СТЕРЕГУЩИЙ БАРЖУ (часть III)
ДЕНЬ СЕЛЁДКИ
На вольных и могучих берегах,
В огромных современных городах,
Где вверх из труб выходит сизый дым,
Где трудно оставаться молодым.
Живут они, не ведая тоски.
В домах призренья веселятся старики.
И водят мужики грузовики,
Уходят с песней в море рыбаки.
О, это буги , северное буги!
Его танцуют мужики и их подруги.
О, это буги , северное буги!
Его танцуют моряки и их подруги.
Фёдор Чистяков & рок-группа «Ноль», песня «Северное буги» из альбома «Северное буги»
Мы сделали несколько рейсов в Сидими до наступления холодов. Обеспечив Воробьёва всем необходимым для зимовки, наша самоходка на некоторое время осталась без работы.
Однажды Юра вернулся после очередного совещания у Бурика.
Вид у капитана был несколько озадаченный, но вместе с тем весьма и весьма довольный.
— Борис Валентинович поручил нам архиважное дело! — сообщил он. — Нужно срочно раздобыть у начальника станции пару ПСН*!
— А зачем нам столько ПСН? — поинтересовался я.
— Будем возить пассажиров, а ПСН у нас на борту всего один, вот Бурик и распорядился одолжить ещё пару плотов у начальника водной станции, — пояснил Юра.
— И куда же мы будем возить столько пассажиров? — не унимался я.
— На рыбалку, мой юный друг! С понедельника начинается лицензионный лов селёдки в Уссурийском заливе. От нашей водной станции для сотрудников училища выделяют два катера — нашу баржу и ВРД. Короче, через три дня наша самоходка должна быть полностью готова к бою и походу! — отрезал Юра и направился к начальнику станции решать вопрос со спасательными плотами для нашей баржи.
Силы небесные! Мы будем ходить на рыбалку! Ведь о такой работе можно было только мечтать!
«Всё-таки хорошо, что я не устроился к Шевчуку дворником на полставки, а добился назначения на баржу!» — подумал я, глядя, как Юра бодрой походкой направляется к диспетчерской.
Сказать по правде, я с детства увлекался рыбалкой.
Любовь к рыбалке мне привил мой дядя, который, видя, как я слоняюсь по помойкам и жгу с пацанами костры, приложил немалые усилия для того, чтобы направить мою энергию и азарт в нужное русло.
А посему, со временем пристрастившись к рыбалке, я проводил дни напролёт с удочкой на побережье залива, в перерывах между утренним и вечерним клёвом посещая школьные занятия.
На рыбалку я ходил круглый год: летом ловил морского окуня, краснопёрку и камбалу, весной и осенью — корюшку, ну а зимой выходил на лёд — добывал корюшку, зубатку, камбалу и навагу.
Словом, к своим 17 годам я уже был рыбаком с весьма солидным стажем.
Однако селёдку ловить мне ещё не доводилось.
Наверняка многие из нас хотя бы раз покупали тихоокеанскую сельдь, что продавалась в круглых жестяных банках.
Бывало, откроешь такую банку консервным ножом, а внутри — в тузлуке с пряностями, отливая всеми цветами радуги, нежится селёдочка, аккуратно уложенная вовнутрь заботливой фасовщицей. Почистишь такую селёдочку, приправишь свежим репчатым лучком, порежешь чёрного хлебушка и готова лучшая в мире закуска — хоть под пиво, хоть под водку!
В былые времена, а можно уже сказать и так — в далёкие 80-е, именно та самая селёдка, которую можно ныне увидеть только в магазинах, заходила в прибрежные воды нашего города.
Ход селёдки в Уссурийском заливе начинался с середины ноября и заканчивался в первой половине декабря. На этот период местным Рыбводом выдавались лицензии на вылов этой замечательной рыбы.
Лицензия была платной, но этот факт совсем не останавливал рыбаков-любителей. Ведь никакие деньги не сравнятся с удовольствием, которое получаешь от самого процесса.
На добычу селёдки снаряжался практически весь маломерный флот города — от мала до велика. Флотилия плавсредств, состоящая из катеров, буксиров, барж, моторных и даже резиновых лодок направлялась в разрешённые для лова дни в Уссурийский залив.
