Глава 17. Они были марионетками…
Сложив все фотографии в аккуратную стопочку, Алекс упаковал их в конверт. Но ту, единственную, с изображением жены Федора, он отложил в сторону. Она там никак не вписывалась. Нет, не должна быть она в одной компании с теми, где изображены эти двое. Девушка с фотографии смотрела на него огромными глазами. В них плескалась грусть. Казалось, что она там поселилась давно и надолго. Так волны бьются о берег, но из берегов не выходят. У него даже сердце заныло: то ли от сочувствия к ней, то ли от жалости к себе. Нет, не в его правилах было жалеть себя. Он привык действовать. Сегодня он должен узнать все.
Было раннее ноябрьское утро. Дождей в этом году было мало. Воздух был свежим. Так и хотелось вдыхать его полной грудью. Из-за ночных заморозков большинство деревьев обнажилось. Только кое-где одинокий листок трепыхался на ветру. Боковым зрением Алекс отмечал его и мысленно посылал ему приказ: "Держись!" И непонятно было, кому он это говорил: ему, этому несчастному листочку, или себе.
Алекс ехал на работу с одной целью: поставить жирную точку в сложившейся ситуации. Ему казалось, что после этого у него начнется новая жизнь.
Викторию и Федора позвал в кабинет в конце рабочего дня. Оба вошли и сели за стол друг напротив друга. Ничто не нарушало тишину. Только часы на стене, подаренные коллективом по случаю дня рождения, громко отсчитывали время. Каждый из них, находящихся в этой комнате, понимал, что через несколько минут наступит конец их прежней жизни.
Алекс, не выдержав затянувшегося молчания, достал фотографии из конверта и бросил их на стол. Они приземлились с громким хлопком и рассыпались веером. Федор вздрогнул, а Виктория спокойно взяла одну из них в руки. Она долго рассматривала ее, будто на ней была изображена незнакомка, а не она.
— И как это понимать, Вика? Ты говорила, что беременна и врач запретил интимные отношения? — решился начать нелегкий разговор Алекс.
Виктория неестественно рассмеялась ему в лицо:
— Не о чем тебе, дорогой, беспокоиться. Не твой это ребенок.
Федор вскочил со стула и с волнением в голосе выкрикнул:
— А почему ты мне не сказала, Вика?
— Помолчи. Не о тебе сейчас речь. И каково это, Алекс, узнать и потерять? Жаль, что не продумала я свой план до конца. Федор тут нарисовался со своей любовью.
Мужчины с недоумением смотрели на свою подругу: для одного бывшую, для другого — настоящую.
— Это моя месть тебе, Алекс, за мою сестру. Не смотри так, а вспомни последний курс института. А, вспомнил? Да, да, Инна была моей сестрой. Как она тебя любила! А ты бросил ее.
— Ты ничего не знаешь, Вика, а обвиняешь. Я звал ее с собой. Это она не хотела ехать, а я не мог остаться. У меня тоже умер отец. Нужно было управлять этой гостиницей, — будто оправдываясь, отвечал мужчина.
— А она умерла, рожая твоего ребенка. Они оба ... умерли, — глаза Виктории наполнились слезами. — А я осталась одна, совсем одна, и некому было мне помочь. Ты хоть знаешь, что такое ложиться спать голодным? А я хотела учиться. Ты во всем виноват! Ты! Что умерла Инна и ребенок. Что я осталась одна. Это моя месть. Не от тебя, Федор, я должна была родить, — Вика махнула в сторону того рукой.
Алекс с сожалением смотрел на Викторию. Не дурак он был. Сразу понял, что, родив от него ребенка, она хотела отобрать у него часть гостиницы. И таким образом отомстить. Только за что? Он не понимал.
— Да если бы я знал про ребенка, я бы помог! Почему не сообщила мне?
— Все. История окончена. Я ухожу, — она открыла дверь, и ее каблуки застучали по пустому коридору.
— Стой, Вика. Я своего ребенка не брошу, — выскочил следом за ней ничего непонимающий Федор.
Алекс сел на диван. Навалилась такая усталость, что трудно было думать:
"Почему Виктория решила, что она имеет право судить других людей? И как я причастен к смерти ее сестры? Она умерла в роддоме", — он с грустью вспоминал ту очаровательную Инну, которую помнил и, наверное, любил когда-то. Ему было жалко и ее, и своего ребенка, который мог бы у него быть. Ему было даже жаль Вику, которая стала такой жестокой.
"Ладно, я виноват. Или нет? Только ради мести потеряны полтора года жизни. Значит, и не было никакой любви? А Федор в чем виноват? — мысли текли вяло одна за другой, — он, как и я, попался на ее крючок".
Исчезла даже злость на Федора. Он, вообще, оказался здесь не причем. Вика управляла ими, как марионетками, дергая за веревочки. Да, она было жестоким кукловодом…
Продолжение следует.