Глава четвёртая. Родные пенаты
Так получилось, что в тот момент, когда Ирина с сыном Алёшкой ещё ехала в трамвае, пересекая изобилующую стрелками площадь Капошвара, от которой рельсовые лучи расходились в четырёх направлениях, когда с интересом рассматривала в окошко и Горсад, что тянулся с правой стороны, и Драмтеатр, выросший с левой, когда впереди замаячил знаменитый Екатерининский путевой дворец с ещё не сокрушённым памятником Калинину перед ним, полковник Константинов с сыном Димой вышли из машины возле училища, дождались, когда подойдут Устиновы и направились к контрольно-пропускному пункту. К нему вели крутые ступеньки, а чуть правее были въездные ворота над которыми теперь был переход из старого учебного корпуса в новый.
Константинов спросил:
– Помнишь, Володя, как мы приезжали? Тишина вокруг. Народу – никого, а уж машин, так тем более, ни одной. Сами приезжали, без родителей.
– Помню. Вход, кажется, не здесь был, не через главный корпус, – отозвался Устинов.
– Вход через Циммервальдскую улицу, – напомнил Константинов. – Объявление на двери главного входа висело. И стрелка указывала влево.
– Через какую улицу? – удивлённо переспросил Дима.
– Циммервальдскую, – повторил Константинов.
– Странное название, – ухмыльнулся Дима. – Революционер что ль какой или революционерка?
– Конференция!
– Что, конференция? – не понял Дима.
– Улица названа в честь Циммервальдской конференции времён Первой мировой войны. А лозунги там были не столь революционные, сколь предательские. Предлагалось превратить империалистическую войну против очередного нашествия немцев, в войну гражданскую, то есть против собственного правительства. Много было после революции поспешных переименований. Теперь они нелепо выглядят. Кстати, и улица Софьи Перовской тоже не очень добрую печать носит. Вот она, – указал Константинов. – Помните, кто такая эта Софья Перовская? – обратился он к ребятам.
И не дожидаясь ответа, сказал:
– Вижу, не помните, да и помнить её не стоит. Дочь действительного статского советника, генерал-губернатора Петербурга связалась с бандитами из «Народной воли», организовывала покушение на императора Александра Второго, и была повешена в апреле-месяце после цареубийства первого марта. Понятно, что после революции её превозносили. Странно, что и теперь название не меняют.
Когда поднимались по ступенькам КПП, Константинов, полуобернувшись, сказал капитану 1 ранга Устинову:
– Ну вот, сейчас будут всякие препоны. Я ведь советовал тебе заранее съездить в училище. А теперь как быть? Меня то пропустят, а тебя? Сына на территорию отправишь, а сам здесь останешься? Ну ладно, пойдём, попробуем.
– Но я ведь тоже выпускник, – с надеждой сказал Устинов.
Константинов начал подготовку к поступлению сына загодя. Приехал в училище ещё минувшей осенью. Дежурному по училищу пояснил, что выпускник, и хочет поговорить с начальником политотдела. Привык по своей специальности с политработников начинать посещение любого военного учреждения.
Дежурный по училищу, круглолицый весёлый майор, представился и сообщил:
– Товарищ полковник, заместитель начальника училища по воспитательной работе на выезде. На месте только начальник учебного отдела подполковник Николаев.
– А как к нему пройти? Кабинет на старом месте? – и Константинов жестом показал на коридор, ведущий к кабинету начальника училища.
– Нет-нет. Я вас сейчас провожу. В другом месте. Там, где раньше была комната дежурного по училищу.
В кабинете навстречу Константинову поднялся подполковник, роста чуть выше среднего, телосложения крепкого.
Константинов представился.
– Подполковник Николаев, – ответил хозяин кабинета и прибавил: – Я о вас слышал. Вы ведь не только наш выпускник. Вы – кремлёвец?! Так что мы дважды однокашники. Ну а теперь журналист?
– Точно! И кремлёвец и военный журналист, – кивнул Константинов.
– Читаем, читаем ваши очерки в «Красной Звезде» и рассказы в «Советском воине». С чем пришли? Чем могу помочь?
Константинов усмехнулся:
– Наверное, дело не ново и неоригинально. Сын в следующем году оканчивает восьмой класс. Пора его в мои родные пенаты определять…
– И это очень, очень правильно! – услышал Константинов за спиной чей-то голос.
Обернулся. На пороге стоял коренастый генерал-майор с суровым, обветренным полевыми ураганами лицом.
Константинов вскинул руку к папахе, представился.
