ПО СЛЕДАМ ЗАБЫТЫХ ИСТОРИЙ
(Из воспоминаний старого «Мента»)
Интересная жизнь… Вроде только вчера, мельтешил туда — сюда, был всем нужен, а сегодня… Пенсия, вернее жизнь на пенсии — разная она. Одного так затянет тихое, беззаботное болото ничегонеделания, что день и ночь куксится над своими болячками, пестуя их. Другой — же, чуть — ли не галопом, начнёт давние идеи и мечты воплощать в жизнь…
— По мне, так второе лучше…
Юрий энергично поскрёб щетину подбородка.
— Чтой — то я стал закисать. Надо вновь, более серьёзно оседлать тренажёр. Ну а летом, вновь махну, эдак на недельки две, на природу. Благодать!…
Он мечтательно потянулся. Сразу после выхода на пенсию, не слушая страшилки жены и увещевания детей — уехал подальше от людей. Один...
Пол месяца пролетели, как в сказке. Жизнь в палатке… Утренняя зорька с, если повезёт, бешеным клёвом. Ушица сварганенная по всем рыбацким правилам — язык проглотишь. Положенные сто грамм — не более. Иначе весь кайф ломался и превращался обыкновенную пьянку, да и не любил он этого. В хорошей компании или, самую малость, для души, куда ни шло.
Прошлым летом повезло, как раз подгадал под грибы. Которые, сопливистые такие, сейчас стояли в кладовой на полке, напоминая минувшие, такие замечательные деньки.
Всё эти, казалось мелочи жизни, на природе приобретали совершенно другие значения. Великие умы и авторитеты говорят, что можно бесконечно долго смотреть на воду, огонь, звёзды. А здесь, сразу три в одном… Тихий плеск воды с купающуюся в ней луной. Огня, с трескучими искрами, стремящимся ввысь к звёздам… А может это и есть будущие звёзды? А куда деть сам процесс приготовления ухи, запах которой полонит волю, делая аппетит совершенно диким. А сама степь? Это только днём она кажется безлюдной с одинокими в небе коршунами. Ночью там просыпается совершенно другой мир — звёздный, стрекочущий, вздыхающий новыми голосами и чудными тенями, где языки пламени костра делают их вообще волшебными чудищами.
— Что — то я совсем расчувствовался… Да, наверно так и сделаю. Но чем заняться сейчас?…
Юрий стрельнул в окно. За ним вновь разгулялась вьюга, заунывно и натужено подвывая в подворотне.
— Стой — стой!… А может?… — он даже вспотел от осенившей мысли, — Ну конечно…
Суетливо выдвинув я ящик письменного стола, покопавшись в ворохе бумаг, бережно вытащил пухлую папку. Развязал…
— Вот они миленькие, как я про вас забыл?...
...С детства, не весть откуда, у него появилась стойкая привычка вести дневник. Нет, он не записывал туда всякий шурум — бурум, а только самое значимое. Даже став взрослым, не забросил этого увлечения, фиксировал увиденное и услышанное — интересное конечно — вдруг пригодиться.
А увиденного было выше крыши. Работа в ЛОВД, чуть не ежедневно подкидывала приключения всех мастей. Услышанного тоже хватало — знай только строчи.
Седовласый мужчина, с глубокими залысинами, задумался. В его шестьдесят, с солидным гаком, всяко бывало, как плохого..., но хорошего больше. И теперь вороша слежавшиеся тетрадки с событиями ушедших лет — задумался…
— А может и правда, стоит попробовать, ведь не боги горшки обжигают?
Стойкое убеждение, что он справится и давно забытый азарт, широко захлёстывал волной, которая заставляла возбуждённо щекотать нервы.
— Вот только с чего начать? Быть может с самого начала милицейской службы, а может…
Неуклюже повернувшись, Юрий уронил тетрадь и она, как по заказу, гостеприимно распахнула мелко исписанную страницу.
— А чем не знак свыше?... Пожалуй с неё и начну — всё интересней.
В течении нескольких дней он не расставался с общей тетрадью. Подолгу, задумчиво уперев взор в нечто невидимое, вспоминал, вороша давно забытое.
Далеко за полночь, помаявшись без сна, соскакивал и что — то судорожно писал. Затем огорчённо скомкав бумагу, вновь строчил, чтобы очередной лист отправить в урну.
Почти отчаявшись, совершенно неожиданно, в нём заговорило нечто такое — само собой. Все события стройно и ясно выстроились в понятную череду, а будущие диалоги стали понятными и негромоздкими. Так — что, ничего мудрить. Ему казалось, что он, это несколько людей удивительным образом собранных воедино, каждый со своим характером и манерой речи.
Взяв чистый лист бумаги, не спеша, каллиграфическим почерком в верху, в самом центре и очень крупно, написал:
« СЛОВО»
СЛОВО
— Юра-аа… Юр, где ты?
