами, что он знает совершенно необременительный способ, который придется по душе супругами и главное, он неминуемо принесет им наследника. Царь не желал слушать и велел советнику прекратить дальнейшие рассказы.
Но в его душу уже было заронено зерно сомнения. Отчаяние от того, что вскоре его придворные потребуют от него решений по поводу новой жены, от того, что ему придется расстаться навсегда со своей возлюбленной – когда человек предстает перед необоримыми проблемами, сулящими ему беду, он становится открыт для влияний, обещающих избавление. Ночью он спал в своей опочивальне, не принимал наложниц. А прежде, чем уснуть, размышлял:
«Советник человек умный и его, пожалуй, трудно одурачить. Хотя он страстный любитель искусства, а оно как известно, может взволновать чувствительное сердце, открытое ему. И все же, советник разделял свои увлечения и служение при дворе. Кто знает, может быть вот он, шанс, и флейтист правда знает, какую гармонию нужно вплести в царскую любовь».
На следующий день, окончив с государственными делами, помолившись и приняв пищу, царь остался наедине с советником, попросив его, все же рассказать, что за средство предлагал кудесник. Советник же сказал, что всю ночь не могу уснуть, с одной стороны переживая, что царь так и оставит без внимания волшебную возможность, а с другой стороны, продолжая слышать пленительную музыку флейты в собственных мыслях.
Артист сказал, что всего-то и нужно, чтобы во время соития царской четы он где-то неподалеку играл на флейте, так, чтобы они слышали. И советник уже придумал, как сделать это приятным для всех. Ведь у царя есть отдельная опочивальня с балконом на втором этаже дворца, выходящим на прекрасный плодовый сад. На балконе установят ложе, а флейтист будет находиться в саду, они даже не увидят друг друга.
«Он будет играть музыку, пока я буду любить свою царицу… Таинственное колдовство. Но как же музыка сама по себе может привести к зачатию?»
Советник уверял, что та музыка действительно способна творить чудеса. Кроме того, артист согласился отдать голову, если в положенное время царица не почувствует, что понесла. За свою услугу флейтист не просит никаких даров, для него привести царственную особу в мир – есть счастье всей жизни.
Царю не нравилась загадочность, хотя мы говорим о временах, когда люди верили в волшебство, сонмы богов и демонов, но и тогда встречались скептики, атеисты и просто личности, желавшие быть подальше от всего этого. Возможно, именно религиозные чувства говорили ему, что эта затея является неправильной и нечестивой. Но советник вовремя нажал на больные точки, напомнив, что и он радеет за благо не только своего царя, но и своего друга, за его счастье и счастье государства. И что может случиться, в конце концов, плохого? Если артист вздумал дурачить царя, его, кудесника, казнят самым страшным образом.
Правитель дал согласие, но настоял на том, чтобы самому не видеть флейтиста и не встречаться с ним в любом случае. Он отправился к супруге, чтобы сообщить о том, что сегодняшнюю ночь они проведут вместе, на балконе дворца, с прекрасной музыкой. Царица разглядела в супруге своем какую-то стесненность, но решила до поры ему не докучать. Она прихорашивалась и выбирала красивый наряд, чтобы предстать перед своим повелителем во всей красе.
Советник направился лично в места, где остановился артист, встретился с ним и сказал, что сегодня всё будет готово для необычного концерта.
Большой плодовый сад радовал глаз сочными листьями, ароматными цветами и спелыми фруктами, всё здесь источало аромат жизни и манило к себе. На балконе расположили прекрасное ложе с подушками, накрыв его шелковым балдахином. Ночь была свежа и подсказывала естеству, что жизнь прекрасна, ей нужно делиться, ее нужно дарить и продолжать. Однако, царь был сам не свой, сидя рядом с ложем и делая мелкие глотки из своего кубка. Царица поднялась с подушек и обняла любимого. Она стала спрашивать, что же с ним не так, ведь он сам сегодня распорядился устроиться здесь и желал близости со своей покорной женой. Он смотрел на нее, проникался теплыми чувствами, но тут же снова вспоминал о флейтисте, который с минуты на минуту, если верить смене стражи, должен был начать свой концерт где-то там, в тени деревьев.
