Глава третья. Островок просвещения.
Дима Константинов ложился спать с непонятным волнением. Только коснулся подушки, и тут же наступило утро…
Теперь свои волнения и тревоги настала пора скрывать маме, кормившей завтраком. Отец созванивался со своим однокашником по суворовскому училищу, который тоже вёз сына на экзамены.
Мама держалась спокойно. Она почему-то не тревожилась по поводу экзаменов. То ли была уверена, что Дима поступит! Обязательно поступит. То ли эта уверенность была ещё и оттого, что она – единственная в семье – где-то очень глубоко в душе, не так переживала, как отец, как сестрёнка, как сам Дима, если бы он вдруг вернулся домой и продолжил учёбу в школе, каждый раз возвращаясь в свою квартиру, в которой жил с самого младенческого возраста.
– Садись за стол, – торопила мама. – Не успеешь позавтракать.
– Успею. Устинычи только что выехали. Им до нас минут тридцать ехать.
Устинычи – Устиновы отец и сын. Со старшим, Александром, отец Димы учился в Калининском суворовском военном в шестидесятые годы. С сыном его – Владимиром – предстояло учиться Диме, в годы девяностые, если конечно… Вот это если – если поступят – сейчас было постоянно в мыслях.
– Ну всё! – сказал отец, когда с завтраком было покончено. – Как говорят: «к машине»!
– И по местам! – добавил Дима, который отлично знал многие строевые и тактические команды.
Быстро спустились по лестнице к подъезду.
Мама провожала. Сестрёнка была у бабушки и потому пропустила столь важный и ответственный момент.
Отец посмотрел на часы и сказал:
– Ну, командуй! Будущий командир!
– По местам! Заводи! – с удовольствием гаркнул Дима, тренируя уже прорезавшийся в играх командирский голос.
Выехали на параллельную окружной дороге улочку. Через минуту там появилась машина Устиновых. Поздоровались, обнялись по-братски, и Димин отец скомандовал:
– Ну что? За нами, вперёд!
Немного по окружной дороге, затем выезд на Ленинградское шоссе и оперативный простор. В девяносто третьем году пробки, конечно, в часы пик уже бывали, но в утренние часы, да ещё из города – полная свобода, или, говоря языком военным – именно оперативный простор.
Диминому отцу трасса знакома. Не раз ездил в Калинин, да и не только в Калинин, а дальше – в Старицу, старинный районный городок Калининской области.
Девяностые годы. Дороги ещё не очень широкие. До Клина две полосы в каждую сторону, после Клина – всего три полосы. Средняя сделана для обгонов. На некоторых участках разметка обозначала – то две полосы в одну, а одна в другую сторону, то наоборот.
Говорили с отцом на разные темы, но всё же разговоры возвращались к одной, самой главной.
Прибытие в училище в тот год было назначено на 30 июля. 31 июля на освоение, подготовку, а 1 августа – первый экзамен, диктант.
Медкомиссию, казалось бы, надо проводить перед экзаменами. Но это ж какое количество абитуриентов надо осмотреть! Проводили после двух первых – диктанта и контрольной по математике. Тогда число кандидатов на поступление уменьшалось в несколько раз. Так что перед экзаменами только всякие, разные хозяйственные работы, ну и, конечно, консультации преподавателей. Нужно же подробно рассказать, как и что будет в тот первый, самый главный день – главный, потому что диктант обычно рубил под корень мечты и надежды очень многих ребят. Что ж, такова жизнь. Необходим для училища жёсткий отбор, очень жёсткий. Слабеньким ученикам в училище не место. Очень редко кого из слабеньких удавалось подтянуть и вытянуть на уровень хотя бы средний. Обычно им приходилось расставаться с училищем.
Уровень подготовки в суворовских военных училищах всегда был гораздо выше, чем в обычных школах, даже не просто гораздо, а многократно выше.
