БУРСА (ЧАСТЬ IV)
РАДИСТКА КЭТ
Второй помощник был строго наказан.
Наш капитан, который был не простым капитаном, а капитаном-наставником, был настолько разгневан произошедшим на мостике, что хотел немедля списать ревизора по приходу в Гонконг.
От неминуемого списания второго штурмана спас комиссар. Вернее сказать, комиссар вовсе не хотел спасать ревизора, а напротив — возжелал его «утопить» ко всем чертям, но судьба распорядилась по-иному…
Уважаемый читатель может поинтересоваться у автора, мол, откуда на пароходе комиссар? Да, да, любезный читатель, я не ошибся, комиссар действительно был. Сей достойный муж звался первым помощником капитана или «помощником капитана по политической части». А за глаза в экипаже его прозвали Помпой.
От неподвижного образа жизни и отсутствия какой бы то ни было работы у Помпы выросло огромное брюхо, которое он с гордостью носил впереди себя. Брюхо было настолько огромным, что оно с трудом помещалось в судовые дверные проёмы. Кроме того, Помпа страдал одышкой и с большим трудом переносил жару. С утра до вечера он слонялся по пароходу без всякого дела и внимательно прислушивался к разговорам членов экипажа. После чего докладывал мастеру о психологической обстановке на судне.
Друзей у Помпы не было, за исключением, пожалуй, четвёртого штурмана, который тоже был в прошлом комиссаром, но одним из первых попал под сокращение штатов, отчего вынужден был согласиться на унизительную для него должность младшего штурмана.
Итак, когда комиссар узнал от капитана о чрезвычайном происшествии на мостике, он принял все необходимые меры, чтобы заклеймить позором второго штурмана. Засим он собрал общесудовое собрание и выступил с пламенной речью в адрес обвиняемого. Однако ревизор оказался «крепким орешком», который был не по зубам даже самому Помпе. И как было принято говорить в те времена, экипаж взял второго помощника на поруки. И в самом деле, ведь не списывать же человека только за то, что он провёл двое суток на ногах, занимаясь погрузкой парохода? А то, что уснул, так это от усталости, а вовсе не оттого, что он был, как многие могли подумать, нетрезв. А ведь был бы он, не дай бог, нетрезв, разговор короткий — разжаловали бы в матросы. Однако наказание всё-таки последовало, ревизор получил строгий выговор от капитана за нарушение Устава службы на судах морского флота и прокол в контрольном талоне рабочего диплома.
Страсти с ревизором поутихли, и жизнь на пароходе вернулась в прежнее русло.
По настоянию старпома я был переведён на вахту третьего помощника, чему был несказанно рад. С Алексеем, а именно так звали третьего помощника, я быстро нашёл общий язык. И всё было бы замечательно, если бы нашу вахту не повадился посещать капитан. Поначалу он приходил один, пил кофе, вёл с нами задушевные беседы и вспоминал про свои курсантские годы. Мол, были и мы когда-то бурсаками!
Присутствие капитана на мостике не то чтобы раздражало нас, но вызывало некоторый дискомфорт — капитан всё-таки, да ещё и наставник, а с наставниками всегда нужно держать ухо востро! Но со временем мы прониклись друг к другу доверием и даже симпатией, и психологический барьер рухнул. После чего настал день, когда капитан поднялся на мостик уже не один, а в компании весьма милой и привлекательной особы.
Они вошли на мостик рука об руку.
На девушке было лёгкое шёлковое платье, которое плотно облегало её точёную фигурку. Она смотрела на нас своими большими карими глазами и улыбалась.
— Знакомьтесь, это моя дочь — Екатерина! — представил нам свою прекрасную спутницу мастер. И сия прелестная фемина протянула нам свою миниатюрную руку, которую вначале Алексей, а уж потом и я пожали с благоговением, как подобает истинным джентльменам.
— Екатерина в некотором роде ваша коллега, — произнёс мастер, глядя на меня в упор. — Она студентка института водного транспорта — будущий инженер. Приехала из Питера и будет проходить морскую практику на нашем судне.
Поначалу Екатерина скромно отмалчивалась, изредка вставляя короткие реплики в наши мужские разговоры. Но со временем весьма быстро освоилась и даже стала заигрывать с Алексеем.
Боже, как мне тогда хотелось, чтобы она заигрывала не с третьим штурманом, а со мной! Но она не обращала на меня абсолютно никакого внимания, словно я был для неё пустым местом. Отчего при очередном её появлении на мостике я немедля уходил на крыло и уже оттуда наблюдал, как эти два голубка воркуют друг с другом, и как Лёша, как бы невзначай, кладёт свою руку на её тонкие плечи.
Из-за частых визитов Екатерины я стал более сдержан в общении с Алексеем. Признаться, я даже втайне стал его ненавидеть.
Вероятно, Алексей чувствовал моё к нему отношение, но делал вид, что абсолютно ничего не происходит.
Меж тем капитан тоже был весьма озабочен частыми визитами своей дочери на вахту третьего помощника и стал, как бы невзначай, посылать на мостик помполита.
