Выбор профессии
В детстве я хотел быть шофером. Мы жили в пятидесятые годы на территории санатория, и в нашем дворе был гараж на три машины. Я общался с водителями, смотрел, как они ремонтируют машины.
Позже я решил, что буду инженером-конструктором автомобилей.
Мне вообще нравились разные устройства, и очень хотелось иметь железный конструктор, которого у меня в детстве так и не было. Из игрушек в детстве у меня была одна пищащая свинка, и все!
Мы конструировали все из подручного материала. Когда появились маски для подводного плавания, мы себе их делали из автомобильных шин. Когда появились подводные ружья, я смастерил самодельное, достаточно мощное ружье.
Летом после 4-го класса у меня появились наушники (это отдельная история), и я стал думать, как из них сделать радиоприемник, которого дома не было. Здесь мне помог конюх – из гаражей убрали машины, и появилась во дворе лошадь, которую я научился запрягать. Я не знаю предыдущую жизнь конюха, но, думаю, она была непростая. Он сам был из Ленинграда, образован, начитан. Мы много с ним разговаривали. Он сказал, что для радиоприемника мало наушников, надо делать детекторный радиоприемник. Но где прочитать об этом. Я нашел в нашей санаторской библиотеке книжку И. Г. Беляев «Как самому сделать детекторный приемник», выпущенную в 1949 году (как она туда попала?). Так начался мой путь в радиотехнику.
В школьные годы я читал много научно-популярных журналов: сначала «Юный натуралист», а потом «Юный техник», «Техника молодежи», «Знания-сила», «Наука и жизнь». Большинство из этих журналов мы выписывали домой, остальные читал в санаторской библиотеке, с которой провел все школьные годы и даже один месяц поработал в ней заведующим.
Однако все перевернула статья в сборнике «Наука и человечество» (1963). Я купил эту книгу в 9-м классе, прочитал с интересом все статьи, но ключевой для меня стала статья о кибернетике французского математика Луи Куффиньяля (я еще ничего не знал в Норберте Винере). Я вдруг понял – это мое, и я решил, что стану ученым и буду заниматься, как тогда говорили, думающими машинами.
Была поставлена первая цель – защитить диссертацию в 30 лет (не уложился – защитился только в 34 года). Так с 9-го класса все последующие годы я стремился в науку – хотел заниматься кибернетикой.
Поступление в аспирантуру
В институте с первого курса стал искать научного руководителя, и постоянно занимался научной деятельностью (об это в другом «сериале»).
В МИХМе, к сожалению, не оставляли в аспирантуре сразу после окончания института. Считалось, что специалист должен почувствовать реальную жизнь, нащупать тему диссертации и только через 2 года идти в аспирантуру. Наш декан очень огорчался, что я не женился на москвичке, тогда бы меня оставили работать в вузе – нужна была московская прописка (но я никогда не ставил цели жениться на москвичке рада прописки).
С нетерпением прождал два года, чтобы поступить в аспирантуру, но тут меня ждала «засада»: в аспирантуру принимали только по направлению от предприятия. Я пошел к начальнику КБ2 по поводу направления. Оказалось, что Тульский филиал ОКБА не мог выдать такую бумагу – надо обращаться в московское ОКБА. Я не мог напрямую туда обратиться – требовалось письмо от Тульского ОКБА. Но… мое начальство не хотело меня отпускать в очную аспирантуру, и написали письмо в Москву с просьбой направить меня в заочную аспирантуру. Такое направление от Лужкова было получено – можно было поступать.
Для поступления, кроме направления, требовалось:
- характеристика с места работы (!), подписанная начальником, партийными и профсоюзными функционерами;
- сдать экзамен по иностранному языку;
- сдать экзамен по истории КПСС;
- написать реферат по теме будущей диссертации;
- сдать экзамен по специальности.
Первым я сдавал иностранный язык. Я еще в школе хотел выучить хорошо английский, но не было сильной мотивации – преподавание английского в то время было очень убого. У меня с 5-го по 9-й класс по английскому были тройки, в 10-м четверка, а в 11-м пятерка. В вузе тоже преподавали номинально, да и у меня не было времени дополнительно заниматься (зато успел сам чуть-чуть выучить польский). После вуза занимался сам по разным учебникам, но без практики это было не очень эффективно, хотя грамматику и базовый набор слов знал.