Царь сказал, что любит свою милую, и что хотел бы наследника от нее. Она отвечала, что и сама не хотела бы ничего больше, чем этого. Где-то из глубины сада поплыла первая мелодия, звук тростниковой флейты. Она как будто бы шла сюда, преодолевая расстояние, медленно поднимаясь и вплывая на царский балкон. Оба супруга не заметили, как заслушались этими звуками. Вначале было просто приятно слышать красивую, необычайно красивую мелодию в такой романтичный вечер. Но вскоре она начала буквально ласкать обоих, разжигая внутри нежность, которая в свою очередь, накаляясь достаточно, выливалась в страсть. Горело огнем желание освободиться от одежд, целовать друг друга, сжимать, быть ближе и ближе.
Царь снял со своей женщины прекрасное платье и смотрел на ее прелести. Никогда еще, даже в первые ночи, она не возбуждала его так как сейчас. Ее груди казались еще более округлыми и спелыми, чем обычно, ее живот был словно бархат, шея длинна и изящна, словно у морской птицы. Царица также любовалась своим мужчиной, радовалась его естеству, пришедшему в полную готовность, его огненному взгляду, полному невыразимого восхищения и желания. Она чувствовала себя жертвой любви на священной охоте. Ее охотник сейчас должен был поймать ее и поразить своим копьем, заронить в нее живое семя, которое призовет на свет самого прекрасного и сильного потомка, нового охотника. Они уже не слышали музыку, хотя она не прекращалась, она просто стала частью всего, что они видели и слышали, что чувствовали, чего желали.
Они любили друг друга так яростно, что стоны царицы раздавались по всему саду и выходили за его пределы. Музыка менялась, заставляя их страсть гореть еще яростнее. В какой-то момент мелодия переставала быть гармоничной, срываясь на странные пересвисты, на глубокие, едва слышимые низкие ноты. Конечно, супруги не замечали всего этого ушами, но царицу вдруг стал пронизывать страх. Она не могла сейчас остановиться и задуматься, дать себе время оценить такую странную перемену в своем настроении, ведь она до сих пор была возбуждена так как никогда ранее, а ее супруг был в ней и любил ее так безустанно. Но она чувствовала, что нечто подкрадывается к ним, нечто необъяснимое и страшное, чего они никак не могли ожидать.
Царь с криком наполнил ее своим семенем, и сама она ощутила пик своей чувственности. И если бы кто спросил царицу прямо сейчас, понесла ли она, она бы с абсолютной уверенностью сказала: да, она носить под сердцем наследника. Они лежали в объятиях друг друга, в саду царила тишина. Правитель в момент наивысшего блага так же, как и супруга, ощущал себя странно. Он чувствовал жизнь своего семени, чувствовал, как впускает в мир жизнь, но также и то, что за эту жизнь цепляется что-то чужеродное, что-то страшное. Обессиленный, он был неспособен думать об этом долго и ясно.
Флейтист был изгнан их царства следующим же утром по приказу царя. Советник не дознался, в чем же было дело, пришлось просто отдать приказ страже. Говорят, артист и его трупа уже были готовы к странствию, когда их пришли выгонять.
Царица понесла и сообщила об этом своему любимому. С тех пор они все больше отдалялись друг от друга. Царь стал очень суеверен и откровенно боялся появления того, чему помог зародиться. Что-то страшное чудилось ему в чреве царицы. В его голову приходили жуткие мысли. Ему все труднее было смотреть в глаза той, кого он так любил, а в ушах каждый вечер стоял шум и откуда-то издалека звучала злополучная флейта. Теперь любовь угасала с каждой минутой. Супруга видела это, а также чувствовала, что внутри ее разверзлась пропасть, через которую что-то выбирается на волю. Ей было жутко думать об этом, сны ее были безотчетны и мучительны, она слышала голоса и неописуемо дисгармоничную музыку днями и ночами. Но материнский инстинкт держал ее в нашем мире и не давал сделать что-то с собой или плодом.
В обычное для рождения время, государство увидело маленького принца, наследника трона. Его мать вскоре после родов, лишь единый раз с ужасом взглянув на чадо и обмолвившись всего парой слов с мужем, ушла в храм, самый далекий храм их царства, но не сказала, в какой именно. Царь сделался мрачным и нелюдимым, и никто не мог понять этих перемен, особенно теперь, когда недостающая мелодия в счастье его века была сыграна. Никто не знал, что именно она и положила предел всему, что тот так любил.
