Бугров, видимо и впрямь надавил на какие-то свои рычаги. Директор вдруг вызвал Генку к себе, и как ни в чем ни бывало, стал по отечески с ним разговаривать.
Вначале добродушно пожурил его за то, что бросает совхоз в такое трудное время, пошутил насчет комсомолочек, которых якобы Геннадий Николаевич бросает. А затем перешел на серьезный лад и посоветовал не зазнаваться и не забывать родной совхоз, пожелал успешной карьеры и подписал приказ о его переводе в райком комсомола.
Особой радости, Маркелов, при этом как-то не испытал, было какое-то сожаление, утраты чего-то хорошего и настоящего… И даже ощущение чуть ли не предательства…
И вот, новая жизнь.
Генка доложился Бугрову о полученном переводе и тот обрадованный приказал ему завтра же быть на работе.
На поиск жилья и обустройство у парня было практически полдня. Приехав в райцентр, Маркелов посмотрел объявления на столбах возле автовокзала, поспрашивал у бабулек торговавших тут-же различной огородной снедью. Они охотно дали ему несколько адресов. При этом, не преминули сопроводить пространными комментариями об условиях жилья, предполагаемой цене и даже о личности будущей хозяйки.
Устроился Генка на окраине поселка, у бабушки Насти. У нее деревянный домик в две небольшие комнатки и кухня с печкой. Комната, которая была предложена Генке была небольшая, скромная, но чистая.
Окна закрывали выцветшие ситцевые занавесочки, в синенький блеклый цветочек, на подоконнике герань. На стенах две вышивки в простой рамке, портрет хозяина с траурной лентой.
Возле этой стены кровать. А напротив, возле окна, круглый небольшой столик, покрытый белоснежной скатертью ручной вязки, и на нем бабушкина гордость – большая хрустальная конфетница. Баба Настя обещала квартиранта по пустякам не беспокоить, плату запросила умеренную, столоваться договорились раздельно.
Инструктору райкома комсомола Геннадию Маркелову условия показались очень даже хорошими, и он быстренько заселился.
Полновластным хозяином дома был большой серый сибирский котище. А на улице, в сарайчике жил Борька - поросенок. Для него, в большом старом ведре собираются остатки пищи, оттого в комнате постоянно пахнет чем-то уныло-кислым.
Бабушка пытается откормить его к рождественским праздникам, чтобы наготовить пельменей и насолить сальца. Но глядя на тощего, вечно голодного, визжащего поросенка Генка сомневался в бабушкиной затее.
Зато кот был откормленный и самодовольный. Кота своего, бабушка уважительно именовала Кузьмой или Кузьмичем.
У Генки сложилось иное мнение об этой зверюге, и он в отсутствии бабки уничижительно обзывал его Куськой. Дело в том, что кот не взлюбил Генку с самого первого взгляда, первого нюха, и всячески старался насолить ему.
Генка, даже искренне удивлялся изощренной вредности кота. Погуляв на улице, он, с грязными ногами забирался на Генкину постель и с удовольствием кувыркался на подушке, царапал простынь, жевал полотенце. У Генки постоянно пропадали тапочки, более того Куська стал ходить в туалет именно на его обувь.
Складывалось впечатление, что кот планомерно и целенаправленно выживал чужого мужчину из дома. Но Генке идти было некуда, а обещанного места в общежитии не предвиделось, по крайней мере, до весны.
Сама бабушка Настя, в отличие от кота, была добрейшим человеком. Она всячески опекала Генку, и относилась к нему чуть ли с материнской любовью. Но у нее была какая-то странная избирательная память.
Все, что касалось ее собственных дел, она помнила просто замечательно и на удивление даже отлично. Зато получив от Генки деньги за проживание на очередной месяц, она тут-же об этом забывала. И начинала намекать, что дескать, сыночек, а за жилье-то платить надо, и даже пыталась жаловаться соседке.
Другая странность заключалась в том, что она вдруг вознамерилась во чтобы то ни стало оженить парня.
В этот период, в районе уже вовсю шли отчетно-выборные собрания. И помнится однажды он вернулся домой очень поздно. Ездил с Петровичем, пожилым водителем райкома комсомола, на комсомольское отчетное собрание в дальний совхоз. А это по бездорожью километров сорок.