– Генерал-майор Федотов! – ответил вошедший и протянул руку для крепкого рукопожатия. – Очень, очень правильно поступают родители, которые привозят к нам своих сыновей. Очень правильно. Одобряю.
– Иван Юрьевич! – как бы расширил представление вошедшего генерала Николаев. – Начальник нашего училища Иван Юрьевич Федотов. Ну а это, – он указал на Константинова, – Наш выпускник, военный журналист, писатель. И, кстати, выпускник Московского ВОКУ, то есть из нашенских, из общевойсковых офицеров.
– Вдвойне приятно! Ну так что, сын-то сам хочет поступать – или отцовская воля? – спросил Федотов.
– С тех пор как побывал со мной на праздновании сорокалетии училища, когда ещё и пяти лет не исполнилось, твёрдо решил!
– Ну и отлично. Вы, товарищ подполковник, расскажите о экзаменах, и, если какие-то типовые диктанты прошлых лет есть, подберите.
– Да, да, конечно, посмотрю, что у меня осталось. Родители будущих суворовцев быстро разбирают. Знают, что экзамены у нас нешуточные.
– Ну, ждём продолжателя династии суворовцев! – сказал Федотов, протягивая руку. – Извините, я вас оставлю. Дела…
– Правильно, что приехали заранее, – сказал Николаев. – Не люблю, когда привозят наши выпускники своих сыновей прямо на экзамены, и давай права качать. Мол, я же выпускник, возьмите сына. А чаще всего сын неподготовлен. И диктант с ходу на кол пишет. Да и по математике плавает. Нужно ж понимать, что конкурс очень большой. Очень. Когда вокруг всё сыпется, только у нас здесь и остаётся островок прежней советской жизни.
– Да, согласен с вами. Так вы тоже выпускник Калининского? – спросил Константинов.
– Да, но только попозже вас окончил. Ну а потом, как вы уже, наверное, поняли, Московское ВОКУ.
– Тогда, как старший, сразу предлагаю перейти на «ты», по кадетско-суворовским традициям.
– Согласен! – отозвался Николаев.
– Ну а я готов помогать, по мере сил. Могу встречи проводить с суворовцами. Рассказать есть что, – предложил Константинов.
– Будем благодарны. Ну это в большей степени по линии политотдела. Я свяжу вас с начальником, подполковником Чижовым.
Николаев усмехнулся и прибавил:
– Вот ведь, никак не могу привыкнуть, что нет больше политотделов. Теперь есть должность заместителя по воспитательной работе. И категорию снизили. Помните, при нас полковники были – теперь штатная категория подполковник.
– Помню, хорошо помню. У нас был начальник политотдела полковник Сорокин, а начальник учебного отдела – полковник Лысенко.
– Вы, то есть ты ведь при генерале Кострове училище окончил? – спросил Николаев.
– Да, при Борисе Александровиче Кострове. Фронтовик… Калинин освобождал. Мы, если помнишь, шестнадцатого декабря ежегодно участвовали в митинге на площади Ленина.
– Конечно, помню. И начальников помню хорошо. Думал ли тогда, что выпадет судьба занять должность полковника Лысенко?! Да… Годы идут. Ну так мы остановились на политработе, или как она там теперь – на воспитательной работе.
И Николаев снял телефонную трубку.
Выяснилось, что подполковник Чижов уже вернулся с выезда, и Николаев проводил к нему Константинова.
Александр Василевич Чижов, человек с открытой душой и сердцем. Роста выше среднего, подтянутый, стройный, был образцом ношения формы одежды, которую любил, и которая сидела на нём ладно. Он не оканчивал суворовского военного училища, но так сложилась судьба, что пришёл в стены Калининского СВУ лейтенантом и прослужил здесь вплоть до того момента, когда подполковник Николаев привёл к нему в кабинет Константинова. Забегая вперёд, нужно сказать, что он продолжал службу в училище.
Поговорили задушевно, обсудили, чем может Константинов помочь в организации воспитательной работы. Ну а потом он редкий месяц не бывал в училище, не выступал перед суворовцами.
Наконец, настало время ехать в училище, и Константинов привёз сына уже не в Калинин, а в Тверь.
Всё тоже светлое здание, всё те же маленькие зелёные оазисы газонов перед ним по обе стороны от главного входа, который был закрыт. Только пушки другие. Раньше стояли высокие, на больших колёсах с деревянными спицами, кажется, времён гражданской войны. Теперь – сорокапятки. Про те старые, пушки ходили легенды. Однажды выпускники прицепили пушку к остановившемуся на остановке трамваю, и он потащил её по улице, грохоча нещадно. Вагоновожатая сообразила неладное, лишь потому, что заметила – приборы показали иную нагрузку на электродвигатель. Остановилась и пришла в ужас. Так и осталось неизвестным, кто это сделал и каким образом. Ведь надо было этакую махину подтащить к остановке и очень быстро прицепить ко второму вагону.