Принц рос, как и положено, в роскоши, в заботе, его баловали и учили править. Он получил нужное образование, которым занимался стареющий советник. Никогда уже у этого мудрого мужа не было ни одного близкого разговора с царем, тот навсегда отгородился от него, но на уровне государственных дел ничего не поменялось. Именно благодаря советнику, собственно, внутренняя и внешняя политика также пребывала в порядке, тогда как царь постепенно устранялся от всех дел, проводя время в плодовом саду с бесконечными кувшинами вина. Иногда он поднимал взгляд к балкону и тогда в его глазах можно было прочесть такую боль, какую не каждому мученику дано испытать.
С сыном правитель всегда был холоден и виделся с ним редко, что, впрочем, было для тех времен довольно нормальным явлением. Когда принц достиг возраста, в котором можно править и воевать, его отец куда-то исчез. Все были потрясены этим странным происшествием, в народе ходили самые разные толки, но сын был тут как тут, и стараниями советника, всё утряслось. Принц стал новым царем, а после коронационных ритуалов, закатили большой пир с турнирами, мистериями и музыкой. Поздравить нового правителя приехала и трупа, которую видели здесь в последний раз лет пятнадцать назад. В руках искусного молодого человека, который ничуть не изменился с тех пор, как заметил один человек из свиты советника, играла флейта из тростника. Сам же советник в тот день скончался.
Новый царь сделал труппу флейтиста придворной, а самого музыканта приблизил к себе так, что не расставался с ним никогда. Говорили, артист имел абсолютную власть над молодым государем. Что они знают эти люди? Царь основал культ нового бога, построил ему храм прямо на месте отцовского сада и наведывался туда очень часто. Там флейтист со своей труппой показывал малопонятные для всех придворных мистерии, играл странную музыку и немало сановников вскоре пыталось под любыми предлогами покинуть двор, уехать в чужие земли с поручениями и посольствами. И счастлив был тот, кто успел уехать.
Вскоре царь развязал войну с дружественными соседями и расширил свои владения, увеличив державу отца втрое. Генералы были очень довольны, а те, кто удивлялся вероломным нарушениям мира с союзниками, были устранены. В богатое государство пошли новые прибыли. В храмах каменного бога, а этих храмов становилось больше, пленников ритуально убивали, что было очень многим вокруг, придворным и народу, противно. Мало того, что все эти пленники могли бы стать замечательными рабами, но ведь и люди тех мест и того времени были уже далеки от человеческих жертвоприношений. От открытой ненависти к владыке их удерживало только растущее благосостояние.
Потесненные соседи и их соседи, прослышавшие о кровожадных ударах молодого царя, сплотились. Они двинулись войной на недавно такое мирное царство. Кровь лилась рекой и дождем, войска царя гибли, но его, как шептались сановники, всё это устраивало. В самых темных уголках дворца некоторые обсуждали страшную догадку о том, что царь начал войну только лишь ради крови, ради боли, и ему абсолютно плевать на какую-либо политику, на обогащение и расширение границ. Дважды на него организовывали покушения, нанимая искусных убийц, но те даже близко не могли подобраться к этому странному молодому человеку. Говорят, он одним взглядом или даже взмахом руки мог останавливать не только движение человека, но и его сердце.
А может быть это делал не он, а его флейтист, вместе с личной стражей бродящий за ним тут и там. Артист отстранялся только лишь для того, чтобы подобрать новых жертв для увеселений своего господина. Говорят, там, в подземельях храма, он изменялся в облике и ел своих жертв огромной пастью, но это, кажется, совсем уже вымысел. А что до убийц, то карались не только они, но и заговорщики, поэтому при дворе довольно быстро перевелись все несогласные, способные дать хоть какой-то отпор. Многие теперь покидали царство добровольно, переходили на сторону врагов или отправлялись в вовсе неизвестном направлении.
Война шла к концу. Всего несколько лет, и войска врага вошли в столицу и стали крушить всё вокруг, стали убивать нечестивое население. Они уничтожили храмы новому богу, ужасаясь всему виденному в них, и, наконец, добрались до самого царя, который с улыбкой и в то же время с некоторой грустью встретил убийц в своих покоях. Казалось, что ему просто грустно от того, кто его игра прервалась. Его схватили и на месте изрубили на куски, забрав голову на потеху правителей-победителей. Если и была раньше с ним какая-то магия, то теперь она его не защитила. Или дело было в чем-то другом. Флейтист, разумеется, куда-то исчез, о нем и не знали те, кто штурмовал дворец, потому он без труда мог раствориться в воздухе, стать всего лишь незаметной точкой в финале повествования.
