Мы с котом стареем потихоньку. Уж неохота нам гоняться за кошками, драться с другими котами, читать, писать и уж тем более работать. А охота только лежать, чтобы кот у меня лицом на сгибе локтя, и чтобы я ему чесал нос и шептал на ухо всякую блаженную, бессмысленную чепуху. А на всё другое у нас совсем мало осталось сил. Это неправильно. И я знаю, что надо делать, чтобы перестать стареть. Надо снова открывать детскую театральную студию. Потому что ковидные ограничения уже сняли. И дети всё спрашивают, когда же снова начнём мы все эти развесёлые безобразия. Им-то пофигу, что у меня почти нету сил жить, и о войне они не думают всё время, как я.
Встретил на днях Леру, актрису свою. Она с подружкой шла, я подружку эту не знаю.
– Михал Палыч, – спрашивает, – а когда мы снова будем сценки ставить?
– Скоро, – говорю, – скоро, Лер.
– А что за сценки? – спрашивает подружка.
Пока Лера подвисает, пытаясь выразить в словах невыразимые наши безумства, отвечаю я.
– Это, – говорю, – когда Лера выходит на сцену с глупым лицом и там кривляется и орёт.
– Точно как вы! – отрезает возмущённая Лера.
Умница девочка. Моя школа, горжусь! Но только и я ж себя не под лопухами нашёл.
– Ты меня, – ласково скалюсь я в ответ, – Леруська, с собой не сравнивай!
– Почему это?
– Потому что во-первых, я красивый…
Затемнение. В сгущающемся мраке небытия постепенно отдаляются вредный Лерин писк, моё ехидное бормотанье, наше общее хихиканье и прочие приметы простого человеческого счастья.
Антракт.