После вялого, формального собрания, Маркелов остался с новым составом комитета комсомола. Нужно было выбрать нового секретаря. Но все уперлись, никто не хотел брать на себя такой груз.
Геннадий и к сознательности призывал, и комсомольской совести. Заждавшаяся уборщица уже демонстративно грозно шумела ведрами. Петрович трижды решительно заглядывал к ним в комнату, и уже напрямую торопил, пора мол, ехать-то далеко. Ничего не помогало. Все дружно отказывались от секретарской ноши.
В конце концов, Генке это надоело. И он, чуть ли не силой, заставил проголосовать за молодого зоотехника, Григория Петрова. Тот, было, взмолился. Но Маркелов пояснил, что именно Гриша имеет такие неоспоримые преимущества как высшее образование и партийный кандидатский стаж. А также строго указал, что невыполнение будет негативно рассматриваться при вступлении в члены КПСС, а это означает крест на служебной карьере. Парень все понял. Тщеславие одержало убедительную победу, и он согласился.
Не успел Гена перевести дух и оглядеться, как мигом был накрыт стол. Конечно, это была не сказочная скатерть самобранка, но водки с лихвой бы хватило на всю комсомольскую организацию.
Маркелов, убежденный трезвенник, пытался было возмутиться. Но, заместитель секретаря по идеологии, Наденька так призывно умоляюще смотрела на него, что он сдался и остался отмечать успешное завершение собрания.
Петрович вначале было опять надулся. Но, когда под водочку закусил хрустящим твердым огурчиком, распробовал тонко нарезанное сальцо и умело приготовленную обжаренную куриную ножку, на него снизошло благодушие.
К удивлению Генки, старик легко вписался в молодежную компанию, стал лихо рассказывать различные байки из райкомовской жизни и даже настаивать, что пора бы и песни «спивати».
Маркелов предложил было какую-то идеологически выверенную комсомольскую тематику, но оказалось, что таких песен никто до конца не знает. Тогда запели - «По долинам и по взгорьям, шла дивизия вперед, чтобы с боем взять Приморье, белой армии оплот», но затем тоже сбились, и тогда с удовольствием затянули «Ой цветет калина, в поле у ручья».
Домой возвращались уже ближе к полуночи. Несмотря на бездорожье, и немало выпитое спиртное, Петрович вел машину уверенно. Как говорят опыт не пропьёшь.
Генку немного сморило, и в сладкой дреме, он с удовольствием вспоминал жаркое многообещающее дыхание и тесные прощальные объятия Наденьки.
Но полностью погрузиться в сладкие грезы никак не получалось. Петрович вдруг стал укорять Геннадия за то, что тот отказался принять на дорожку три бутылочки водки. Затем принялся ругать молодежь за то, что даже пить не умеет. Это к тому, что вновь избранный секретарь, то ли с радости, то ли с горя откровенно назюзюкался.
Закончил Петрович, как потом оказалось, традиционной обличительной речью, что нынешняя молодежь не та, без искры и задора, ленива… И главное, потеряло всякое уважение к старшему поколению.
Подъезжая к райцентру, Генка попросил Петровича добросить его до дома. Водитель, сердито пробурчал, что развозить пацанов не нанимался, и без зазрения совести высадил инструктора райкома возле автовокзала. С секретарями райкома хитрый старик так не поступал никогда.
Расстояние от автовокзала до дома было приличное, и Генка пытался было призвать к милосердию, но тщетно. Старик дал по газам и уехал.
Дом встретил Генку жарко протопленной печкой и вкусными запахами блинов. Парень пытался было приготовить себе чай, но в тепле, да еще после выпитого на комсомольском застолье, его так разморило, что он, чуть было, не заснул сидя за столом. Тогда он, на автомате, кое-как разделся и свалился в свою кровать.
Ночью ему снился какой-то кошмарный калейдоскоп. То он падал с высокой скалы, то он ругался на комсомольском собрании, то за ним гнались злые собаки… В конце концов, на него навалился огромный, преогромный Куська и Генка стал задыхаться.
Геннадий проснулся и увидел, что вся комната залита ярким лунным светом. Осмотревшись, он обнаружил рядом с собой девушку, которая безмятежна спала, закинув на него голую ногу.