И вот экзамен. Надо было перевести технический текст со словарем (на 100 тыс. слов). Мне попался текст по химическому машиностроению – 90 % технических терминов я ни разу в жизни не встречал. Я судорожно листал толстенный словарь в поисках перевода. За положенное время перевел меньше половины. В результате двойка! Вот и накрылась моя аспирантура! Но… мне сказали прийти через 2 дня пересдать (за два дня выучить английский!?). Через два дня я получил свою тройку.
Следующим экзаменом была Истории КПСС – та еще наука! Съезды и пленумы партии. Я готовился спустя рукава, главное по каждому съезду надо было запомнить основной тезис, а остальное уже экспромт. Я более ли менее хорошо отвечал, но запутался в дореволюционных течениях и меня обвинили в том, что я приписал большевикам оппортунистические идеи (там такая каша, что разбираться не было особого интереса). В результате получил четыре.
Наконец, самый важный экзамен по специальности – теории управления. К экзаменам готовился по студенческим конспектам. В то время теория управления была очень консервативной дисциплиной – все, что можно, уже разработали, поэтому по кафедре много лет ходили рукописные конспекты, по которым сдавали студенческие экзамены, затем вступительные, и, наконец, экзамен по кандидатскому минимуму.
Члены экзаменационной комиссии еще меня не забыли за 2 года, и декан предложил: «Качала мы все знаем, зачем формальности». Но… один доцент сказал: «Пусть сдает на общих основаниях» (можно представить мои чувства к нему после этой фразы!). Поступало нас двое, кроме меня еще один претендент по направлению какого-то вуза. Он получил двойку. А я четыре. Мне попался самый сложный вопрос из всего курса – принцип максимума Понтрягина. Очень сложная тема, построенная на неких математических абстракциях, не очевидных на первый взгляд (этот же вопрос у меня был и кандидатском минимуме по специальности).
И вот я аспирант-заочник. В аспирантуре мне сказали, что все, что я получил – это право считать себя аспирантом. Плюс дополнительный ежегодный отпуск на 30 дней.
Выбор темы
Я все годы в вузе занимался наукой: разрабатывал кулачковый механизм для извлечения квадратного корня, делал персептрон (нейросеть) и на базе него – экзаменатор.
Но на старших курсах мой шеф, Виктор Михайлович Володин, сказал, что нейросети – это интересно, но диплом на этом мне не дадут защитить – надо делать классический диплом по автоматизации химических процессов. Пришлось вбирать другое направление – я занялся задачей оптимизации плазмохимического процесса. Получились интересные результаты, успешно защитил диплом, но писать по этой теме диссертацию не хотел – там не было моей кибернетики. Самое интересное, что к моему шефу пришел аспирант из Чимкента, и, продолжив мои результаты, успешно защитил диссертацию.
Я, читая украинский журнал «Автоматика», обратил внимание на интересное направление, предложенное и развиваемое членкором АН Украины А.Г. Ивахненко «Метод группового учета аргументов» (МГУА). Ивахненко его определял как метод эвристической самоорганизации. Отсюда я и выбрала тему, связанную с МГУА. Как я работал над темой и как не мог долго защититься из-за слова «эвристика» расскажу отдельно.
Выбор ЭВМ
Поскольку моя работа была связана с разработкой алгоритмов идентификации (моделирования) сложных технологических процессов, то мне, конечно, нужна была ЭВМ.
Сначала шеф предложил мне поработать на настоящей IBM 360. Такая машина была у Лужкова в ОКБА, которая досталась ему от американцев после международной выставки «Химия-70». Но возникало ряд проблем. Работать на машине можно было только с третьей формой секретности! Хотя это самая простая форма, но у меня ее не было и не очень хотелось получать. Работать на машине можно было только через операторов, отдавая колоду перфокарт и получая назад распечатку. Это сильно замедляло отладку. И последнее, не смотря на работу в филиале, попадать на территорию ОКБА нужно было через выписывание разового пропуска. Да и вообще, работать на чужой территории не очень комфортно.