В то же утро только не на машине, а на ранней электричке выехали в Тверь Ирина с сыном. Алёшка сидел насупленный, думал о чём-то своём. Ирина чувствовала, что волновался. Да и она не могла не переживать. С тех пор как решилась отдать сына в училище, с одной стороны, переживала, что придётся расстаться с ним, единственным своим дитя, да только понимала – в суровом и бурном мире, окружавшим теперь, трудно выбрать нужный вектор поведения. Куда пойти, в какой институт? Да и возможно ли? Учился Алёша не слишком здорово. А тут ведь, стоит поступить, и дальше всё, как по маслу – в высшие общевойсковые, танковые, артиллерийские командные и некоторые другие принимали суворовцев без экзаменов.
А иначе? Иначе в любом случае воинский строй, в любом случае казарма, конечно, попозже, да только совсем иная, чем та, что в суворовском. Никаких связей у Ирины не было. Сослуживцы отца, которые обещали опекать и помогать, когда он погиб, постепенно растерялись, а теперь, наверное, многие уж были в отставке. Так что ж их то винить? Родной муженёк, отец Алёшки, сразу потерял к ней интерес, подтвердив то, что она подозревала с самого начала – женился потому что отец у неё довольно лихо продвигался по службе и к моменту своей гибели был уже генерал-лейтенантом.
Саму идею отдать Алёшку в суворовское училище подсказала подруга Ирины. Её сын прошёл эту школу и уже окончил военную академию. Она предупредила о том, что поступить будет нелегко, но обещала попросить своего мужа, тоже военного позвонить начальнику училища, которого тот немного знал с того времени, когда там учился сын. Какая ни есть, но зацепка. Да вот только совсем недавно узнала Ирина, что назначен новый начальник, генерал-майор Федотов, прибывший в Тверь откуда-то с Дальнего Востока, где командовал мотострелковой дивизией. Ну как звонить незнакомому человеку? Ответ будет один: пусть сдаёт экзамены.
Огорчило и то, что как раз с этого года училище перевели на трёхлетний строк обучения, а потому набирали уже не три роты по сто человек каждая, а только две роты. Конкурс соответственно вырос. Казалось бы, так много – двести человек, но и без того высокий авторитет суворовских военных училищ вырос невероятно, в связи с тем, что в стране наступила неразбериха, и многим родителям хотелось отдать детей в приличное учебное заведение, в которое не смогут прорваться захлестнувшие всё вокруг ценности демократии, расширявшие свои пределы до наркотиков…
Суворовские военные училища оставались в лихие девяностые едва ли не единственными островками просвещения в стремительно разваливаемой по указке тёмных сил Запада системе образования в России.
Да и служба срочная в армии пугала до отчаяния после появления жутких кинофильмов типа «Делай раз» и других заказных мерзостей.
Кто там знал, что на самом деле творится в войсках?!
Ирина смотрела на сына, уставившегося в окно и думала, что он слабоват характером, а потому нужно строгое око. Вот этого строгого ока не было ни у неё, ни у её мамы, Алёшиной бабушки.
Сын неожиданно повернулся к ней и спросил:
– Ма… а что тебе тот суворовец рассказывал об училище, ну, который ухаживал за тобой?
– Скажешь тоже, ухаживал, – поспешно возразила Ирина: – Пошептались потихоньку, чтоб родителей не разбудить. Мы на верхних полках ехали, ну и всё…
– Бабушка говорила, что ты ему телефон дала. Он звонил?
«Вот ведь уши-локаторы… Услышал и запомнил, – с досадой подумала Ирина. – Что ответить сыну? Да, звонил…»
Вихрем пронеслось всё в памяти, вихрем, оставившем что-то доброе, тёплое….
Это было через несколько лет после той поездки. Как-то раздался телефонный звонок, обычный звонок и она, как обычно, спокойно взяла трубку. Ответила и услышала:
– Ирина?
– Да-а-а, – протянула, вкладывая в свой ответ естественный вопрос, мол, кто это ещё?
– Ты! – говоривший помялся поправился, – вы ни за что не узнаете, а потому сразу скажу, кто звонит. Николай Константинов! Точнее – суворовец, а ныне курсант…
Договорить он не успел:
– Коленька, неужели ты?! – воскликнула она, сама не ожидав от себя такой реакции. – Как же я рада. Как я рада. Ты где, откуда? Ты папе звонишь? Ты… постой, постой, разве ты в этом году в академию собираешься…
Зачем она произнесла эту фразу? Быть может, вспомнила, как отец, когда прощались на вокзале в Симферополе, сказал:
– Ну, молодой человек, надумаешь поступать в Дзержинку, звони. Постараюсь помочь… Я заместитель начальника одной из ведущих кафедр.
