- Празднование дня рождения должно быть незабываемым! - с уверенностью, не оставляющей никаких сомнений, заявлял Игорь в ответ на многочисленные назойливые вопросы друзей и приятелей: «Где и как будем отмечать?». Вопросы касались грядущей круглой даты Игорька, рыжебородого толстяка добродушного вида, - его пятидесятилетия.
После уверенного утверждения, произнесенного Игорьком, вспоминалось прошлогоднее празднование его сорок девятого дня рождения, проходившее по замыслу именинника в арендованном им помещении бассейна. Мероприятие не могло забыться по причине не столько экзотического антуража, сколько из-за некоторых неприятностей, сопровождавших отмечание. Гости и именинник сидели, а точнее плавали в чаше бассейна перед богато сервированным столом, представлявшим собой плавучий плот, сколоченный из досок специально для такого случая. В один прекрасный момент плот вдруг накренился из-за неудачной односторонней сервировки увесистыми угощениями, после чего многочисленные блюда с закусками и едой, бутылками с дорогим алкоголем и бутербродами съехали в воду и пошли на дно. Гости, оставшись голодными и трезвыми, но сохранившие уважение к имениннику, выразившееся в самообладании и неутраченном чувстве юмора, натянуто отшучивались:
- Посуда тонет к счастью…
- Жаль, вода хлорированная - никак не испить растворенного коньячка…
- А селедка-то, селедка-то поплыла, родимая, сбросив шубу…
Игорьку было не до шуток – администрация бассейна чувствительно оштрафовала арендатора за хулиганство, упомянув в составленном протоколе серьезное административное правонарушение - «загрязнение экологически чистого водоема, заполненного привозной дорогостоящей морской водой». Правда, цель, поставленная Игорьком, несмотря ни на что, была достигнута с лихвой: сорок девятый день рождения запомнился и не забывался.
Будущий юбиляр относил себя к творческим личностям, к одаренной элите, чем несказанно гордился. В рабочее время он занимался рекламой, рисуя и конструируя растяжки над улицами, рекламные щиты вдоль дорог, вывески на фасадах домов, в том числе и на исторических, наклейки на холодильниках и даже нагрудные значки на лацканах мужских пиджаков. Свободные от работы вечера он проводил с большим толком, посещая самодеятельный коллектив – оркестр русских народных инструментов, где играл на домре-альте, сидя во втором почетном оркестровом ряду, отсчитываемом от дирижерского пульта, и даже на первом стуле со стороны зала. Место это, определенное дирижером, считалось почетным, соответствующим высокому уровню исполнительского мастерства нашего героя.
По причине своей увлеченности Игорек не уделял должного внимания семье, за что жена его некоторое время злилась, поругивала, грозилась прогнать, периодически упаковывая одежду в чемоданы и выставляя их в прихожую, но со временем супруга угомонилась, вняв завистливым рассказам близких подруг, сравнивавших примерного и непорочного, по их мнению, Игорька со своими мужьями, грешащими пристрастием к алкоголю, пропадающими до поздних вечеров в гаражах, якобы за ремонтом автомобилей, а то и погуливающими без зазрения совести налево и даже направо.
Ближе к юбилейному дню рождения примерный во всех отношениях Игорек объявил друзьям о принятом им решении:
- Отмечать юбилей будем в храме искусств – в городском театре!
- Арендуешь буфет? – спросил его коллега-музыкант, игравший в оркестре на бас балалайке.
- Окстись! Мы не кочегары и не плотники, а служители высокого искусства! Я закупил бельэтаж в зрительном зале. Смотреть будем легкую вещь – чеховскую «Свадьбу» и выпивать вместе с молодоженами, что вполне приемлемо и допустимо на этом спектакле, - ответил Игорь коллеге, - к тому же на сцене будет театральный оркестр, как всегда куцый, из трех инвалидов… Оркестр нужно поддержать, подыграть музыкантам!
- Оригинально! – ответил бас балалаечник, потирая в предвкушении руки.