Государство было полностью уничтожено, столицу сравняли с землей. Через многие годы путники и караваны, проходившие мимо, могли увидеть занесенные песками и землей руины некогда славного города, которому не хватало всего одной ноты для того, чтобы его песня счастья разлилась до небес.
Одинокий сокол, пролетавший над руинами в один из седых дней, увидел как старик и старуха, в ветхих одеждах но с какой-то высокой статью, пришли на руины храма нового бога и, взявшись за руки, легли неподалеку от него. Там и погребли их пески без людской помощи, и спели над ними последнюю песню ветры. То были прежние молодые царь и царица. Она тайно явилась за своим мужем в день коронации сына и увлекал его за собой, спасая от верной смерти. Если бы сокол спросил у своих старших, то те рассказали бы ему, что бывшие правители прожили тяжелую, но добрую жизнь в лесах, вдали от царства, прожили как простые бедняки. Звуки флейты постепенно затихали в их умах, боль от пережитого и потерь, от понимания того, что они сотворили, терзала их, но что они могли поделать? Вести о войнах, о лишениях их народа отравляли их сердца, но что они могли поделать? Им нельзя было появиться даже и близко к родным местам, ведь их могли искать убийцы советника, которые последовали за царицей еще в те давние годы, но не нашли ее.
Когда муж и жена прослышали, что столица полностью уничтожена, что их царства больше нет и никогда не будет, что нет больше существа, которое они должны были называть сыном, и от их прошлой жизни не осталось ничего, кроме горького воспоминания, они решили еще раз пройтись по своему саду, еще раз увидеть давно сровнявшийся с землей дворец и отправились в долгий путь, который и привел их к заключительному аккорду их жизни.
История увлекла меня так сильно, что я потерялся во времени, а все образы ее проносились передо мной как на киноэкране. Рассказчик смотрел на меня, оценивая реакцию. Вокруг постепенно становилось оживленно. Люди занимали столики, общались и готовились приятно провести время. Как будто бы их не волновало, что мир вот-вот превратится в неимоверно жуткое место.
— Это было на самом деле? — вымолвил я, чтобы не молчать.
— Вы спрашиваете? — изобразил искреннее удивление музыкант.
— Зачем вы мне это рассказали?
— Больше всего в мире меня раздражают неуместные вопросы, — теперь он был скучающим и разочарованным. Он привстал, собираясь покинуть меня.
— Нет уж! — я стукнул по столу, некоторые люди повернулись на мгновение в нашу сторону. Я стал говорить тише. — Моя жизнь в опасности, вы знаете что-то об этом. Кто эти твари?
— Это нечто не похожие на всё то, что вы привыкли видеть.
— И они как тот принц?
— Не совсем. Давайте вы угадаете сами, как выглядит один из владык в нашем мире?
Я почувствовал, что могу ответить на этот вопрос.
— Огонь?
— В точку. Огонь. Таким его выпустил в мир художник. А второй?
— Может теперь вы?
— Дитя. Его в мир, собственно, выпустили вы. Огонь без искры, страшное дитя... Союз человека и… потусторонних сил.
Моё дитя…
— А третий?
— Третий тоже вам известен. Это то, что породит дитя. Еще не сложились все условия. Когда все три правителя придут, картины соединятся со вселенной вокруг вас. Вы же видели картины Лица?
— Нет.
— А как же горящее здание? Как же пустующий город? Как же, в конец концов, все, что происходит вокруг вас? Любовь горящей женщины? Старуха и дочь, монстр, везущий огненную красавицу к закату? Нерожденные дети Салимова? Всё это часть полотна. Они странным образом вначале находят аналогии, а потом используют их. Они перемещаются по странному лабиринту из зеркал – из отражения в отражение. И каждое из них всё более плотное и могущественное, всё более реальное. Отдадим должное, Салимов, галерист, Лиц, вы… Вы все справились на ура. Вас всех использовали.
— Откуда же ты всё это знаешь? Кто ты? — мне оставалось только изумляться и жалеть, что я раньше не встретился с этим музыкантом. Он знал всё.