Дежурный по ЛОВД подбежал к беседке в которой ржали несколько сотрудников, смачно дымя сигаретами.
— Где — где… В Караганде… — приподнялся молодой милиционер с курчавой шевелюрой, — Чего тебе? Не дашь анекдоты потравить…
— Срочно к шефу! Тебя и Борю. Кстати где он?
— Как будто не знаешь — гири свои тягает. Да ты беги, вон телефон в дежурке надрывается, — кивнул молодой человек посыльному, — Я сам его кликну.
Юра оказался прав. Боря, чуть выше среднего роста, но с крутыми плечами, из местных казахов и впрямь оказался на спортивной площадке. Облюбовав место в тени, он шумно и натужено пыхтя, поднимал две гири.
— Боря, ты скоро ни в одну робу не влезешь! — подковырнул товарищ, — Бросай свои железяки — бегом к начальству. Что — то мы срочно понадобились…
— А, друзья архаровцы! — шумно выдохнул вместо приветствия начальник. — Это хорошо — время не терпит. Мигом получить ПМ, командировочные и прочие бумажки. Стрелой домой — одна нога здесь, другая там. Захватите свой шурум — бурум и бегом на вокзал. Через двадцать минут поезд на Целиноград приходит. Там на самолёт забронировано два места. Разберётесь на месте… Вы ещё здесь?!… — рявкнул шеф.
И правда, через полчаса мы сидели в пассажирском вагоне, методично отстукивающим на каждом стыке.
Нам предстоял не близкий перелёт в Киев, где в её области схоронился неуловимый подозреваемый. Что — то натворил по молодецкой глупости — не подчинился сотрудникам милиции, оказал сопротивление и скрылся. Парень учился в нашем СПТУ. Фамилия чисто украинская — сразу не запомнишь.
Дома парня не было. Оказалось, что он махнул в Красноярск — завербовался лес валить. А что, платят не хило, можно и топориком помахать.
Перекладными отправились туда. На вопрос шефу «Что делать?» — Дуйте, хоть на край света, но чтобы проказник был в Есиле. Ну и ладно — страна у нас богатая, да и мир мы на халяву посмотрим.
Последний перелёт совершали на убогом, давно отслужившем свой век ЯК-40. Обошлось…
Да, занесло нашего горемыку, как и нас вместе с ним, от Красноярска туда, где Макар телят не пас — не в бровь, а в глаз.
Несколько часов ментовской УАЗик, болтаясь из стороны в сторону, как … не буду говорить, как что — и без того муторно на душе. А тут ещё ко всему присовокупил мелкий, нудный дождь. Мы с Борей, как истинные степняки, лишь за голову хватались от стоящей стеной тайги и обилия брошенных стволов. Дров — то сколько!...Но более всего досаждали вездесущие комары. Казалось возьми его в руки — голова и комариная попа будет торчать из ладони.
В самом конце нашей болтанки, ждала вспучившаяся от дождей речушка с пологими песчаными откосами. Шаткий деревянный мостик не внушал доверия и цепко ухватились кто за что.
— Ребята, не бз...и, прорвёмся. Он уже сто лет на ладан дышит… — усмехнулся местный водила.
Посёлок оказался довольно большим, но увы, наш беглец был где — то в тайге и ранее, чем через неделю его не жди. Так «обрадовали» нас в местном, опорном пункте, в котором даже была кутузка. Для чего она, мы скоро узнали сами.
Нам повезло — здесь была гостиница, правда барачного типа. После ужасающей дороги, она казалась вожделенным раем.
Кормили хорошо, можно сказать от пуза и за сущие копейки. Телевизор был и что удивительно — показывал.
Боря первым делом метнулся к горничной, или как там её — насчёт гири. Та долго хлопала глазами, не понимая, чего он хочет и где взвешивать. Наконец поняв, что от неё хотят — расхохоталась. Мол есть такая вещица, всё хотела домой утащить, но тяжёлая оказалась зараза. В самый раз огурцы солить.
На вопрос как гиря оказалась у них Объяснила коротко. Жил у них такой — же заумный. С собой, бедолага, в рюкзаке припёт такую тяжесть. Оказалось, что заумного хватило не надолго и он спился. Многие здесь так — констатировала женщина. А эта чугуняка у меня в каптёрке сховалась.
Через несколько минут Боря любовно отмывал от грязи и пыли вожделенную гирю, весом в 24 кг.
— Само — то-о-о-о… - подытожил не словоохотливый коллега..
К всеобщей радости дождь вскорости закончился и можно было познакомиться поближе с таёжным посёлком. Права была горничная — развлечений ноль. Но зато воздух, напоенный запахом свежевымытой хвои и янтарной смолы, замешанной на нектаре неизвестных цветов и растений, легко дурманил голову коренным жителям степи.