- И как всегда – свежо! – поддержала Игорька певичка Валентина, исполнительница народного фольклора.
Приглашая гостей в театр, Игорек предупредил, что спектакль одноактный, протяженностью всего 50 минут, и что совпадение цифр, навеявшее некоторую сакральность события, и натолкнуло его на мысль отпраздновать грядущее пятидесятилетие в ходе просмотра именно этой пьесы, длящейся столько-же минут.
Ну, а чтобы празднование не показалось гостям укороченным, Игорек решил начать застолье в театральном буфете за час до начала представления, о чем втайне от администратора театра договорился с буфетчиком.
- Начнем в буфете с разогрева или обкатки… Впрочем, называйте это как хотите, хоть артподготовкой, а потом со звонками, зовущими в зал, плавно переместимся на бельэтаж, где совместим приятное с полезным, - говорил Игорек гостям, раскланиваясь и пожимая им руки.
Гости благодарили, но, призадумавшись, не очень-то понимали, какое из двух событий – спектакль или возлияние, является полезным, а какое приятным, но вопросов не задавали, предвкушая нечто вкусное, крепкое и, возможно, увлекательное.
Собрались вовремя, все двадцать персонально приглашенных гостей: трое сослуживцев-рекламщиков, полторы дюжины оркестрантов-народников, включая дирижера и звукооператора, ну и, конечно, сам Игорек и его супруга. В вестибюле обнялись, расцеловались, разделись, причесались, припудрились и спустились в цокольный этаж по беломраморной полукруглой лестнице, похожей на веер, туда, где размещались зрительские туалеты и большой театральный буфет с уже составленными столиками в один общий, накрытый по заказу Игорька театральными буфетчиками, которые решили соригинальничать. Спиртное называлось «Большой театр», на салатах и закуске закрепили таблички: «Селедка по-режиссерски», «Салат Оркестровая яма», «Сыр Партер», «Десерт Бутафорский», а на дверях вывесили не очень понятную вывеску «Спецобслуживание антрепренеров»…
Командовал застольем сам юбиляр, поглядывая на часы – не позволяя затягивать тосты, но давая всем высказаться до звонка на спектакль и, главное, подарить подарки, принесенные с собой. Музыканты одарили Игорька концертной флейтой, упакованной в роскошный деревянный футляр, ослепившей гостей своим феерическим девственным блеском. Смысл подарка объяснил дирижер, пожелав Игорьку начать осваивать другие инструменты, и, в частности, флейту, продвигаясь по творческой лестнице к должности его заместителя.
- При твоих талантах пора, дорогой, становиться за пульт, - завершил свою речь дирижер и трижды крепко поцеловал юбиляра в губы.
Игорек растрогался, пустил было слезу, затем высморкался, успокоился, распаковал подаренную ему флейту и сыграл на инструменте «Боже царя храни», за что был награжден аплодисментами опьяневших гостей и громкими выкриками «Браво!». Кто-то из оркестрантов, решив пошутить, выкрикнул: «Горько!», после чего встала жена Игорька, притянула мужа к себе и супруги слились в долгом поцелуе, прекратив целоваться лишь на 21 секунде…
Коллеги-рекламщики вручили Игорьку книгу, изготовленную своими руками, богато иллюстрированную цветными рекламными картинками, придуманными юбиляром за годы долгой службы в рекламном бюро. Гости предложили обмыть издание, выпили за подарок, пожелали имениннику как можно быстрее переиздать книгу большим тиражом и поклялись выкупить у него по нескольку экземпляров с его автографами.
Прозвенел первый звонок. Буфетчики засуетились, быстро уложили в пакеты остатки алкоголя и закуски, туда же сложили одноразовую картонную посуду, открыли двери кафе и выпустили гостей вместе с пакетами и подарками наружу.
Игорек провел подвыпивших друзей в бельэтаж, где все разместились в двух уютных ложах левой стороны с мягкой бархатной обивкой удобных венских стульев и с такой же мягкой обивкой барьеров. Двери лож предусмотрительно заперли изнутри, что позволяли сделать дверные ручки, оборудованные запорами, напоминавшими замки в современных туалетных кабинах.
