Аккурат вначале июля в деревню Коноплянку, которая, кажется, уже давным-давно сгинула в самом, что ни на есть дальнем, заповедном медвежьем углу, неторопливо катил из города полупустой старенький Пазик. На заднем сиденье этого раритета вот уже три с половиной часа терпеливо ожидали конечной остановки два пассажира, два совершенно незнакомых ранее между собой мужика. Первый из них - это маленький, по виду очень шустрый, разбитной старик с бегающими ясными глазами, бывший экспедитор базы райпотребсоюза Кузьма Никодимов, добирался домой от дочери, где он неделю водился с внуками, пока та вместе с зятем загорали по путевке в Сочи. Его попутчиком оказался двадцатилетний, с конопатым лицом и рыжей короткой стрижкой Пашка Капустин. Он недавно только демобилизовался из армии, и дабы не торчать без дела с пожилыми родичами в однокомнатной квартире, решил скататься на пару-тройку ночей до сослуживца, чтобы вместе с ним половить в их ледяных таежных протоках настоящего хариуса, да и просто отдохнуть от, уже порядком надоевшей городской суеты.
И вот автобус, медленно ползет по неудобной разбитой дороге, в салоне невыносимо душно, и от этого всем пассажирам хочется поскорей добраться до места.
– А я, парень, представь себе, целую неделю нянькой был. – оторвав, наконец, измотанный взгляд от проплывающих за окном размашистых елей и пихт, вдруг ожил грубый голос старика. – Кузьма Никитич я. – потом снова на несколько секунд замолчал. – Моя наследница-то со своим суженым на югах балдели по путевке, и попросили меня, как самого близкого родственника, чтобы я выручил их. А мне, нынче безработному, какая разница? Раз просят, значит, выручим. Времени свободного цистерна, огородишко я, слава тебе Господи, еще в июне с тяпкой причесал, поливать грядки тоже не надо, дождик это сделает и без меня. Хах! Че, думаю, не прошвырнуться в приличное место? Город, это, все-таки цивилизация, это не наша Конопля, прости меня грешного. Мне собраться, только подпоясаться. Да еще, к тому же, у меня, как у ветерана труда, бесплатный проезд до них. Шутка дело, задарма. Зато самовар мне электрический с курорта в подарок привезли. Чай буду теперь пить из самовара. Это тебе ни хухры-мухры, а уже культура, как-никак.
Крепко утомившийся от бесконечно долгой и муторной езды по такому дорожному полотну, да еще в безумно душном салоне, горожанин лениво повернул свою рыжую голову на молчаливого до этого времени пожилого соседа, и по-доброму улыбнулся ему.
– И как? – с неохотой отозвался парень. – Понравилось им там на курорте? Меня, кстати, Пашей зовут.
Видя у молодого человека бодрое расположение духа и, что он совсем не прочь поговорить, старик тут же выпрямился, и то ли от волнения, то ли от радости, вспотел еще больше, и нервно забегал глазами по сторонам.
– Спрашиваешь, как они там? Хм. А как они там? Нормально. Как кум королю, сват министру. И потом, чем ты их щас удивишь? – с легким раздражением проворчал Никодимов. – Много они в этой жизни понимают. Они пока там, в море баландались, да грязевые ванны принимали, я на базаре им у одного узбека три килограмма винограду на свою кровную пенсию купил, думаю, с дорожки поедят, и мне спасибо скажут. Так на меня дочь-то, как накинулась, как собак спустила, зачем я свои крохи трачу на эту недоспелую бурду? Дескать, они на юге зрелого до тошноты обожрались. Видишь, какие чижики приехали с курорта? Хотел людям доброе дело сделать, витаминами побаловать, а получилось все с точностью наоборот.
– Есть же такая поговорка. Не слышали?
– Это, что еще за поговорка? – недовольно посмотрел на Пашку старик.
– Не спеши помогать тем людям, кто не просил тебя об этом. – с невозмутимым спокойствием ответил деду Капустин. – И не лезь с советами к тем, кто их у тебя не спрашивал.
Дед Кузьма, дабы хорошенько осмыслить услышанные от молодого человека заумные фразы, тут же специально отвернулся к окну, и что-то сам с собой процедил.
