Сабелька

Рассказ вышел в сборнике КРЫМСКОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ. Сборник. Выпуск
седьмой. Составитель М. Львовски. – Симферополь :
ТПО "ВАРИАНТ", 2022. – 320 с.
ISBN 978-5-




Никто не забыт, никто не прощён…

***
Фриц хорош. Раскормленный, здоровенный боров. Крепкие, крупные зубы на вытянутом рябом лице, сильные руки, покрытые рыжими волосами. Форма мышиного цвета, почти новая, сидит на нём ладно, тут ничего не скажешь. Имя похожее на треск переломанной палки – Хорст. От него пахнет куревом, одеколоном и чесноком. Дивизия с ромбом, как говорят они с пацанами. Хотя ромб у Хорста только на шинели.
На его фоне мать выглядит тенью, серой мышкой. Старший сын помнит её совсем другой, высокой, с прямой спиной и смеющимися глазами, полными солнечного света и нежности. Светлой и счастливой. Помнит, как она обнимает батю, лицо которого почему-то стёрто из памяти. Жив ли?
В хате двое пацанов. Сашка и Мишка. Сашка, тот, что постарше, шести лет. Тощий от недоедания и длинный для своего возраста, светловолосый. Видимо, немец считает его похожим на себя, оказывает внимание. То кусок сахара даст, то галету, то просто кусок хлеба. Редко, малюсенькие кусочки шоколада, крошки, прилипшие к фольге.  Сашка, берёт, но, не смотря на голод, берёт с неохотой, будто вынужденно, чтобы не было беды.  А вот Мишка, двухлетний голубоглазый карапуз, доверчиво подходит к немчуре, хватает тот же сахар, трогает диковину – наручные часы. Прячется в шинель и кукует оттуда. Немецкий солдат ему определённо нравится, возможно, напоминает отца.
Хорст каждый день уходит рано утром на службу, и, до его позднего возвращения, в доме светло и дышится легче. Мать, если не уходит на работы, распрямляет согнутую спину, чаще улыбается, гладит их по лохматым головам.
***
В один из промозглых весенних дней на столе появляется бутыль самогона. Немец пьёт, а мать безуспешно старается спрятать их. Но куда их спрячешь в одной комнате? Младший, как обычно, идёт за куском хлеба, однако Хорст цыкает на него, затем просто бросает кожуру от варёной картошки на пол. Мишка подбирает, сует в рот, лыбится фрицу, а Сашкино лицо горит от стыда.
– Швайн, – скрипит Хорст, – Грюнц-грюнц!
– Гу-гу, – лопочет малой, и фриц ржёт, далеко запрокидывая голову назад.
Подходит забрать младшенького мать, наклоняется за собирающим с пола сыном. Сашка видит, как солдат ловит мать за пояс и пытается усадить на колени. Женщина вырывается, хватает с печки чугунок, тыкается с ним по хате и выскакивает под навес, на улицу. Хорст тяжело дышит, стоит, покачиваясь посреди хаты, потом, на ходу расстегивая ремень тяжело выходит вслед за ней, отталкивая ползающего по полу ребенка. Мишка обиженно ревёт, ползёт к брату. В сенях гремит ведро, охает мать. Сашке страшно, он цепляется за младшего, который, почуяв беду, ещё сильнее начинает плакать. За дверью что-то происходит, происходит непоправимое; то ужасное, что скрывается за всеми этими кусками сахара и шоколада, то чёрное, скрытое мышиного цвета сукном и прикрытое аккуратно расчесанными волосами и лошадиной улыбкой. За лающей незнакомой речью и поглаживаниям по голове. Так хозяин гладит свою корову, перед тем, как завести на бойню.
Шум в сенях затихает. Дверь в хату распахивается, темнеет ненавистной фигурой фрица. Хорст заходит, подтягивая галифе. Останавливается посреди комнаты, поднимает вверх руки, подпрыгивает на одной ноге. Хлопает по подошве и по бедрам, поворачивается вокруг себя. Снова и снова в полной тишине. Всё быстрее и быстрее повторяет подпрыгивания и хлопки.
Дети испуганно таращатся на него из угла. Мишка больно щиплет Сашкин локоть, вцепившись в брата изо всех сил. 
Немец быстро устает, ложится на лавку, прикрывается шинелью и через минуту уже храпит. Как и не было ничего.
Наконец, появляется мать. Ставит на пол у печи пустой чугунок, виновато глядя на сыновей.