В этом месте повествования уместно напомнить содержание чеховской «Свадьбы», которую предстояло посмотреть нашим друзьям, совмещая просмотр с празднованием юбилея. И так, вот оно, кратное содержание:
«На сцене накрыт стол в ожидании свадебного ужина. Хлопочут лакеи, играет оркестр. Через зал проходят гости: акушерка Анна Мартыновна Змеюкина и ее ухажер телеграфист Иван Михайлович Ять. Появляется мать новобрачной Настасья Тимофеевна Жигалова и с ней жених Эпаминонд Максимович Апломбов. Они ведут разговор о приданом, которое, по мнению жениха, значительно урезано.
Жених недоволен и тем, что на вечере нет обещанного генерала, зато среди гостей мелькает бывший кавалер его невесты Дашеньки телеграфист Ять. Телеграфист же Ять продолжает обхаживать Змеюкину, обмахивая ее веером и умоляя спеть.
В стороне угощаются отец невесты Евдоким Захарович Жигалов и кондитер грек Дымба. Жигалов пытается выяснить у Дымбы, что есть в Греции такого, чего нет в России, но выясняется, что в Греции есть все в отличие от России, где ничего нету.
Телеграфист Ять, согретый выпивкой и закуской, просит слова. По его мнению, торжество удалось, вот только не хватает электрического освещения. Ять неосторожно намекает, что Апломбов женится не по любви, а на приданом, после чего начинается перепалка. Оскорбленный жених показывает телеграфисту на дверь. Ять соглашается уйти, но при этом требует вернуть ему пять рублей, которые Апломбов занимал у него в прошлом году. Но всех примиряет тост за здоровье молодых.
Праздник продолжается, гости произносят тосты, пьют и едят.
Появляется запоздавший гость Андрей Андреевич Нюнин с сообщением о скором прибытии заказанного генерала, прийти которого он уговорил с трудом, расхваливая ему хозяев и жениха.
Входит свадебный генерал – капитан второго ранга Федор Яковлевич Ревунов-Караулов. Гость смущен почтительным отношением к себе, не понимая, почему Нюнин зовет его «Вашим превосходительством». Отведя его в сторону, старик сконфуженно говорит, что капитан второго ранга – это всего лишь подполковник.
Выпив за здоровье молодых, Ревунов быстро хмелеет и погружается в воспоминания о былой службе, разговаривая слишком громко по причине своей глухоты. Речь его, изобилующая морскими терминами и командами, непонятна окружающим и мешает слышать тосты других гостей. Теща жениха, Настасья Тимофеевна, одергивает старика: «Генерал, а безобразите!». Ревунов вносит ясность, разъясняя, что никакой он не генерал, а всего лишь капитан второго ранга, что по военной табели о рангах соответствует подполковнику.
Настасья Тимофеевна потрясена. Она требует вернуть двадцать пять рублей, якобы заплаченные лже-генералу Ревунову через Нюнина.
Старик денег не получал, он в ужасе все понимает и уходит в расстроенных чувствах. Настасья Тимофеевна продолжает интересоваться о судьбе денег, заплаченных якобы генералу. Нюнин отстраняет Жигалову, произносит тост за здоровье молодых и праздник продолжается».
До начала спектакля оставалось несколько минут, в течение которых друзья быстро наполнили картонные стаканы водкой «Большой театр», выпили за приятное продолжение вечера и интересную версию постановки. Коллеги по оркестру, занюхивая алкоголь и крякая от удовольствия, расчехлили нехитрые музыкальные инструменты, прихваченные с собой по просьбе юбиляра с целью поддержки театральных музыкантов – губные гармошки, рожки, бубны и малые тарелки. Сам Игорек вооружился подаренной ему флейтой.