— Я знаю многое. Но я не заинтересован в том, что преследуют Владыки. Я и понятия не имел, играя в тот вечер, когда Салимов ввалился сюда, чему даю возможность заглянуть в наш мир.
— То есть это ты их сюда привел?
— Нет, они просто воспользовались дверью. Ведь музыка – это совсем не то, что вы думаете. Это материя, из нее можно строить. При этом строить могут как те, кто находится здесь, так и те, кто… там. В какой-то мере воспользовались и мной. И этот Салимов со своими тремя мертвыми детьми… Аналогии, аналогии... Так эти ребята, благодаря всем нам, обрели здесь власть. Но их власть пока не бесспорна.
Три ребенка Салимова. Ненаписанные книги Салимова… Музыка этого демона. Полотна Лица, непонятого и никому не нужного.
— То есть, им можно помешать?? Но они ведь даже нематериальны.
— То, что они не совсем материальны – это твоя большая удача. Это тебе нужно подумать над тем, кто они, что они делали до сих пор, как они хотя выглядеть и существовать далее. И как они НЕ хотят выглядеть. Более я не скажу ничего. Времени у тебя очень мало. А может быть оно уже закончилось. Хотя, ты же пока не вспыхнул ярким пламенем, — он гомерически захохотал, запрокинув голову.
Этот молодой человек был очень красив, но что-то омрачало его красоту. Оставалось только с содроганием гадать, кто или что он на самом деле. Что-то подсказывало мне, что он, при других обстоятельствах, был бы куда опаснее правителей.
К столику подошли два охранника. Крепкие ребята, умеющие быть почти невидимыми, пока не пригодятся.
— Пацаны, выкиньте этого оборванца отсюда, придайте ему ускорение, – музыкант кивну в мою сторону.
— Ну что, сами пойдете или будем помогать? — охранник вымолвил холодным и тяжелым голосом.
Я решил не влипать в очередную истории, сделал примирительный жест руками и поплелся к выходу. Проходя мимо огромного зеркала, я даже вздрогнул – мое пальто было все выпачкано, волосы на голове свалялись, лицо заплыло.
Снова я брел по улице, и все вокруг казалось мне иллюзорным, больным и серым. Был вечер, вокруг люди хмуро и молчаливо шли кто куда, я не раз слышал урывки разговоров о пожарах и страшных нападениях бродячих собак. Бродячих собак? Быть может через несколько минут третий владыка появится в нашем мире, и занавес падет. Проходя мимо парка Горького, я почувствовал, что мне нужно присесть и просто побыть здесь. Выдохнуть, посмотреть на конец света, знаете? Посмотреть на то, что осталось. Перед смертью всё кажется ярким, сочным. Бездонным. Ты готов любоваться пылью на дороге, ведь она пока есть у тебя перед глазами, и ты еще жив.
***
Болезненно ли для художника быть невостребованным? Непризнанным, даже презираемым? А болезненно ли для мужчины, когда жена уходит от него, называя слабаком и неудачником? Когда сын начинает смотрит на тебя глазами твоей жены и видеть правду? Когда с каждым годом его взросления он находит в тебе все меньше удивительного и все чаще ловит себя на мысли, что отец его… Просто лапух. Потративший жизнь зря, не обеспечивший, не состоявшийся. Слабый, трусливый. Художник? Да это же одно и то же, когда твои картины с треском за копейки покупают какие-то идиоты. Это если повезет. Но болезненно ли это для художника? Для творчества? Да, но мои музы, мой внутренний огонь, они держат меня наплаву, они не дают мне пасть. Потому что, когда я творю, сынок, я чувствую счастье и такую могучую силу! А главное, я чувствую, что способен воплотить грани страсти и красоты, какие еще никогда не видел мир. А может видел, но как всегда ослеп от этого яркого света и отвернулся. Много лет мне не хватало огня, я что-то искал, что-то терял. Но недавно я нашел. Я нашел источник. Я вижу, как всё будет на моих полотнах. Я вижу, что мои картины изменят всё. Они покажут саму творческую магию, саму искру искусства, которая горит тысячи лет в абсолютной темноте. Верю, что ты, как художник и как сын, будешь гордиться мной. И мы всё это еще обсудим при скорой, скорой встрече. Твой отец.