Старший сын бросается к матери, обхватывает её за ноги и прижимается из всех сил, путаясь в юбке, с испугом понимает, как она похудела, какие тонкие ноги, просто палки какие-то. Руки матери начинают гладить его по голове, распутывая непослушные вихры и, вдруг, Сашка чувствует, как на макушку капают тяжелые горячие капли. В душе у него блестящей пеленой поднимается ненависть к Хорсту, к немцам. К ним подходит заплаканный Мишка, тянет ручки к матери, требуя внимания.
- Ну всё, всё, хватит, всё хорошо, сыночки. Всё хорошо.
***
Глухая ночь. Хорст ворочается на лавке, скрипит зубами во сне. Младшему, который всё никак не может уснуть, он больше не нравится. Мать лежит не шевелясь на лавке, будто мертвая, в другом углу хаты, подальше от немца; и непонятно, спит или нет.
- Не ной, Мишка, хватит, хватит бояться, - шепчет брат, неуклюже прижимая младшего к себе, ловит прыгающими губами Мишкино ухо, - Мы их всех выгоним, понимаешь, всех фашистов, всех этих фрицев. Скоро наши придут, точно говорю тебе, осталось чуть-чуть. Покушать будет – во! Всё будет. Мамка хлеб испечёт, огромный такой, как целая гора. Наш, советский, а не этот, из консервов. Веришь?
Мишка доверчиво сопит в подмышку, но стоит только его отпустить, начинает тихонько хныкать. Сашка опасается разбудить Хорста, мучительно думает, как успокоить брата.
- Стой, здесь, ну стой!
Старший ставит малого на пол, и, пока тот тянет руки, продолжая подвывать, убегает на улицу. Возвращается, держа в руках ветку и истертую картонную коробку из-под папирос «Жемчужина Крыма». Садится на пол, открывает. Внутри тронутый ржавчиной перочинный ножик с зелеными накладками. Младший тут же пытается схватить его, но Сашка не даёт.

***
Луч от луны режет наискось темноту комнаты, блестит на лезвии. Сашка долго смотрит на шерстяную гору шинели на лавке.
***
 Тихонько вздохнув, начинает что-то вырезать их ветки. Мишке интересно, в коробке какие-то камешки, маленькая катушка ниток, кусочек цепочки. Настоящие детские сокровища. Он гукает, рискуя разбудить немца, снова пытается отобрать у старшего брата сначала палку, потом нож. Тот не отдает.
- Ну, тихо ты, черт малой, - по-взрослому ругается Сашка, - Для тебя же стараюсь.
Мишка усаживается на лавку, шевелит в потёмках грязными пальчиками на ногах, посматривает с опаской на спящего фрица и клюет носом.
Старшему нравится строгать ножиком, в прошлой жизни подаренным отцом. Он как-то увереннее начинает чувствовать себя. Отставляет ветку на вытянутой руке, смотрит с прищуром, будто оружейных дел мастер, оценивающий работу. Поплевывает на пол, за что обычно получает подзатыльник от матери. Мишка уже почти спит, когда работа закончена.
- Держи, братик.
В маленькую ладошку ложится рукоять деревянной сабельки. Малой держит крепко, внимательно осматривает подарок.
- Сабля, понимаешь? Коль-коль. Кто к нам с мечом… Ой, надо было тебе меч. Ну это почти меч.
Мишка не возражает.
***
На следующий день, ближе к ночи, немец серой вороной сидит за столом, кутается в шинель. Бутыль самогона по-прежнему на столе. В хате холодно. Сашка решает протопить печь, не столько ради немца, сколько ради матери, которая снова допоздна на работах.
Уходит за дровами, хотя какие там дрова. Хворост, подсушенный камыш.  Печка, с кое-как замазанными щелями не хочет разгораться. Влажно дымит в хату.
Фриц вскакивает, опрокидывает лавку, бьет Сашку в ухо. Бьёт по-взрослому, без скидок на возраст. И снова перед Сашкиными глазами сверкающими рядами стоят куски сахара, фольга от шоколада, толстые ломти хлеба с барского стола. Он, лежа на полу, смотрит сквозь них на врага в доме. Хорст заслоняет весь мир и Сашка зажмуривается. В ухе звенит, и топот маленьких ног не слышно.
Открыв глаза и поднявшись на ноги Сашка, замирает. Хорст снова за столом, а напротив него, вытянув деревянную сабельку, стоит Мишка и кричит по-своему:
- Ыыыы!
Немец только зло смеется:
- О, русиш партизанен. Пиф-паф! – тычет в него пальцем в ответ.
- Иди сюда, - зовёт брата Саня, но тот не уходит.