При появлении Помпы Алексей делал каменное лицо и сторонился капитанской дочки. Помпа старался изо всех сил произвести впечатление на дочь САМОГО и торчал на мостике до самого обеда. Эти частые визиты комиссара явно раздражали Алексея, но он ничего не мог с этим поделать.
А меж тем «Пионер Находки» медленно, но верно приближался к порту назначения — Гонконгу.
Ах, Гонконг, Гонконг! Удивительный город, о котором я так много читал в книжках о морских путешествиях! Как мне хотелось побывать в этом сказочном городе!
Но, вместе с тем, я заранее знал, что сход на берег в Гонконге мне категорически запрещён, а посему мой удел — любоваться красотами города с борта судна.
Помимо меня на судне числилось ещё два практиканта, один из них мой коллега Константин — курсант-судоводитель, который проходил практику после окончания 4-го курса, и, собственно, капитанская дочь. Что до меня и Кости, то мы смиренно приняли на себя все стояночные вахты в Гонконге в надежде на то, что наверстаем упущенное в Шанхае, где сход на берег был нам разрешён. А вот с Катей-Катериной было всё очень непросто. Ведь, с одной стороны, папа её взял с собой в морской круиз, а посему в планы семейства входили посещения и Гонконга, и Шанхая. С другой стороны, капитан был не просто капитаном, а капитаном-наставником и не мог позволить себе нарушить правила, даже ради блага собственной дочери.
Когда до прихода в Гонконг оставались всего сутки, на нашу вахту по обыкновению пришёл мастер, который принёс с собой изысканный кофе и угощал им «будущего зятя» (так я про себя называл Алексея). И в самый разгар кофе-тайма на мостик поднялся комиссар.
— Сергей Алексеевич! — обратился он к капитану. — Я сегодня разговаривал с четвёртым помощником за завтраком, и он предложил внести в судовую роль вашу дочь как члена экипажа!
— Занятно, и какую же должность будет занимать моя дочь? — поинтересовался мастер и сделал маленький глоток из кофейной кружки.
— Должность второго радиста! — радостно сообщил Помпа и с восторгом воззрился на мастера.
— Да вы что, с ума там, что ли, посходили вместе с четвёртым помощником! Ну какая Катенька, к чёрту, вторая радистка? И к тому же ведь это против правил!
— Сергей Алексеевич! Но ведь у нас в штатном расписании второй радист есть, а на борту его нет. Да и не будут китайцы разбираться — радистка она или не радистка. Им ведь главное, чтобы в судовой роли было пропечатано! — не унимался Помпа.
— Да вы соображаете, на что вы меня толкаете? И ведь кто мне предлагает нарушить закон? Мой помощник по соблюдению этих самых законов! Нет, нет и ещё раз нет! Пусть Катенька побудет на борту, а уж в Шанхае я ей устрою настоящее турне! И даже меня не уговаривайте!
— Мы все ценим вашу принципиальность, но ведь у девочки есть шанс побывать в Гонконге! Ну вы же всё-таки отец! Ну ладно я, ладно четвёртый, а вот Алексей Николаевич, он ведь тоже за то, чтобы Катенька побывала в Гонконге! — и Помпа заговорщицки посмотрел на третьего помощника.
Капитан повернулся к Алексею и спросил у него в упор:
— А что скажет третий штурман? Моя дочь весьма лестно отзывается о вас, и мне было бы интересно узнать ваше мнение по этому поводу?
Лёша сперва покраснел, потом побледнел. Вероятно, в этот момент он пытался подобрать нужные слова, чтобы ответить капитану, но явно не находил их.
— Ну же, смелее, любезный Алексей Николаевич! — поторопил его мастер.
— Я считаю, что первый помощник прав: Екатерина должна побывать в Гонконге! — выдавил из себя Алексей, глядя прямо в глаза капитану.
— Та-ак! Да вы что, сговорились? Уж от вас, любезный Алексей Николаевич, я не ожидал такого ответа. Значит, по-вашему выходит, что пусть студенты безвылазно сидят на борту, а моя дочь будет разгуливать по Гонконгу?
От праведного гнева капитана Алексея спасла сама виновница возникшего спора, которая появилась на мостике, словно ангел в момент Страшного суда.
При виде дочери капитан сменил гнев на милость и произнёс:
— Катюша, доченька, рассуди нас! Тут вот экипаж в лице моих помощников предлагает вписать тебя в судовую роль в качестве второй радистки, с тем чтобы китайцы выпустили тебя на берег. Что скажешь?
— Вы капитан, вам и решать, папа! Но я ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ хочу посмотреть Гонконг! — и она демонстративно поцеловала отца в щёку.
Очевидно, отцовское сердце, скреплённое узами правил и уставов, не выдержало, и он в порыве нежности воскликнул:
— Первый помощник, вписывайте её в судовую роль — радистка так радистка! Помните, как в «Семнадцати мгновениях весны»? Радистка Кэт!