.
Ему тогда уже разрешали ходить одному. Да, собственно, и разрешать было особо некому: отец уже два года, как не жил с ними, а мама доверяла привычным местам. Ведь это место ещё совсем недавно было для них привычным. Крым, один из небольших посёлочков над побережьем... Четыре года назад он едва не умер здесь. Хорошо, что мама успела, а потом водитель оказался расторопным, да ещё и тот врач тоже...
Впрочем, он не мог сказать точно, хорошо это было или нет, ни теперь, ни потом, поскольку все события, случившиеся тогда, происходили как-то сами собой, словно всё должно было случиться именно так, и никак иначе. А оттого – чему удивляться или считать что-то плохим или хорошим? Он даже не мог вспомнить, обрадовался он или нет, когда пришёл в себя после всего. Это просто случилось – и всё. Должно быть, таково свойство памяти... Впрочем, наверное, всё же обрадовался. Ведь, очнувшись, он увидел маму. И она улыбалась.
Ну, а теперь было лето, прекрасное Крымское лето, первый мамин свободный отпуск и первые его каникулы. Восемь лет, почти девять, много это или мало? Кому как, наверное. Ему это было – как обычно. По крайней мере, именно так он выглядел.
Он шёл вдоль виноградников, знакомых ему с тех пор, как они бывали там с отцом и за небольшую взятку, сунутую в руку сторожу почти незаметно, могли набрать сколько-то винограда и даже есть прямо с куста. Вот и сейчас золотистые грозди были почти прозрачными на солнце. Он немного постоял, гладя на них от дороги. Потом неторопливо, словно нерешительно, двинулся дальше, постепенно ускоряя шаг.
Он столько тогда съедал этого винограда, что вконец испортил все зубы, и маминой знакомой стоматологу – потом, уже на новом их месте жительства – пришлось изрядно потрудиться, успевая лечить его между его попытками укусить её за руку, которые старались купировать двое других врачей. Мама в этом никогда не участвовала.
Дальше был ежевичник. Он располагался на небольшом пригорке и был виден издалека. Когда они приходили сюда с отцом, он залез прямо внутрь него – там уже были сделаны кем-то ходы – и ползал, и лежал под кустами, то медленно, то быстро объедая истекающие соком чёрные ягоды. Это помнилось. Но он не стал останавливаться, только немного замедлил шаг. Ягод от дороги видно не было – лишь одна спутанная масса кустов, привольная и бугристая.
Но он уже смотрел вперёд. Он шёл, куда вела его сама тропа. Ведь если есть дорога – почему бы по ней не пойти? Ему было интересно, но он не был ни возбуждён, ни как-то ещё изменён. Со стороны могло показаться, что мальчик знает, куда идёт.
На самом деле он шёл, куда вела его сама тропа. Он был сосредоточен и вместе спокоен... это можно назвать охваченностью и одновременно свободой. Наверное, самое прекрасное из состояний. Впрочем, тогда он этого ещё не знал. Он просто был в этом.
А ещё тогда, в том походе с отцом, он порезался стеклом и после отец учил его, как быть, когда порежешься в походе. А потом они нашли студёный ручей. Он был студёным даже несмотря на жару и приятно холодил руку, ручейный поток упруго бил в ладонь, но ранка щипала от воды, и он с сожалением вынул руку из потока. Поток... Потом они замотали ладонь чистым платком и пошли дальше. И неважно, что сейчас этот ручей уже вряд ли удастся найти – он шёл дальше, куда вела его дорожка, делавшаяся всё более узкой.
Потом он нашёл камень, выглядевший на солнце зелёным, и взял его (дома после мытья он оказался обычным серым; и мама в конце концов его выкинула – ну не везти же в самом деле из Крыма камни? и так вещей полно...). Положив в карман, посмотрел на руку. Отряхнул её другой. Шрам был на месте.
Вздохнул и, подняв голову, огляделся. Несколько кипарисов виднелись впереди чуть справа, за грядой камней. Он понюхал воздух и улыбнулся. Приятно осознавать, что у тебя обоняние, может быть, как у Длинного Карабина. Или даже как у Чингачгука... К запаху кипариса примешивались запахи цветов и трав, это был общий запах горной пустыни, прекрасная тишина... Он смотрел на всё это и не мог остановиться.
Наконец он снова тронулся в путь. Дорожка вилась между больших валунов, и ему приходилось вилять вместе с ней, и это было ещё интереснее. Впрочем, даже при этом он мог найти возможность прибавить впечатлений, перелезая камни «по целине» и снова выходя на тропу. На одном из камней, особенно большом, он остановился. Отсюда можно было оглядеть всю округу. Кроме, конечно, каменной гряды, возвышавшейся впереди. Но если обернуться назад, к тому, что он уже миновал и прошёл, можно было видеть и ежевичник с ручьём где-то рядом, и виноградник с тайным для взгляда отсюда просвечивающим на солнце виноградом (но он-то помнил его), и даже их посёлок, маленькой кучкой белеющих коробочек видневшийся в стороне и чуть ниже. Он стал совсем маленьким отсюда, их посёлок.
Он улыбнулся и, вздохнув побольше воздуха, раскинул руки, глаза закрылись сами собой... Должно быть, он где-то видел этот жест... неважно. Ведь мы многое – впрочем, нет, не многое, а совершенно всё – усваиваем именно так. И, к счастью, это может быть каждый раз иначе. Если только понять это и не копировать до конца. Открыв глаза, он опять осмотрелся: и что дальше? Смешно. Он и правда засмеялся самому себе и слез со своего постамента. Тропа звала его.
И он двинулся по тропе, весёлый и торжественный. Постепенно улыбка растаяла на его лице, он просто забыл про неё. Мелкие камешки похрустывали под сандалиями, воздух был жарок и пах пылью камней.