– Люди сами разберутся, без нашей помощи, что почем. – сказал вдогонку Павел. – Если, конечно, захотят. Солнце же всем одинаково светит у нас.
– Одинаково, да все же неодинаково. Тут дело не в этом. – искоса взглянул своим нахмуренным взором старик на парня, и вновь заворчал. – Ты вообще поменьше людям верь. Это не благодарное дело. Люди, они ведь, ой, какие непростые, все они со своими тараканами, хитринкой, все это их лисье отродье, живет по принципу - два пишем, три в уме. Оно ведь, как на самом деле получается-то? Пока нас беда лично не касается, пока нашу гладенькую шкурку не испортили, так мы все, такие добренькие, тихонькие, прямо ангелочки с крылышками, незаметно в сторонке стоим. Так ведь? Ну, так ведь? Скажи?
Пашка от неимоверной жары, и какого-то затхлого запаха в салоне, обливался потом и молчал.
– Но, если вдруг, как наших интересов, даже краешком коснулись, вот тут мы и готовы всех подряд зубами разорвать. Не может человек спокойно жить. Ему надо обязательно сделать, какую-нибудь пакость. Человек так устроен. Это не он виноват, это природа его наградила.
– Ну, я не знаю. Я почему-то встречал все больше хороших людей.
– Ты еще молодой. Поживешь с мое, поймешь.
Пазик в этот момент резко угодил правым передним колесом в глубокую яму, на что шофер громко матюгнулся и быстро сбавил газ.
– Зять у меня, уж больно харахористый попался, ты ему слово, он тебе десять в ответ. – пригладив взъерошенные волосы потной ладонью, продолжал бухтеть под ухо соседа дедушка Кузьма. – Не зять, а какая-то находка для шпиона. Ох, и любит он порассуждать. У них, помню, как-то в детском садике сына обидел, какой-то сопляк, так зять прилетел туда на цырлах, и давай на этого птенца, ну, то есть, на обидчика бузить, дескать, я тебе щас позвоночник вырву, обсосу как куриную шею и вставлю на место, и будешь ты горбатым ходить. А пацанам лет-то было всего, хрен, да маленько. Разве так можно с ребятишками-то? А?
Капустин, внимательно выслушав дедушку, тоже следом за ним, тщательно обтер свое осунувшееся, веснушчатое лицо несвежим носовым платком и уставился в окошко.
– Попусту шуметь не надо. – вновь сам с собой пробубнил Никодимов. – Было бы еще лучше, совсем не шуметь. Только не получается, как-то у нас это дело. А надо вон, как у староверов. Вот кто живет тише воды, ниже травы, так это нашенские кержаки. Я помню, когда еще в твоем возрасте был, у нас цыгане, ночью коней из колхоза увели. Щас не скажу, сколько штук, давно это было. А следы-то от копыт, как раз прошли мимо староверовской избы. Это мы уже на утро обнаружили их. Мы с мужиками стучимся, помню, к хозяевам в угол, хотели их про коней-то хорошенько расспросить.
– И как? – перебил Павел.
– А никак. Тоже мне, свидетели. Вышел к нам глава семейства, как щас помню, под два метра ростом, в длинной рубахе, с бородой, и следом за ним со двора высыпало шесть, или семь малолетних пострелят. Я-то, дурень, сроду думал, что они с бабами-то, только молятся, да постную похлебку рубают, а они вот чем в глухомани занимаются с ними. Хм.
И старик стал так громко хохотать, что весь автобус, включая даже самого шофера и дремавшего рядом с ним на первом ряду, какого-то пьяного дядю, от возмущения заходил ходуном.
– В итоге-то, что? – не обращая внимания на пассажиров, стало любопытно Капустину.
– А что в итоге? Хм. Тоже мне. Он поглядел на нас, как на идиотов, и даже ни ухом, ни рылом не повел. Загнал всю свою босоногую ватагу во двор, чего-то пошептал себе в бороду, и закрыл ворота за собой. А мы, наивные, размечтались.
– Выходит, так лошадей и не нашли?
– А где ты их, с такими говорливыми найдешь? Хм. С такими, и врагов не надо.
Проговорив без умолку с веселым попутчиком больше получаса, Пашка вновь отвернулся к окну. Нравился ему весь этот, казалось бы, совершенно обычный таежный пейзаж.
