СТЕРЕГУЩИЙ БАРЖУ (часть III)
СИДИМИ*
В это время у Гаутамы родился сын, но в ту же ночь молодой отец тайно бежал из дома и стал бродячим нищим отшельником (бхикшу, или шрамана, что буквальном переводе и означает «нищий»).
Сначала он вместе с пятью своими сотоварищами изнурял плоть в поисках истины, но истина никак ему не давалась.
Тогда он ушёл от них, сел под смоковницу (потом она получила название дерева бодхи, то есть просветления) и сказал себе, что не встанет с места, пока его не посетит откровение и просветление.
Через 49 дней без еды (по странному совпадению, столько же болтались на барже Т-36 советские солдаты Зиганшин, Федотов, Поплавский и и ещё один — забыл фамилию, но буддистами не стали), превозмогая интриги и соблазны демона Мары, он вдруг понял главную истину: жизнь есть страдание.
Он стал Буддой (просветленным). Он стал татхагатой (в переводе — тот, который так достиг).
Валерий Лебедев, из статьи «Почему буддизм не поможет науке»
Баржа стояла у берега, уткнувшись аппарелью в прибрежную гальку. Чтобы привлечь к себе внимание, Юра включил сирену, и над Сидими раздался протяжный вой, который эхом прокатился по всему побережью.
Не прошло и пяти минут, как на берегу появился человек.
Этим человеком оказался легендарный смотритель базы — Александр Воробьёв, известный в узких кругах как Воробей.
Прозвище этого человека совершенно не сочеталось с его колоритной внешностью. Таких людей обычно в народе называют человек-гора.
Росту в нём было более двух метров, а лицо было покрыто густой бородой. Одет он был в военную форму, отчего походил на заправского пограничника, несущего службу на забытой богом заставе.
Тяжёлой поступью он направлялся к нашей самоходке.
О Воробье в нашем училище ходили легенды.
Поговаривал о том, что этот человек — нелюдим, в городе появляется редко, и что круглый год проводит на своей базе в Сидими.
Жил Воробьёв в каменном доме дореволюционной постройки, по слухам, некогда принадлежащем графу Янковскому.
Он был не просто смотрителем базы, а по сути её хозяином.
Летом здесь проходили шлюпочную практику курсанты нашего училища, и здесь же в летних домиках отдыхали сотрудники и преподаватели. Зимой база пустовала, и Воробьёв с дозором, как некрасовский Мороз-воевода, ежедневно «обходил владенья свои».
Частыми гостями в имении Воробьёва было пограничное начальство с безверховской заставы.
Местные жители Воробья побаивались, а посему обходили базу стороной.
Поговаривали, что Воробей временами крепко выпивал, а когда выпивал — начинал чудить.
В доме у него был целый арсенал холодного и огнестрельного оружия, а также обмундирования, подаренного щедрыми стражами рубежей.
После крепких возлияний он выходил из своей усадьбы в полном обмундировании — в каске, с маузером наперевес и шашкой наголо. Побродив в таком виде по территории базы, он возвращался в дом и крепко-накрепко засыпал. Очевидцы рассказывали, что при этом храп раздавался на всё бывшее поместье Янковских.
Вот таким человеком был наш смотритель…
Но одно дело сто раз услышать, а другое дело — один раз увидеть. Мы вышли к нему навстречу и стали ждать, когда он приблизится к барже.
На борту нашей баржи были продукты, стройматериалы и несколько катамаранов, очевидно предназначенных для отдыхающих.
Наконец Воробьёв подошёл к нам и приветствовал крепким рукопожатием. Он любезно предложил нам отобедать вместе с ним, но от обеда мы отказались — нужно было разгружать баржу и идти в бухту Нарва за песком.
