Память о долгой любви.
Осенью 1984 года в доме культуры имени В.А.Дегтярёва состоялось комсомольское собрание завода. Зал был полон юными депутатами от цехов и отделов.
Отчитывались со сцены молодёжные вожаки, чествовали передовиков производства, пели под фонограмму «Интернационал».
После торжественной части показали фильм, но отнюдь не «Сердце Бонивура» или «Молодую гвардию», что более соответствовало бы моменту. Лента была про каких-то ковбоев из салуна и девиц из кабаре отплясывающих канкан.
Вечером я пошёл с друзьями в ресторан «Стародуб», считающийся молодёжным. Сели за столик с какими-то зубастенькими девчонками с мелкими чертами лица. Девушки не желали с нами общаться, и это к лучшему.
Во время танцев я познакомился с Тамарой - девушкой, которую я порой видел возле кладовых участка. Разгружая ящики, я ощущал какое-то странное влечение к стройной девице, не отличавшейся особой красотой, но полной очарования.
Теперь мы танцевали с ней и только с ней медленные и скорые танцы.
«Взгляд, прикосновение руки,
первый снег и талая вода,
Если мы сегодня так близки,
кто сказал, что это навсегда?» - пророчески звучало с эстрады, на которой размещался маленький ансамбль.
«Рассвет, закат
и неизвестно, кто и в чём виноват»
Виноват же оказался я и только я…
Я провожал Тому, проживающую с родителями в частном доме возле старого кладбища. Тамара сама спросила меня перед тем как распрощаться: «Когда мы снова встретимся?»
По дороге моя новая знакомая поведала мне о том, как её пытался соблазнить солдат, которого она попросила подвезти. Боец стройбата стал обнимать и целовать девушку, но она не поддалась.
С отцом Тамары Иваном я как следует не познакомился. Даже не узнал его отчества.
Когда я пришёл в гости к своей подруге, принеся две тетради с виршами, Тома сказала ему с восхищением обо мне: «Папка, он пишет стихи!»
Однажды я пригласил Тамару в ресторан. В «России» - самом крупном центре досуга мест не оказалось, потому двинулись мы в другой ресторан «Стародуб», считавшийся молодёжным. Столик был занят благодаря знакомым девушкам из «Пищеторга».
Здорово мы тогда «погуляли». Пили водку, плясали под грохот роковой музыки. Какое странное созвучие «роковый», «роковой».
Мы сходили на фильм «Экипаж», главную роль в котором сыграл Леонид Филатов. Его герой-лётчик был «Донжуаном». В фильме он соблазнял девушек в квартире со светомузыкой. Девушку стюардессу, которую он прельстил, звали Тамарой. Странное совпадение. Во время ужасов, показанных в советском фильме-катастрофе, Тома крепко схватила меня за моё некрепкое плечо.
Опять я провожал мою родную до дома. Мы целовались на крылечке. Помню прохладную твердость её губ.
- На крылечке твоём каждый вечер вдвоём – поётся в известной песне.
Но не каждый вечер прощались мы на крылечке.
Как-то встретив меня возле табельной после ночной смены, Тамара осторожно заподозрила меня в производственном пьянстве. Конечно, многим было ведомо, что мужички в нашем цехе выпивали. А я растерялся. С трудом решился ответить, что не пью. Но это было ложью. А за враньё надо платить.
И тогда решил я свозить Тамару в Ригу, где жили мои родственники. Томе надо было купить джинсы и ещё кое-то по мелочи.
Итак, мы сели в «Буревестник». Тамара сразу же решила развлечь меня кроссвордом. Она была комсоргом участка и стала рассказывать о комсомольской жизни. Газета лежала на её стройных ножках, приоткрытых мини-юбкой.
Приехав в столицу, мы отправились на Рижский вокзал и здесь-то и обнаружилось, что я не галантен. Я не только не успевал, но порой просто не хотел открывать перед Томой дверь.
Мелочь, но неприятно. Даже с виду простым девушкам необходимо рыцарское отношение со стороны мужчин.
Это было первой трещиной между нами. На площади Курского вокзала я разговорился с какими-то мужиками, когда-то работавшими монтажниками в ракетных частях. Мужики эти приняли нас за супружескую чету. Казалось бы, всё было уже «на мази», но я всё загубил.
В плацкартном вагоне поезде на Ригу мы выпивали с латышской супружеской четой. Латыш средних лет говорил, опрокидывая очередную металлическую чарочку с 25-градусным «Рубином» венгерского производства: «Мы, латыши, к русским относимся ёще ничего, но вот литовцы и эстонцы злы на вас».
