Николай лежал в коме, в палате реанимации, и разговаривал с богом. Иногда это была просто стена, заклеенная дешевыми цветастыми обоями, но чаще это был мужик с бородой, в телогрейке и сапогах.
Коля прекрасно осознавал, что стена это просто стена, а мужик.., ну мужик и мужик, но в то же время он разговаривал с обоими и почему-то верил, что это бог ведет с ним беседу. Разговор был простой и незатейливый как перекур в солдатском или рабочем коллективе. Стена смотрела участливо и предлагала сожительство, и Николай был вроде как и не против, но через мгновение на стуле перед ним уже сидел мужик в распахнутой телогрейке и как тренер конкурирующей команды переманивал к себе, обещая прекрасные перспективы и небывалый комфорт. Почему-то в их разговорах отсутствовало слово — жизнь.
Мужик доминировал, и незаметно стена сошла на нет. Наконец до Коли стало доходить, что предложения, кстати довольно заманчивые, исходят по другую сторону чего-то не менее важного и он спросил в лоб, как всегда это делал:
-Ты бог?
Мужик замялся, пряча глаза, и с простодушием ответил:
-Ну да. Что-то тебя не устраивает? Считай что я бог.
Николай был парень дока, которого не проведешь на мякине.
-Э браток, считай не считается, да и бог это старичок с добрыми глазами, нимбом над головой и белом до пят одеянии, уж я то знаю.
Во взгляде собеседника промелькнул холодок.
-Что ты можешь знать о всевышнем, раб. Пока работает твоя голова, твой мозг, этот биокомпьютер, видит и слышит всякую хрень.
-Да, но говоришь ты как мой сосед по даче..
Мужик подобрел и снисходительно ответил:
-Это потому, что твоя душа сейчас стоит перед выбором и моя задача тебе помочь.
Коля не унимался:
-А почему у тебя такой вид? Мог бы прийти на встречу и поприличней.
-Да как тебе сказать, к человеку который определился, конечно прихожу при полном параде, как положено: ну, там, смокинг, манишка.. А за такими как ты разве уследишь; только кажется все, обо всем договорились, а он шасть, и только ручкой в ответ, а мне это обидно, с нас тоже спрашивают, так что не обессудь, в следующий раз буду в форме.
-В следующий раз - это как?
-Да все Колян просто: ты даешь свое решительное согласие, договариваемся конкретно по времени, я прихожу и, как полагается в торжественной обстановке, летишь ты белым голубем к своему счастью.
Он привстал, и приветливо поманил к себе. Коля беспомощно развел руками, показывая всем видом, что встать не может. Тогда назойливый собеседник подошел, нагнулся и зашептал:
-Дурачок, что тебя тут держит — болезни, немощная старость, а то и случайный кирпич на голову; ведь всяко в вашей жизни бывает, сам знаешь. - Мужик прикрыл глаза и плотоядно облизнулся, - все, что ты любишь здесь, там будет полной чашей, а уж баб.., - глазки заблестели и он нагнулся к самому уху, - выбор неограничен.
Изо рта собеседника пахнуло подгоревшим луком. Николай брезгливо сморщился, и чуть отстранившись, ответил:
-Конечно предложение очень заманчивое, да и пора, - как никак за восьмой десяток перевалило, но у тебя-то что за корысть тащить меня за собой с таким усердием?
-Да как тебе сказать; конкуренция у нас по жестче чем у вас тут, и борьба за каждую душу идет нешуточная, так что давай юноша собирайся..
-Хорошо, если ты от того про которого я думал, уважь напоследок; дай пройти по самым дорогим и счастливым дням, - со стороны хотя бы порадоваться последний разок.
Мужик захныкал:
-Коля, ну ты не на базаре, у меня времени в обрез, а ты с какими-то глупыми пожеланиями, того и гляди налетят конкуренты.
-А кто твои конкуренты?
-Пока ты по ту сторону, знать об этом не полагается. Ушлый мне сегодня клиент попался. - Мужик вздохнул, снова приблизился и положил руку на лоб своего визави, - даю на все-про все пять минут, этого достаточно.