Вторым вариантом была машина «Мир-2» киевского института кибернетики, установленная в МИХМе. Машина принадлежала к семейству машин МИР (машина для инженерных расчетов) – семейство малых электронных цифровых вычислительных машин, предназначенных для решения широкого круга инженерно-конструкторских математических задач. По сути это была одна из первых персональных ЭВМ с языком программирования Алмир-65 (русифицированное развитие языка Алгол-60). У МИР-2 был векторный графический дисплей со световым пером (помогающий быстро выводить, проверять и редактировать информацию и обеспечивающий отображение на экране промежуточных и окончательных результатов решения задач), а также внешняя память на магнитных картах. Здесь применялся язык Аналитик (расширение языка Алмир), позволял непосредственно формулировать задания с аналитическими преобразованиями формул и получать аналитические выражения для производных и интегралов. Эта машина меня не впечатлила, и я остановился на третьей ЭВМ.
В МИХМе появилась машина БЭСМ-4, которая представляла собой трехадресную машину на полупроводниках с быстродействием 20 тыс. плавающих оп./с. Оперативное запоминающее устройство на ферритных сердечниках (8192 слова: одно слово – 45 двоичных разрядов), 4 накопителя на магнитной ленте по 30к слов, 4 магнитных барабана по 16к слов.
Немного об устройствах ввода/вывода.
Для ввода программы и данных использовались перфокарты. В специальной комнате были перфораторные машины, на которых с помощью клавиатуры делались пробивки в перфокартах: одна перфокарта – один оператор или строчка программы. Перфокарты собирались в колоду, перетянутые резинкой. У меня такая колода состояла из более чем 1000 перфокарт. Перфокарты лень было подписывать, иногда нумеровались, но поскольку программа постоянно корректировалась, то эта нумерация нарушалась. Но все было хорошо, мы умудрялись находить перфокарту, которую нужно заменить при отладке. У нас были специальные «читалочки» для чтения содержимого перфокарты (декодирования отверстий на перфокарте в символы). Однако наступал катастрофический момент, когда устройство ввода вдруг взбрыкивало и всю колоду перфокарт рассыпала на полу… Вот это было «горе»! Много позже появились японские перфораторы, которые на каждой перфокарте печатали в верхней строке текст.
Неожиданно пришла другая беда (пресловутый дефицит) – кончились чистые перфокарты в вузе. Все отладки программ у всех остановилась. Нашли выход: вырезали в нужном месте перфокарты скальпелем отверстие, а ненужное отверстие заклеивали старыми выбитыми перфоратором прямоугольничками.
Вывод информации вначале производился на «быстропечатающее устройство», которое выводило только цифры (16 столбцов). И вот берешь такую «кассовую ленту», и водишь пальцем по тексту программы: это у меня вышло значение Х, а здесь был цикл, поэтому следующие цифры – это значения Y1, Y2, Y3. И все это подписывалось карандашом на «кассовой ленте».
Очень быстро появились новые устройства – 128-колоночные АЦПУ (алфавитно-цифровое печатающее устройство), с помощью которых уже можно было выводить любой текст и ... даже рисовать (символами) на ленте из листов формата А3. Но бумага к печатающему устройству тоже была дефицитна, поэтому нас предупреждали о необходимости ее предельно экономить.
Вот на этой БЭСМ-4 я четыре года и делал расчеты для диссертации. К тому же, моего шефа назначили начальником вычислительного центра, что создавало определенные преференции, хотя очень-очень небольшие.
Заочное обучение
Первые два года я учился в аспирантуре заочно. ЭВМ в Москве, а я в Туле. Каждую субботу я на электричке ездил в МИХМ. Отлаживал программу, иногда общался с шефом, потом по магазинам в очередях добывал пищу, и обратно на электричке в Тулу. При этом, на работе работал над проектом, ездил в командировки. Так что на диссертацию времени было мало.