Пять дней пролетело за чтением книг, просмотром телевизора и ежедневных тренировок с гирей.
— Ребята… — лесорубы приехали… — обрадовала неугомонная горничная.
Всё, кайф и шутки кончились — надо брать.
Неуловимый нарушитель закона жил на втором этаже деревянного дома, сильно похожего на сталинский барак.
...Когда мы переступили порог, парень сразу сообразил что к чему, но виду не подал и казался весьма спокойным. Ростом был с Борю и так — же широк в покатых плечах.
— Ребята, без проблем… — пробасил молодой человек, — Я только на кухне воды выпью и документы возьму. Думаю, что вы будете не против.
Ребята не были против, правда вместо воды, он набулькал гранёный стакан водки и жадно махнул его. Вдруг, совсем неожиданно, парень схватил кухонный нож и приставил к животу опешившего Юрия. Юра, соображая как быть, медленно отступал назад, пока не упёрся спиной в балконную дверь.
— Ещё малейшее движение и я стреляю на поражение!… — разрезая гнетущую тишину, прочеканил стальной голос Бориса, который до этого был мягким, негромко воркующим.
Лязг передёрнутого затвора и нешуточный окрик напарника, вмиг осадил взбунтовавшего парня. Шагнув назад, он положил нож на место и немного приподнял обе руки.
— Ну чего вы?!… Я ведь пошутил — малость.
Холодок, так сильно сгустившийся в животе Юрия медленно растаял. Нет он не испугался. Скорее всего тусклый блеск ножа загипнотизировал на миг его, ведь такое с ним было впервые. А на всё новое, нужно время для осмысления или, как хотите, переосмысления.
— Э, шутник, ещё раз выкинешь такой фортель, знай, без промедления схлопочешь свинцовый подарок, — он рывком развернул парня к двери, — Пшё-о-ол!…
Возле самого опорника, тот взбунтовался вновь. Может ему дошло, что свободе приходит кирдык, а может взыграл стакан водки. Но только наш молодчик, подобно бугаю, никак не хотел заходить в помещение.
Чувствовалось, что Бог силушкой его не обидел и он мотал нас из стороны в сторону, не давая заломить руки.
— Да кто так делает? Что вы с ним лояльничайте!
Подъехавший участковый был сродни киношного Глеба Жеглова. В свитере, галифе и таких — же хромовых сапогах, даже голос был тот — же. Только сбоку болтался ПМ, а вместо автобуса, оседлал мотоцикл.
— Надо вот так, не учили что — ли, салаги.
Он соскочил с ретивого, железного коня и несильным, но точным и резким ударом колена в солнечное сплетение, осадил бунтаря, ловко защёлкнув наручники.
— С них и надо всегда начинать, от греха подальше — усекли?…
Обратный путь проходил бодрее, да и подсохшая дорога послушно ложилась под колёса бойкой машины. Затянувшееся молчание угнетало и Юрий обратился к задержанному:
— Никак спортом занимался? Тебя — же Иваном кличут?
Парень согласно кивнул.
— Да, Иваном… Штангу я тягал до этого… Тренер говорил, что из меня может выйти толк…
— Только вот одна бестолочь осталась… — вставил свои две копейки, молчавший доселе Боря.. — Где и у кого занимался?
— Есть у меня человек, которого я шибко уважаю. Жаль, если узнает до чего я докатился. Ведь он мне так верил и возлагал такие надежды… — Иван с горечью в глазах, смахнул набежавшую слезу, — Простите… Стыдно…
Мы понимающе промолчали.
— Так у кого ты всё — же занимался и где? Мы ведь тоже не лыком шиты и нет — нет забегаем в «Геракл»
Взгляд Ивана моментально посветлел.
Так вы, что тоже у Виктора Ивановича занимаетесь? Здорово! Как он там? Передавайте от меня привет. — тут его взор вновь потух, — лучше не надо… Сами понимаете…
И потекли бесконечные воспоминания. Оказывается Иван занимался ещё до пристроек к спортивному залу. Удобств не было. Туалет был на улице, а зимой, сами знаете, какая там холодрыга. Но умудрялись не простывать.
Как всегда начали любопытничать, кто сколько поднимал и поднимает. Результат Ивана сразу вызвал уважение — не зря тренер возлагал надежды.
— Виктор Иванович, часто говорил, что он не ставит цели, обязательно вырастить чемпионом мира. Чемпионов несколько, а вот хорошим человеком, сильным мужиком, во всех этих смыслах — обязан быть. Ну а чемпионство — как повезёт. — делился Иван.
— Он и нам так — же говорил…
В аэропорту Красноярска мы удручённо смотрели друг на друга.
— Ребята... — Иван протянул руки, — Снимите эти оковы — неудобно как — то… Поверьте мне, всё будет нормально.