В тамбуре мы целовались с Тамарой. Я ощущал её молодое упругое тело под своими неумелыми руками. По составу проходили какие-то солдаты. Они сказали моей любимой: «Любите его, девушка, любите!»
Я закурил то ли от волнения, то ли просто. Пьяненькая моя подруга попросила у меня сигарету и смешно, неумело задымила.
Приехав в Ригу, мы пошли на Центральный рынок, расположенный возле самого вокзала.
И здесь, среди ларьков и столпотворения народа, я и потерял свою любовь. Пока на время, а не навсегда. То и дело я её терял, пока, наконец, не утратил.
Трамвай остановился возле старого рижского домика. На другой стороне был винный магазин. Мы зашли туда, чтобы купить водочки. Я приобрёл полулитру обычной «Столичной», а Тома почему-то заинтересовалась фирменной латышской. Я стал торопить её, но она почему-то стала советоваться с парнем о том, какое горячительное лучше. Я-то знал, что моя родня предпочитает обычное русское спиртное.
Зашли мы к моим родичам. Выпили как водится, погуляли по городу. Настал вечер. Мы стали готовиться к отходу ко сну.
И здесь-то настала неприятность, которая помнится до сей поры. Тётя Валя почему-то спросила, спим ли мы вместе. А я и брякнул сдуру /иначе не скажешь/, что мы уже почти муж и жена. Как же я был подл и безнравственен, обманув всех и себя. Наверное, надеялся, что Тома уступит.
Но Тамара воспротивилась совместному почиванию. Молодец. Но я почему-то обозлился на неё, хотя она была глубоко права.
Как же я был глуп, груб и безнравственен. Дурак, дурак и много раз дурак, если не сказать с иной буквы.
Мы поехали в Юрмалу. Гуляли там по посёлку. Не помню, как он именовался, то ли Майори, то ли Дзинтари.
Мы плясали на льду Рижского залива. Тома хотела влезть на сосну, наклонно растущую из дюны. Я поддержал её в этом душевно и телесно.
На следующий вечер мы после прогулки по рижским магазинам мы с Томой решили посетить Домский собор с его знаменитым органом, третьим по величине в Европе.
Купили билеты заранее, а перед входом в концертный зал, расположенный в нефе старого собора, я вдруг обнаружил, что забыл их дома.
Пришлось купить новые документы для входа. Знак ли это был о возможной грядущей потере или просто моя неаккуратность?
В любом случае Тамару я потерял, хоть и не сразу. Тамаре понравилась музыка органа, водопадом звуков струящаяся по всему залу.
Вернулись домой. В электричке «Владимир- Ковров» какой-то пьяный стал приставать к ехавшему с нами рядом милиционеру. Служитель правопорядка терпел и молчал. Тома схватила меня за руку и прижалась ко мне. И здесь произошло чудовищное деяние, именуемое преступлением. Преступление совершил я перед своей жизнью. Я вырвал свою руку из её объятия. Зачем, почему я это сделал? Психика у меня всё же нарушена.
- Мы любим ласковых парней - сказала мне подруга. Сойдя на станции «Ковров-2», мы зашли в гости к моей радости, поели пельменей.
Потом я поехал домой на троллейбусе, держа в руке чемодан, полный помочей.
И это ещё не всё. Через несколько дней в заводской столовой Тамара радостно подбежала ко мне и спросила: «Серёжа, фотографии пришли?»
- Нет, пока не пришли – как-то равнодушно ответствовал я.
Мы в Риге сфотографировались на площади ратушной площади с видом на ратушу и Домский собор.
Встречались мы всё реже. Я думал, что Тамара моя подруга и будущая невеста, и не доказывал вечную прекрасную теорему любви. Под Новый год мы с Тамарой пошли в лес за ёлкой. Выбирали традиционное праздничное растение, а домой принесли можжевельник. Опять всё не так.
Мы бегали между стволов. Я ударял по деревам топором. С них сыпались целые потоки снега. Тома взвизгивала и отскакивала в сторону.
И кто, а особенно я, дурной, мог подумать, что праздник придётся встретить порознь. И сбылась ведь нехорошая примета – с кем встретишь Новый год, с тем его проведёшь.
Помнится, как мы сидим в комнате рядом и всё же отчуждённо. В магнитофоне голос Аллы Пугачёвой: «Пусть любовь совсем короткой будет, пусть, и долгою разлука…»
Хорошая песня. Тогда, в 70-е и в начале 80-х Алла Борисовна исполняла песни замечательно, подбирая их «под себя». Но в тот горький миг жизни слова песни словно говорили про нас.
- А костру разгораться не хочется,
Просто встретились два одиночества - напела мне на прощанье моя любимая.