Ловили селёдку специальной снастью, называемой в народе «самодур».
Снасть состояла из основной лески толщиной 1 мм, к которой на расстоянии 50 см друг от друга привязывались поводки с крючками. В качестве приманки использовалась красная мохеровая нитка. Грузило отливали из свинца, подбирая вес таким образом, чтобы снасть не стаскивало течением во время дрейфа.
Таким образом, вооружившись нехитрыми снастями, тысячи жителей нашего славного города выходили на лов олюторской сельди.
В назначенный день наша баржа стояла «под парами» у пирса водной станции. К восьми часам утра на борт стали подниматься суровые мужчины в тулупах и меховых шапках с рюкзаками наперевес.
Ровно в 8:30 посадка пассажиров была окончена и, издав протяжный вой, самоходка отвалила от причала.
Благополучно миновав Амурский залив, мы вошли в пролив Босфор-Восточный.
Ловля олюторской сельди в Уссурийском заливе
В проливе моему взору открылось грандиозное зрелище: подобно ручейкам, впадающим в большую реку, сотни катеров и лодок, сбиваясь в одну кучу, образовывали эскадру, которая уверенно двигалась в направлении Уссурийского залива.
Наша баржа медленно, но верно приближалась к флотилии рыбаков-любителей.
Юра нервничал, ибо ему предстояла нелёгкая работа — управляться с самоходкой в плотном потоке плавсредств.
К тому же ситуация осложнялась тем, что в районе лова дул сильный ветер, а наша самоходка имела большую парусность. А посему, по распоряжению капитана, я приготовил багор, с помощью которого я должен был в процессе рыбалки отталкиваться от катеров, дрейфующих поблизости.
Наши пассажиры меж тем, расположившись на палубе, с большим удовольствием выпивали и закусывали, и чем ближе приближалась баржа к заветному месту, тем краснее становились лица рыбаков и красноречивее их высказывания о предстоящей рыбалке.
Двигаясь в плотном потоке, мы достигли района лова, где в дрейфе болтались прибывшие первыми на место катера.
Юра застопорил ход, и баржу начало раскачивать на волнах, словно гигантскую калошу.
Словно по команде, наши рыбаки принялись за дело, забрасывая свои многочисленные снасти за борт. Баржу раскачивало из стороны в сторону, пару раз нас разворачивало лагом (бортом) к волне, и я с усердием работал багром, отталкиваясь от бортов судов, на которые наваливало нашу самоходку.
Попытав счастья среди основной массы рыбаков, мы дали ход и устремились в сторону малого рыболовного сейнера, который появился неподалёку от нас. Появление «рыбака» означало только одно — где сейнер, там и рыба! Пока мы медленно продвигались в сторону дрейфующего сейнера, я разыскал в рубке старый морской бинокль и внимательно стал осматривать акваторию залива, наблюдая при этом за передвижением катеров и действиями рыбаков, которые упорно забрасывали свои снасти в морскую пучину.
И вдруг совершенно неожиданно я увидел посреди бушующих волн огромные плавники!
— Киты, киты! — закричал я во весь голос!
— Что ты кричишь? Какие киты? Подержи-ка штурвал, я посмотрю! — произнёс спокойно Юра.
— Так это не киты, а косатки, юнга! Молодец, сейчас вся рыба будет нашей! Где косатки — там и селёдка!
Юра уверенно развернул баржу, мы отделились от группы катеров, которая потянулась за сейнером, и полным ходом направились в сторону, где я только что заметил косаток.
Наш маневр остался без внимания, очевидно, никто из конкурентов не придал этому должного значения, чему мы были несказанно рады, ведь на рыбалке сливки снимает тот, кто пришёл первым.
— Внимательно наблюдай за косатками и направляй меня вслед за ними! — распорядился Юра!
Я утвердительно кивнул головой и вновь припал к биноклю.
Косатки смещались в сторону, очевидно следуя за косяком селёдки.
Баржа шла полным ходом, упорно преодолевая сопротивление волн и ветра.
Наконец мы догнали стаи косаток и застопорили ход. В воду с борта полетели снасти.
На сей раз удача улыбнулась нам: переливаясь на солнце всеми цветами радуги, трепеща на крючках, жирная олюторская селёдка падала на палубу видавшей виды старушки-баржи.