– Откуда будешь, такой рыжий? – дедушка осторожно толкнул парня в бок локтем и с прищуром на него посмотрел. – Городской?
– Да, в городе живу. Недавно только из армии вернулся. Еще даже, вкуса гражданки, как следует, не ощутил.
– Ишь ты. Солдатик? Ты подумай. Молодееец.
– Ага. Бывший, правда. – немного засмущался Капустин. – Вот, на рыбалку скататься решил.
– Хорошее дело. Все лучше, чем под забором водку пить. Надолго к нам?
– Видно будет. Не решил еще. Как пойдет. Рыба-то, хоть у вас ловиться? А то может я еду-то зря?
– А как же не ловиться. – дедушка сделал недоуменным лицо. – Ловиться. Хах! Если у нас, в тьме тараканьей, рыбешки не будет, то где же тогда она есть? Только я у тебя, друг, ни удочек с собой не вижу, ни подсак. Чем ловить-то ты ее собрался? Голыми руками? Ха-ха-ха!
– Найдем, чем. Я же, так-то к товарищу еду. У него этого добра дополна.
– Тогда молчу.
Следующие пару десятков километров мужики проехали в полной тишине.
– А ты знаешь, какое у нас в колхозе мордатое начальство? – вновь заговорил дед. – Ууу. Куда там. Прямо короли! Что председатель, что главный агроном, тузы. Щеки нажевали, как бульдоги. Ага. Пешком-то ведь они не ходят, казенный транспорт под боком у всех. Зла не хватает. Вот прямо вот ... Иной раз, так хочется врезать поленом по балде. Ээх!
– У вас и колхоз есть? – поинтересовался Павел.
– А как же. Есть. Куда он делся? Все есть. И колхоз, и овощехранилище, и теплицы, и даже пруд зарыбили карпом в прошлом году. Ну, так вот. Я про начальство-то тебе не досказал. Перебил ты меня. Я их шайку-лейку, знаешь, как называю?
– Не знаю. – наивно улыбнулся Пашка.
– Жопа-часы.
– Как? Ха-ха-ха! Это, что значит?
– А это они, так нарабатывают себе трудовой стаж, сидя на пятой точке. Они-то, супчики, в отличие от нашего брата, особо не шевелятся, посиживают себе тихонько в мягких креслицах, а часики-то вместе с рубликами тикают, тик так, тик так. Хм.
– Неравномерное разделение труда?
– Ага. Совести-то нету. Шакалье. Нет, чтобы похвалить людей, сказать обыкновенное спасибо, так этим, лишь бы перед райисполкомом отчитаться, да зад им жирный подлизать. Тьфу! Дохлый номер, чтоб они нас уважали. Я помню, работал в нашем хозяйстве, где-то в семидесятых годах председателем Василь Семеныч Мордвинов, вот был мужик, так мужик. Золото. Бывало, примчится в поле на посевную, или уборочную, выскочит из-за руля, и со всеми за руку поздоровается, как человек. Понял? Не важно, сколько их там будет, хоть сто, хоть двести, каждому работяге руку пожмет и доброе слово скажет. Потому, что мужик. А щас разве председатели? Щас, куда ни ткни, шелуха кругом одна.
– Время такое, отец.
– Вот то-то и оно. Время негодяев и жлобов. У нас же испокон веков, все на работягах держится, а не на начальстве. Все винтики, краники, болтики, крутит кто? Рабочий. А эти цуцики начальнички, только и любят, чтобы перед ними все плясали, да говорили им, какие великие они. Да и вообще у нас, если сказать, положа руку на сердце, у русских, холуйство в крови. Да-да. Правду говорю, в крови. Да и людям самим, как ни странно, нравиться выслуживаться перед теми, кто выше их по званию, по должности, по положению, да даже по размеру живота. Людям даже, где-то выгодно это. Ну, а как же? Разве им плохо, когда за них думает, чья-то голова? Им главное, успеть правильно прогнуться. А так глядишь, и че нибудь перепадет, почетную грамоту, например, выпишут, или еще лучше, премию подкинут, или должность потеплей дадут. Одним словом, если будешь перед начальством расстилаться, будет тебе, и миска с наваристыми щами, и фотокарточка с твоей довольной мордой на доске почета от солнца желтеть.