Мальчик всё шёл. Он был задумчив и внимателен. Ему было интересно это место, просто интересно. Интерес, странное захватывающее чувство, руководственное и властное, всё вёл и вёл его. Он не знал, что будет дальше. Он шёл.
И наконец он достиг этой каменной гряды, которую прежде не мог охватить взглядом. Тропка вилась внутри углубления в ней. Он вошёл в него. Дальше оно стало ещё глубже, превратившись в просвет, наподобие туннеля, только с открытым небом. Один раз он остановился и поглядел отсюда вверх. Интересно смотреть отсюда, из полумрака на яркое небо. Мелькнула какая-то птица. Он улыбнулся: его тоннель вдруг сделалось наблюдательным укрытием.
Подождав ещё немного, пока пройдёт и ослабеет этот отвлекающий порыв, он двинулся дальше. Пройдя сквозь тоннель, он вышел к ущелью. Справа открывался вид на море, блиставшее солнцем, но здесь, в тени окружавших скал, был полумрак. Вокруг было много кустов орешника, кизила, ещё каких-то кустарников – наверно, именно за их плодами и ходили сюда те, кто протоптал эту тропу.
Может быть, для взрослого человека это ущелье оказалось бы просто каменистым оврагом, но для мальчика восьми-девяти лет оно было самым настоящим и действительным ущельем, как и те, в которые падали несчастные путешественники, как равно из которых, с чудовищными усилиями обдирая руки, спасались герои. Он стоял на краю него. Рядом был куст орешника, не очень большой, но вполне достаточный, чтоб за него ухватиться и смочь выбраться, если что.
Он сделал шаг вперёд, где склон горы, усыпанный беспорядочной щебёнкой, делал всё больший наклон внутрь, к глубине. Щебёнка поползла под ногами. Он ухватился одной рукой за прут орешника, но не очень сильно, оставаясь почти свободным. Щебёнка замерла, как замер и он. Он стоял, не шевелясь и почти не дыша. Поскольку он держался одной рукою за куст, он не мог смотреть в ущелье прямо, а лишь искоса, краем глаз. Большие валуны и камни в глубине него отдавали синевой. Солнце не попадало сюда, где он теперь стоял, а уж в само ущелье-то – и подавно. Оно было прекрасно. Он дышал чуть чаще, как если бы пробежал только что какое-то расстояние и остановился.
Несколько камешков выкатилось из-под его ног и, проскакав два или три остававшихся метра, упали внутрь. Он прислушался... Нет. Звук не был слышным. Он шевельнул ногами и вдруг рука, державшаяся за куст, отпустила ветвь. Он проехал метр или полтора и остановился недалеко от края. Инстинктивно согнувшись, он держался теперь за землю, за этот самый ползучий щебень, похожий на канат эквилибриста – кто знает, в какую сторону качнётся в следующий раз.
Теперь он посмотрел на куст. Та ветвь, которую он отпустил, уже поднялась и была далеко. Но ближе была другая, стелившаяся почти по земле. И до неё ещё нужно было добраться. Дотянуться, просто протянув руку, он очевидно не мог. И тогда он, оторвав руки от земли и бросившись вперёд (а ноги при этом стремительно вместе со щебнем поехали к краю), успел схватиться за неё, эту почти стелившуюся по земле ветвь. Может, и не за самый край, как настоящие герои, но всё же.
Лёжа на животе и держась за неё, он отдохнул немного. И постепенно, как большая гусеница, сгибая спину и скорячиваясь, подобрался голыми коленками (ведь он был в шортах, как и подобает мальчику восьми-девяти лет на отдыхе в Крыму) к тому месту ветви, за которое держался. Перехватил по ней повыше одну руку, потом другую. Ещё несколько движений коленками (один раз зашипел – у камня попался слишком острый краешек), и он смог, ухватившись уже за сам основной куст, подняться.
Оставалось немного. Но для этого немногого нужно было вновь обогнуть куст, чтоб вернуться туда, откуда он вошёл в этот щебень. Перебирая руками ветви, осторожно ступая и то и дело подавая задом, чтобы найти равновесие, почти как пьяный, когда земля уходит из-под ног, он доковылял до места входа. Оно теперь было на уровне его лица. И нужно было подняться на откос, но подходящих ветвей больше не было, а щебёнка грозила при первом свободном случае вернуть его на оставленные позиции.
Он отпустил одну руку и, сделав её копьём, погрузил внутрь щебня. Так и есть. Там был твёрдый камень. И он взялся за него. Прежде чем отпустить вторую руку, попытался тряхнуть. Нет. Камень был прочен. Он отпустил вторую и ухватился уже за самый край откоса, где было окончанье тропы и прочная (ещё или уже – смотря откуда смотреть) почва. И на четвереньках вполз на неё и сел. Камни под ним были уже холодны. Незаметно наступил вечер и вещи, хотя воздух был ещё тёплым, стремительно охлаждались. Или это только так показалось?
Вздохнув, он поднялся и посмотрел вниз, насколько хватало взгляда. Ущелье было там.
Было ли это на самом деле, или только в его фантазии, а он даже не думал отпускать первой ветви – кто знает...
Он повернулся и пошёл назад, к дому, который теперь уже не был его домом, а только домом их друзей, маленькому посёлку в горах над самым побережьем Крыма.
Он возвращался со своей тайной, которой, впрочем, ещё не знал имени. Он больше не рассматривал ничего, словно и шёл сюда только лишь за тем, что с ним случилось.
В этих пустынных местах мальчик тогда опять прикоснулся к смерти. И, словно завершая начатый когда-то круг, опять миновал её.
Июнь 2022.