Да и перед Виктором Ивановичем будет стыдно, если я обману. Шибко я его уважаю. Ведь, вы теперь для меня, как братья, если не по крови, то по штанге — для меня это не мало.
И правда, парень сдержал слово. До Целинограда долетели без эксцессов. А от него, вплоть до Есиля, гоняли чаи и всё вспоминали дружескую атмосферу зала тяжёлой атлетики. Иван никак не мог поверить, что в «Геракле» есть и туалет, и раздевалка, и душ, и сауна, и даже бассейн. Пусть небольшой, но всё — же.
Летний день угасал. Небольшой городок готовился ко сну, а бескрайняя степь наоборот просыпалась, сонно улыбаясь вечерней зарнице, когда пассажирский поезд сообщением «Целиноград — Аркалык», слабо скрепя тормозами остановился на первом пути.
— Ваня, у нашей работы, как ты понимаешь, есть свои обязанности и предписания… Нас просто не поймут и взгреют по пятое число. Ну-у-у…
— Я всё понимаю… — улыбнулся Иван и протянул руки…
МУДРАЯ БАБУШКА
— А это что? — Юра взял одинокий листок, явно писаный не его рукой. — Мама, — тепло подумал он и углубился в чтение. События уносили в далёкие 20-е годы.
— Господи, да мы совсем не изменились за минувшие сто лет. Может стали ещё хуже — завистливие, более жадные и ленивее. Ведь чем человек ленивее, тем ему больше кажется, что его объегорили, объжали, обошли, недодали…
О падении моральных устоев, Юрий не стал вдаваться. Для него это была больная тема.
Нехитрый сюжет событий давних лет увлёк. Вновь заработала ожившая фантазия и вдохновение…
… Бабушка всем нутром чувствовала, как над семьёй сгущаются грозовые тучи. А тут ещё, Бог, слава Ему, послал добротный урожай, который податливой волной недавно колосился на их поля, чтобы затем золотым ручьем заполнить домашние закрома.
Мало кто знает сколько надо потопать по землице и перетереть её ладонями, чтобы она наконец отблагодарила тяжеловесный урожаем. С раннего утра и до самой темени гнёт напряжённого труда витал в их доме — хочешь хорошо полопать, надо знатно и потопать…
Да вот беда — лихие времена настали. Вчерашний откровенный лодырь и бездельник, пропивший за грош и штоф самогонки остатки совести, но подсуетившийся при смене власти, возопил, что во всех бедах виноваты они, мол богатеи — ловко окрестивши их кулаками. Ну, а для восстановления справедливости — если не порешить их, то раскулачить под корень.
Бабушка ещё раз горестно вздохнула. Вон, в соседнем селе несколько семей, в том числе Степановых, то бишь раскулачили. Их то за что?… А за язык, нечего вякать супротив власти, чтобы другим было неповадно… Ох, жди беды.
И она не заставила долго ждать.
Злобно залаял Индус. После непродолжительных криков и отборного мата, раздался оглушительный выстрел, жалобный визг пса, затем ещё один выстрел, прервавший и без того короткую жизнь верного Индуса.
— Вскорости, мы вас всех так… К стенке… и готово! — взвизгнул в восторженном экстазе знакомый голос.
Конечно, это был Федька Полубес — отъявленный лодырь и пьяница, нечистый на руку и шибко охочий до чужого. Поговаривали, что незадолго до переворота, в соседней деревне, он снасильничал одну девку, через что, та и утопла. Но, как говорится — не пойман — не вор. Ну а после свержения батюшки — царя и смены власти, Федьку, как самого бедного, назначили начальником. И на этом посту, он шибко усердствовал, если не сказать — зверствовал…
Пинком сапога, Полубес распахнул дверь в избу.
Он был довольно высокого роста, худ и взъерошен. Если с него соскоблить многодневную щетину, мужчина был — бы по своему красив. На спутанных, белесых волосах, на самой макушке, была водружена небольшая фуражка с лайковым, треснутым козырьком. Зато затёртая донельзя кожаная куртка, была явно с чужого плеча. На спине которой бросались в глаза две, неумело заштопанные дырки.
— Ты что, старая в доме грязь развезла, не ждала гостей что — ли?
Он засунул «Маузер» в кобуру,
— Что вражьи души притихли?… Сейчас мы вас будем того… — он хищно оскалился подобием улыбки, — Не боитесь, порешим вас завтра — послезавтра, а сейчас раскулачивать будем. Не посмотрим, что Степан один из первых вступил в колхоз.
— Ты что, старая, в доме грязь развела — не ждала гостей что — ли? Это хорошо-о-о-о
Он засунул «Маузер» в кобуру и подвинул её поближе к пузу — чтоб виднее.
— Что ты там несёшь?