– Как у нас в армии говорили: – Чем ниже звание, тем больше форса. Так?
– А мы им сами позволяем, с нами так обращаться. А они этим и пользуются. А некоторые до того обнаглели от своей безнаказанности, что вообще нас перестали считать за людей. Плохо, видать, учили историю в школе. Забыли, до чего может барство довести.
– Бессовестные.
– Хуже. У нас у председателя дочка старая дева, работает в конторе, так у той вообще взгляд, какой бывает при обыске у понятых. Хох! Ее работа заключается в том, чтобы сплетни собирать по Коноплянке, и потом ему их доносить. Э-хе-хе. Сколько хороших специалистов сожрала у нас, зараза. Хотя сама, такая с виду добренькая, со всеми-то она поздоровается, каждому-то улыбнется, а за пазухой наточенный кинжал.
– Дааа. Весело там у вас.
– А ты думал. Хм. Веселее некуда. Можно бесконечно хохотать. Хорошо, что я теперь на пенсии, как говориться, вольный казак. А молодым, как приспосабливаться? Как этот произвол терпеть? Ты то, поди, не успел еще устроится-то после солдатской каши?
– Жду. В пару мест характеристику закинул. Сказали, сами позвонят.
Вдруг старик, как-то нервно заелозил на сиденье.
– Запомни одно правило, парень. – на полном серьезе сказал он. – Тебе-то еще, ой как долго до пенсии батрачить, мозоли набивать, это я уже, как тот сивый мерин, свою борозду пропахал. Ты, главное, шибко спину не гни, а то быстро наджабришься, и ни перед кем не стелись. Все равно, никому, ничего не докажешь. У нас, как выстроена организация труда. Знаешь?
– И как же?
– А очень просто. Если человек, не дай Бог, помрет на рабочем месте, или того хуже, сделается инвалидом, то ты даже не сомневайся, ему уже через пару-тройку дней замену найдут. Я к чему это тебе сказал-то? Береги, Павлуша, жизнь, каждую ее секундочку цени. Она ведь у тебя одна, и другой тебе на День рождения мамка с папкой не подарят. У меня вон соседи, старик со старухой, недавно к Господу Богу отошли. А все из-за чего? Ни за что не догадаешься. Окрошки с квасом, на ночь нахлебались, а под утро их мертвыми прямо в постели и нашли. Девяносто лет было обоим. Представляешь, какую фигу показала им судьба? Как в сказке получилось, жили они долго и счастливо, и умерли в один день. Квас, он же на дрожжах, он жидкость задерживает в организме, а из-за этого давление шурует вверх. Вот они, родимые, и не выдержали этого удара. Царствие им небесное. Дельные у меня были соседи, и не вредные ни капли. Э-хе-хе.
– Судьба. – вздохнул горожанин.
– Наверно она. Помереть, дело не хитрое. Так ведь? Просто у каждого свой финал. Кто-то вон от кваса умирает, у кого-то тромб отрывается, у кого-то инфаркт, инсульт, кто-то в дорожных авариях колотиться. Да много, еще чего. Страшно то, что ты на это никак не можешь повлиять.
– А как тут повлияешь? – задумчиво глядя в окно, тихо сказал Капустин. – Знать бы еще.
– Все равно береги эту жизнь. А то и вправду шестеренки сорвешь.
– Каким ее образом беречь-то? Не будешь же ты на работе, руки в брюки ходить? Уж лучше тогда вообще сидеть на родительской шее.
– Руки в брюки, конечно, не надо. Зачем? – закачал головой дедушка. – Но за здоровьем своим, ты все равно посматривай почаще. В твоих же интересах это.
– Надо полагать.
– А то будешь в старости больничные палаты обживать. Шутка, что ли? По врачам мотаться, это ведь тоже, знаешь ли, не мед. Это я тебе говорю, дедушка Кузьма.
– А кто же спорит?
– Вот-вот. Я помню, когда помоложе-то был, нас вдвоем с напарником с Сашком, заведующий базой Востриков, отправил в командировку в Среднюю Азию.
– В Азию?
– Ага. В Таджикистан.
– Зачем в такую даль-то?