Многое изменилось, очень многое – справа вырос новый большой четырёхэтажный корпус. Константинов учился, когда на его месте была ровная асфальтовая аллейка, а за ней – забор, решётчатый, металлический. На аллейке – бюст Суворова. Возле этого бюста небольшая площадка. С неё начальник училища и его заместители принимали прохождение торжественным маршем после строевых смотров, митингов и общеучилищных вечерних проверок.
И вот настал черёд со всеми этими достопримечательностями познакомить сына Дмитрия.
Поднялись по ступенькам к контрольно-пропускному пункту. Эта пристройка появилась одновременно с новым корпусом. Слева от неё – главный корпус с кабинетами командования, кабинетами учебными, холлом с досками золотых и серебряных медалистов. Слева – ворота, над ними – переход в новый корпус, где расположены спальные помещения рот и учебные классы. Здание не приспосабливалось, а строилось специально для суворовцев. Не то, что старое, переоборудованное из монастырского строения. Константинов хорошо помнил, как в зависимости от каких-то решений некоторые комнаты в монастырском здании, то являлись классами, то спальными помещениями на взвод или даже на одно-два отделения.
Сдали документы. Офицер, принимавший их, внимательно всё просмотрел и сказал Диме:
– Ну, будущий суворовец Константинов, добро пожаловать, – и, обращаясь к отцу, прибавил: – Можете, если хотите, пройти в родные пенаты.
– Конечно. И пропустите, если можно, капитана первого ранга Устинова. Он тоже наш выпускник. Мой выпуск – восемнадцатый! Мы вместе сыновей привезли.
Офицер посмотрел на отца и сына Устиновых и кивнул, мол, пусть пройдут.
– Ну вот мы и дома! – сказал полковник Константинов, когда они ступили на землю училища.
– Где? – переспросил Дима.
– Дома, Дима, дома. Пройдут годы, и ты поймёшь, что училище – это дом родной. Так-то вот. Понимание приходит со временем. Пока учишься, не понять. Хочется в город, хочется домой, в увольнение. Естественно, когда мы учились, рвались за ворота. И вы будете рваться. А вот сейчас как бы хотелось вернуться в те далёкие годы, в чём-то сложные, наполненные испытаниями, но такие необыкновенные…
По двору училища расхаживали те, кто уже сдал документы. Одни сбивались в стайки, о чём-то оживлённо переговариваясь, другие липли к воротам, чтобы поговорить с родителями, оставшимися за пределами училища. Пускали далеко не всех, пускали на территорию преимущественно военных, а в первую очередь, конечно, выпускников – для питомцев училища в этом запретов не было.
От ворот, что чуть левее контрольно-пропускного пункта, если смотреть с территории училище, абитуриентов периодически отгоняли дневальные по КПП. Пока суворовцы отдыхали на каникулах, службу несли солдаты срочной службы из подразделения обеспечения. С ними не договоришься.
Ну а те, кто оказался за забором, конечно, хотели взглянуть на родителей, поговорить. Абитуриенты ещё не знали, что всего-то надо обойти старый корпус, самый первый корпус, в котором и начинало свою деятельность училище, а там – раздолье. Длинный металлический решётчатый забор. Разговаривай – не хочу. Постепенно, и об этом узнали. Константинов заметил оживление, которое внесло сообщение о том заборе. Многие заспешил туда, за трёхэтажное здание.
Впрочем, скоро прозвучала команда собраться на внутреннем строевом плацу – небольшом пространстве между зданиями. Команда строиться была пока преждевременной. Ведь для того, чтобы занять место в строю, необходимо знать это место, а своего места пока ещё никто из ребят не знал. Так что перед большими ступеньками старого корпуса, которые выводили на довольно широкую площадку перед массивными входными дверьми, собралась пока толпа, именно толпа.
Подтянутый, стройный офицер вышел на эту площадку и достаточно громким, по-настоящему командирским голосом объявил:
– Товарищи, сейчас я буду зачитывать список, и всех, кто услышит свои фамилии, прошу отойти вправо. Это будет пятая рота. Я командир пятой роты…
Он начал эту свою первую важную работу с кандидатами в суворовцы, и ребята выходили из большой толпы, чтобы образовать малую, пока ещё тоже толпу. Потом уже, после разделения всех абитуриентов на две роты, будут формироваться взводы, пока ещё чрезмерно большие, ведь экзаменационные отсевы впереди.