Зал постепенно погрузился в темноту, зрители перестали галдеть и кашлять, приятный баритон за сценой обратился с великодушной просьбой отключить звук сотовых телефонов, фалды тяжелого бархатного занавеса тихо поехали в разные стороны, открывая высокую ярко освещенную залу с огромной нависающей над сценой люстрой-пауком, большим столом, украшенным гирляндами, накрытым для свадебного ужина, балконом на заднике сцены с пузатым балясником ограждения и долговязым дирижером в длиннющем фраке, взмахнувшим руками, как крыльями птица, после чего зазвучала кадриль. Звуки танца оказались чудовищной по качеству магнитофонной записью, напоминавшей оркестр, составленный из старых расстроенных шарманок, записанных на заезженную пластинку. Собственно никакого оркестра и не было.
Вместо оркестра в глубине затененного пространства бутафорского балкона просматривался большой черно-белый баннер с размытой фотографией оркестрантов.
Живым на балконе оставался лишь один дирижер, отрабатывавший свое предназначение активной гимнастикой рук, похожей скорее на клоунскую репризу, нежели на академическое дирижирование.
Наши друзья, восседавшие в уютных ложах бельэтажа, подогретые принятой водкой «Большой театр», подхватили хрюкающую мелодию, заглушив ее своим громким зажигательным исполнением кадрили из оперетты Штрауса «Летучая мышь», чем сорвали бурные продолжительные аплодисменты зрителей, принявших происходившее в бельэтаже смелой режиссерской находкой.
На сцене наступило некоторое замешательство. Актеры, услышавшие музыку из зала и последовавшие за ней аплодисменты, застыли в немой сцене, не понимая, что происходит. Обстановку разрядил долговязый дирижер в длиннющем фраке. Он стал смешно кланяться на аплодисменты, активно перегибаясь через балконный балясник, рискуя вывалиться из бутафорского балкона и упасть в аккурат на сервированный стол, чем занял спонтанно возникшую паузу.
Актеры оправились от шока, начали играть, а компания Игорька тихо и незаметно наполнила картонные стаканы алкоголем и выпила за удачное начало театрального действа.
- Не исключаю, что на сцене в бутылках и бокалах тоже налито спиртное, - шепнул Игорек коллегам, - мне рассказывали, что так шутят актеры друг над другом, подменяя воду вином. Зато потом актеры играют откровенно и с большой отдачей, особенно если по сценарию надо играть пьяных персонажей.
Действие пьесы раскручивалось и динамично набирало обороты, задуманные гениальным автором: жених наседал на тещу, обвиняя ее в жульничестве с приданным, в отсутствии среди гостей свадебного генерала, в приглашении на свадьбу бывшего ухажера невесты. С другой стороны, алкоголь, принятый друзьями Игорька, поднял им настроение, вскружил опьяневшие головы, а еще подзадоривали актеры, играя легко и весело. Друзьям не терпелось действовать – хулиганить, шутить, смеяться, реагировать на монологи и диалоги, произнесенные со сцены. Музыканты снова сыграли кадриль, когда через залу из одной двери в другую проходили танцующие пары. И снова играли громко и красиво, заглушая отвратительную заезженную театральную запись. Актеры уже не тушевались и не останавливались, а продолжали танцевать кадриль под музыку, звучавшую из зрительного зала.
На некоторое время гости Игорька, отдыхая после эмоционально сыгранной кадрили, затихли, не подавая голосов, не издавая звуков музыкальных инструментов. Казалось, что музыканты угомонились. Но, когда на сцене весьма миловидная и привлекательная актриса, исполнявшая роль акушерки Змеюкиной, запела романс Николая Зубова «Жажду свиданий...», друзья не удержались. Музыканты заиграли аккомпанемент, а певичка Валентина силой своего народного голоса начала подпевать романс:
Жажду свиданий, жажду лобзаний,
Приди, мой милый, я в ожиданьи,
Дай поцелуем твоим упиться,
В страстных объятьях дай замереть!
Зрители не оставили без внимания музыкантов в бельэтаже и вновь наградили их бурными аплодисментами и выкриками «Браво!», а певичка Валентина, встав со стула и подойдя к барьеру, трогательно и грациозно раскланялась.