— Да вот пол мыла, к встрече нежданных гостей. Испей Федюшка — не побрезгуй… — она кивнула на замызганное ведро с грязной водой, в котором плавала разлохмаченная вдрызг тряпка — мешковина — И рушник там, по тебе как раз…
Полубес одарил старушонку едким взглядом.
— Вали, карга старая, от греха подальше и не верти помелом, как чёрт в омуте, — он осёкся.
Зато во весь рот улыбнулась старушонка.
— Ой, не говори, Федюшка. Помяни чёрта, и бес, тут как тут.
Полубес взашей вытолкал женщину за дверь.
— Так где храните золотишко и прочую буржуйскую бижутерию? Сами отдадите или мы найдём, только хуже будет. Зерно выгребем опосля… Так как? — он вновь злобно оскалился, — У нас везде верные люди — подсказали.
На вой женщин и их заверения, что золота отродясь не водилось, вот только супружничьи кольца — более ничего… Да и не видывали в жисть барчуковских украшений, слёзно уверяли в они в один голос.
Тщательный обыск ничего не дал. Даже не поленились пол сорвать, ироды
— Ну бисово семя… — процедил, вновь чертыхнулся Федька…
На что старушка, его вновь одарила елейной улыбкой.
Резко согнав непослушную кобуру назад, Полубес с грохотом выскочил на улицу. За ним спешно потянулись красноармейцы, которым сия вакханалия была не по душе.
Откуда было знать Полубесу, что бабулька, покумекав бабьими мозгами, решила в это смутное время, вложить деньги в более надёжные вещицы, в которых знала толк — прислуживая в девичестве самой барыне. Эти вещицы были ювелирные изделия, которые она при случае скупала.
Тем более не мог знать Полубес, своими пропитыми мозгами, что ветхая старушка, сообразив что к чему, затеяв мнимую уборку, все драгоценности, прикрыв их драной тряпкой, вынесла в помойном ведре, под самым носом сатрапа.
После перенесённого стресса, бабушка слегла. Больше она не поднялась.
Перед самой смертью, собрав своих, она тихо сказала:
— Детушки… Когда пришёл изверг Федька, я вынесла всё золото на зады, где мы выплёскиваем помои. Там не глубоко в земле их и схоронила. Меточкой будет мешковина, которую я небрежно придавила камушками. Знайте, грядут тяжёлые времена. Тратьте ценности в самом крайнем случае и шибко держите язык за зубами — сами видите, что настало время Полубесов. И ещё-о-о-о — бабушка тяжело вздохнула, — Если будет возможность, то сохраните колье, серёжки и перстень с изумрудными камушками… Это мне подарила моя мама, а ей её…
После этого она прожила ещё несколько дней. После чего, тихо отошла к Господу.
Бабушкина мудрость не раз спасала нашу семью от голодной смерти. И всегда мы с благодарностью вспоминали её знание и понимание жизни, пророческую бережливость и просто добрый нрав этого, очень набожного человека.
В невзрачной шкатулке, до сих пор хранятся остатки былых драгоценностей, среди которых зеленоватым светом вспыхивают в свете солнечных лучей — перстень, колье и серёжки…
Да, к слову… А Федька — то, Полубес, вскорости после этих событий, тоже утоп. Пошёл искупаться и нет бедолаги… Только сапоги, галифе, кожанка с грязным исподним и «Маузером» остались на пустынном берегу.
Поговаривают, что это дело рук той девки, над которой снасильничал Федька…
ЦЕПОЧКА
Кто бы мог подумать, что эта чудная история, могла произойти с моим дедом Степаном, в самом центре Европы, за семью заборами из колючей проволоки, с лютыми автоматчиками на вышках, в самом бесчеловечном из концентрационных лагерей военнопленных, созданный недочеловеками — фашистами…
О плене и его ужасах, дед говорил всегда с неохотой и очень скупо, видимо не приятной была тема, а может щадил наши детские, а значит ещё чистые души, от ужасающей жестокости, дорвавшихся до власти людей, которые от человека имели…, пожалуй — что одно обличье…
— Может, что и получится путное из этих скупых фактов. — Юрий задумчиво потёр лоб, — В конце концов не поднимешь деда Степана…
Юрий взял золотую, блескучую на солнце цепочку тонкой работы…
… — Аллес-с-с!… Шнель — шнель!… — подгоняли прикладами военнопленных фашисты. Вконец озверевшие капо, нещадно дубасили дубинками, загоняя в барак.
Только что, совсем недавно, так — же осыпая градом ударов и пинков, выгнали из него бедных евреев..
Степан потухшими глазами посмотрел на жирно зачадившую трубу ненасытного крематория.
— Господи, и здесь то — же самое, что в Освенциме! Когда — же это кончится?