***
На площадке играли детишки. Два мальчика лазали по спортивному комплексу, девочка выпрашивала у мамы что-то и недовольно сопела, а еще одна сидела на корточках и что-то вычерчивала мелками на дороге. Она делала это так самозабвенно, с такой погруженностью, с таким удовольствием. Ей никто, понятное дело, не платил за это, никто в сущности и не интересовался тем, что она рисует. Но она вся там, в своей картине. Я встал с лавки, потушил сигарету, и подошел поближе. Синими мелками тянулась, видимо, речка, а выше, зелеными – выстроились рядки ёлочек. Сейчас она пририсовывала стволы к кронам. Около речки играли зайчик и девочка, очень похожие друг на друга.
— Что рисуешь, подружка? — я спросил, а голос у меня задрожал от умиления и грусти, которых я даже не осознавал. Иногда дети – это ходячие возмутители спокойствия, которым постоянно что-то нужно, но иногда они – яркий свет и пример того, как нужно жить, как воспринимать мир. Она нарисовала деревья, зайца, себя. Вот ее мир, вот она, вот ее воля. Лиц по сути не отличался от нее, верно? Он тоже творил искренне.
— Это наша речка, — она ответила, не глядя на меня, продолжая разрисовывать. Не отвлекалась попусту.
— Разве она такая синяя? Мне казалось, что Дон скорее зеленый.
— У меня Донь такой.
— А это заяц? Вы с ним гуляете за руку?
— Ну да. За лапку держу его.
— Разве так бывает? Когда-нибудь держала за лапу зайца? — почему я все это спрашивал? Тогда я бы не смог объяснить. Просто это было последнее пятно легкости и надежды, когда вокруг сгущался рок. Девочка всем своим существом олицетворяла непричастность к грядущим ужасам, оттеняла их.
— Да, держала! В зоопарке. Здесь мой рисунок, и всё как я захочу, — она сердилась и давала всем своим, все же трогательным видом, понять, что я превысил лимит вопросов. Мне пора уходить. И действительно. Это же ее рисунок. Что значит «не бывает» или «нельзя»? Простая правда творчества.
Что-то привлекло мой взгляд. За оградой парка ходила туда-сюда громадная собака, не сводя ни на минуту своих глаз с меня и девочки. Чем больше я присматривался, тем меньше эта собака походила на своих сородичей. Ее морда удивительно напоминала человеческую, ее тело практически не имело шерсти. Глаза монстра горели оранжевыми огнями. Снова меня сковали образы пустынного города. Ты пришел за мной. Это ведь я тебя создал. Теперь моя миссия, видимо, была окончена? Эх, Лиц. Как же далеко ты зашел…
Над городом что-то загремело и тут же высотное здание рядом с парком вспыхнуло. Все этажи равномерно пылали, окна взрывались и засыпали улицу дождем из стекол. Это была часть картины, а я стоял и не мог не скрывать странного восхищения грандиозной катастрофой. Похоже, что весь город вскоре вымрет и станет страшной бетонной заброшенностью. Существо за забором с большим нетерпением ждало некого сигнала, события, после которого можно было бы напасть на меня. В небе что-то гудело, щелкало и взрывалось. Ярчайший свет осветил облака. Что-то, мерцающее с невероятной интенсивностью, приближалось к земле. Это моя возлюбленная из сна летела на встречу со мной. За забором стояла та самая внучка. Вся в огне. Глаза так и оставались глубокими и застывшими. Не в огне страсти или красоты, Лиц! Идиот! Не с теми детьми ты сыграл в свою романтическую игру. Эти твари понимают всё буквально. Девушка протянула ко мне пылающие руки, взглянула последний раз и распалась в пепел. Теперь, когда истинное обличие правителя летело, чтобы, уничтожить город, человеческий эмиссар был не нужен. Бедная девушка… Таким эти твари хотят видеть всё вокруг. Так они видят страсть и красоту? Так они видят себя? Хотят видеть. А как не хотят?
В этот момент, когда люди вокруг орали и бежали в различных направлениях, я понял, что нужно делать. Да, мать их, я понял! По крайней мере, возникла идея, а на другие уже не было времени. Мама девочки только что схватила ее и побежала прочь из парка. Они забыли рюкзачок, игрушки. Потертые мелки валялись рядом с речкой, зайчиками, всей незаконченной картиной. Я открыл маленький ранец и достал именно то, что ожидал там найти. И приступил.