Далее по ходу пьесы следовал диалог двух возрастных актеров, игравших роли отставного коллежского регистратора Жигалова и грека-кондитера Дымбы. Диалог об изобилии всего и вся в Греции и скудности животного мира в России, сопровождавшийся аппетитной выпивкой на двоих на авансцене, побудил наших друзей присоединиться к выпивающим.
Картонные стаканы наполнили водкой, которую выпили тихо без тостов и без пожеланий, наблюдая за сценой, где завершился диалог, а свадебные гости шумно уселись за стол и, прежде чем приступить к трапезе, провозгласили избитое застольно-свадебное: «Горько!». Друзья Игорька, находясь под воздействием силы искусства, ощущая себя реальными участниками свадебного застолья, проходящего на сцене, присоединились к кричавшим и тоже настойчиво провозгласили требовательное: «Горько! Горько!». Не сдержался и дирижер, даривший Игорьку флейту. Встав с места и взяв бразды правления в свои уверенные дирижерские руки, он начал ими размахивать, упорядочивая выкрики, призывающие к затяжному поцелую. Актеры на сцене продолжали играть. Невеста Дашенька впилась в жениха Эпаминонда Максимовича, целуя так естественно, да так крепко, что жених не устоял на ногах и повалился под стол.
- Вот видите, - прокомментировал Игорек падение актера, - кажется, я был прав, когда говорил, что на столе будет настоящее вино…
- Это игра талантливого артиста! - возразила певичка Валентина.
- Падение было уж очень естественным, с грохотом и ударом об ножку стола, - поддержал Игорька бас балалаечник, - смотрите, жених даже приложил холодную ложку к ушибленному месту!
На сцене началась перепалка между гостями. Жених потребовал от телеграфиста, намекнувшего на брак по расчету, покинуть свадьбу, на что телеграфист потребовал от жениха вернуть ему занятые в прошлом году пять рублей…
В это время кто-то попытался открыть двери лож бельэтажа с наружной стороны, дергая за дверные ручки и негромко постукивая.
- Кто там? – спросил Игорек, подойдя к двери.
- Откройте!!!
- Здесь все занято, свободных мест нет!
- Откройте!!! - требовали снаружи.
- Приходите после спектакля, - ответил Игорек стучавшим.
Стучавшие попытались открыть ключами одну из дверей, но Игорек успел ухватить дверную ручку, не давая ее отжать. На помощь ему прибег бас балалаечник, тоже ухвативший своими сильными руками басиста дверную ручку, помогая Игорьку удерживать ее в запертом положении. Рвущиеся в бельэтаж отступили и, судя по тишине за дверью, ушли.
- Хорошо, что пьеса одноактная, без антракта, - сказал Игорек друзьям.
- А что могло бы случиться в антракте? - спросила певичка.
- Могли бы подставить лестницы со стороны зала и эвакуировать нас отсюда, - ответил Игорек, - представьте, сколько бы впечатлений от спектакля получили бы зрители, видя нас спускающимися вниз по деревянным лестницам...
- Ой, - вскрикнула певичка, представив сказанное.
Тем временем на сцене объявили о приходе генерала, и кто-то из актеров крикнул: «Эй музыканты! Марш!».
А музыканты, решив, что со сцены уже обращаются к ним, посмотрели на дирижера, тот сказал: «Верди!», что было сигналом исполнить марш из оперы «Аида», включенный в репертуар оркестра и исполняемый музыкантами почти на каждом концерте. Дирижер встал со своего места, взмахнул руками и марш был сыгран красиво и эмоционально. Зрители зааплодировали, оценив мастерство исполнителей, а музыканты, в благодарность за аплодисменты повторили известную мелодию на бис еще и еще раз.
