Вокруг столько много людей, и у каждого своё сердце, и каждый не бережёт его по-своему. Это только на словах звучит - побереги сердце, не нервничай, успокойся. Но мы никогда своё сердце не слушаем и не слышим. Мы, словно отказываемся от него как от собеседника, который нам не интересен, который надоедлив или чрезмерно заботлив, как может быть заботлива только мать. Мы сосуществуем с сердцем с пониманием - это моё сердце, мой орган, часть меня. Но понять, что наше сердце, это живущий в нас, сложно найти сравнение или аналогию, но назову так - инопланетянин, у которого свои правила и законы, это нам не по силам принять. Мы собраны как конструктор лего, и, если с руками и ногами все более-менее понятно, они постоянно на виду, мы их моем, качаем, ухаживаем за ними, мужчины по-своему, женщины-по другому, то наше сердце и наши мозги - это то, что мироздание нам дало на прокат. Представьте себе такое - берёте машину в каршеринг и гоняете без устали, давя гашетку до упора, а если бы это было вообще сердце, то, как бы вы ездили?
Мой инфаркт уместился примерно в один час времени. Конечно, начался он задолго до того как я это понял, но та активная его фаза от момента понимания что это он и до момента его, его, его, как-же назвать это... Инфаркт, если он пришёл, то он остаётся навсегда, просто он может вести себя как тихий, скромный гость, а может быть как беспокойный и буйный товарищ, замечать или не замечать которого - наш внутренний ранг приличия или безразличия.
Я сидел с болью в спине, да, в спине, и хотя это боль тянулась из самого центра сердца, но само сердце вроде как находилось вне меня. Что я этим хочу сказать - я его опять перестал чувствовать, как это обычно и бывает, оно есть, оно бьется, но мы его не видим и не слышим. Был страшный укол, был тот самый штырь, который никуда не делся, и было мое состояние неподвижности, органичестки вплетающееся во все мое естество. В тот момент ещё не было врачей, ещё не было тех страшных слов как приговора о диагнозе, я просто понимал, что случилось со мной нечто чудовищное и что я нахожусь на пороге между жизнью и смертью.
Теперь, что касается боли. Ее чудовищность не заключалась в ее силе, а в ее природе, в том, что я не могу ею управлять, в том, что я не могу ее пересилить и совладать с нею, в том, что я не понимал как от неё спастись. И, кстати, желудок, рука, низ подбородки, вроде уже и не болели, а только задняя левая часть спины, словно туда вонзили воронку, центр которой упирался в сердце.
Это были милые женщины - два врача скорой. Они даже не задавали мне вопросов, кроме - лечь сможете? Одна взяла меня за плечи и медленно и бережно положила меня на подушки. Она сделала это так, что я не почувствовал усиления боли. И вот уже работает аппарат, который снимает кардиограмму. И вот, я вижу, как они переглядываются с нотками тревоги во взгляде. Мой ужас от происходящего к тому моменту уже перешёл в область философского воззрения на вещи. Я понимал, что жизнь закончилась, та жизнь, которая была до этого момента, а какая будет после я пока не знал.
Это инфаркт? Спросил я. Да - ответила одна из врачей, но ничего страшного, сейчас мы вас отвезём в больницу и все будет нормально. Эти слова очень меня поддержали. О, как они были важны для меня. Боль не усиливалась и не ослабляла, она словно повисла в воздухе моего естества. Мне дали таблетку и попросили, чтобы я ее разжевал, это был аспирин. Одна из врачей начала куда-то звонить, другая что-то писала, периодически поглядывая на меня и спрашивая о моем состоянии и о том не ослабляет ли боль. В какой-то момент времени мне поставили укол, и я поплыл, сознание начало размываться и немного ослабла боль. Это был морфин. Я спросил - у меня все плывёт, так и должно быть? Одна из врачей ответила утвердительно, и я полностью отдался этому чувству.