***
Как я и говорил, я собираю по городу новости. Истории. И, честно сказать, интересных историй случается мало. Проза жизни, ее жестокость и какая-нибудь смешная милота. Чаще простая бесцветная бытовуха. Этим утром я сидел за столом и с удовольствием пролистывал новостные ленты. Потушили много пожаров, отстреляли несколько свор собак, на небе видели странное свечение. Странная история с полицейским и трупом. Взгрустнулось. Я решил побольше узнать о Салимове и написать ненавязчивый некролог. Также мне хотелось побольше узнать о творчестве Лица, чтобы написать и о нем. Труп его был найден посреди улицы Лермонтовской. Смерть наступила несколько суток ранее, было абсолютно непонятно, как он попал туда.
Жаль обоих. Ведь на их чувствах, на их талантах сыграли неведомые силы, дети неизвестных миров, которые, при соприкосновении с нашим, не смогли придумать ничего лучшего, чем тотальное разрушение. Или это художник направил их усилия по такой линии? В этой истории для меня было приятно одно, мое присутствие в ней забыто и стерто, как и книга Салимова. Утром я порылся на полке и нашел лишь кучку пепла от своего экземпляра книги про правителей. Всё, что осталось от его самого лучшего произведения.
Эти твари проходили своеобразные двери – из одного человеческого искусства в другое, из одного события в следующее. Из мыслей в мысли. Из образов в образы. Искусство открывает все двери, открывает душу и ум творца нараспашку. А далее – и внимательной аудитории. Владыки хотели обрести собственное земное бытие и не оставить следов своего рождения. Ведь следы и были их слабым местом.
Трудно сказать, сколько здоровья осталось в моей душе. Наглядишься на такое… Однако, теперь у меня в жизни появилась цель. Нет, я говорю не о публицистике. Выдвинув полку своего стола, я посмотрел на альбомный лист, густо измазанный мелками. Вот тут огоньки, тут непонятная собачка, вот и комета в небе, похожая чем-то на человека. Вы все здесь, родимые. И я пригляжу за тем, чтобы вы никогда и никуда не делись.
Тогда, в парке, присутствовал и Лиц. Он в безумном восторге озирался вокруг. Похоже, она правда не понимал, что случилось с ним и что творится вокруг. А потом он начал гореть еще раз. В небе уже вполне различимой была светящаяся женщина, теперь освободившаяся от своих оков. Лиц исполнил свою часть, и теперь погибал, как и всё вокруг. Я видел его глаза, и в них, я готов поклясться, наконец проявился утраченный ранее разум. В них была грусть и отчаяние. Похоже, он вспоминал кого-то и очень сожалел о том, что натворил. Теперь он понял всё. Произнес чье-то имя и побежал, горящий, прочь. Добежал или нет? Успел ли увидеться с сыном? Думаю, нет. Хотелось бы побеседовать с сыном Лица, рассказать ему, что на самом деле случилось с его отцом. Но он, ведь, наверняка решит, что я сумасшедший.
Я называю эту свою мазню «Картина с пожаром». Я пригляжу за ней и унесу с собой в могилу, чтобы хотя бы эта невидаль больше не мешала маленькой девочке рисовать зайцев, речку, ёлочки и всё остальное, что хочется на самом деле поселить вокруг себя. Они, Владыки, Правители, вовлекли меня в это сотворчество. И зря.
В окошко заглянуло солнце. Жаль, что эту историю я не могу опубликовать в полном объеме и под своим настоящим именем, ведь найдется же дурак, который поверит и, быть может, захочет разыскать рисунок, попытается выпустить трех Правителей снова. Я не стану говорить вам, где живу, не стану давать никаких координат и времени. Теперь я, пожалуй, поеду проведать своего нового приятеля флейтиста. В последнее время мы много говорим о жизни. Недавно я показал ему свой рисунок. Вы не представляете, как долго и заливисто он смеялся, глядя на него. Потом одобрительно взглянул на меня и сказал, что больше это видеть никому не стоит.
Конец...
Все имена и события вымышлены
Эта история переплетается с другими моими текстами: Лик на стене, За трапезой, Каменный червь. Их вы также сможете найти в Прозе.
ЦВ