-Почему так мало? - теперь уже возмутился Николай, - я тебе не пулемет...
-Чудак, это для меня пять минут; покурю пока, а для тебя целая жизнь, тем более счастливых эпизодов в ней было не так много. Да, вот еще предостережение: ты снова пройдешь по жизни в облике ребенка, юноши, зрелого мужчины, но с осознанием прожитых лет и знанием Будущего, поэтому упаси тебя что-то там изменить.
-Что-то случится глобальное?
-Для тебя да. Все, давай отправляйся, а я пока покурю, - он убрал руку со лба Николая, извлек из кармана засаленной телогрейки пачку «Мальборо» и сделав страшные глаза, повторил — не вздумай что-то менять!
У костра сидели двое, мальчик с девочкой и завороженно смотрели на огонь. Над головой висела звездная люстра, а внизу, с тихим плеском, в берег толкался Дон. В ночной мгле заржал жеребенок.
Они убежали от ватаги деревенских огольцов, которых взрослые послали в ночное и те, оборудовав вместительный шалаш, в кромешной тьме рассказывали друг другу разные небывальщины и страсти.
Кольке давно нравилась соседская Аринка, и он соврал ей, что покажет как на затоне на свет костра, ночью из воды, выходят настоящие русалки. Он божился, что своими глазами видел их распущенные волосы и большие как у сомов хвосты.
-Они наверное мерзнут, и если увидят на берегу костер, то просятся погреться, а голосок у них прямо как у твоей Мурки, когда она есть просит, они добрые... - уговаривал Колька свою подружку пойти с ним на затон.
Он сразу отмел ненужные предложения взять с собой Леньку Герасимова и сестер — двойняшек Дашу и Сашу. Колька объяснял: чтобы увидеть русалок в данном месте, человек должен быть один, на худой конец двое.
-Они очень пугливые, - на ходу фантазировал он.
Может потому, что Аринка очень нравилась Кольке, они часто ссорились и конечно по Колькиной вине, но когда Мишка Стрельцов — известный в станице забияка и баламут, обозвал ее нехорошим словом они раззадрались с ним в кровь. А сейчас двое сидели у костра на поваленном бурей дереве и смотрели на огонь.
Ствол, когда-то мощного тополя, свечкой стоящего на берегу, почти весь истлел, поэтому ребятам пришлось тесниться у самого комля, отполированного дождями и ветром.
Колька впервые, вот так ночью наедине, ощущал плечом, бедром и коленом, ее плечо, бедро и колено. Всегда словоохотливый, а с Аринкой вообще болтливый, сейчас просто не находил слов, мучительно соображая, чтобы такое брякнуть умное и к месту.
Девочка спокойно сидела, палкой вороша угли в костре. Ровесница, сейчас казалась ему взрослой и неприступной, но он, наслушавшись разговоров старших хлопцев, собравшись с духом, приобнял ее. Спина у девочки казалось закостенела потом расслабилась. Аринка повела плечом и рука безвольно упала вниз.
-Что-то не видать Коля твоих русалок, поди наврал, чтобы меня сюда затащить, - рассмеялась она.
Как будто ничего не произошло. Она насмешливо скосила глаза на мальчишку. Тот, наконец освоившись процедил сквозь зубы:
-Тебя дуру испугались, ржешь как в табуне лошадь.
Он цыкнул слюной в пламя костра и стал с деловым видом хлопать себя по карманам, нащупывая полпачки «Беломора», которую незаметно стянул у отца. Поднялся ветер и зашумел прибрежный камыш.
-Погоди, не кури, - Аринка отвела взгляд от костра, обняла мальчишку за шею, притянула к себе и неумело поцеловала в губы. Было ли ему хорошо или не было Колька не понял. Он только ощутил приятную тяжесть внизу живота и огромное желание хватать, гладить девичью плоть, к чему он и приступил незамедлительно. Рука машинально потянулась к груди, но девчонка вывернулась и во весь опор припустилась по чуть заметной стежке к детскому табору.