Константинов и его приятель постояли в сторонке, послушали и, когда выяснили, что их сыновья попали в шестую роту, командиром которой назначен подполковник Верещагин, выпускник училища, решили прогуляться по училищу.
Сначала поднялись на третий этаж старого корпуса. Здесь находилась их рота, которая по мере перехода в следующий класс, меняла своё название – сначала шестая, затем четвёртая и, наконец, вторая.
Потом отправились в холл. В холе встретился начальник учебного отдела Владимир Васильевич Николаев, уже полковник. Он поздоровался за руку с Константиновым и небрежно кивнул Устинову. А потом сказал:
– Николай, зайди ко мне!
За минувший год Константинов и Николаев сдружились, и даже перешли на «ты», по старой традиции, пришедшей из кадетских корпусов русской императорской армии, где был добрый и славный девиз: «Кадет кадету друг и брат».
Константинов пошёл вслед за Николаевым в сторону его кабинета. Устинов сделал несколько шагов следом. И тут Николаев обернулся и довольно резким тоном, которого прежде Константинов не слышал – бросил:
– Товарищ капитан первого ранга, а вас я не приглашал!
Уже в кабинете объяснил свою реплику:
– Явился, не запылился. А где раньше был? Что, не мог найти время приехать в училище? А теперь, когда сыну поступать, сразу вспомнил, что выпускник.
– Служба, некогда, – попытался оправдать Константинов.
– Да ну… Отговорки. Всегда можно время найти – ты вот находишь. Сколько раз за год встречи проводил с суворовцами!
– Не считал…
– Вот именно!
Крыть было нечем. Да ведь Константинов не раз советовал Устинову побывать в училище, познакомиться с начальством. Конечно, для детей выпускников – всегда какие-то преимущества. Свои ведь, родные. Правильно или неправильно, но это так. К примеру, когда начальником Московского ВОКУ в семидесятые годы был генерал-лейтенант Иван Афанасьевич Магонов, все знали его мнение: если за кандидата на поступление просит кремлёвец, надо принимать, поскольку кремлёвец за плохого не попросит. Ну а экзамены? Они не всегда определяют профпригодность к командной работе. Бывает ведь и так – учится курсант ни шатко, ни валко. На троечках перебивается по точным наукам, по физике, высшей математике и прочим, а после училища быстро взлетает вверх в должностях и званиях. А отличники и даже золотые медалисты иной раз завершают службу весьма скромно.
Но в суворовское отбор необходим очень серьёзный, потому что далеко не каждый выдержит напряжение учёбы. Конечно, делались исключения, брали кого-то со слабой подготовкой, но сильными родителями – что греха таить, бывало. И кто-то ведь из таковых подтягивался, становился твёрдым хорошистом, а то и отличником. Но чаще такие вот середнячки сходили с дистанции. Их исключали за неуспеваемость вынужденно, потому что не могли они тянуться за сплошь сильными товарищами.
– Ну что, первого числа диктант. Твой сынуля-то, готов? – спросил Николаев.
– Как получил от тебя типовые диктанты прошлых лет, так начал диктовать каждый день. А в июне-июле и вовсе по три диктанта в день. А начал знаешь, как… Попросил жену первый диктант продиктовать нам вместе. Продиктовала. У меня ни одной ошибки, ну а него… Не будем уточнять. Ну а в минувшую неделю, представь, практически без ошибок писал. Собственно, этот метод не нов. Когда я поступал в шестьдесят третьем – первый трёхлетний набор был. Мой отец привёз меня на дачу и вот так же, три диктанта в день. Причём диктовал тексты из собрания сочинений Горького, то есть самые сложные. Это общепризнано. Ну я и написал изложение на четвёрку. Даже помню, какую ошибку сделал… Поколение через «а» написал. Покаление…
– Не знал, что ль? Ну заменил бы слово… Изложение тем и проще, чем диктант, – сказал Николаев.
– Да знал, в том то и дело, что знал, – с лёгкой досадой сказал Константинов. – Невнимательность. Я и потом частенько, уже в училище, за сочинения получал – пять за литературу, трояк, а то и двойку за русский. Просто увлекался темой…
– Понятно… Уже тогда литературное творчество звало…
– Но дозвалось не скоро… – засмеялся Константинов. – Ну а получается, что я попал в первый трёхлетний набор после наборов семилетних, а его сын поступает в первый трёхлетний набор после двухлетних.
