Арлекин посадивший в тюрьму Пьеро. Не от того, что зол на его унылое лицо, а за тем, чтоб не мешал. Не мешал Арлекино выходить на канат.
Чего боится Пьеро? Смерти? Пьеро настолько глуп, что считает, действительно удастся избежать? Укрыться? Пьеро не сумасшедший. Тогда — чего боится Пьеро? И так боится, что Арлекин швыряет своего Пьеро в тюрьму. И лишь тогда выходит на канат.
Есть ли у него страх? Конечно. Арлекин безумен в глазах Пьеро, но далеко не глуп. Он то же понимает, что не удастся укрыться, спрятаться, убежать. И всё же, каждый вечер выходит на канат. И проходит. И однажды случится то, чего боится Пьеро. И если это не страх смерти, то — что? Чего боится Пьеро?
До чего это странная штука — канат. Струна натянутая в вышине. Звенящая-гудящая струна, в звенящей-гудящей вышине. Но, играют не на них. Это они играют на всех кто остался в низу. Играют тем, кто осмелился, кто смог.
- Ты осмелился. Какую ещё ноту можно извлечь из тебя?
Так: за шагом шаг, за трюком трюк, канат выдавливает из Арлекино свою мелодию. И Арлекино рад. Сначала тому, что — смог. Потом, рад аплодисментам. А затем, случается главное: Арлекино начинает слышать канат. Его призыв, его усмешку, его вопрос, его мелодию. И она не смолкает никогда. Ни когда он там — вверху, ни потом, после, уже внизу. Она постоянно требует добавить в неё новых нот, новых звучаний. И Арлекин не может устоять. Не способен сопротивляться.
Стоит ли слушать упрёки и предостережения Пьеро? Может, что и да. Ведь они не просто рядом, вместе, неразлучны. Не просто: где один, там и другой. Всё иначе — без одного, не будет и другого. Потому, что они — одно.
Когда Арлекин под куполом, Пьеро скручен, связан, обматерён и брошен в карцер. В карцер у которого есть имя — Арлекин. Так, что Пьеро то же — там, наверху. И лишь когда Арлекин внизу, уже в тишине, уже в темноте, почувствовавший, что выжат до последней капли, когда усталость падает сверху и валит с ног, когда Арлекин рушится грудой-ворохом пёстрого костюма, Пьеро обретает свободу. И рассказывает своему Арлекино то увиденное им, открытое. Что смерть страшна, но страшнее, когда мастерство начнёт надёжно оберегать, когда мастерство будет неизменно спасать. И однажды наступит время, когда Арлекин уже не сможет сделать последний шаг, тот самый - мимо каната. У него просто не хватит сил дойти, взобраться. Сил хватит лишь на то, что бы сидеть внизу, смотреть и слушать, как канат играет другими. И это будет нестерпимо больно. Пьеро это рассказывает каждый раз. Рассказывает без злобы, негромко, очень подробно. Но. Арлекин не слышит — он крепко спит.
И видит сон, про то, что один художник, например — я, стоит перед чистым листом и, вот-вот решится нанести первый штрих... Художник рисует — Канатоходец.