Работа на ЭВМ проходила следующим образом. Заранее записываешься на свободное время. В твоем распоряжении 1 час. Приходишь пораньше, перебиваешь перфокарты с найденными ошибками или новыми идеями, в свое время запускаешь программу, получаешь распечатку и… пошел искать следующую ошибку. А в это время кто-то другой использует твое законное время. Пока ошибку найдешь, подготовишь новые перфокарты, твое время может и закончиться. Все – свободен до следующей субботы. Мы, конечно, сразу не уходили – ждали, пока у хозяина машинного времени не выявится ошибка, из-за которой он отойдет от ЭВМ, и быстренько запускали слою исправленную программу.
В общем, подготовка кандидатской диссертации в заочном режиме продвигалась очень медленной, а еще предстояло сдать три кандидатских минимума. Хотелось все же перевестись в очную аспирантуру.
Перевод на очное обучение
Я узнал, что можно было бы перевестись в очную аспирантуру, если… получить откуда-нибудь направление. Где искать такую организацию? Ау! Кто меня хочет направить в аспирантуру?
Попытка первая. Киев
Я решил попробовать получить направление в аспирантуру из Киева. В свое время отправил Ивахненко большой обзор по методам самоорганизации (конечно, очень наивный), и получил подробный ответ с пометками на полях моего опуса «ТП» – тон профессора (как в воду глядел!).
Потом я нашел ошибку в формуле в его статье в «Автоматике», о чем ему написал. Поэтому решился поехать к нему в Институт кибернетики АН УССР. У Ивахненко регулярно проводились открытые семинары, и я поехал на семинар. После семинара подошел к нему и описал ситуацию. Мне очень помогла «ошибка» – он сказал: «А все-таки нашел ошибку!». Позвонил декану в киевский политех, где мне предложили перевестись к ним в аспирантуру. Я обрадовался такому варианту, но предстояли организационные проблемы на уровне министерства образования. Мне сказали позвонить через несколько дней.
В качестве еще одного варианта Ивахненко предложил съездить в Винницу к еще одному его ученику. В то время очень большой проблемой было устроиться в гостиницу, поэтому Ивахненко созвонился с уважаемым врачом Винницы, чтобы тот заказал для меня спальное место.
И я поехал. Сел на поезд, поздно вечером сошел в Виннице, как-то добрался до гостиницы, но… никто место для меня не заказал. Надо мной сжалились и поселили на раскладушке в коридоре (и то хорошо – не на вокзале, все же!).
Утром иду в институт к доценту Мокину (потом он стал ректором этого вуза). Он меня радушно встречает – как же человек от самого Ивахненко! Рассказывает, как он защищенный приехал в город и ему на вокзале вручили ключи от квартиры. Но для меня в настоящий момент нет ставок.
Вернулся в Тулу, звонил в киевский политех, но ни чем меня обрадовать не могли: объясняли, что перевод в аспирантуре – это сложно, здесь еще вопрос со стипендией.
Попытка вторая. Подмосковье
Мне помог друг детства по евпаторийскому винограднику Витя Лапин. Виноградник (сейчас это просто пустырь, обнесенный забором) занимал половину квартала санатория «Прибой». По его периметру было три двора, для которых виноградник был нашим общим двором (но об это отдельно).
Витя, отучившись в Ленинграде после защиты кандидатской, получил распределение в институт бумаги (ЦНИИБ), где дорос до начальника отдела. Он поговорил с директором институту по поводу меня. Сам институт располагался в ближнем Подмосковье, но имел в качестве подразделения вычислительный центр в Москве в Министерстве целлюлозно-бумажной промышленности. Вот туда меня готовы были взять после окончания аспирантуры. Написали соответствующее письмо-направление, я отнес его в МИХМ, и бюрократическая машина закрутилась. Вскоре пришло мне письмо, что с 1 мая 1974 г. я учусь в очной аспирантуре. С учетом почто двух лет заочной аспирантуры мне дали 1 год и 10 месяцев поучиться в очной.
Я, конечно, был несказанно рад, но мое начальство очень огорчилось – через два месяца сдача пятилетнего проекта. Меня просили перенести перевод в очную аспирантуру, но это нельзя уже было сделать. Я предлагал послать меня в командировку неофициально, за другого сотрудника, но…
Вот и закончились: почти четырехлетняя работа в Тульском филиале ОКБА и мое проживание в Туле.
Продолжение: http://proza.ru/2021/05/09/1630