Мой двоюродный брат, учась в аспирантуре в Москве, женился на русской, вернее, полурусской, мать у нее была армянка, и стал жить в трехкомнатной квартире на Ленинском проспекте с женой, тещей, тестем и позже, сыночком Гариком. Приезжая в Москву, я иногда останавливалась у них. Жена и теща, очень милые женщины, угощали меня домашними пирогами и вареньем и показывали альбомы с фотографиями. Гарик был очаровательный мальчик, а тесть весьма представительный и малоразговорчивый мужчина, был полковником в отставке, он несколько лет служил в Иране в качестве военного атташе. Я его редко видела, он ездил летом на дачу или еще куда-то, но однажды, приехав к ним, я застала его дома. Он пожал мне руку и спросил, сколько сейчас градусов в Ереване. Я сказала: 40. Он довольно кивнул, и на этом разговор закончился.
После взаимных приветствий, объятий и вручения гостинцев (коньяк, суджук, бастурма) я позвонила своим, чтобы сообщить, что добралась. Телефон стоял в коридоре, в открытую дверь мне было видно столовую: женщины накрывали на стол, Гарик вертелся между ними, бывший атташе сидел на диване с газетой в руках, но не читал, а к чему-то напряженно прислушивался. Я говорила с моими на армянском. Брат, выйдя в коридор, шепнул мне: прошу тебя, говори по-русски. Позже, уведя меня в кухню и прикрыв дверь, он объяснил ситуацию. Он сказал, что тесть не выносит, когда при нем говорят на незнакомом ему языке, а ему незнакомы все, кроме русского, и сильно при этом нервничает. «Это началось у него со службы в Иране. Перед тем он шесть месяцев изучал персидский, готовясь к своей миссии, но ничего не выучил, тогда как жена и дочь, посещавшие вместе с ним курсы, наоборот, все быстро усвоили. В Иране они еще попрактиковались и так овладели языком, что стали болтать между собой на фарси. Он не понимал нифига, что они говорили и вообще, что говорилось вокруг, и от этого постоянно злился и выходил из себя. Жена и дочь переводили ему нужную информацию, а ведь он как-никак был разведчик... Так и развился у него этот комплекс, – заключил брат, – но в целом он человек невредный, только немного придирчивый, следит, чтобы все правильно говорили по-русски, так что не обижайся, если он начнет тебя поправлять, никто на это не обижается».
Потом мы сели за стол, полковник налил в рюмки коньяк и произнес: с приездом! После обеда пили чай с клубничным вареньем. Гарик прочeл стишок, пролил чай, заплакал, и его уложили спать. Брат рассказывал анекдоты про армянское радио, жена и теща показывали фотографии Гарика:
– Это в садике, это на даче, это на деньрождении…
– На дне рождения! – прогремел полковник, – неужели трудно запомнить?!
Жена весело сообщила, что каждый раз делает эту ошибку.
– На дне – от слова «дно», – сострил брат, и все прыснули от смеха. Полковник строго поджал губы. Я старалась меньше говорить, чтобы не ошибиться.
– В армянское радио звонит грузин… – начал брат.
– ЗвонИт, а не звОнит! – вскипел полковник, – научитесь правильно говорить по-русски!
Брат, подмигнув мне, досказал анекдот, и все, кроме полковника, засмеялись. Потом и он размяк от выпитого коньяка и спел куплет из старой песни «Каким ты был, таким остался». В общем, было весело. Женщины наперебой рассказывали о своем Гарике, временами обсуждая соседских детей и их родителей и снова переходя к Гарику. Переходы были столь молниеносными, что бывший атташе, изрядно осоловевший, но продолжавший следить за чистотой русской речи, не успевал вовремя переключиться и удрученно спрашивал: это о Гарике вы говорите – она?!
Сейчас у Гарика свои дети. Брат с женой развелись почему-то. Я брата давно не видела. Бывшего атташе и его жены уже нет... А у меня в голове нет-нет да и всплывает: это о Гарике вы говорите – она?