Взмахнув руками...
– Опять уходишь? – промурлыкал Чарли, устремив на меня сонный взгляд зелёных глаз. – Это неправильно!
Я вздохнула. Мой милый Чарли в своём репертуаре: «Моя мама-кошка-на-двух-ножках должна быть дома, со мной! Иначе буду мявкать!»
– Прости, но сегодня репетиционный день, – сказала я. – Остаёшься дома за главного кота.
– А писа-ать?
– После репетиции, – я закинула на спину рюкзак. – Сегодня буду вызывать дракона.
– А драконы любят пушистых чёрных котиков?
– Драконы в них просто души не чают.
***
Шверин немного всплакнул. Наверное потому что суббота промелькнёт очень быстро (ак, впрочем, и все минувшие субботы) и наступит воскресенье, за которым неумолимо последует понедельник… Да, город мыслил куда глобальнее, чем я.
С утра шверинцы разлетались кто куда — в гости, в другой город, прибывающий в более солнечном настроении, на пикник… Разлетелась и я.
Мои предчувствия молчали, когда я садилась в трамвай. Плюхнувшись на сидение, я раскрыла рюкзак, чтобы достать черновую тетрадку, а оттуда на меня смотрит Гайдн! Пришлось возвращаться пешком и менять «Сотворение Мира» на «Messa di Gloria» Пуччини.
Приключения только начинались!
Времени оставалось мало.
«Вот бы полететь!» – подумала я. И вот я в воздухе.
– Ой. Мам! – воскликнула какая-то рыженькая девчушка. – Смотри: тётя летит!
– Тётя — ведьма, – терпелива пояснила ей мать, – сейчас у них лётный сезон. А мы поедем на трамвае.
… Я неслась навстречу ветру. И радовалась, что прибуду вовремя и утру нос завистникам. Но я всё-таки опоздала: помешал отряд Акки Кнебекайзе, нёсшийся мне на перерез на всех парусах, точно строй истребителей. Пришлось пропускать. Последнее, что уловил мой слух — писклявое соло на самодельной флейте, выводимое тощим белобрысым мальчишкой с ладонь ростом, сидевшем задом-наперёд в позе лотоса на шее единственного в стае белого гуся, гордо замыкающего клин.
«И он репетирует», – подумала я, с тоской предвидя, что мне выговорят, и пытаясь расправить свернувшиеся в трубочку уши. Да. Этот мелкий не был профессионалом…
Серые стены железобетонного ангара, за которыми вершились таинства театра, глядели на меня с угрюмым укором.
– А ты что тут делаешь?! – удивлённо воскликнула я, когда, войдя в сумеречный холл, заставленный вешалками с репетиционной одеждой, увидела Чарли, восседающего на реквизитном столе со странной штуковиной в обнимку.
– Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, – ответил чёрный котяра с самой невозмутимой мордой.
Ладно, дело хорошее.
Репетиция была в самом разгаре, когда я проскользнула в зал.
– Молодец, что успела! – шепнул Себастьян Бах и ловко посторонился, пропуская меня к сопрано.
Стала, пою, гляжу: Вивальди дирижирует.
«А здорово я замаскировался! – телепатировал он мне, хитро подмигнув левым глазом. – никто и не догадался.»
… Перерыв затянулся из-за Баха, увлёкшего Тонио обсуждением интересной и волнующей их обоих теме о новых гармонических решениях.
Бросив хмурый взгляд на маэстро, Клара Шуман, замещавшая сегодня занятую в театре пианистку, сыграла арпеджио.
– Маэстро! Урежьте марш! – промяукал Чарли, материализовавшийся на крышке рояля с примусом в объятиях.
Столб пламени, вырвавшийся из примуса, вознёсся к высокому потолку…