В торжественной ночной тишине издалека донесся только ее звонкий смех и детские дразнилки:
-Коля,Коля — огурец в рассоле! У Коляна в ухе поселились мухи! А вообще-то Николай, сиди дома не гуляй!
Колька нисколько не обиделся, возбуждение прошло и он, разворошив костер, залил его водой из Дона.
Потом легким пружинистым шагом шел вслед за веселой девчонкой, сшибая палкой ковыльные метелки. Справа под луной мерцала река, слева, где-то в черноте ночи, спала станица.
Только по прошествии многих лет он с какой-то неизбывной тоской вспоминал этот первый поцелуй, трепет тела и податливость губ со вкусом дикого меда, он воочию ощущал, дурманящие разум, степные запахи. Странно, но тогда, подростком, это прошло рядовым эпизодом в череде детских игр и событий, только память в своей избирательности зачем-то сохранила эту картинку с такой яркостью, что он помнил каждую деталь, каждое слово и даже вкус печеной картошки.
Да, а мужик-то оказался башковитый, знал куда меня посылать, - подумал Николай. Он шел по-над берегом со странным ощущением гостя. Нет, чувствовал и воспринимал себя как этот мальчик из степной станицы в кружеве садов, посланный с ватагой станичных сорванцов в ночное. Но он в то же время понимал и прекрасно знал, что скоро навсегда уедет отсюда, а Аринка выйдет замуж за Мишку Стрельцова. Он так же знал, что жизнь закрутит его в круговерти мировых потрясений, мелких бытовых забот, скоротечных побед и поражений. И видимо потому, что Колька наперед знал об этом, не было того детского ощущения новизны и постоянного праздника.
Как в калейдоскопе пронеслись события последующей жизни. Служба в армии, студенческие годы в общежитии, и как по мановению чьей-то воли стоп-кадр застыл на полузабытом эпизоде в большом сибирском городе на берегу Енисея.
Николай сразу вспомнил и этот город, и долгое ожидание теплохода, который должен был доставить молодого специалиста к затерянной точке на карте, где на берегу Ангары в таежном поселке разворачивалась грандиозная стройка.
Коля был недоволен выбором своего визави — уж здесь-то точно ничего счастливого и радостного не произошло.
Весь выданный аванс был легкомысленно потрачен с друзьями в ресторане аэропорта и сейчас, потратив последние деньги на билет самого дешевого места в трюме теплохода, он, подложив под голову рюкзак, дремал на широкой скамье в зале ожидания речного вокзала. Транспорт застрял где-то на порогах и из динамика пропитой голос объявил, что тот задерживается на неопределенное время.
Двадцать пять лет — возраст, когда такие ситуации воспринимаются как легкое недоразумение и Колька со скучающим видом, засунув руки в карманы, прогуливался, чтобы убить время, вдоль реки, берега которой уже кое- где одевали в бетон, превращая их в красивую набережную.
В карманах было тихо и он размышлял чтобы продать из одежды. Хотелось есть, а впереди было еще двое суток до теплохода и трое по Енисею, потом Ангаре до Кежмы, от которой еще пятьдесят верст посуху до нужного ему места.
Как Остап Бендер, оказавшись в незнакомом городе, Коля прокручивал в голове все законные способы чтобы добыть хоть немного денег. Торжественная красота великой сибирской реки уже не вдохновляла. Варианты в голове возникали самые невероятные: что неплохо бы познакомиться с какой-нибудь сердобольной девушкой или случайно найти на дороге кошелек туго набитый наличными..
Так, в глубоком раздумье, он дошел до бесконечного причала. Далеко впереди замаячил ажурными пролетами мост через Енисей, слева на воде стояли под разгрузку и загружались скопления речных барж. Вдоль берега и поперек реки сновали трудяги буксиры, оглашая все окрест протяжными, и от того казалось тревожными, гудками.
