В безмолвной ночной тишине на предрассветный город наползла тьма. Ее пальцы черными вихрями стали хвататься за землю, дороги, фонари, когтями царапая нашу реальность, продвигая свое бесконечное тело все ближе и ближе к отдаленному свету окон, застойному освещению пустых центральных улиц и отражению луны в океане. Толстое и непостоянное, неповоротливое ничто прямиком с проклятых гор. Поднявшие нос безглазые крысы тряслись в ожидании неминуемого, их обостренное чувства страха, всегда спасавшие их, теперь было бесполезно. Как только их касалась тьма они гибли, как по команде, падая мягкими тельцами на растрескавшийся бетон, холодную землю, в грязные лужи вчерашнего шторма. Когда тьма пролетала над ними, ее пальцы перемалывали несчастные комки: на них вспыхивали огни и из-под тряпок росли цветы, не издающие запаха, распадаясь по мере бесполезного стремления к солнцу. В итоге, после циклов и циклов повторений, оставалась только небольшая горка торфа и песка, частицы, сносимые ближайшим ветром. Старики, кто уже знал эту тьму, чувствовал ее знакомый запах, спасались, прячась в ближайшую нору, выкапывая углубления зубами – все, чтобы остаться при своем. Одинокие автомобили, привлеченные близким рассветом, освещали свой путь в надежде заранее заметить опасность и предупредить последствия. Невидимая человеческому глазу тьма впускала их глубоко в свое тело, ближе, все ближе к сердцу, которое помнит, которое готово встать над разумом в критические моменты, поставить эмоции впереди верных решений. Они тухли одни за другим, свечи в тумане, а на утро их семьи просыпаются с чужим ощущением утраты. Они ходят, опустив глаза в пол, смотрят на детей со схожим синдромом. Брат и сестра ловят взгляды друг друга. Отец, думают они, погиб, много лет назад мы видели, как его гроб опустили в землю, как заработали руки с лопатами. Это было не вчера, но мы скорбим каждый день. Конечно, боль утраты теряется со временем, но почему нам сегодня особенно больно? Им больно от того, что в безмолвной ночной тишине на предрассветный город наползла тьма. Незажженные неоновые вывески, если бы у них был разум и слова, шепото переговаривались о грядущей опасности. Эгоистичные, они бы не кричали во все горло, пытаясь разбудить всех вокруг и спасти от неминуемой смерти. Они тихо обсуждали мир, в котором теперь останутся одни, в котором не надо больше гореть огнями, пытаться дотянуться образами до чужого сознания, подогретого рекламой. Вы тоже видите того человека на холме, шептали они, почему он один не спит? Не думает ли он спасти нас от свободы? Человек на холме смотрел за тем, как в безмолвной ночной тишине на предрассветный город наползла тьма. Бессонная ночь, которую он провел в медитации над миром давала о себе знать. Глаза высохли и плохо улавливали движения. Усталость осела во всем теле, ни о чьем спасении он не мог думать. На тьму он смотрел глухо, не получалось сконцентрироваться, найти силы признать, что это конец. Он услышал, сейчас в городе произойдет убийство: человек тащит человека в подворотне. У жертвы кляп, она мычит от ужаса, прикосновения ножа к шее, губ к порезам. Если не моя, говорит убийца, то будешь ничья. Он всаживает нож в живот жертвы, прямо в тот момент, как над ним показывается тьма. Глаза обоих округляются, убийца вынимает нож, выпускает его из рук и хватается за живот. Из него льется кровь, он не в силах издать звук сильнее хрипа. Жертва не обращает на него внимания, ее тоже пронзает боль. На бетоне покоятся два тела, вокруг них начинают вырастать цветы. Шумная компания мешает спать всем вокруг. Тела ворочаются в постелях, то и дело подкрадываются к тому, чтобы проснуться, но сорвавшись, падают вниз на глубин, но все равно спят крепко, как мертвые. Празднующие кидают доверительные пьяные взгляды, они останавливаются, чтобы послушать историю, но тут их настигает тьма. Они вскакивают, хватаются за пустые бутылки, ножи и вилки, начинается резня, тела падают, поскальзываясь в общей луже крови. Мать открывает красные глаза, и молча смотрит на спящих детей. Рука мальчика тянется к шее, он непроизвольно сжимает ее и не хочет отпускать. Бездомный ходит с закрытыми глазами, дошагивает до железнодорожных путей, кладет голову на рельсы и затихает. Ночной сторож инстинктивно тянется к пистолету. Лай собак перерастает в звуки схватки.
За спиной человека на холме появляется моя фигура. Я подхожу осторожно, пытаясь не наступать на сухие палки, нацелившись в предателя. Заточенная кость глубоко входит в его плоть. Он издает слабый звук, резкие толчки агонии поражают его. Я толкаю тело, и оно катится вниз по склону, набирая скорость. Впереди всходит солнце. На моих глазах слезы, и рот растягивается в улыбке. Тьма отсыпает, я буду сдерживать ее пока она меня не совратит. У подножья холма кто-то вытаскивает заточенную ритуальную кость, кидает взгляд наверх и начинает подъем.