От ужаса парень похолодел. В какую же постель он, паскудник такой, залез. Допился называется, докатился, докуролесился. Он лихорадочно стал вспоминать, где же его это носило, но ничего такого вспомнить он не смог. Было собрание, там выпили, приехал домой, лег спать – вроде все…
Замирая от страха, парень тихо, шкодливо вылез из кровати и огляделся. В комнате, по непонятной причине вдруг оказалось две кровати.
В Генкиной спала девушка, другая, стояла вместо столика возле окна. На входе лежал раскрытый чемодан, и из него бесстыдно выглядывало нижнее девичье белье. Странно было, что Гена даже не споткнулся об него, когда ночью укладывался спать.
Первое желание было броситься из дома. Но все же благоразумие взяло вверх. Генка рассудил, что это может быть приехали бабушкины гости, о которых его не успели предупредить. С этим Гена и уснул в новой кровати.
Утром, его разбудили веселые голоса. Но парень вылезать из кровати не торопился. Он делал вид что спит. И пытался определить всё-ли благополучно в доме. По обрывкам доносившихся из кухни голосов Генка не услышал в свой адрес каких-либо упреков или гнева. Никакого криминала в его сторону не озвучивалось, а разговор проходил в доброжелательной, родственной форме.
Более того, он услышал, что бабушка рассказывала молоденькой гостье о своем постояльце какой он дескать хороший-расхороший.
Утро было воскресное, и можно было не торопиться и поваляться в постели. Но парню не терпелось узнать, кто же спал с ним в одной кровати.
Познакомились они за утренним чаем. У нее было сложное для деревенского уха имя – Элеонора. Но она, сказала, что лучше ее звать Эля, а близкие друзья зовут ее Ляля, Лёля или Лека.
Эля, оказалась озорной, веселой болтушкой. Она рассказала, что хозяйка квартиры ее дальняя родственница. До этого она жила в интернате и там было весело. Но бабушка вдруг решила, что она должна жить вместе с ней. Мама почему-то поддержала ее.
Эля рассказала, что учится в десятом классе, собирается стать парикмахером, хотя ее мама настаивает на торговом училище. Но, по ее мнению, быть продавщицей сельмага это не модно.
И еще у нее красивая грудь и длинные красивые ноги, и потому от парней просто отбоя нет и все они лезут целоваться. Целоваться она умеет, и парни даже говорили, что очень классно, но дальше этого, она никому не позволяет.
Генку, оказывается, она уже видела в школе на литературной конференции. Тогда, он ей не очень понравился, так как слишком умничал. И ей кажется, что он вообще слишком много о себе воображает. Наверное, потому в поселке ему и дали кличку – «Идейный».
Хотя некоторым девчонкам, он, то есть Генка, нравится.
Еще она рассказала, что вчера с подругами были в Доме культуры на дискотеке. Выпили красного вина и так оторвались, что она по ее рассказам еле доползла до дома. Свалилась и дрыхла без задних ног, и даже не слышала, когда и во сколько Генка приперся.
Оказывается, все перепутала эта подвыпившая не в меру девица, которая легла не в свою кровать, потому они и оказались вместе.
Это немного успокоило Генку. И когда, через наводящие вопросы, он понял, что Ляля абсолютно искренне полагала что спала одна, Генка совсем успокоился.
Однако, вопрос дальнейшего совместного проживания оставался для парня открытым. Он договаривался о том, что это будет отдельная комната, и платил за отдельную комнату. Но о том, что в комнате будет жить другой человек, пусть даже хорошенькая девушка, речи не было.
Поговорить с бабулей наедине удалось только к вечеру, когда Элеонора ушла к подругам. Баба Настя клятвенно заверила, что Эля здесь поживет временно, пока они не подберут ей другое жилье, так как в этом «тернате» житья нет.
И тут же без какой-либо связи с предыдущим разговором, стала сватать ее, мол девушка красивая, ладная, из хорошей семьи, чем не пара.
- Ты присмотрись к ней милок, присмотрись. Ей ужо восемнадцать годков скоро стукнет, чем те не невеста. Можа, она, счас, немного и строптива, но это от молодости... От молодости и глупости. Пройдет это все, пройдет. А девка хорошая, ладная девка…, детишек нарожает…
Все это конечно было правдой, девушка была хороша. Но Генка пока вообще не собирался жениться, тем более на Элеоноре, или как ее там – Ляле, Лёле, Леке. Он думал о Татьяне.