– Как это зачем? Хм. Я же экспедитором работал. Договориться нас послали насчет поставок сухофруктов в наши пикули. Ну, курага там, изюм, грецкие орехи, чернослив. Раньше же окромя картошки, лука, редьки, да моркови, было во всех магазинах, шаром покати. Ну, так вот, значит. Приехали мы с Саней в один район, где-то недалеко от Афганской границы, а там у них, представляешь, целый санаторий выстроен, и горячие ключи бьют из-под земли. Мы аж обалдели. Че мы видели-то у себя?
– Удивились?
– Не то слово. Я воду-то потрогал пальцем, а там живой кипяток, и она, как забурлит, как завоняет. Так ты знаешь, насколько она горячая? Ууу. Кидай в нее мороженые пельмени, и они сварятся через пару минут.
– Представляю.
– А Шурка-то был в этот момент слегка поддатый. Он, значит, одежду-то в беседке скинул, и с разбегу в этот кипяток-то занырнул. Вот тут-то я у бассейна и забегал, думал, что у него яйца вкрутую сварятся щас. А тот плавает себе спокойненько, покряхтывает, только морда красная из кипятка торчит.
– Бесстрашный такой?
– Если бы. Идиот. Он всю жизнь пер напролом. Вот если бы он был немножко постепенней, глядишь бы, и пожил еще. Я и говорю тебе, здоровье с молодости береги. Жизнь, она же сама по себе, это как поставленная для продажи брага, меньше сахара и побольше дрожжей. Пьется-то это пойло, вроде ничего еще, терпимо, даже весело бывает иногда, только потом, когда хорошенько нахлебаешься ты мутного дерьма-то, вот тогда и прочувствуешь все прелести похмелья, и противную горечь на губах. Жить вообще нужно степенно, а не скакать галопом впереди электрички между рельс.
– Прямо так? Разве можно регулировать жизнь?
– Можно. Еще как можно. Ты просто держи в голове всегда, а как ты будешь старость доживать? В уме ли, на ногах ли? А главное, с кем? Она же, непредсказуемая, жизнь-то. Это щас ты можешь ананасы на курортах лопать и армянским коньяком их запивать, а в старости тебе, могут, и кружки с обыкновенной водой не подать. Вот надо думать о чем. Понял меня? Молодость-то, как ракета прошурует, не успеешь ей даже ручкой помахать.
Капустин на эту стариковскую проповедь лишь ухмыльнулся и покачал головой.
– И ко всему прочему, работу старайся выбрать себе по душе.
– Как я ее выберу, дядя Кузьма, когда у меня кроме военного билета, да прав категории «Б», больше нету ни шиша.
– Гиблое, тогда твое дело, сынок. Кто ходит на нелюбимую работу, тот не счастливый человек. Это не я придумал, это люди так говорят.
За разговором, мужики и не заметили, как проехали уже более половины пути. Пашка, разморенный духотой и утомительной беседой, вдруг откинул голову на спинку сиденья и сладко задремал. Дедушка все это время с грустью смотрел в окошко, и о чем-то думал.
– Утомился? – наконец старику надоело молчать. – Я погляжу, ты весь издергался, сидишь. Пристал? – и он потрогал Павла за плечо и тихонько его потряс.
– Да нет. Все хорошо. – в полудреме прохрипел горожанин и приоткрыл глаза.
– Шея малость затекла. А так сойдет, не маленький.
– Ничего, сынок, потерпи еще немного, скоро дотелепаем до места с тобой. Потерпи. Зато ночью будешь, как убитый спать.
– Это да. Верно. Было бы еще не так жарко, вообще бы ехать было хорошо.
– А как же ты хотел-то? Конечно, жарко, как не жарко. Летушко ведь на дворе.
– Летушко? – совсем оклемавшись, заулыбался Пашка. – Какое красивое слово. Летушко... Звучит.
– Красивое, говоришь?
– Ага. Ласковое, что ли.
– Да ну, тебя. Хм. Слово, как слово. Обыкновенное. У нас так в деревне все говорят. Лето, вроде, как грубовато. А вот летушко, будет самый аккурат.
– Я уж после слова дотелепаем, понял, что у вас там интересно говорят.
И горожанин тихонько, чтобы не злить пассажиров, посмеялся в кулак.