Ковш экскаватора со скрежетом забирал щебень из чрева очередной баржи, и уже на берегу создавал горы этого строительного материала.
На следующем причале наоборот шла погрузка арбузов в трюм небольшой баржи. Откуда в Сибири арбузы? - промелькнуло в голове у праздно-гуляющего. Один за другим подъезжали грузовики доверху груженые этим, редким в этих местах, деликатесом.
Грузчики торопливо, вытянувшись в цепочку, с борта машины, передавали из рук в руки эту южную ягоду. Было видно, что людей не хватает и мужикам, по виду обычной северной «бичеве», кое-где приходилось бросать довольно далеко тяжелые арбузы в руки стоящего следом.
Коля встал, засунув руки в карманы, наблюдая за работой. Неожиданно довольно крупный арбуз выскользнул из рук, явно непохмеленного, грузчика и ударившись о землю раскололся надвое обнажив красную, с белым налетом сахара и рядом черных семечек, сердцевину. Колька уже с интересом смотрел за происходящим. Конечно арбуз не бутерброд, но все таки какая-никакая еда.
Один из грузчиков, скорей всего главный в этой казацкой вольнице, легким матерком прошелся по незадачливому приятелю и поймав взгляд Николая, равнодушно бросил:
-Забирай трофей юноша, наш организм уже не принимает..
Коля с готовностью, не стесняясь, взял эти две половинки и присел на бревно, которыми был завален берег.
Вынув из кармана нож с выкидным лезвием, отрезал крупный ломоть и с жадностью стал поедать душистую мякоть, выплевывая косточки вездесущим воробьям и чайкам, которые с заполошными криками кружились над портом, зорко с высоты выискивая добычу.
Старшой объявил перекур. Все расселись на таких же бревнах, вытянув ноги и подставив лица под ласковое осеннее солнце, лениво перебрасываясь словами. Завязался ни к чему не обязывающий разговор. Колька посетовал, что теплоход на Богучаны задерживается и он в затруднительном положении сидит здесь с ними и не знает что делать дальше.
-Ленин, давай возьмем студента в артель, парень вроде здоровый, а то не успеваем аккорд выполнить: двое суток осталось, а баржа только на четверть гружена.
Тот, которого назвали Лениным, придавив сапогом окурок, встал и обращаясь к Николаю ответил:
-Вставай в цепочку, сегодня за ужин и водку поработаешь, завтра-послезавтра деньги получишь, не обидим.
Вечером Коля сидел за общим столом не то в сарае, не то в каком-то складе, где посередине стояла железная печка, а вокруг в живописном беспорядке находились спальные места, наспех сколоченные и с неким подобием постельного белья. Только в углу стояла армейская кровать с подушкой и стеганным одеялом.
Отужинав и послушав в тесном кругу байки бывалых бродяг, каждый из которых прошел тюрьмы и лагеря Николай, чтобы не стеснять своих неожиданных благодетелей, направился спать в здание речного вокзала.
Два последующих дня; с раннего утра и до позднего вечера, он добросовестно трудился, помогая артели выполнить аккорд, который те подрядились закончить в три дня.
Когда баржа полностью была загружена бахчевыми, и ее корпус опустился в воду выше ватерлинии Ленин щедро расплатился с молодым специалистом и скоро Колька, с комфортом расположившись на верхней палубе теплохода, угощал арбузом стайку девчонок, которые по вербовке ехали на всесоюзную комсомольскую стройку.
Перед глазами, во всей своей шири и вольности, открывался батюшка-Енисей, с уходящей за горизонт по обе стороны бесконечной тайгой. Потом была стремительная Ангара, теснимая на порогах останцами, поросшими лесом.
Николай постоянно находился наверху, любуясь этими видами, и только глубокой ночью спускался в трюм, чтобы забыться крепким здоровым сном. Он начинал понимать своего собеседника у больничной койки, и уже с благодарностью принимал выбор этих давно забытых, но оказывается таких дорогих и близких моментов.