– Да, набираем нынче по две роты на курс. Помещения-то училища рассчитаны на размещение шести рот. По сравнению с прошлым годом ещё одно изменение, – сообщил Николаев. – Конкурс очень большой, приехало многовато народу. Так что калининцы и москвичи, если у москвичей такое желание будет – всё же дорога – могут между экзаменами жить дома. Написал диктант и свободен. Приехать нужно через пару-тройку дней на математику. И так далее…
– Хорошее решение, – сказал Константинов. – Правда, не сразу поймут, что такое казарма, но, с другой стороны, состав то подразделений пока временный. Многие отсеются.
– Не просто многие, а очень многие, – подтвердил Николаев.
– Ну что ж, а пока поеду в гостиницу. До диктанта буду здесь, – решил Константинов.
До гостиницы «Центральной» – рукой подать. Ехать даже, наверное, дольше, чем пешком идти, но не оставлять же машину возле училища. Константинова обычно пропускали на территорию. Но не во время экзаменов. А на улице в Твери в начале девяностых машины разували, бензин сливали – и это в самом лучшем случае. А то и вовсе угоняли. Причём неважно – дорогие или простенькие. Демократия жуликам и мошенникам столько радостей принесла! Не счесть. Когда этакое было при советах?!
Пока экзамены, Николаев посоветовал поставить машину во дворе Облвоенкомата.
– Между прочим, зам военкома твой однокашник по МосВОКУ, – сообщил он. – Полковник Арбатов.
– Помню, помню! Из нашего взвода. Позвоню.
– Ну а как экзамены пройдут, милости просим на территорию. У нас все офицеры здесь машины держат. Домой на городском транспорте ездят. Вот так…
В канун начала экзаменов Константинов снова побывал в училище. Абитуриенты, конечно, готовились, но больше занимались хозяйственными работами. Да и как готовиться – перед смертью не надышишься! За день не нагнать того, что не сделал за год, да что там за год – за годы учёбы в школе.
За первый день опытные офицеры-воспитатели сумели превратить бесформенную толпу, во что-то уже весьма и весьма напоминающее армию. В столовую уже ходили строем. Правда роты были огромные, а взводы по количеству людей превышали штатную численность рот. Конкурс мог быть и ещё больше, но в военкоматах делали предварительный отбор – тех, у кого для поступления не было никаких шансов, просто не направляли.
Вышел Константинов на внутренний плац, посмотрел на выстроившиеся роты. Как тут сына найдёшь? Дима поднял руку. Нашёлся. Он в новом спортивном костюме. Собственно, они с сыном купили одновременно, совершенно одинаковые, только размеры естественно разные.
Роты вернулись с обеда. После обеда полчаса – никого не кантуй, обязательный отдых.
– Ну что, готов? – спросил Константинов у сына. – Волнуешься?
– Не волнуюсь. Спокоен. Не зря же столько готовились. Вот Устиныч волнуется.
– Да они оба волнуются – и старший, и младший.
Между тем, Дима делился первыми впечатлениями:
– А у нас в роте столько ребят из нашего микрорайона! И знаешь, у всех папы военные, в основном полковники. Один живёт прямо через улицу от нас, другой подальше… Вместе будем в увольнение ездить. Да и на каникулах веселее.
– Ну вот и хорошо! Легче начинать учёбу и службу, когда столько земляков. А вот у меня соседей не оказалось, хотя Москва совсем маленькая была. А может просто в центре города всё не так, как в окраинных микрорайонах.
Они прогулялись по училищу. Константинов рассказывал сыну, как было в годы его учёбы. Ведь изменилось очень многое. Не только вырос новый корпус, но и тот, в котором раньше была санчасть, стал иным. И не понятно – заново построили или просто сделали надстройки. Присмотревшись, Константинов понял, что, конечно, всё построено заново, ведь там теперь и столовая и клуб на вернем этаже.
Дима стал собираться в роту:
– Сейчас построение. В клуб поведут на консультацию. А пятая рота – в актовом зале.
– Клуб! Это здесь, в старом корпусе на втором этаже?
– Нет, там теперь спортзал. Клуб в новом корпусе на третьем этаже.
– Ты уже всё знаешь?! – удивился Константинов.
– Да вчера ж была консультация. Уже водили туда. Нам близко. Прямо по этажу до лестницы. Расскажут, кто и в каких классах будет писать диктант.
Константинов попрощался с сыном и решил зайти к Николаеву. Всё-таки волновался. Прямо не спросишь, какие шансы? Впрочем, диктант покажет многое. Если хорошо или отлично – пол дела сделано. Тройка – маловато. Всё-таки конкурс. Ну а двойка – сразу на вылет.