Люба все время стояла рядом с каким-то невероятным желанием в глазах помочь мне, но, единственное что она могла сделать - это тихо смотреть. Ее тишина, без вопросов, без переживаний - был аргументом ее характера, ее ума и интеллекта. Она всегда была умным человеком и, чувственным, чувствительным, когда не слова, а открытый и пронзительный взгляд выражали всё. Она смотрела, словно спрашивала - как ты, справишься, справимся?
Вдруг врач радостно произнесла - поедем в хорошую клинику, вам повезло, есть свободное место, там вас быстро на ноги поставят. Речь шла о кардиоцентре ФГБУ НМИЦ Кардиологии Минздрава России. Да, в тот момент мне действительно везло, говорю это безо всякой иронии. Может в этот миг я этого и не понимал, но для человека с инфарктом как у меня, оказаться именно в этой клинике - большое везение.
Врач попросила Любу пройтись по соседям и найти мужчин, которые смогли бы вынести меня к скорой. Этаж был 10-ый и дело это было весьма затруднительное при моем 185 сантиметровом росте и весе 95.
Боль - это единственное, что меня сковывало, но в руках-ногах я чувствовал прежнюю силу. После укола был легкий туман в голове, а немного отпустившая боль придавала некой уверенности, что все будет хорошо. Я даже предложил врачам чтобы я сам спустился к скорой, но это было наотрез отвергнуто и скоро я убедился в неотразимой правильности этого.
Через несколько минут в комнату вошли двое мужчин, это были соседи, кто согласился меня донести до скорой. Несли на простыне, соорудив из неё нечто похожее на носилки, так как обычные не проходили. И этот спуск стал для меня ещё одним испытанием. Инфарктный «штырь» вновь дал о себе знать. Каждое движение сопровождалось болезненным отзвуком и это отражалось на моем лице (а я ещё сам хотел спускаться). Видя это, мои спасители как можно аккуратнее старались делать все движения. (Несколько месяцев спустя, я встретил одного из них в лифте, и не узнал. Он посмотрел на меня улыбаясь и поинтересовался о моем здоровье. Когда все выяснилось, я начал его благодарить. А он - это вам спасибо! Я удивлённо - за что! Ответ был каких не часто услышишь - он был благодарен за то, что смог показать себя перед Богом. Вот такая вот история. Копите ценности не на земле, а на небесах).
Поездка на скорой в кардиологию из Одинцово с мигалкой занял примерно 20-30 минут. За это время я испытал что такое инфаркт во всей его природе. Каждый поворот, каждая кочка или выбоина, любой легкий встряск сопровождался болезненным уколом «штыря». Люба сидела у изголовья носилок, она положила свои тёплые руки мне под затылок, и при каждом толчке старалась удержать мою голову прямо. В тот момент я испытал силу, не физическую, скорее другую - сверхъестественную силу чувства сопереживания, которая забирала половину боли моей.
Любую боль можно перетерпеть, но не с любой справиться. Вы понимаете, о чем я? Инфаркт, как болезнь, это рана. Инфаркт как событие - это драма. Инфаркт как последствия - это трагедия. Инфаркт во всех его проявлениях - катастрофа. То, что болело в сердце, в тот момент в скорой, я уже почти и не слушал, к боли привыкаешь, и даже так, скоротечно, я успел эту боль принять и как-то с ней смириться. Но теперь, когда я уже полагал, что не умру, меня мучала другая боль, идущая из недр сознания - что со мной будет? И, вот, когда я через затуманенный взгляд видел лицо Любы, когда ее руки прикасались к моей голове, эта боль проходила, словно спустилась сказочная фея и спасла меня.
У меня есть выработанная временем идея, как философия, как смысл, как определение личности. Попробую объяснить. Человек может быть праведником, но согрешив однажды, перечеркивает свою праведность. Человек может всю жизнь грешить, но совершив однажды благое дело, искупляет свои грехи. Имею ли я право об этом говорить, я, исчадье греха и порока? Наверное нет, не имею такого права, но если я хочу сказать не о себе. Люба, как она жила до встречи со мной, или как она жила и живет после расставания, да, да, мы с ней расстались - вот не важно все то, важны те 30-40 минут, когда она была рядом.
Мы приехали в клинику, и здесь уже начинается другая история, которую я расскажу в следующей части.