Очередь в травмпункте бесконечна. Очередного пришедшего с сакраментальной фразой «Кто крайний» оглядывают не только скептически, но и молча, злобно. Кто за кем? Поди, разберись. Кто может ходить, старается занять и убежать: лучше пересидеть свое в машине или на час-другой вырваться в парк, - вот концов и не найти.
Очередь живая, живая настолько, что оголен каждый нерв. Тронь – и затрепещет, застонет: муторно и больно.
Сопереживания нет: напряженное сборище конкурентов.
Передо мной человек десять, пара усталых женщин (связки, сухожилия), хитрый мужичок с головой набок (не любопытство: подвывих шейного позвонка), суровая девушка в очках (перевязка), еще разномастный народ: кисти, плечо, предплечье и две-три ноги неясной этиологии.
За мной занял большой узбекский парень с диким и детским лицом и англоязычной надписью на майке: не убивай клиента. Судя по выражению лица и игре бицепсов, содержание надписи ему известно.
Очередь насуплена, смотрит с неприязнью: чужак, гастарбайтер, румян через смуглоту, с виду здоров, как бык – и что пришел врачей отвлекать?
Нагл вызывающе. Картинно выставил бедро вперед, повернулся ко всем спиной и еще светит черно-красным never kill a client на спине. Полный китч.
Проходит час, другой. Дверь кабинета открывается редко. Очередь притихла, упражняется в смирении. Духовное упражнение с трудом дается. То и дело растяжения и переломы вскакивают с мест и подают раздраженные сигналы бедствия. Все возмущены.
На исходе второго часа узбекский великан поворачивается ко мне, и, краснея и заикаясь, робко спрашивает на плохом русском:
- А долго это Вам там?
Тоном старшего начинаю нудно объяснять: ну, пока осмотр, пока все оформят, потом снимок, потом… И замечаю, что румяный здоровячок выпадает в осадок. Мой испуганный взгляд придает ему уверенности. Снова на ломанном русском объясняет, что стряслось.
- У меня… это… тут гвоздь торчит, - еле шевеля губами, заключает он.
- Так что же Вы стоите? - умышленно повышаю тон я, чтобы ощетиненной очереди было хорошо слышно. - Да у Вас экстренный случай, это не шутки, Вам скорая помощь нужна. Идите срочно, все пропускают!
И, пока народ не успел опомниться от неожиданности, решительно проталкиваю его ко входу. Узбек смущен и рад и летит к двери кабинета.
Но не тут-то было. Минуты тянутся. Парень томится. Дверь так и не открывается. Узбека с гвоздем пока молча терпят, но еще немного, и разорвут.
Приходится дать пару реплик, чтобы, насколько прочности, хватит, продержать зловещую очередь в тишине.
Раздаются одинокие голоса в нашу пользу: мол, смирение и терпение – свойство не одного русского народа.
К умягчению сердец и умирению общественного мнения подключаются бабушки: каково, Боже, терпеть, когда в тебе гвозди торчат. Христос терпел и нам велел. Держись, сынок, держись.
И тут на пороге - новое трио: сотрудник подъехавшей скорой с пациенткой, тщедушной и малоподвижной старушкой в халате в сопровождении модного старичка, мужа, очень подвижного, катающегося вокруг нее с видом преданной заботы. Эти… точно не пропустят.
Дверь захлопывается всерьез и надолго. Узбек мается у порога, уже не розово-смуглый, а темно-серый.
Минут через сорок напряжение невыносимо. Допрыгиваю до бедолаги на одной ноге с резкой болью в икроножной мышце (не иначе, ахиллово…):
- Простите, а где у Вас гвоздь? Гастарбайтер, забывшись, из последних сил хлопает себя по упитанной ляжке, а сил не занимать. Сьеживается от боли. Смотрит снизу вверх с отчаянием пятилетнего:
- Вот… хотите, покажу.
- Ну уж, нет, - решительно отказываюсь я и стучу в дверь.
В кабинете муж и жена покорно сидят на кушетке в обоюдном молчании, женщина-травматолог с большими плечами и мощными красными руками у стола - насупившись, фельдшер неспешно пишет.
Солирую поначалу уверенно:
- У вас в коридоре пациент с гвоздем в ноге, открытая рана, два часа в очереди, вот-вот сознание потеряет.
- И что нам, больного из кабинета выгнать, вашего принять, - жестко и без выражения констатирует крупная травматологиня, но в воздухе горячо.
- Нет, ну зачем же… Можно ведь параллельно принять, если ситуация критическая. Тут надо срочно помощь оказать, - сбавляю напор я.
Травматологиня собирает лоб и подбородок в суровые складки, как будьдог. Что-то будет.
- И что, вы все готовы его пропустить? – не без издевки встревает фельдшер – чувствуя за курпулентной спиной врача правоту и силу и пытаясь внести раздор в нашу очередь.
Наверное, очередь сейчас взорвется.
- Да, мы его единодушно пропускаем, - вскипаю я и уже заготавливаю финальную фразу: «что-то вы забыли лекции по медицинской этике», или «давно не общались со сми» – или что-то еще в этом роде. Но вижу печальные глаза бодрого мужа старушки, с которой вот уже минут десять совсем ничего не делают, и обреченно ретируюсь…
Очередь в притворенную дверь слышит разговор и – странно – не бурлит и не выкрикивает, а тихо и синхронно вздыхает.
- Как же тебя, друг, угораздило, - спрашивает парень в синей майке с лангеткой (лучевая кость) у узбека, и, часто кивая в тон его заиканию, снова выслушивает рассказ о гвозде.
История на русско-узбекском, да еще с паузами хронического заики, никому не понятна, но трогает до слез. Очередь всхлипывает и созвучно начавшемуся дождю шелестит салфетками. Из открытых больничных окон потянуло спасительной прохладой.
- Ну что они, изверги, никак не берут его! – наконец, не выдерживает дама церковного вида. Дверь приоткрывается. Круглый муж выводит за обе руки хилую старушку.
Гвоздь (колотая рана, мягкие ткани внутренней поверхности бедра) мягко вваливается в кабинет. Очередь радостно выдыхает. И хотя каждому предстоит провести здесь часа три, а то и четыре, всем легче.
А через полчаса уютным тюфячком узбекский богатырь вываливается обратно. Он опять смуглый и розовый, играет мышцами и гордо катает на ладони черный не то гвоздик, не то шуруп с тонкой резьбой сантиметра в три. Народ улыбается.
Гвоздь в центре всеобщего нежного внимания. Пухлую ладонь здоровяка разглядывают и фотографируют.
Гаргантюа счастлив: молодцевато заселфивается с гвоздем и отправляет кому-то фотку. Наверное, на стройку. Где этот гвоздь ему в ляжку и вкатили.
Девушка, прошкандылявшая пить кофе (голеностоп) часа полтора назад, пришкондыляла обратно и не представляет, что пропустила.
- А где тот наглый толстый азер, не нога, не рука, не голова? Я за ним занимала, - рассеянно и неприязненно спрашивает она.
- Этот милый несчастный молодой человек с гвоздем в ноге из дружественной нам в добрые старые времена республики уже ушел, - сказала пожилая особа, четыре часа просидевшая молча возле кулера. - И мы его пропустили.
- Вы?.. Все?.. Его?.. Пропустили? Фантастика… – опешила голеностоп.