– Вы поглядите на него. Хм. – снова ехидно ухмыльнулся старик. – Интересно ему. Вот, когда, милок, окажешься у нас в Коноплянке, вот уж там ты досыта наслушаешься всяких интересных слов. А здесь так, мелочь пузатая.
– Это, каких же, таких слов? Может, поделитесь со мной? Я же к вам еду не на один день, и не на два, а вдруг пригодится? Не хочется выглядеть дураком.
– Чего же тебе, такого сказать-то? – дедушка задумался. – Погоди-погоди. Сейчас. Ну, вот, айда, например. Слыхал такое? Айда. Это от татар еще пошло. Это означает, иди сюда. Или, вот еще нашенское слово, уросить. Знаешь, это что?
Капустин отрицательно помотал головой.
– Это, значит, капризничать. Понял? – серьезно сказал дед. – Допустим, ребенок не слушается, балуется, и родители ему делают замечание, дескать, хватит уросить.
– Никогда такого слова не слышал. Уросить.
– Ну, а где ты его услышишь? Это же наш, так называемый, местный диалект. Или вот еще, есть слово хайлать, это, значит, громко кричать. Рукомойник, это умывальник. Варнак, это хулиган. Есть еще вехотка, то бишь мочалка.
– Мочалка? – оживленно переспросил солдат.
– Ага. Вехотка. Или вот скажем, закорки, это верхняя часть спины. У нас ребятишек раньше катали на закорках. Посадят их родичи на спину, и как верхом на пони, айда пошел.
– Интересно.
– А куржак, это иней. Или сбрендить, это значит, сойти с ума.
– Весело у вас.
– А давай, сделаем проще, ты у меня сейчас спросишь, какое-нибудь слово, а я тебе его переведу на наш деревенский язык. – видя, что парня зацепила эта игра, дед Кузьма сразу же приободрился и засиял.
– ???
– Скажешь, что я пустомеля? Эээ. То есть, балабол? Ну, вот смотри. Например, ты у меня спроси, ну, хотя бы, как зайти в гости?
– Хах! – стало прямо весело пареньку. – А какие еще можно тут подобрать слова? Зайти, и зайти. Хм.
– Ну, не скажи. Много можно подобрать. К примеру, вот, завалиться в избу, занырнуть в ямку, забуровиться, напроситься, навялиться. Понял, как?
Горожанин, так ничего и, не сообразив, вновь лишь пожал плечами.
– Давай, тогда я тебе полегче, что-нибудь скажу? – не отставал ни на секунду дед. – Например, как по-нашему по-деревенскому будет кулак. Знаешь? – и он живо поднес собранную пятерню к своему вспотевшему лицу.
– И как же?
– Да очень просто. Кувалда, клешня, калган, дрын, дура, краб, балда, наковальня, лопата.
– А как будет называться бутылка? – тут же перебил его Павел. – Небось, пузырь?
– Хах! Молодежь. Я тебе щас с десяток слов-то назову. Пузырь, флакон, колотушка, фуфырь, пол-литра, магарыч, тара, ноль пять, чебураха, хорошая, сургучовая, флэк, лекарство, водяра, чекан, торпеда, водовка, сладкая, фугас, паленка, беленькая, с фартуком, баян.
– Дааа. И вправду, русский язык велик и могуч. – нахмурился в раздумьях Пашка. – Что называется, не в бровь, а в глаз.
– Давай дальше. – как на иголках, ерзал на сиденье дед. – Че тебе еще перевести? Сказать, как будет жизнь?
– Давайте, жизнь.
– Хех! Маета, резина, тягомотина, житьишко, житуха, житье-бытье, дребезги, жизнюшка, болото, дно.
– А набить морду, будет как? – опять не дал досказать дедушке до конца солдат.
– Драться у нас в Коноплянке, я тебе не советую. А то можно в один момент схлопотать мимо глаз. Наши ухари, могут тебе так фасад начистить, так по мусалам надавать.
– Ну, хорошо. Зададим другой вопрос. А как тогда, по-вашему, будет, нууу, скажем, напиться?