Надо отдать должное актерам, которые смогли подыграть музыкантам, слушая их стоя и аплодируя им вместе со зрителями. Сымпровизировал и генерал Ревунов-Караулов, пожилой лысоватый артист, вышедший на сцену под звуки марша, и произнесший реплику, отсутствующую у Чехова: «Недурственно… Весьма, весьма… Благодарствую великодушно за теплую и столь помпезную встречу…».
Далее музыканты некоторое время не мешали театральному действу, которое, с появлением генерала, захватило их окончательно. Они неотрывно смотрели на сцену, восторгаясь игрой старика, а певичка Валентина даже всплакнула, промокая салфеткой полившиеся ручьем слезы, когда несчастный старик, дав понять, что он никакой не генерал, сделался вдруг жалким, смешным и ненужным, ищущим выход из залы и не находящим его. Но, несмотря на трагедию пожилого человека, спектакль завершился веселым танцем грека Дымбы, правда, исполненным не под музыку сиртаки, а под еврейскую Хаву нагилу. Очевидно, постановщик спектакля имел еврейские корни и не мог не включить эту мелодию в сценарий, сделав ее заключительным мажорным аккордом. Не промолчали и наши музыканты. Они подхватили исполнение мелодии танца и даже смогли весело пропеть несколько куплетов Хавы нагилы на языке идиш.
Зрители аплодировали и актерам на сцене, и музыкантам в ложах, а осветитель рискнул направить в бельэтаж луч прожектора, дав тем самым зрителям рассмотреть музыкантов, а музыкантам поклониться.
Игорек, памятуя неприятности прошлогоднего дня рождения, закончившегося штрафом, чувствовал фибрами души и понимал умом, что добром мероприятие в театре не завершится – недаром в ложи рвались какие-то личности, требуя открыть входные двери.
- Надо ретироваться, не выходя из своих лож, и как можно быстрее, - сказал он друзьям, предложив перелезать через перегородки, разделявшие ложи, а потом затереться в толпе зрителей, покидавших основной бельэтаж.
Друзья подперли спинками стульев дверные ручки, что затрудняло открытие дверей со стороны вестибюля, и начали перебираться через перегородки, помогая и подстраховывая друг друга. «Бег с препятствиями», как назвал Игорек путешествие по ложам, был совершен быстро и без потерь. Музыканты, пристроившись в хвост зрителям в большом бельэтаже, затерявшись в толпе, вскоре смогли незаметно спуститься в гардероб, молча одеться, не привлекая к себе внимания, и выйти из здания театра.
У парадных дверей стояла полицейская машина с включенными мигалками и наряд полиции, намеревающийся прошмыгнуть в театр сквозь встречный поток зрителей.
- Пронесло? – спросила певичка Валентина, когда друзья, передвигаясь быстрым шагом, отдалились от театра на значительное расстояние.
- Будем надеяться, - ответил Игорек.
Друзья перевели дух, недолго постояли моча, думая о прошедших приключениях, а потом тепло распрощались, еще раз поздравив и расцеловав юбиляра, поблагодарив его за незабываемый вечер, за спектакль, за редкую возможность стать участниками представления и вообще за то, что он есть – их Игорек, рыжебородый толстяк простодушного вида.
На утро следующего дня в городской газете вышла статья известного театроведа, присутствовавшего инкогнито на том самом спектакле чеховской «Свадьбы». Театровед, как это ни странно, расхвалил постановку пьесы и особенно свежую режиссерскую находку – оркестр, посаженный в ложе бельэтажа и игравший на спектакле вживую на очень милых инструментах, точно и грамотно подобранных под стилистику пьесы. Танец грека Дымбы под еврейскую Хаву нагилу театровед посчитал милой уместной шуткой, позволившей задуматься о музыке в целом и ее универсальности в частности.
А еще через пару дней стало известно, что администрация театра разыскивает коллектив музыкантов, присутствовавший на чеховской «Свадьбе». Ну а мне стало известно, что Игорек пытается узнать причину поиска музыкантов – то ли для того, чтобы пригласить оркестрантов на работу в театр, то ли наказать их за злостное хулиганство…
Как бы там ни было, но день этот запомнится многим и, кажется, на долго.