Первыми вытащили на берег катамараны, а затем выгрузили мешки с картошкой, коробки с консервами. Доски выгружали на берег в самом конце, эти горбыли были весьма длинными, и поэтому их приходилось аккуратно подхватывать с обоих концов, чтобы не вогнать занозы в ладони, и потихоньку спускать по аппарели на берег.
Когда разгрузка была окончена, Воробьёв ушёл в дом и вернулся пакетом, в который он аккуратно сложил для нас овощи, выращенные им на собственном огороде.
Глядя на этого большого человека, я подумал, что он вовсе не свирепый, как говаривали о нём в народе, а вполне симпатичный и добрый человек.
Пожав на прощание друг другу руки, мы расстались с ним и поднялись на борт баржи.
Юра запустил двигатель, поднял аппарель и, напоследок погудев сиреной, отошёл от берега.
Воробьёв помахал нам своей богатырской рукой и побрёл к усадьбе.
Мы обогнули остров Кроличий и направились в направлении, где раскинулись песчаные дюны бухты Нарва.
Наш путь лежал к песчаным карьерам, где черпали песок и грузили его в огромных количествах на плашкоуты.
Мы ошвартовали самоходку у одного из плашкоутов, служивших своеобразным пирсом для буксиров.
— Оставайся здесь и следи за швартовными концами, — сказал Юра, а сам вытащил трёхлитровую банку с прозрачной жидкостью и отправился к крановщику.
После непродолжительных переговоров с «крановым» Юра вернулся на баржу и радостно сообщил:
— Сейчас нас без очереди загрузят, и пойдём домой!
— А почему без очереди и что за банка с жидкостью, которую ты сейчас отдал «крановому»?
— Понимаешь, нам для хозяйственных нужд понадобилась пара тонн песка. Вот за эту банку мы песок и получим. Соображать надо, юнга!
— Так это спирт! — вырвалось у меня непроизвольно.
— Соображаешь! Причём чистый, медицинский! — сказал Юра и подмигнул мне, а я в свою очередь подмигнул ему.
Меж тем кран медленно развернул свой стальной клюв в нашу сторону и ловко зачерпнул грейфером песок из карьера.
Мы стояли в рубке и наблюдали, как ловко кран черпает песок и высыпает его на борт нашей самоходки. Через пятнадцать минут у нас на борту образовался целый курган из песка, и баржа просела под тяжестью груза так, что с борта до воды легко можно было дотянуться рукой.
После очередной порции песка крановщик выглянул из своей будки и подал сигнал рукой, что, очевидно, означало окончание погрузки. Юра в ответ отсалютовал ему и дал мне команду отдавать концы.
Мы медленно выползли из карьеров и направились в сторону Сидими. Но стоило нам дать полный ход, как самоходку сильно тряхануло, словно в лихорадке, и дизель, обдав нас на прощание сизым клубом дыма, заглох.
— Всё, пи@дец, приехали! — воскликнул Юра и в сердцах бросил штурвал. — Полезли в машину, посмотрим, что случилось.
В машинное отделение вёл люк, который находился прямо в рубке. Мы отдраили люк и по одному, друг за другом, осторожно спустились вниз.
Баржу медленно покачивало на волнах, отчего мне в голову стали приходить дурные мысли.
Связаться с пограничниками и попросить помощи у них мы не могли, поскольку имели на борту контрабандный груз в виде песка, документов на который у нас, естественно, не было. Катеров поблизости не наблюдалось, а значит, и помощи просить было не у кого.
Юра внимательно осмотрел дизель. Нужно сказать, что дизель по тем временам у нас стоял вполне надёжный. Такие дизели устанавливались на танках.
Не мудрствуя лукаво, корабелы использовали танковые дизели на самоходных баржах, справедливо полагая, что самоходная баржа подобна танку, только плавающему.
Но, поскольку среди нашего немногочисленного экипажа механиков и мотористов не наблюдалось, то самостоятельно разобраться с дизелем в экстремальных условиях не представлялось возможным.
