Глава 16 романа "Мы уходим"
«Комиссия по распределению жилья заседает каждый первый и третий четверг». «После дождичка», - было приписано карандашом.
Этот вселяющий надежду большой лист висел на доске объявлений комбината. А на двери одного из кабинетов в управлении красовалась табличка «Жилкомиссия».
Это хорошая примета, что у них всё открыто, решил я, и пошел в разведку.
В маленьком кабинете за столом со стопками бумаг сидела женщина лет 30-ти на вид. Лицо приветливое.
На тумбочке в углу поверх толстой толстенной стопки бумаг лежал журнал «Наш современник», из которого высовывалась закладка.
О, родственная душа! Уже хорошо.
Поздоровался
- И что вы там читаете? – поинтересовался, кивнув на журнал.
- Белый Бим черное ухо, - улыбнулась она. – Это старый номер.
- Ну и как, нравится?
- Очень!
- Мне тоже в своё время понравилась эта повесть.
- Дочитываю, сестре дам. Уже просит. Я ей расхваливала.
- Человеческий Мир глазами собаки...
- Да, да! - радостно закивала она. – Всё-таки как глубоко настоящий писатель может проникнуть в психологию собаки и всё так описать! До самой души пробирает. Я даже плакала. Писатели, наверно, самые умные люди.
Рассмеяться на такой пассаж было бы неудобно, тем более что я уже слышал подобные мнения и от людей образованных. Запомнилось искреннее восхищение поразительными мыслительными способностями сеттера Бима от преподавателя химии одной из школ нашего городка. На полном серьёзе!
- Мне когда-то казалось, что мой пёс Шарик понимает меня лучше, чем я его, - слегка упростил я нашу беседу до конкретного примера. – Такой хитрец был!
- А что вы хотите! Животные очень умные. Они всё понимают, только сказать не могут.
- Троепольский сумел найти ключик. Наделил своего Бима человеческим умом, чувствами и поручил ему рассказать нам эту печальную историю.
- Ой! Вы всё так понимаете! – Она посмотрела на меня с искренним уважением.
- Как Бим?
- Извините, я имела в виду.., - засмущалась она.
Познакомились.
Нина её зовут. И живёт она в ближней деревне в большом доме своих родителей. Захотела перебраться в город, и теперь на комбинате и уже на очереди на квартиру.
- А вы? – спросила.
- Да вот тоже хочу на очередь стать. Как это здесь делается? Заявление, какое-то, наверно, надо писать, да?
- Да. Это вам надо написать заявление на имя председателя жилищной комиссии. Укажите все ваши данные. Он посмотрит, зарегистрирует…
- А кто председатель?
- Начальник кирпичного цеха. Это у него как общественная нагрузка. Не освобожденная должность. Он принимает каждый первый и третий четверг.
А вы где работаете?
- В панельном на формовке.
- Ой! – Она вскинула на меня удивлённо-испуганный взгляд, и, закусив губы, опустила голову.
- А что такое? – насторожился я.
- Там же!.. Там же как у Горького «На дне», - сказала чуть слышно в стол. – Это же самое дно! Там одни уголовники! – И подняв голову, посмотрела на меня с нескрываемым сожалением и сочувствием.
Не-ет, ну как же… - возражал я, выходя из управления и шагая по улице. – У Горького «На дне» бездельники, рвань и пьянь всякая, дегенераты, а мы создаём материальную базу коммунизма. А материальная база, она, если что, и без коммунизма пригодится. Людям-то надо где-то жить!
Ну, да, чистота далеко не аптечная, не медицинская, мужики матом ругаются, пыль, шум, лязг… Такая работа. Но в нашем пролёте для панельного цеха вполне сносно.
Не-ет, конечно, пытался я убедить сам себя, у Горького там отбросы. От них никому никакой пользы. А мы жильё делаем. Для людей! Ну и для себя, конечно.
Я шел, медленно пережевывая сказанное этой Ниной, с каждым шагом всё более осознавая печальную правоту её наивного представления. Это был взгляд со стороны. Её сочувствие словно прочистило мне сознание, открыв, наконец, безрадостное положение. Лимитчик! Низшая и презираемая категория населения.
Ну раз так!..
Словно удар невидимой плетью ожег сознание и наполнил яростью сопротивления.
Раз так, я озлился на эту враждебную реальность, тогда я начинаю свою собственную эволюцию от самого дна!
И ещё посмотрим, что получится!