– Напиться? Ну, это проще простого. – задорно усмехнулся дед Кузьма. – Залить шар, к примеру, употребить, обжабаться, травануться, накушаться, раздавить, окосеть, натрескаться, налопаться, вмазать, врезать, вдать, причаститься, остограммиться, накиряться, поддать, набузгаться, на пробку наступить, накидаться, набубениться, упасть под стол, нажраться в усмерть, в сиську, в дупель, в дым, в хлам, в доску, в стельку, в маму, в дрезину, как свинья, на глушняк, вповалку, вдрыбадан.
– Ничего, сколько слов. Хох! – едва не подпрыгнул от удивления Капустин. – А как зовете женщин вы?
– Женщин? Ха-ха-ха! – опять загоготал на весь автобус Никодимов. – Женщин? Мы женщин не зовем, они сами приходят, только пальцем помани.
Павел в ожидании следующих переводов, с восхищением смотрел на своего нового знакомого и молчал.
– Ну, а если серьезно? – повторил вопрос солдат.
– Что серьезно-то?
– Как будет, по-вашему, женщина?
– Баба-то? Хех! А ты оказывается у нас шалун. – вдруг резко посерьезнел дед. – Баба, она и есть баба, и у нас, у деревенских, и у вас, у городских.
– Все тогда понятно.
– Хотя, погоди. – дед хитро зажмурил один глаз и на секунду замолчал. – Женщина... Можно еще сказать, тетка, барышня, кошелка, молодка, клава, краля, мадам.
– Мадам, это же французское слово.
– Французское? Ну, и что? А лошадь, а кикимора болотная, а образина, а холера, это тоже, что ли французские слова? – моментально отреагировал на замечание дед. – А клуша, а зазноба, а захтепка, а буренка, а деваха, а бабенка, о, еще коза. Ха-ха-ха!
Пассажиры, изнывающие от жары, в один голос заворчали на дедушку, а водитель и вовсе ему в зеркало шутливо погрозил кулаком.
– Сам-то жениться-то не надумал еще? – дождавшись, пока люди угомонятся, озабоченно спросил дед.
– Рано. – равнодушно ответил Павел. – Куда торопиться? Хочу еще отдохнуть.
– Правильно. С этим делом торопиться не надо. Походишь, посмотришь на характер, пощупаешь, попробуешь на вкус, поговоришь с ее родителями, с отцом по стопочке вмажешь, побеседуете, может и к матери ключик подберешь. С женитьбой, Павлик, не надо спешить. Чтобы потом не жалеть всю жизнь.
– Вот я и не спешу.
– Тут надо трезво подходить, с умом, с прицелом. А то вдруг, и вправду, она тебе дается на всю жизнь? Выберешь вот так, не подумавши, что называется, на скорую руку, замучаешься ведь потом деньки считать. До старости будете маяться, возненавидите все. И потом, жена, не собака, она тебе может, такую хрюшку подложить. Это же только собака, считается другом человека. Самое преданное существо. Она от хозяина, как женщина к другому не уйдет, ни за что.
На улице начинались сумерки. До пункта назначения оставалось не больше получаса.
– К кому едешь в гости-то? – напоследок полюбопытствовал старик.
– Еду-то я? К Шиловым. Сын у них, тоже недавно из армии вернулся. Так вот мы с ним вместе служили. Он меня на рыбалку и позвал.
– Во дела! Так ты, выходит, к Митьке Шилова внуку, едешь на рыбалку-то? Ишь ты! Как же тесен мир. Знаю таких, как не знаю. Хорошая семья. Их у нас в деревне уважают. Да я и бабушку у твоего друга, покойницу, знал. Ох, и суровая тетка была. Мы, я как щас помню, как-то похмелялись с мужиками за сельмагом, и Митюня нас к себе в гости на котлеты позвал. Мы, значит, наивные, губу-то раскатали, и с удовольствием пошли. Кто откажется поесть горячего-то? Хм. А тут, тем более, котлеты. И только мы во двор-то к ним заперлись, тут бабушка твоего товарища, как нас поленом шуганула, так мы, четыре здоровенных лба, ведь еле ноги унесли. Ха-ха-ха!
Все находящиеся в салоне люди вновь обернулись на старика и зашипели пуще прежнего.
– Ладно, все, молчу-молчу. – извиняющимся тоном прохрипел дед Кузьма. – Видишь, рыжий, каким волком они глядят? Давай помолчим немного, а то щас высадят нас тут с тобой в лесу. – и закрыл глаза.