Степан ошибался, пожалуй в Бухенвальде было похлеще. Хотя, честно говоря ему было почти всё равно. Он давно привык к непрекращающимся побоям, тяжкой, порой совершенно бессмысленной работе. Даже вечное чувство голода, было само собой разумеющимся.
— Та-а-ак! — вновь загремел голос капо, — Быстро наводим после жидов порядок. Ненужное барахло в ту кучу, — он показал угол барака. — Всё ценное — мне. За нарушение, сами знаете что будет… — и усмехнувшись показал на по прежнему чёрно чадившую трубу.
Не особо спеша, Степан на коленях вытаскивал ненужную ветошь из под кровати.
— А это, что такое? — потянул на себя бесформенный в потёмках предмет. — Что это такое? Похож на ботинок, но почему такой тяжёлый? Ах, ну еврейская душа, и здесь оказался жидом….
Ботинок почти до верху был наполнен золотыми ювелирными изделиями. Вначале у Степана от свалившегося баснословного богатства перехватило дыхание. Потом, он еле сдержал себя, чтобы не рассмеяться на смешливой иронией судьбы.
— Ну нет, дудки вам!
Он спрятал ботинок за пазуху, кинув в угол охапку ненужного тряпья схватился за живот — приспичило мол.
— Жрёте, всё что не попадя… Одна нога тут, другая там... — надзиратель взмахнул дубинкой.
Угодливо кивнув, Степан ещё сильнее обхватил тщедушный живот и ужом выскользнул на улицу.
Забежав за дальний угол барака, он выцарапал плитку брусчатки и последний раз полюбовавшись на такое близкое и такое далёкое сокровище, совсем было закопал ботинок.. Подумав, зная что рискует жизнью, вытащил цепочку с тонкой, ажурной вязью.
Быстро пригорнув землю, он прихлопал ногами брусчатку — в жисть не догадаешься. Пошарив по округе глазами, он остановил взгляд на свежевыкрашенном гудроном фундаменте.
— Само то… — Степан, пожалуй впервые за эти годы — довольно улыбнулся и отколупнул кусочек смолы.
Тщательно вымазав ею цепочку, он с удовольствием одел её, — Будь, что будет…
Пронесло… Вскорости советские войска освободили. Тут было не до золота. Везде витающий дух свободы, пьянил, наполняя всё и вся несказанной радостью.
Лишь много позже, он вспомнил о злосчастном ботинке.
— Не жил богато и нечего привыкать…
Давно уже нет деда Степана. Лишь только степной ветер, напоенный разнотравьем бескрайней степи гуляющий сам по себе, колышет густую ковыль у его ухоженной могилки.
Не так часто, как хотелось, я прихожу на кладбище. Прихожу, когда надо решить что — то важное, принять единственно правильное решение. Тихо и неторопливо разговариваю с дедом. Делюсь радостным и не очень…
А в руке, среди пальцев струится золотая цепочка филигранной работы, напоминая редкие рассказы деда Степана и убиенного еврея...
КАК К ТЁЩЕ НА БЛИНЫ ЕЗДИЛИ…
Суббота… В кои веки можно выспаться. Свежий ветер приветливо дыхнул свежей прохладой в настежь распростёртое окно. Тюль заволновавшись, аляповато заиграла солнечными бликами на полу.
Юра сладко потянулся. На кухне, стараясь не греметь кухонной утварью, шуршала Антонина. Беззаботно полюбовавшись солнечным заигрыванием, он решил ещё, этак минут пяток, прикорнуть — как перед школой в детстве.
Но порывам далёкого детства не суждено было сбыться — неожиданно, резко и очень настойчиво, дал о себе знать телефон.
— Юр, ну что ты там?… Возьми трубку…, у меня руки в муке… — выглянула из кухни Тоня.
— Кому там ещё по субботам не спится? — чертыхнулся Юрий.
Не спалось тёще, которую он не видал тысячу лет.
— Я так и знала, что забыл. А ведь хвастался, что твоя бестолковка работает, аки часы. Спишь ещё что — ли? Сорок секунд — подъём и алга ко мне. Пока пропилите стольник, старый баньку взгреет… — сам понимаешь…
Через пять минут энергия Юрия зашкаливала.
— Тонь, отставить стряпню! Что уже готово?… — удивился он и зажмурившись от удовольствия, хватая ртом свежий воздух, откусил от пылающего жаром пирожка, добрую половину, — Мои любимые с картошкой… — на ходу похвалил он жену, — Бери их с собой, по дороге поклюём. Тёща звонила… Из Гастелло — ждёт. Я забыл сказать, что она на выходные ждёт нас.Нам ещё за Володей надо заехать - я ему позвонил…
Володя, не смотря на солидную со мной разницу в возрасте, был лёгким на подъём и всегда с радостной готовностью помогал в большом и малом. Познакомились они давно — дачи рядом. И с тех пор дружили семьями…
Уже через двадцать минут, старенькая Газ-52 резво бежала по целинным просторам.