В начале января я встретил Тамару возле проходных завода, на котором мы трудились. Моя девушка перешла из распредов в сборщики.
- Скажи честно, Серёжа, ты ведь ко мне ничего не чувствуешь? – прямо спросила любимая.
- Я люблю тебя – недолго думая ответил я.
- Почему ж тогда я ничего не чувствую? Вначале я очень переживала, а теперь у меня есть парень. Останемся друзьями.
- Но почему тогда мне так больно? Душа просто огнём горит.
- Это будет тебе уроком на всю жизнь.
Таковы были слова моей милой перед тем, как захлопнуться дверям автобуса.
Потом я встречал Тамару часто. Уже в июле после возвращения моего из Лазаревского, Тома встретила меня и спросила, как я живу.
- Женился. В Сочи съездил.
- Свадебное путешествие, значит.
И ещё опять и снова встречал я её то на дежурстве в ДНД, то на улице. То и дело. Увижу её и дух захватит. Что ж это за диво такое – любовь?
Очень болезненно было для моей души, то, что Тамара перешла на работу в инструментальную кладовую. Меняя инструмент, приходилось обращаться к ней.
Сколько стихов я написал для неё, ради неё, из-за неё. Она была моей Лаурой, Беатриче, Лейлой. Кто знает, если бы мы жили вместе, сочинил бы я столько виршей. Наверное, жили бы мы неплохо. И детей, скорее всего, было бы двое. А может быть, рискнули бы на троих.
А «пока на троих» и более разливалась «водяра» и «спирт». Пил я самоубийственно.
Однажды, сидя на кухне у тёщи, я услышал песню в исполнении Валерия Леонтьева: «Не с тобой, почему не с тобой мы вошли в золотую от солнца аллею, сожалею, ты слышишь, как я сожалею, сожаленье моё пусть в осенний листок превратится, пусть к тебе прилетит и тихонько в окно постучится, пусть расскажет тебе, как я нашей разлукой болею…»
Этот самый приёмник я вскоре в ярости разбил кулаком. Моя тёща Капитолина Семёновна, знавшая отца Тамары Ивана, сказала мне, что Тамара развелась с мужем. «Плохой» попался. Так и не узнал я, что значит – плохой. По её словам, «лучше было бы жить с Серёжей», то есть со мной, многогрешным.
Кто знает, было бы лучше?
Уже после моего развода В 1992 году я вновь свиделся с Тамарой. Она шла с дочкой Ксюшей, когда я нёс подаренную мне женой моего двоюродного брата Эдуарда списанную пишущую машинку.
Мы встречались с Тамарой и потом. Когда я трясся с книжками на рынке перед заводом, то проходя по рядам и навязывая женщинами «Провинцию», я узрел мою былую незабываемую возлюбленную, торгующую шубами. Поздоровался и подарил книгу стихов. Это было в 1995 году.
Встретились мы ещё раз в торговом центре при покупке часов. Было это то ли в 2001, то ли в 2002 году. Можно было бы встретиться, начать сызнова. Тамара трудилась продавцом на секции посуды. Стала говорить о том, что зарплата у неё мала. И тогда-то нужно было встретить её с цветами, поговорить если не обо всём, так хотя бы о чём-нибудь.
Но нет, застрял в своем сожительстве с Татьяной Т…Сейчас понимаю, что утрата часов была знаком о том, что время греха закончилось.
Можно было начать новую жизнь с Тамарой, родить ещё ребёнка. Мне тогда было то ли 41 то ли 42 года, а ей соответственно, 38 или 40.
Конечно, надо было бросить работу сторожа, на которую я пошёл ради литературы, а точнее, графомании. Жалованье цехового охранника было мизерным. К тому же нужно было ухаживать за слепой матерью.
И ещё раз, и ещё виделся я с Томой. Когда я уже был законно женат и работал в котельной экскаваторного завода, то мы виделись в проулке у новых проходных. Она кивала мне, идя с подругами на работу, а я кивал ей.
Конечно, заговорить с ней я и не пытался. К чему, когда я уже несколько лет был женат.
Но не знаю, почему она снится мне? Отчего не даёт покоя? Да это сам я себе не дарую покой.
- О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной - лучше и вернее Батюшкова и не скажешь.
……………………………………………………………………………..
Постскриптум:
В последние годы видел её в больнице возле кабинета эндокринолога. Неужели Тамара больна ? И я тому виной, всегда и всюду виновен.
И ведь был срок у нашей любви всего два месяца. Работал я тогда в две смены, потому и встречались мы нечасто. А надо было звонить, доказывать, добиваться, просто любить. Ах, как же непросто любить…
Сергей Жуков. Весна 2010.