Коля уже с некоторым интересом и нетерпением ожидал следующей картинки и ему даже захотелось чего-то остренького и необязательно счастливого; например, прямо сейчас посмотреть в глаза своему армейскому командиру капитану Носову, от которого постоянно, по отношению к нему, исходила, ничем не мотивированная, ненависть. Вдруг захотелось оказаться на приеме у одного высокопоставленного чиновника, который намекал на взятку, когда Коля униженно просил улучшить его жилищные условия в связи с рождением двойни.
Да мало ли было обид в его непростой жизни. Больше всего рубцов на сердце оставляют именно унижения, и сейчас, с высот своего нынешнего превосходства, он очень хотел воздать всем этим людям по заслугам.
Мгновение..., и Колька опять лежал на больничной кровати, а напротив, заложив ногу за ногу сидел давешний мужик с сигаретой, мечтательно пуская кольца дыма в потолок.
-Почему так рано? Всего две минуты прошло.
Коля замялся:
-Понимаешь, руки чешутся поменять жизнь. Столько в мире несправедливости и зная будущее, до судорог хочется вмешаться.
Мужик сокрушенно вздохнул:
-Ну я так и знал; добром это не кончится, хорошо что пришел за советом. Ты, стоящий на рубеже, сокрушаешься о людях не ведающих истины. Не разочаровывай меня Коля и знай: придет великий демократизатор — смерть, и всех уравняет: олигарха с нищим, красивую с уродом, храбреца с трусом... Короче, возвращайся и завершай, у тебя еще уйма времени, целых три минуты и не разводи тут достоевщину. Предлагаю тебе теперь самому выбрать время, где тебе было хорошо и спокойно.
Он привстал и снова положил свою руку на лоб больного.
Колька взъерошенный, с коробкой шоколадных конфет в одной руке и букетом в другой, выскочил из душного чрева метро «Спортивная», выискивая глазами нужный ему номер автобуса, чтобы добраться на нем до роддома.
Стояла невыносимая для начала лета жара, и молодой отец очень беспокоился за свою Людмилу, которую три дня назад отвез на такси в роддом №25.
С Людкой он серьезно сошелся в стенах институтского общежития, но студенческая любовь по детски мила и скоротечна: это были два совсем разных характера. «Стремительна, полувоздушна...» - это про Людку. Все мужское население курса пыталась сблизится с девушкой, но ее выбор пал на лихого казака с Дона, да еще прошедшего суровую школу ВДВ.
Николаю хотелось посмотреть мир, испытать себя в экстремальных условиях дальних походов и экспедиций, а Людка, при всей своей видимой легкомысленности и смешливости нужен был надежный тыл, а не романтика, когда на последние деньги можно завалиться шумной компанией в дорогой ресторан, чтобы потом месяц жить впроголодь до следующей стипендии.
На долгих четыре года закружила жизнь Кольку в скитаниях по необъятной стране, пока он снова не оказался в столице на вечере выпускников, и конечно встреча была неизбежной.
Он нашел Людку в глубокой печали у разбитого корыта и любовь с новой силой закружила обоих в новизне чувств и с надеждой на будущее.
Не откладывая в долгий ящик, они оформили свои отношения, и вот сейчас он, еще не осознавая, что он отец сразу двух малышей, как на крыльях летел к зданию из серого кирпича, с такой любовью показанного в нашумевшем фильме «Москва слезам не верит», и на премьеру которого они с Людкой попали, выстояв длинную очередь у касс кинотеатра «Россия».
И снова калейдоскоп событий перед глазами — семейная жизнь, счастливая в своих мелких бытовых радостях когда подрастали дети и неизменных огорчениях (куда же без них). Подросли дети, к восьмидесятым годам Николай с Людмилой постепенно нажили тот джентльменский набор — машина, дача, квартира, и все шло своим чередом пока не пришла беда.
Воскресный дождливый день на даче. Завтра начиналась рабочая неделя и супружеская пара собиралась ехать домой.
-Коль, давай я поведу машину, ты вчера выпил лишнего..