— Уровень масла в норме, охлаждение тоже в норме. Хрен знает, что с ним, — пробурчал Юра. — Будем пробовать завести, другого выхода у нас нет. Если не получится, тогда свяжемся по рации с водной станцией и вызовем на помощь катер.
Удивительно, но Юра в эту трудную минуту не терял самообладания, хотя баржу достаточно далеко отнесло ветром и течением от заветного песчаного берега.
— Оставайся здесь и понаблюдай за дизелем, а я поднимусь в рубку и поработаю стартером, — сказал он и полез по трапу наверх.
В течение получаса Юра пытался завести дизель, но всё безуспешно. А меж тем баржу относило всё дальше и дальше от берега, ветер крепчал, а наше положение становилось всё более и более критичным.
Я поднялся наверх. Юра в задумчивости стоял возле иллюминатора. На его лице я не прочитал ни отчаяния, ни растерянности.
— Что будем делать, капитан? — осторожно спросил я.
— Ты в Японии был? — отозвался Юра.
— Нет, не был, — ответил я.
— Значит, будешь. Ветер отжимной, ежели не заведёмся, то через пару дней нас в аккурат к Японии и прибьёт. Наберём там жвачки и обратно — домой!
— А рация, у нас ведь есть рация! Свяжемся с пограничниками, попросим помощи!
— Рация-то у нас есть, да только батареи на ней сели. Одно название — «Берёзка»! Ведь зарядил их прямо перед самым рейсом на станции, а зарядки хватило только на один сеанс связи с погранцами.
Меня охватил ужас! Я вспомнил трагедию, которая случилась с нашими советскими пограничниками, которых на самоходной барже, подобной нашей, вынесло во время шторма в открытое море.
Этот случай был описан в школьных учебниках как пример героизма советских людей. Насколько я помню, тогда пограничники, которые находились на борту этой злосчастной баржи, чуть не умерли от жажды и голода, но продержались в бушующем океане на дрейфующей барже ровно 49 дней.
По счастью, у нас на борту был запас пресной воды и перед отходом мы получили сухой паёк, так что голодная смерть нам не грозила, во всяком случае в ближайшую пару дней. К тому же Воробьёв нам презентовал целый пакет с овощами, к которым мы так и не притронулись.
— В общем так, юнга! Не дрейфь! Я займусь дизелем, а ты внимательно смотри по сторонам — как только увидишь какой-нибудь катер или буксир, сразу же сообщи мне, будем подавать сигналы бедствия.
Я остался на палубе, а Юра ушёл в рубку и начал крутить стартер! И, о чудо! Дизель вдруг завёлся! Мы оказались опять на ходу!
— Свистать всех наверх! — радостно выкрикнул Юра, высунувшись из надстройки.
После чего он дал ход, и старушка-баржа, обильно выпуская сизые клубы дыма, поползла в нужном нам направлении, медленно набирая обороты.
До водной станции оставалось около полутора часов ходу, а посему я открыл консервы, порезал овощи, и мы впервые за целый день скитаний по Амурскому заливу приступили к трапезе.
— Видно, не судьба попасть тебе в Японию, юнга! — подшучивал надо мной Юра, с аппетитом поглощая воробьёвские помидоры.
— Ничего, главное, что я сегодня попаду домой! — отшучивался я.
Переход до водной станции прошёл без происшествий, и на закате дня мы успешно ошвартовались у родного пирса.
Так прошёл первый мой рейс на барже, наполненный событиями и приключениями.
И как говорится в таких случаях, хорошо то, что хорошо кончается!
*Сидими - берёт название от реки Нарва, носившей до 1972 года имя Сидими или Сидеми (с ударением на последний слог), протекает в Хасанском районе Приморского края. В китайской географии эта река известна как Эцзими, Ицзими. На русских картах и в работах издания 60-х годов и позже она именуется неодинаково: Нидзими, Сидими, Седими, Сидеми.