Рыбы было столь много, что наши рыбаки не успевали укладывать её в специально приготовленные мешки.
Косатки время от времени перемещались, неустанно следуя за косяком рыбы, а вслед за косатками перемещалась мы и уже примкнувшая к нам флотилия.
Когда все ёмкости и мешки на барже были наполнены селёдкой, капитан вышел на палубу и дал команду:
— Удочки, вира! Идём домой!
Рыбаки кряхтели, бурчали, а некоторые, особо азартные, поливали капитана отборным матом, ведь рыбалка была в самом разгаре и прекращать этот увлекательный процесс никому не хотелось.
Вечерело. Нужно было возвращаться на станцию. Наша посудина не годилась для ночного плавания, поскольку кроме магнитного комп;са и портативной радиостанции у нас на борту не было никаких навигационных приборов, и поэтому мы не могли подвергать судно и пассажиров опасности.
Когда наконец последние снасти были подняты на палубу, мы дали ход и, осторожно маневрируя среди прочих посудин, направились в пролив Босфор-Восточный.
В проливе нас настиг туман, который густой пеленой окутал нашу самоходку.
Двигаясь вслепую, мы чуть было не столкнулись с идущим с острова Русский паромом.
Гигантская туша парома неожиданно появилась из тумана. Сноп прожектора скользнул по нашей посудине и, издав протяжный гудок, паром пересёк наш курс буквально на расстоянии двадцати-тридцати метров от нашего бака (носа).
Юра крепко сжал штурвал, от напряжения на его лбу появилась испарина.
— Дальше идти опасно! — произнёс он. — Разворачиваемся и идём вслед за паромом в бухту Золотой Рог, там высадим пассажиров и заночуем.
Следуя за паромом с особой осторожностью, мы благополучно добрались до Морского вокзала.
Перед тем как приступить к высадке пассажиров, Юра выкатил из рубки деревянную кадушку и поставил её у трапа.
— Мужики, прошу сброситься каждому по одному хвосту для экипажа, который сегодня для вас работал! — громко, во всеуслышание, произнёс он.
Чтобы не смущать народ, мы вдвоём поднялись в рубку.
— Понимаешь, — произнёс Юра, — шеф попросил меня набрать для него рыбы, ну и нам с тобой по десятку не мешало бы взять домой.
Я утвердительно кивнул головой.
В мутное стекло иллюминатора мы наблюдали за «неслыханным аттракционом человеческой жадности».
Мужики с трудом поднимали объёмные рюкзаки, забитые под завязку селёдкой.
Рыбу в нашу бочку бросали далеко не все.
Больше всего меня поразил огромный детина, который весьма долго копался в своём рюкзаке и наконец вытащил на свет самую мелкую селёдку, которую он только смог найти в своём улове. Демонстративно вытянув свою медвежью лапу с зажатой в ней рыбёшкой, походившей больше на кильку, чем на селёдку, он торжественно прошествовал к кадушке и брезгливо бросил туда свою ношу.
Правда, были и те, кто положил в бочку пару-тройку крупных селёдок.
— Не суди других, да не судим будешь… — задумчиво изрёк Юра в тот самый момент, когда последний пассажир покинул борт нашей посудины.
— Пойдём лучше посмотрим на наш улов! — предложил я.
Мы вышли из рубки и направились к бочке. Как ни странно, но она была полна рыбой!
— Рыбалка удалась! — весело произнёс Юра. — Всё-таки мир не без добрых людей! Тащи мешки, нужно разложить рыбу. В бочке её оставлять нельзя — стащат, пока мы будем спать!
Разложив рыбу по мешкам, мы на всякий случай завели пару дополнительных швартовных канатов и после лёгкого ужина, состоящего из бутербродов и горячего чая, приготовились отойти ко сну.
Над городом опустилась ночь.
В зеркале Золотого Рога отражались неоновые огни дремлющего города, отчего в рубке царил полумрак, и лишь изредка гладь бухты нарушала волна, приходящая от крадущегося во мраке судна. Баржу покачивало, словно колыбель, и, убаюканные этой вечерней тишиной, мы провалились в глубокий сон.
*Плот спасательный надувной
Фото из архива автора: лов олюторской сельди в Уссурийском заливе, 1989 г.