Тот только махнул рукой; и действительно день рождения у соседа прошло довольно бурно. Они загрузились в «Москвич», который хозяин холил и лелеял и через десять минут с грунтовки выехали на трассу.
Уже несколько отстраненно, со знанием каждой детали происшедшего, он совершенно некстати вспомнил поговорку пожилого инструктора в автошколе: - «бойся на дороге когда за рулем женщина, солдат или сельский тракторист». Потом тот давал разъяснение: - Ну, женщина это женщина — все понятно: вместо тормоза может на газ нажать, солдат ни за что не отвечает, а только ждет скорого дембеля, ну а сельский тракторист всегда пьян в стельку.
Дождь заливал стекло. Вот сейчас за перелеском начнется долгий левый поворот и с размытого проселка, не останавливаясь, на трассу вылезет трактор «Беларусь» с ковшом впереди... Удар пришелся прямо в место водителя. Стальной массивный ковш разворотил левую стойку и всей своей массой вошел в салон... Людку было уже не спасти.
Это было настолько чудовищно и несправедливо, что Коля напрочь забыл предостережение своего визави в больничной палате. И не то что он забыл, просто зная наперед какой кошмар ждет их впереди, Николай не мог с этим смириться.
Абсолютно нормальное здоровое решение любого адекватного человека — предотвратить смертельную опасность, было принято сразу и безоговорочно.
-Нет родная, сейчас польет, глянь как потемнело, ничего посидишь рядом и расскажешь о чем вчера секретничали с соседкой. Обещаю, поеду не быстро.
Он открыл глаза; сквозь туман над ним склонилось чье-то, до боли знакомое бородатое лицо, но это не было лицо давешнего собеседника. Присмотревшись, он узнал смеющееся глаза сына Леньки, рядом стоял хирург Тарас Игоревич, который и готовил его к операции на сердце.
Бодрым голосом он сообщил, что операция прошла на редкость удачно, что надо вставать, не залеживаться и все теперь зависит только от него.
Выполнив свою рутинную обязанность, врач удалился и Ленька, радостно взяв отца за руку, сообщил:
-Пап, извини я ненадолго, с работы на часок отпросился, сейчас Аринка с мамой придут — звонили.
-Она жива?!
-Кто?
-Мама!
Сын недоуменно уставился на отца:
-Батя, ты чего? Операцию вроде не на голове делали..
-Уф-ф-ф! Померещится же такое..
Николай облегченно вздохнул и прикрыл глаза.
-Ладно сынок, поезжай, спасибо что навестил, спешишь наверное, а я немного вздремну.
Леня немного потоптался на месте и смущенно сказал:
-Батя, буду приезжать каждый день.
-Ничего, теперь все хорошо, - жить буду.
Когда сын ушел, он полежал немного и, помня наставления своего врача, решил встать, чтобы подойти к окну. Стояла глубокая осень, весь больничный парк был завален желтой листвой, отчего напоминал знакомую с детства осеннюю степь. Кленовые листья лежали на подоконнике, и даже один большой, багряной расцветки, прилепился к мокрому стеклу.
Этот ковер устилал все видимое пространство прибольничной территории. Наверное дворники не успевали выполнять свою каждодневную работу поэтому листья устилали дорожки и скамейки с ажурными спинками. На одной из них сидел мужик бомжеватого вида в засаленной телогрейке и сапогах и пристально смотрел прямо в окно на четвертом этаже, второе от угла дома. Его суровый взгляд буравил силуэт в окне и Колька инстинктивно отпрянул от широкого проема, затянутого мелкой сеткой осеннего дождя.
Что-то неуловимо знакомое показалось в этом облике, и когда Николай снова выглянул, мужика уже не было и только по аллее, засаженной старыми кленами, немного сутулясь, уходила к больничным воротам одинокая фигура.
Неожиданно он обернулся и издали погрозил кулаком окну на четвертом этаже, второму от угла и человеку в больничном халате и растерянной улыбкой на бледном лице.