Не знаю, как кому, а по мне, лучше грунтовых дорог, бесчисленно петляющих по казахстанской степи — нет, да и наверно быть не может.
Колёса грузовика накручивая километры, мягко шурша, что — то шепчут, искромётно вырывая махонькие, белые камешки, щедро усыпавшими гладь дороги.
Бескрайние поля, волнуются тихой, пшеничной волной. Лишь редкие места посеребренные седым ковылём, вобравшим мудрость долгих веков, да далёкие, голубые сопки, неспешно проплывают мимо, навевая мысли о прекрасном и вечном.
Выгоревшее небо бездонно и чисто. Лишь где — то у дальнего марева горизонта, нарисовывается некая лёгкость перистых облаков.
Всё это, от вроде неброского, совершенно простого величия и красоты сотворённого Мира, распирая грудь, наполняет радостным восторгом.
Сидя в кузове на шатком табурете, Володя запел песню о степи, сильно напоминающую старую, русскую песню, только о море, столь — же широком и необъятном.. Антонина, сидя в кабине с удовольствием подпевала.
Недаром говорится, если хочешь укоротить дорогу — займи себя и попутчиков интересными разговорами — мы пели.
...Как и было обещано, жданных гостей, уже ожидала жаркая банька. Что может быть лучше, после запашистого веника, нагоняющего клубы туманного пара, приятно терзающего плоть — окунуться в бассейн с холодной водой. С ролью бассейна отлично справлялся старый баллон от К -700.
Тесть заговорщически подмигнув, опоясавшись полотенцем, нырнул в кандейку, именуемую кладовой. Через минуту он торжественно водрузил на объёмистый чурбан четверть с мутноватой самогонкой. Под навесом у бани, чудесным образом нашлось ещё несколько, не столь больших, чурок.
Поход в баню грозился затянуться и превратиться в банальное застолье, то бишь… даже не знаю, как назвать… Не зачурбатье — же?…
Но всё хорошее, рано или поздно имеет способность заканчиваться. Шаткой, не очень уверенной походкой потянулись в дом.
— Ну старый, опять за своё — спаиваешь молодёжь…
— Это кто молодёжь? Он что — ли?… — тесть кивнул на Володю, — Сдаётся, что этот добрый молодец постарше меня будет.
— Ладно… - примирительно сказала тёща, — Вот и приехал дорогой зятёк к тёще на блины, самые настоящие… — хохотнув, она пригласила к столу — застолье продолжилось, а добрые намерения помочь родителям, похоже накрылись медным тазом…
На следующее утро, хлебосольный тесть предложил продолжить вчерашнее.
— Ни - ни - ни… — отказался Юрий, — мне завтра, как штык, на работу. Сам знаешь, у нас с этим строго, да и за рулём я….
Владимир — же, с удовольствием поддержал компанию и кажется делал это за двоих.
После затянувшегося обеда, начали собираться в обратный путь. Володя с тестем приговорив ещё несколько стопок — на посошок, слегка покачиваясь, умилённо прощались.
— Погодь, зятёк… — вдруг хлопнул тесть себя по лбу, — Забирай ванну — стоит она, как бельмо на глазу, а тебе на даче сгодится. Детёв будешь купать. Радости им будет сколько — лишний раз не надо бегать на Ишим. Да мало — ли где сгодиться, вещь — то добротная… — и он постучал по гулкой ванне, — А чтоб она не прыгала по кузову, как блоха по Тузику, наполним её чернозьмом — опять сгодится. Да и Владимиру сподручней сидеть будет — вон ту брезентушку кинем сверху — Лады-ы-ы?…
...Обратная дорога была без песен. Владимир сразу возлёг, как король на именинах, в ванну, наполненную пушистым чернозёмом и разомлев под палящим солнцем, вмиг попал в объятия Морфея.
Проезжая мимо очередного совхоза, Юрий гостеприимно тормознул у голосующей молодой пары.
— Вам куда?
Как оказалось, им нужен был следующий посёлок.
— Покойников не боитесь?…
Парень с девушкой напряглись и слегка замявшись — переглянулись.
— Да нет… — неуверенно ответил молодой человек, — Не дети ведь, и не такое видывали - добавила девушка.
Прыгнув с двух сторон на скаты автомобиля, они уставились на Владимира, который для удобства скрестил руки на груди и мирно почивал. Всё верно, водила не шутил — перед ними, с красным, опухшим лицом лежал покойник.
— Смотри и правда мёртвый… — девушка повела чутким носом, — И уже воняет…
Услышав чужие голоса, "покойник» с трудом приоткрыл отёкшие веки и медленно скосил глаза, то в одну, то в другую сторону. Затем, с не меньшим трудом разлепил запёкшиеся губы, осознавая, что перед ним вероятные попутчики.