За окном мелькает тень. Мать, мать где-то возится на улице и всё никак не зайдет в хату. Старший подходит, чтобы забрать брата, но, неожиданно, снова натыкается на кулак немца. Отлетает в угол, ошеломлённый и слегка оглушенный. Все куски сахара громоздятся у него перед глазами. Все хлебные объедки и шоколадные крошки неожиданно наполняют его рот. Сашка сплевывает кровью.
Хорт уже стоит посреди комнаты, во весь свой немалый рост, широко расставив ноги, уперев руки в бока. Слегка покачивается. Сашке кажется, что фриц стал в два раза больше, заполнил всю хату своей серой шерстяной формой.
Перед ним, стоит крошечный Мишка, вытянув в сторону врага сабельку и упрямо кричит:
- Ыыыыы!
Фриц пунцовеет, скалит зубы, словно пёс. Мишка делает шажок вперёд. И немецкий солдат, тут Сашка не уверен, что он это точно видит и ему не примерещилось, отклоняется назад, чтобы сдать назад.
Хорст отступает. Так кажется Сашке, и, он ошибается.
Рука Хорста весит больше чем двухлетний ребенок. Поэтому Мишка не просто получает затрещину, а отлетает к печке. Прямо на брошенный матерью ещё вчера чугунок. Отскакивает футбольным мячом, трясется и хрипит на полу. Сабелька хрустит под ногой немца. Тут, наконец, заходит мать, и, вскрикнув раненой птицей, бросается к своему малышу. Сашка, оцепенев, смотрит на причитающую мать, смотрит на немца, который лишь зло усмехается. Поломанная сабелька валяется на полу и никого не может защитить и ничего уже не может исправить.
***
Мать уже несколько дней не ходит на работу, пытается выходить младшенького. Давно нет и Хорста. Фрицы, как ходят слухи, огрызаются, но отступают. Ранним утром Мишка, пугающийся последнее время любых громких звуков, беспокойно вертит головой, жмется лицом в старые тряпки. В хате начинают звенеть миски, грохается на пол ухват. Младший снова плачет, мать, сбив платок с побелевших волос, осторожно берет младшего сына на руки. Качает и баюкает. Старший, напряженно, боясь поверить в свершившееся, вслушивается в нарастающий гул, а потом, совсем не обращая внимания на шикающую мать, бросается на улицу, перевернув по пути ведро и грохнув дверью. Через секунду заскакивает обратно.
- Наши! Наши! – ликует Сашка, пугая похудевшего и ставшего каким-то прозрачным брата. Мать плачет и смеется одновременно, держит на руках заплаканного Мишу и машет рукой на старшего, чтобы не мельтешил перед ними.
Хата заполняется множеством людей, Сашка и не знал, что их может поместиться так много. Скрип сапог, громкие голоса, красные звезды. Пожилой солдат, потягивая потухшую папиросу разговаривает с матерью в стороне. Слушает, темнеет лицом.
Пока Сашка бесконечно гладит подаренную одним из бойцов звездочку с пилотки, разговоры стихают. Все молча смотрят на мать, держащую на руках младшего брата, кто-то опускает глаза, кто-то, ругнувшись выходит из хаты.
Солдат напоследок тихо что-то говорит матери, а та в ответ лишь смотрит сухими, полными боли и надежды глазами. И вопрошающими отмщения.
После солдат остаются на столе три банки тушенки, две буханки черного солдатского хлеба и аккуратный бумажный пакет из «Правды» с солью.
В хате тихо, так тихо, что Сашка уже и не помнит, когда так было тихо. Не скрипят стены, не шумит в трубе ветер, не трещат старые жерди на крыше. Мать смотрит сквозь стены на военных, покидающих забытую Богом деревню в северном Крыму, чтобы гнать и уничтожать врага. До самого конца, до самого логова.
Сашка крепко, до боли сжимает красную звездочку в кулаке.
***
Мишка умрёт в самом конце мая, когда по всей степи уже отцветали маки, а по Крымской земле отгрохотало и отгремело наступление. В освобожденном от захватчиков Крыму. Всё лето на его могилке, простой и незатейливой, лежат цветы. Каждый день новый букет. А под букетом будет лежать деревянная сабелька. Точно такая же, как и та, сломанная.
Уйдёт мать, не выдержав потерь и послевоенных тягот. Александр повзрослеет и уедет в Ленинградскую область. И только маленький Мишка, будет покойно лежать под бескрайним крымским небом на заброшенном кладбище, тянутся ручонками к своему истлевающему оружию, чтобы вновь и вновь отогнать обидчика матери; и смотреть голубыми глазенками на алеющие по весне маки. И на взрослеющего, а потом уже и пожилого брата, всё реже и реже приезжающего к нему с новой сабелькой.