– Ириша. Я уже поступил и учусь полгода. В Москве учусь. И звоню я тебе, а не твоему папе.
– Правда? Ты звонишь мне?
– Тебя. Я же сказал!
– Тогда рада вдвойне, вдвойне рада. Вот так подарок. Вот это подарок! У меня сегодня день рождения!
Николай стал поздравлять, говорить какие-то обязательные слова, стараясь делать их как можно более не обязательными, а искренними. Да ведь и произносил он искренне.
– Мы решили отмечать завтра, – снова заговорила Ирина, – Я приглашаю тебя. Ты придёшь? Скажи, придёшь? Я очень хочу, чтобы ты пришёл.
Поразительная детская непосредственность, видимо, привела Николая в восторг. Ирина была ещё в том возрасте, когда не считала нужным скрывать своих мыслей, чувств, ощущений, когда жизнь, своими порою грубыми уроками, ещё не научила её это делать. Да и потом ведь между ними не было никаких отношений, которые могли бы заставить кокетничать и слегка интриговать. Хотелось видеть – значит так надо и сказать! А ей действительно очень хотелось увидеть того симпатичного суворовца – теперь уже курсанта.
– Конечно, приду. Говори, к которому часу, ну и адрес, – ответил он.
Оказалось, что жила Ирина совсем рядом с домом его бабушки на Покровке.
– Так мы почти соседи! – воскликнул он. – Мне от бабушки нужно всего-то пройти по бульвару немного вниз, мимо Милютинского садика, куда водили меня гулять в детстве. Его звали «Милюткой». А дальше, где ты говоришь? Рядом со зданием со скульптурами? Знаю, знаю. Буду точно к шестнадцати ноль-ноль!
Ирина уточнила, где находится её дом:
– Дом сразу за улицей, что Покровку пересекает. А я ближе живу. Почти напротив академии Куйбышева. Ты не в «куйбышевку» поступал?
– Нет, в Бронетанковую. Кстати, когда не прошёл по конкурсу, пытался в Куйбышевку – целая история. Но не получилось.
– Расскажешь, расскажешь потом. Зря не позвонил. Отец через год после нашей встречи кафедру получил. А вскоре и генералом стал. Он бы помог. И в свою академию, а если б в Куйбышевку, то вообще б учился рядом… Жаль не позвонил.
В это время в комнату вошла мама Ирины и отвлекла от разговора.
– Извини! Мама просит помочь. Жду завтра, – и переспросила с надеждой: – Жду? Не передумаешь?
– Раз сказал, значит буду! До завтра!
– С кем ты так бурно разговаривала? – спросила мама, Екатерина Петровна, когда Ирина положила трубку, и, не дожидаясь ответа, прибавила: – Папа с работы пришёл. Пойдём ужинать.
Когда Ирина вошла на кухню, отец уже сидел на своём любимом месте у окна и читал газету. Телевизор тогда не часто смотрели, да и редко ставили телеки на кухне, поскольку мало у кого было более одного такого всё ещё нового «чуда света».
Ирина села за стол.
– Что сияешь, именинница? – спросил отец.
Поздравили её родители ещё утром, перед школой, но ведь день рождения есть день рождения. И на столе соответствующая сервировка, хотя и накрыт он не в гостиной, а на кухне. Прибежал братишка Ирины, сел на своё место, тоже всем видом выражая радость, но уже по-иному, нежели старшая сестра поводу. Младшие братишки и сестрёнки во многих семьях считают себя тоже именинниками в день рождения старших братьев или сестёр, поскольку и им в такие дни перепадают какие-то подарки. Ведь многие родители считают, что нельзя же обижать младших, когда старшим что-то дарят. Надо и им хоть что-то купить.
– Вот поговорила с кем-то и сияет, – сказала мама. – Но не говорит, с кем.
– Что ты, мамочка, – возразила Ирина. – И вовсе я не скрываю ничего. Просто ответить на твой вопрос не успела. Я получила ещё один подарок. Да и вам – сюрприз! – заговорщицки улыбаясь, сказала она.