— Кончай базар… — прохрипел он, — Залазьте бойчее — давно вас жду… Всё веселее будет... — и «покойник" начал приподниматься.
Антонина с Юрием ещё никогда не видели так быстро бегающих людей. Затем шутник получил от жены резкий тычок локтем.
— Ты что творишь, охламон?! Так ведь ведь людей до инфаркта доведёшь! Да и слухи пойдут — оно тебе надо?
После долгих уговоров, молодая чета всё — же вернулась к машине, но доехать, наотрез отказалась.
— С ним… — девушка кивнула на красномордого Владимира, — Ни в жисть! Лучше, я пешком дойду — да и пахнет у вас там…
Когда отмахали добрый километр, Юрий резко тормознул и корчась, дал едва сдерживавшему смеху волю. Тоня, беззвучно содрогаясь, то и дело утирала слёзы. Оживший — же «мертвяк», кубарем скатившись на землю, не вставая громко икал.
...Эта шутка, сильно похожая на небылицу, ещё долго ходила по кабинетам ЛОВД и всегда сопровождалась взрывом смеха.
Ну а к Володе, накрепко прикипела кликуха «Покойничек», которую он носил до самой смерти…
ЗУБЫ
По видимому у каждого человека есть слабые места. Я имею в виду организм и его здоровье. По крайней мере идеально здоровых, я не встречал. Какая нибудь бяка или червоточинка присутствует.
Для меня, с раннего детства, зубы были бичом. Причём таким, что хотелось выть от боли — выл и плакал горючими слезами. Уговоры родителей — поменьше есть сладкого, я категорически игнорировал, мол, много вы понимаете, да и как можно отказаться от всепоглощающей сладости. Вообщем… плакал, но ел…
Однажды мои страдания увидела бабушка — Царство ей Небесное…
— Давай… — говорит, — Внучек я тебя вылечу. Боженьке с усердием помолюсь, да и ты мне поможешь — вдвоём сподручнее. Бог ведь, к детской молитовке особо отзывчив, если конечно она льётся из самой души. Попробуем?…
Я в начале отпирался - пионер ведь… Но боли доставали, хоть на стену лезь. После очередного бабушкиного предложения, я согласился, мол моя пионерская честь не пострадает, да и бабушка никому не расскажет, ведь не желает она мне зла.
Хотите верьте, хотите нет, но партийный билет члена КПСС, я храню до сих пор и не стесняюсь этого.
Кстати, если кому — то интересно, то «Моральный Кодекс Строителя Коммунизма», подчистую списан из Библии. Те — же заповеди, постулаты, устои, только малость разбодяжили водой, переиначивая их к нашему времени.
Вообщем дал я бабульке добро.
Поставив меня возле себя, она часто крестила меня, беспрестанно негромко шепча молитвы, при этом поминая какого — то Иисуса Христа. Захлёбываясь слезами, я вторил ей, искренне прося у Бога, под этим именем, избавления от невыносимых страданий.
— Ну вот и всё-о-о-о… Если Бог позволит, то пройдут твои болячки… Беги… — и она слегка подтолкнула меня.
Вначале боль с новой силой набросилась на мое пионерское, неискушённое тело и я уже хотел вновь бежать к бабушке, мол твой Бог не помогает и мне ещё хуже.
Но что такое?… Удивительно, но боль неожиданно быстро улетучилась и похоже, не собиралась возвращаться — я даже проверил это вареньем…
После бабкиного лечения, я начисто забыл, что такое зубы, а зря…
В очередной раз они достали меня во время службы в Армии и как всегда неожиданно — во время моего дежурства.
Господи, что я только не делал... По совету офицеров прикладывал на больное место соль. Треклятые таблетки пил чуть не горстями — ноль.
Мечтая хоть как — то отвлечься от страданий, я взял первую попавшуюся книгу — увлёкся… Что за диво, автор описывает мои родные места, да так, будто я сам по ним брожу.
Поворачиваю обложку… Ба-а-а… Автор — Леонид Яковлевич Биль — мой учитель по географии. Чудеса да и только. Но главное чудо было впереди — зубы перестали болеть — напрочь!
Не болят до сих пор. Я часто задумываюсь, что это было — с бабушкой и книгой. Нашу Веру я уважаю, хотя многого не понимаю. С книгой вообще завал. Это что, самовнушение?
Я уже пенсионер со стажем и нет — нет кольнёт где нибудь — неприятно так. Я сразу вспоминаю бабушкину молитву. Теперь я уже хорошо знаю кто такой Иисус Христос, но как говорил выше, партийный билет тоже свято храню…
Ну а книги, их я читаю при любом удобном случае, до сих пор.
Вот только зрение начало подводить...