СТЕРЕГУЩИЙ БАРЖУ (часть III)
ЗНАЮ Я, ЕСТЬ КРАЯ
Знаю я, есть края - походи, поищи-ка, попробуй.
Там такая земля, там такая трава,
А лесов как в местах тех нигде, брат, в помине и нет.
Там в озёрах вода, будто божья роса,
Там искрятся алмазами звёзды и падают в горы.
Я б уехал туда, только где мне достать бы билет.
Гарик Сукачёв & рок-группа «Неприкасаемые», песня «Знаю я, есть края» из альбома «Кризис среднего возраста»
Я сидел на борту старого сейнера с удочкой в руках.
Над Сидими всходило солнце, освещая своими ласковыми лучами ржавую посудину.
Корабли, как и люди, проводят свою жизнь в борьбе. С течением времени машины и механизмы судна приходят в негодность, и корабли списывают, как списывают на берег моряков.
Это было его последнее пристанище. Сейнер, словно старый, немощный старик, стоял у пирса завода, печально накренившись на правый борт. Его некогда грациозное стальное тело покрылось слоем ржавчины, отчего он натужно скрипел, покачиваясь на волнах, не в силах оторваться от стальных пут, намертво приковавших его к берегу. Время от времени ветер играл с остатками такелажа на его покосившихся мачтах, и нахохлившиеся чайки чинно восседали на клотиках.
Я держал в вытянутых руках бамбуковое удилище и пристально смотрел на подрагивающий поплавок. Внезапно поплавок резко ушёл под воду, и я дёрнул удилище на себя. Удилище согнулось пополам, отчего у меня возникло ощущение, что оно вот-вот переломится, но, к счастью, гибкий бамбук всё-таки выдержал. Сквозь толщу воды я разглядел тёмную спину краснопёрки. Правда, вода несколько увеличивала размеры, но, судя по всему, рыба была весьма крупная, и она вовсе не думала сдаваться на милость победителя. В голове у меня пульсировала одна мысль: только бы не упустить, только бы не упустить! И, закусив от напряжения нижнюю губу, я начал плавно подводить её к борту сейнера. Когда рыба наконец выбилась из сил, я сделал решающий рывок и ловким движением вытащил свою добычу на палубу.
Выудив таким образом с десяток добрых краснопёрок, я поспешно собрал снасти и отправился обратно — на территорию завода.
Обогнув изгородь, я направился по проторенной тропинке, что ведёт вдоль забора, к самоходке, которая стояла на берегу, опираясь массивным днищем на стальные кильблоки.
Шла вторая неделя нашего пребывания в Сидими.
Каждое утро я отправлялся на старый сейнер, где на утренней зорьке можно было насладиться процессом ловли морской краснопёрки. Позже ко мне присоединился и наш капитан — Юра.
Поскольку без рыбы, как вы понимаете, мы не возвращались, то наш рацион состоял главным образом из рыбных блюд.
Поначалу мы варили уху из краснопёрки, а когда уха порядком надоела, приобрели в сельмаге настоящую чугунную мясорубку и в совершенстве овладели искусством приготовления рыбных котлет.
С раннего утра до позднего вечера мы только и делали, что ремонтировали самоходку.
Вечера мы коротали на барже, однако время от времени наведывались в поместье Воробьёва. Два раза в неделю сей доблестный муж топил для себя и строителей, которые приводили в порядок его базу, свою знаменитую баньку, где мы за время пребывания в ремонте стали завсегдатаями.
По выходным мы отправлялись на рейсовом катере в город, оставляя на барже вахтенного, в обязанности которого входило неукоснительно следить за баржей и имуществом, которое находилось на её борту.
К концу второй недели нашего пребывания в Безверхово Юра с Егорычем отправились в город, а я остался стеречь баржу.
Стоял тёплый июньский день. Бесцельно побродив по территории завода, я вернулся на борт самоходки. Мне необходимо было найти себе какое-нибудь занятие. Поскольку рыбалка мне порядком наскучила, а других занятий я придумать так и не смог, то совершенно неожиданно для себя принял решение отправиться в путешествие по полуострову Янковского.
Разложив на столе навигационную карту, я внимательно изучил местность и решил нанести визит в бухту Нарва. Свой маршрут я проложил таким образом, чтобы по пути можно было осмотреть все достопримечательности Сидими.
Путь в Нарву лежал через мыс Бриннера.
От Воробьёва я узнал, что этот мыс был назван в честь знаменитого купца и промышленника Бриннера, который в двадцатые годы прошлого столетия построил там собственную загородную резиденцию. Неподалёку от резиденции на скалистом мысе купцом была возведена беседка-часовенка. Часовенка была поставлена в честь дочери Бриннера. По преданию, девушка полюбила пастуха, но суровый отец не позволил ей выйти за него замуж, и в отчаянии она бросилась со скалы в море.
Очевидно, такие легенды слагают для того, чтобы придать особую значимость тому или иному живописному месту. Что же касается Сидими, то это одно из немногих мест в Приморье, где на каждом шагу можно было наткнуться на предметы старины, хранящие в себе тайны некогда живших здесь дворян и помещиков.
Ещё одна из таких достопримечательностей — склеп Бриннера. Я давно хотел его осмотреть, но мне никак не предоставлялось для этого подходящего случая. На сей раз я решил незамедлительно отправиться к памятнику старины.
Склеп расположился под сенью деревьев, а подходы к нему преградила высокая трава, отчего издали он был почти незаметен. Приглядевшись, я заметил, что к склепу ведёт тропинка. Медленно ступая по стёжке, я почти вплотную приблизился к нему.
Строение было выполнено в античном стиле и чем-то напомнило мне афинский акрополь, только в миниатюре. Фасад склепа был выполнен из чистого мрамора и упирался колоннами и фронтоном в каменную кладку. Посреди колонн располагался вход в усыпальницу, от которого веяло могильным холодом.
Я вплотную подошёл ко входу, борясь с искушением заглянуть вовнутрь. Но страх перед усопшими остановил меня.
Я вспомнил, как однажды в детстве обнаружил человеческие останки в катакомбе, на которую мы с приятелями случайно наткнулись во время прогулки по пригородному лесу. Помню, как мы в ужасе бежали со всех ног, не разбирая дороги. И это давно забытое ощущение целиком и полностью овладело мной, отчего я ринулся прочь от этого места и вновь оказался у берега моря.
Волны с тихим шелестом накатывались на прибрежную гальку. А я всё брел и брёл по берегу, размышляя о судьбе некогда живших в этой местности замечательных людей.
За мысом Бриннера моему взору предстала лагуна Лебяжья.
Зеркальная гладь водоёма серебрилась в лучах полуденного солнца.
«Какое красивое название! — подумал я. И представил белых лебедей на поверхности лагуны. — Должно быть, Янковские и Бриннеры ежедневно могли любоваться этими сказочными птицами».
Я перебрался по мосту на противоположный берег лагуны и оказался в уже знакомых мне местах.
От бухты Нарва меня отделяла протока, которая была искусно обрамлена с обеих сторон лугами, поросшими диким тростником, и причудливого вида карликовыми деревьями.
Осторожно ступая по тропинке, ведущей в сторону моря, я наконец выбрался на побережье.
Удивительное дело, но я стоял на берегу этой замечательной бухты совершенно один — вокруг не было ни одной живой души! Сбросив с себя одежду, я лёг на горячий песок и подставил своё нагое тело лучам тёплого июньского солнца.
Так я лежал и смотрел на плывущие в небе облака до тех пор, пока над Сидими не стали сгущаться сумерки.