– Что ещё за сюрприз? – спросил отец, отложив газету.
– А вот завтра увидите! – радостным голосом сказала Ирина. – Ну, так и быть, не буду томить… Помните нашу поездку в Крым летом – не прошлого и даже не позапрошлого года, – она прикидывала на ходу, – а поза позапрошлого года?
А прикидывать пришлось, потому что ездили они отдыхать каждый год и практически каждый год в одно и то же место. Это было связано с тем, что именно в Крыму, во Фрунзенском, где был санаторий, полюбившийся всей семье, нашли хорошую хозяйку небольшого домика, где пристраивали Ирину, которую нельзя было брать в санаторий до определённого возраста. В то время это строжайше запрещалось. И только недавно на неё, наконец, стали официально оформлять путёвку.
Родители с любопытством уставились на дочь.
– Вспомнили? – спросила Ирина. – А теперь вспомните того симпатичного суворовца, что ехал с нами в купе.
– Так это что же, он звонил что ли? – спросил отец.
– Понятно, подошло время поступать, вот и вспомнил, – прибавила мама. – А то бы и не вспомнил.
– Ну зачем ты так? – обиделась Ирина. – Он не папе, а мне звонил. Зря вы так о нём. Он уже поступил. Он уже учится в Москве.
Родители почувствовали некоторую неловкость за то, что опростоволосились в глазах дочери напрасными подозрениями
– Помню, помню. Хороший паренёк, – сказал отец. – Сам поступил. Молодец. В какую же академию?
– И вовсе не в академию, а в высшее военное училище, – радостно заявила Ирина.
– А почему в училище? Какое ещё училище? А… Понял. В Москве только одно училище.
– Московское высшее общевойсковое командное имени Верховного Совета РСФСР! – отчеканила Ирина, сама удивившись, что смогла столь точно запомнить длинное наименование.
– Знаю такое… Тут они недавно на парадной прославились… Новый министр обороны поставил их в хвост парадного расчёта, чтобы достойно замыкали прохождение. Это ведь их профессия… Шагать-то. Остряки назвали училище пехотно-балетным…
В тот момент Ирина не уловила – с похвалой сказал о том отец или с некоторым оттенком пренебрежения….
А потом… Что было потом? Эх, и самой-то вспоминать грустно, а уж сыну и вовсе не стоило ничего рассказывать.
А потому посоветовала:
– Ты лучше учебник достань, да правила повтори. Первый экзамен – диктант. Слышала, что многие срезаются…
Алёша нехотя достал учебник, раскрыл его, но тут объявили:
– Лазурная, следующая станция Тверь.
Они вышли на неширокую платформу, что оказалась слева по ходу электрички. С её противоположной стороны пролегала магистраль на Москву. Электрички же останавливались в небольшом аппендиксе. В пёстрой и разноголосой толпе прошли к подземному переходе и очутились на площади перед новым внушительным зданием вокзала.
Ирина спросила у кого-то в толпе, как добраться до суворовского училища. Объяснили приветливо, охотно, указали на остановку трамвая.
– Вон туда идите. Двойка там останавливается… Прямо к училищу привезёт.
– Лучше б, конечно, если б пятёрка там останавливалась, – буркнул Алёша.
– А? Что? – не понял о чём речь прохожий и пояснил: – Нет, пятёрочка за Волгу ходит. А двойка в Мигалово… Аккурат мимо училища идёт.
Трамвай промчался до площади Капашвара, проскрежетал через многочисленные стрелки, добрался до улицы, всё ещё не утратившей название Советской, и повернул налево, к Горсаду, Драмтеатру, Путевому дворцу, пересёк по мосту Тьмаку и, миновав обелиск, проехал мимо училища, снизив скорость из-за многолюдности на этом отрезке пути.
У входа в училище было людно. И народ постоянно прибывал. Родители привозили детей, сдавали документы на контрольно-пропускном пункте, ну и отправляли своих чад в неведомое. Машины выстроились в несколько рядов.
Ирина робко посмотрела на это скопище автотранспорта. Они с сыном выглядели весьма скромно среди этого моря родителей.
«Ну что ж, не это главное! – успокоила она себя. – всё покажут экзамены – и тут же подумала: – А что они покажут?!»